2 - Фото для памяти

Выходец Из Арройо

От руины к руине протоптаны тропинки. Часть хлама втопталась в древний асфальт, часть стала прахом и сдута с камней бывших тротуаров ветром пустыни. Это частый гость города, даже теперь один из новых его хозяев. Ему одному понравилось тут больше, чем в довоенные времена. За пару веков после серии ядерных атак тут стало намного просторней и гулять по улицам почти ничего не мешает. Не мешают дома - их почти не осталось. Не мешают рекламные щиты и нахальные вывески - все сбиты ветром и годами были игрушкой для воздушной стихии, а детишки-сквознячки десятки лет развлекались, гоняя бумажки по оседающим в песок и бетонно-кирпичную крошку улицам, пока не изорвали все в мелкие клочья и не растворили во времени и пыли бывшие газеты, рекламные листовки, объявления с повалившихся щитов и фото из разбитой витрины большого магазина. Перед самой войной хозяева магазина устроили рекламную акцию и фотоконкурс на лучшую фотографию города и его жителей. Конкурс назывался "Лица города", а победившая фотография была торжественно вывешена в главной витрине под толстым прозрачным покрытием и уцелела. Её сделали на металлической пластине, она почти не потеряла цвета, она одна на весь город и её теперь зовут "скрижалью". Мало кто из последних жителей города помнит значение этого слова и сочетание "скрижаль завета" - теперь просто красиво и приятно звучащие слова. Их редко произносят вслух, да почти и некому их говорить.

"Крр-крр" - скрипят суставы и почти так же скрипит каменное крошево под босыми ногами. Гекко, которые иногда забегают на окраины, всю жизнь бегают босиком. Ороговевшие стопы ходока не уступят в прочности звериным, а чешуйчатая разноцветно-лоскутная кожа покрыла почти всё тело. Почти... Часть покрыта струпами, свисающими лохмотьями плоти и клочками одежды, приклеившимися когда-то к сочащемуся чему-то, подсохшими на ветру и теперь ставшими частью внешней оболочки полуживого мертвеца. Или полумёртвого человека? Спорить не с кем. Гули почти не говорят друг с другом, а чужие здесь не ходят. Долгая жизнь и регенерация тканей этих существ стали издевательским подарочком судьбы. Регенерировать до здорового состояния ткани организмов не успевают, а окончательно разрушиться и выпустить из тела усталые души не могут. Тела-ловушки... Десятилетиями вырабатывались новые привычки, появилась способность впадать в спячку с открытыми глазами и иногда на пространствах, относительно свободных от обломков, собираются компании соседей. Они могут неделями стоять группкой и покачиваться на ветерке, не произнося ни слова. А потом разбредаются.

Слишком быстрые шаги слышны на улице Некрополиса, но это не взволновало никого из гулей стоявших недалеко от "скрижали" кружком и тупо пялившихся остекленевшими глазами в пространство. Только у одного из них забурчало в животе. Его глаза проследили за незнакомцем, а пальцы крепче сжали древко копья. Когда-то очень давно он был ребёнком и обожал читать вестерны Кейта Ламура. Собрал целую библиотеку и даже съездил со школьной экскурсией в мемориальный городок, созданный по типу поселений покорителей Дикого Запада. Гуль выплывал из спячки и в его памяти замерцали изображения индейцев, описания их нравов и обычаев. "Великий Маниту позаботился о своих детях и прислал оленя... Прости брат-олень! Твоё мясо нужно нам, твоя шкура спасёт нас от холода, твои жилы станут тетивой, а костями наши женщины станут прокалывать крепкие шкуры. Они станут шилами и украшениями. Твои рога на черепе займут своё место и украсят родовой столб. Ты нужен нам, брат-олень... Прости за то, что мы берём твою жизнь. Она станет нашей жизнью. Для всех нас..."

Незнакомец в запылившейся одежде подошёл к витрине и стал всматриваться в "скрижаль". Снимок был сделан на центральной площади во время праздника - годовщины основания. Люди улыбались, никто специально не позировал, на лицах застыли разные выражения, но абсолютное большинство было счастливо и довольно. Было много играющих детей в праздничной и карнавальной одежде. Многие лакомились чем-то, у многих были игрушки в руках. Так много детей в одном месте незнакомец никогда не видел. На фотографии было очень много людей! По современным понятиям это было население целого городка или посёлка. Были блистающие хромом и лаком автомобили. Таких уже не найти нигде. Ржавые скелеты машин всё ещё встречаются, но этот хлам уже никогда никуда не поедет. А тут... На фото четырёхколёсные красавцы и красавицы стояли с видом готовности сорваться с места и поглощать милю за милей. Как живые... В городе мёртвых.

Незнакомец второй раз приходил в Некрополис. В тот раз он был вечером. Почти такая же компания стояла почти на том же месте и полностью игнорировала чужака. Он считал их неопасными. Тихими безумцами, тенями людей. А копья и ножи казались пригодными для охоты на крыс. Им не сравниться со старым охотничьим ружьём, привычно оттягивающим плечо, с боевым ножом в ножнах и кольтом в кобуре. Тогда быстро темнело и насмотреться на эту фотографию досыта не удалось. Человек часто вспоминал её и жалел. Большая и тяжёлая, она не влезала в рюкзак и таскать её с собой по пустыне было слишком тяжело. И не удобно... Но увидеть ещё раз очень хотелось. Хотелось опять сравнить довоенную площадь с той, что сейчас в руинах и видна под ярким утренним солнцем в деталях. Человек знал одного чудака, у которого на полке пылилось несколько довоенных цифровых камер. Там были даже соединительные шнуры для подключения к компьютерам. Осталось найти действующий комп с печатающим устройством и...

Удар в основание черепа погасил мысль и жизнь. "Великий Маниту позаботился о своих детях и прислал нам оленя," - бормотал гуль, разделывая тушку чужака. "Прости, брат-олень! Твоё мясо нужно нам всем. Твоя шкура прикроет наши тела, твои рога... твоё оружие защитит нас от крыс, твои кости в руках наших женщин... у нас нет женщин. Они очень давно покинули наши вигвамы. У нас нет и не будет детей... Твой череп я повешу на ближайший фонарный столб. Он украсит его..."

В толстом крепком стекле, покрывавшем "скрижаль", больше не отражался путник, опрометчиво заглянувший в город живых мертвецов. Отражалась быстро подсыхающая лужа крови и горка обрезков, которыми уже из развалин сбежались полакомиться крысы. Скоро на замусоренном асфальте не останется ничего съедобного. Гули, очнувшись от дрёмы, растащили останки по домам и жарили на кострах, некоторые ели сырым. В одной из развалин у костерка сидел гуль и бормотал: "Спасибо, великий Маниту! Ты заботишься о своих детях..."