Небесный пентхаус

Мимо меня проскакали четверо – чернокожие, черные чулки на черепах, верхом на вороных. Вслед за ними галопом семеро на белых мустангах – куклуксклановцы.
Они до сих пор скачут. Им кажется, что по прямой. А если по правде, то по земле. По круглой Земле, что упрямо вертится. Хотя в это слабо верится. И совсем не верится, когда устаешь.
Сначала устаешь верить в большое: Бога, любовь, надежду и… саму веру. Потом в маленькое: леденцы от курения, женский оргазм и круглую Землю. Потом в совсем крошечное. В себя, например.
Так уж получилось, что в Бога я перестал верить с самого рождения. Возможно, дело в родителях. Они много пили и мало учили. Они выкрикивали «аминь» после первой и восхваляли Господа на посошок.
Но я чудом вырос в этой семье. С трудом разобрался в порядке вещей. И пришел к тому, что верить в Бога и рекламу уже не так популярно, как прежде.
Поверить в любовь я как-то не успел. Как не успела моя гёрлфренд обрюхатиться. Хвала медицине!
В наше время медицина творит чудеса. Убить маленького недочеловечка может каждая женщина (скоро и мужчина). Большого – в нескольких странах мира, нескольких штатах страны – по решению суда.
Я понял это, когда схлопотал инъекцию. Наверное, инъекции придумали, чтобы не пугать общественность. Согласитесь, куда спокойнее, нежели электрический стул.
Хвала медицине! Вот вам официальная версия.
Я выпил, дунул, подъехал к бару, прицелился и стрельнул в одного мозговитого сукиного сына. Мозговитым он был потому что оставил после себя много мозгов на полу и стенах. Не успел я прочесть об этом в местной газетенке, как попал за решетку. А оттуда – прямиком на тот свет.
Да Ваша честь, я признаю свою ошибку. Моя ошибка в том, что кто-то грохнул не пойми кого, находясь в нетрезвом виде в неподходящем штате.
И теперь я горю за него в аду. Говорят, все черные так делают. Катятся ко всем чертям! Только Лютера Кинга тут никто не встречал. Но черти могут быть сыты по горло его проповедями. Если заглянут на огонек.
Здесь вообще ничего нет. Ничего. Пустошь. Тьма кромешная. Ни черной кошки Конфуция, ни черномазого – ни зги. Едешь куда-то, бредешь куда-то, не видишь ничего – бац, стукнулся!
Слышишь: «Твою мать!» Голос грудной, басистый. Так может только нигер. Хотите верьте, хотите нет, а есть тембр, которого белым не повторить. Добавить по вкусу акцент, интонацию и особый нигерский сленг. Орешь в ответ:
- Мать твою, брат! – и слушаешь.
- Аминь, брат! - эхом возвращается.
Там, у белых наверху, наверное, белоснежная чистота. И Бог к ним чаще забегает – пропустить по рюмашке с Ганди и Буддой. Спускается со своего небесного пентхауса. До нас-то, пади, далеко. Даже на лифте.
Когда натыкаешься на сумасшедших, становится как-то не по себе. Пару раз мимо меня проходила толпа ликующих белоснежек. А спереди какой-то совсем бледный. Кажется, его звали Линчем.
Нет, вы не подумаете, попадаются здесь и приличные белые. То есть, почерневшие от смога и от угля. Уголь – это чтобы топить адову печь. Иначе все погрязнут во тьме кромешной. По крайней мере, мне так сказали. На распределении.
Вообще-то уголек таскать добровольцев негусто. В основном, все сами бросаются в топку. Да, мучительно. Да, гореть. Но хотя бы тепло, светло, и компания хорошая. Желающих всё больше, учитывая, что гореть приходится не вечно. А значит, когда-нибудь обратишься в пепел и полетишь к земле обетованной. То есть, просто земле. Где можно выпить, стрельнуть сигаретку и себе подобного – черномазого.
Нет, не подумайте чего, здесь часто бывает весело. Бывает, какой-нибудь гений-самоубийца устроит концерт по заявкам. И все соберутся его слушать. Маньяки, шизики, психопаты, одержимые – в числе первых.
Разведут костер из зазевавшихся, рассядутся, и давай слушать – все во внимании, такие паиньки, такие увлеченные. На прошлой неделе, говорят, русского привели с петлей на шее. Какого-то Есенина. Хорошо читал – громогласно. Никто ничего не понял, но все слушали. Культура ведь. Интересно. Чего уж там, если даже русские его не понимали.
Вообще русские почему-то недолюбливают немцев. Всех принимают за фрицев. А нацистов хватает – что правда, то правда. СС-овцы, надзиратели из концлагерей, убийцы-арийцы. Кто? Гитлер. Нет, не видел. Болтают, мол, на первой же неделе забросили в печь. От него здесь было тошно. Вот и забросили, чтобы переродился отсюда. Куда-нибудь на землю, на Кавказ.
Ох уж эти русские! На днях какой-то Маяковский морду бил парню из Австрии – Стефану. Тот ему объяснял на своём: «Цвейг! Цвейг!» Кричал что-то, а русский не в дуду – месил как тесто. Выпил, видать, порядочно.
Эх, заболтался я, пора идти дальше – в пустоту. Пора торопиться. Скоро вернется та конная четверка. Всадники Апокалипсиса. В чем лошади-то провинились?
Обкатывают, изводят их – нагоняют пробег – пока морды пенистыми не становятся. Чьи? Да лошадиные, конечно. Лошадиные морды, лошадиное ржание, лошадиная сила. Последней всё меньше с каждой секундой. Скоро упаду. Вот уже земля трясется. «От топота копыт пыль по полю летит» – один сумасшедший худющий хохол научил. Такой странноватый, с прибабахом, всё жути нагонял: про ведьм, про леших.
Чертов язык, чертовы ноги – заплетаются. Пора уже, пора. Но страшно. Боюсь. Как трус 999 раз умирал, а до сих пор страшно. Минуту назад почтальон, пробегая мимо, конверт вручил: «Приглашение на казнь». Страшно, но нужно идти. Пусть это случится в тысячный раз. Эх, прочесть бы, что внутри, да пламя погасло. Надо ждать, пока не разведут…
Вот и светлеет. Ещё чуть-чуть, и разгляжу, кого жгут. Запахло паленым мясом, запахло кипящей кровью, но едкий дым всё снова перебил. Это дым от волос. И, кажется, от моих.
Да, похоже, меня жгут. Не повезло, не выкрутился. Значит, обратно. Черными клубами вверх – пропитывать землю, впитываться в чьи-то ноги. Рождаться.
И пусть в следующей смерти я буду Майклом Джексоном. Тогда и меня услышат. Черные не подстрелят. Белые не повесят. Главное, чтобы не наоборот.
Разгорелись волосы – стало ярко. Красно, огненно ярко, как на рассвете. Скоро станет краше, ярче, как на закате. А пока есть время – вскрываю конверт.
Внутри чистый белый лист. Вот и славно, есть с чего начать жизнь. Но это ещё не всё.
По центру надпись: «Эвтаназия – это прекрасно и ничуть не больно!»
И подпись: «Зигмунд Фрейд».
Я читаю это и смеюсь. Всё горит, а я смеюсь. Херов австриец! И где эти русские, когда они так нужны?
Я сгораю на пепел и дым.

- Отлично. Теперь я считаю до десяти. Когда скажу «десять», Вы возвратитесь.
Я попадаю в дымоход.
- Раз.
Я черная струйка дыма, что поднимается выше и выше.
- Два.
Я сворачиваюсь клубочком.
- Три.
Вьюсь спиралькой.
- Четыре.
Все выше.
- Пять.
И выше.
- Шесть.
Я вижу свет.
- Семь.
И красные уголки.
- Восемь.
Я дым сигареты.
- Девять.
Той, что курят после секса. С побочным эффектом в виде смерти. С бонусом в виде зародыша. Интересно, убитые эмбрионы всегда попадают в рай?
- Десять.
Господи, что со мной? Божественно свечение – распахнулись двери в Небесный Пентхаус.
- Поздравляем, Вы только что стали участником нового телешоу – «Клиническая смерть». Поведайте нам о своих впечатлениях.
И вдруг, все становится обыкновенным. В студии-палате гаснут огни. Я рассеянно озираюсь. Гляжу на людей вокруг, на камеры, на зависший текст в мониторе: «Я говорил с Богом».
Гляжу на весь этот цирк, плююсь и выдаю:
- Черта с два, я говорил с Богом! Бог умер за 1900 лет до Ницше. Мы его распяли.
Люди смеются, не раскрывая ртов. Это запись смеха пятидесятилетней давности. И теперь это официальный смех с того света.
Я смотрю на мониторы – эфир прервали, идет реклама.
Реклама везде, даже на плазменной панели для массовки – позади меня.
- Вот это новость! – ведущий зубоскалит.
По рядам пробегают первые смешки.
На дисплеях смерть с косой пьет пиво «Greene King IPA».
- Я хочу обратно.
Ржет какой-то фастфудовый уродец.
- На тот свет? Зачем?
Это конское ржание мигом разносится по толпе.
На дисплеях смерть заказывает вторую кружку.
- Поймите… мне нужно. Сегодня… там… Хемингуэй… читает свой новый роман.
Толпа заливается. Тощий сопляк умирает со смеху и хлопает по спине своего друга-дистрофика. Жирная негритянка надрывает кишки, едва успевая смахнуть ручищами набежавшие слезы.
Ха-хе-хихи-ихи-хихи-хи. Отовсюду. Из студийного зала. Из распахнутых глоток. Из здоровенных динамиков – прямиком с того света. Из черноты.
Чернота.
Текст: «Когда есть "Greene King IPA", смерть отдыхает».
Вот она – смерть с косой.
Ей смеются в лицо ряды живых мертвецов…

Уж они-то никогда не устанут смеяться.