Эпос. начало

ЛЕГЕНДА О ДОБЛЕСТНОМ РЫЦАРЕ МАЗУРКО,
О ТОМ КАК ОН, КОГО, КОГДА И ЗА ЧТО



Часть Первая


Гливер Перипонтийский, с вжалом кебры, ваганькал с Тавроком.
— Слива Бугу!— отслаивал сытник.
— Псуй не всуе,— прозямкал Таврок.
…………………………………………………………………………
Взельцы блудились всеместно под покроем бахчи и лунялых савой.
Завтрашнилась скудая блечь. Мазурко, мружась, лудил душервачку.
Что он, кто нюхал гэпоху Крикса Богофилейнаго. Станогая утварь грызла масличных крыс.
Пообнадёжнившись в яви, Герой незамедлил, явясь.
О, пленительный войлок вещественных смыслей, в очковом зреце маловера, о!
Мазурка съелозил семь клиньев, о перья, посилясьсь достать до простаты урода,
тот зря возлакал Колиопу. В то время — не карма. Сей час!
Срастимся. Не впредь.
Пряные птушки кукуриц, хлеб преломленный (срастётся), бранная бражная утварь — в дорогу.
Конь — доброхот, плексиглаз и копытен. В доброе время, амур!




Часть Вторая


Млявая внятина смыслей духарика Св. Жофрея Мшистопалого коснулась осунувшегося
катарального двора. Корона хрустко косокренилась, где под пальмой несть выйных бля,
слипшихся вразновалку с прислугой.
Стоногая утварь рьяно дерзала правый носок епископа, слезясь разносвежей слюною. В
скованной неге возились безгрызые пары, пока престол трепищал.
Мазурко обнюхал клинок и выдохнул похоть. Колкое дело. При Богофилейном сазалось бы
легче. Чревное мучило числ излучало мудилку. Богоиздахани вспятниц в заднице пенных суббот.
Но вот и он, Мазурко, пятит меч, углубив его желоб слезами надежды.
— Гогос с ним,— сказал пообнатужась побуждателю сладкоротый,— внемли с руки твою в гроб, сердоёбина.
Вроттебеногимелкихдомашнихживотных…




Часть Третья



Гливер Перепонтийский рек, пыжась и крячясь под коромыслом домысла;
—Селииверст Стопарник зряиклялся надысь, мол сам сын двугорбого Мазурко
взвился обтреножить Стоногую Утварь.
—Да ну! — колебался в отгадках Таврок.
—Ну да! — Гливер рек не колеблясь.
Особой приязни меж ними отродясь не вспыхивало, от того с ежедневным упорством
сии и дружили.
— Жало, говорит, тому выдру и на зад загоню. Во как! Да вот тут и сам он.
—Да где же?
—Да вот же, за гарнизонтом.
Там и в самом деле, в том числе, нечто пыльно бредилось: дерево — не дерево,
облако — не облако, коза — не коза, дерево — не облако, облако — не коза,
коза — не дерево.
…………………………………………………………………………………………..

А Мазурко ехал предпологательно скаля гладкий ум, вспомогая упомянуть времена,
когда под короной ещё цвела голова Крикса Бокофилейного.
С замшелых гор зигзагом ночь вилась.







Часть Четвёртая



Нудь дён гнобила мудрака Егуду. Двенадцать его дочерей скочились одна за одной
в том роке от однообразной бемятежности бытия. «Куда они отправились?» —
недоумствовал Егуда, и сам как был себе отвечал: «Кто куда они отправились. Кто —
куда». Помнил Егуда крепко духоизмышления Героплёта. Однажды сказал ему Героплют:
«Бытие есть, а небытия нигде нет». Вот теперь и думай, вот и пойди-пойми его…
Суждение сие, хоть не на ура, но всё же несколько облегчало истомившуюся от
одиночества душу ещё молодого старика.
Путь мазурко пролегал сквозь вялые угодья почтенного однодума.
Не спеша спешиться, Герой проявил любознательность относительно правильности
избранного им направления (вектора, как выражались в прежние дни). Дурак Егуда сперва
долго немотствовал. Затем, не мудрствуя, пояснил, что поскольку небытия не существует,
постольку и бытия тоже не наблюдается. А что есть, так только раздетый дуализм,
ковенциональность при воззрении на вещи да пары пртивоположностей, сцепленные
полюсами пустые по своей природе. Впрочем, продолжал вещун, я готов согласиться и с
присутствием детерменизма, если мы согласимся называть ето явление иначе. Иными словами,
я верю лишь в очевидные вещи, как то: здоровый сон, наследственные болезни и портвейн
«Алушта». Последний пассаж был подчёркнут змеиным телодвижением.
Мазурко слишком устал в дороге, чтоб не впадать с опасным безумцем в полемику.
Он не спеша опешил, привязал скотину к периклам сарая и размозжил голову зануде ударом
кастета, что не расчехлять и не пачкать напрасно свой колченожий меч.





Часть Пятая


Утро застало покойника в седле.





ПОСЛЕСЛОВИЕ


Всё ещё зелены
Ветви бамбука
На ширме эпохи династи Тан.


КОНЕЦ