Глава 1 Люша

Глава 1
 

По улице шла женщина…. Вокруг висел мягкий не знобкий туман, такой, какой она всегда любила. Ей нравился туманный город, колышущийся в дымке, и размытые дома, спрятавшие в тумане проплешины своей старости. Она казалась себе такой же старой, как и этот город, и даже, более вечной, чем он.
Она оплакивала мужа; нет, он не умер в буквальном смысле, он умер только для неё.
В её огромных грустных и раскосых глазах застыла невысказанная грусть, грусть старой собаки, мимо которой бегают люди, а ей так хочется ласки, но её уже не будет….
Мысли её были о том, что вот сейчас она сама разорвала отношения с мужем, прожив с ним вполне благополучно тридцать долгих лет.
Разрыв был вполне осознанным: в таком возрасте мало кто делает резкие движения. Можно было бы ещё долго притворяться и делать вид, что всё в порядке, но, думая о том, что жить ей осталось, может быть, не так уж и много лет, решила освободиться от груза бесконечной лжи, преследовавшей её все последние годы. Жить так, как она живёт сейчас, было не справедливо, и она этого не заслужила. Ей захотелось разорвать ту постоянную голгофу и не зависеть от эгоизма своего стареющего спутника потерявшего всякую меру.
Конечно, она лукавила в чём-то: выглядела она ещё вполне прилично, да и человеком она была не совсем обычным: многое знала, многое умела и, несмотря на возраст, была творческим человеком, всё ещё интересующимся жизнью. С ней было интересно поговорить, она могла поддержать любую тему. Никогда не скучала и всегда могла для себя найти занятие: безусловно, не домашнюю работу, её она делала между делом.
Этим событиям предшествовала целая жизнь, и ей захотелось закончить её более достойно и без унижений. Решение было принято и, возврата она не хотела, она желала быть внутренне свободной.
Дети уже самостоятельны, запросы у неё не велики, и она могла себе это позволить.
У неё было необыкновенно красивое русское имя Любава. Как вероятно, красив и широк душою был человек, давший ей это имя. Любушке – Люшеньке было всего три дня, когда его не стало (был 37 год). Она так и не смогла узнать о нём хоть что-нибудь, даже тогда когда стала взрослою, родственников никого уже не было в живых. В то время никто и ни о чём не говорил, люди привыкли молчать. От кого-то, может быть, от двоюродного брата – тот воевал на «синявинском пятачке», она услышала, что отец был то ли первым, то ли вторым секретарём хабаровского Крайкома. Всё это было очень смутно, и Любава не знала так это или нет, но брат её Юрка там был, но почему-то молчал, зато постоянно пел (он хорошо играл на гитаре):

Я помню тот Ванина порт
Гудок парохода угрюмый,
Как шли мы с вещами на борт
В холодные мрачные трюмы.

От качки стонали «зека»,
Обнявшись, как родные братья.
Пред нами стоял Магадан.
Срывались глухие проклятья.

После того как развенчали культ личности, узнали, что песни эти были не совсем блатными, их пели политзаключённые, но Люше знаний об отце это не прибавило, от него осталась одна фотография да её необыкновенное имя.
В этом имени было что-то величественное, гордое и любящее, наполненное первозданной чистотой.
Люша, (так все её называли дома) не очень соответствовала ему, свойства её характера больше походили на вторую производную – Лава. Обладая бесконечным терпением, иногда она вдруг прорывалась и тогда бывала готова к такому взрыву, что не оставляла пути назад. Сейчас был именно такой момент.
Имя Макс было больше похоже на собачью кличку – Максим было гораздо красивее, и шло ему, но в последние годы ей совсем не хотелось называть мужа этим красивым именем.
Любава всегда была идеалисткой до такой степени, что удивляла даже себя саму. Она прекрасно видела, какова вокруг неё действительность: её непредсказуемая жестокость, ограниченность и безвкусица; но когда начинала о чём-то размышлять, то видела всё в радужном свете и, знакомясь с новыми людьми, ждала, что они будут поступать с ней, так же как и она с ними. Приходило разочарование, и она понимала почему. У каждого из них была своя жизнь, свои заботы, проблемы и все искали помощи у других, в надежде, что кто-то их разрешит за него. Сама же часто замечала, если начинала помогать кому-нибудь (почему бы не сделать, если она это могла), то вдруг неожиданно для себя обнаруживала, что это уже оказывалось её обязанностью, а если потом отказывала, то люди на неё обижались, и становились почти врагами. Есть категория людей любящих использовать других, что заставляет их так усложнять жизнь? Иногда они сами себе создают трудности, словно высасывая их из пальца, и эта их бесконечная суета в погоне за чем-то эфемерным вызывает недоумение. Ведь человеку, по сути, так мало надо, но он обставляет своё жилище, превращая его в лавку, и перестаёт читать и слушать музыку и уже не замечает, как неоднозначен и сложен окружающий его мир, и как прекрасна простая жизнь!»
Гениальна птичья стая…. Пролетела…. Улетает тихо тая….
Смерть устроила свой пир, на сердцах людских играя….
Плачут дети, плачут мамы, а отцы их в битвах гибнут.
- Где же Боги Великаны? – «мёртвые позор неимут».
- Что случилось? Всё обманы – в круге первом, в круге третьем -
Кто-то в них набьёт карманы: - Всё пройдёт – но кто ответит!? -
Жизнь – сплошное лихолетье, лишь в природе многоцветье.
Сверху смотрит «око третье», но вмешаться нет им права.
Скорбью всё заплыло…. Ветер в облаках для них отрава: - Кто, кому даёт то право?
Жизнь прекрасна…. Мир прекрасен, беспределен и опасен.
Кто над кем там нынче властен, и во многом безучастен?!
Кто-то счастлив, кто несчастен, мир как порох взрыва жаждет.
Слушай! – Слушай шорох будней, может быть, там нынче праздник!?
Как прекрасен этот мир, как прекрасно – просто жить! В этом ворохе событий в вальсе листопад кружить!

За нас уже кто-то всё создал, нам нужно только суметь сохранить, но человек превращает всё в свалку своих отходов, и кажется, что этому не будет конца. Мы становимся злыми, жадными, готовыми торговать даже воздухом, чтобы положить ещё одну вещь в очередной сундук, а рядом кто-то гибнет от голода и от холода, но мы проходим мимо, ведь это нас, пока ещё, не коснулось. Сегодня! – а завтра?!
Равнодушие и блуд стали править нами, но сейчас мы не думаем об этом.
Сегодня был праздник: « женский день» - получив все свои подарки и поздравления, Любава не почувствовала ни любви ни радости. Это не относилось к её детям, которые приехали её поздравить, к ним у неё не было претензий. Время было очень трудное, и молодёжь много работала, чтобы жить более или менее достойно. Она знала, что в трудную минуту они помогут, и пока могла справляться сама, старалась лишний раз их не беспокоить. Наверное, надо было со своими проблемами разобраться много раньше, но ей не хотелось портить карьеру сына. Их с мужем связывало одно увлечение на спортивном поприще, а он был злопамятным человеком и мог навредить ему в отместку ей. Да казалось, что и возраст уже не тот, чтобы что-то предпринимать. Максим же совершенно устранился от дел и считал, что если он даёт деньги, то этого вполне достаточно, домой он приходил, как он любил постоянно говорить: «восстанавливаться». И восстанавливался, сидя в кресле-качалке, но больше спал, иногда автоматически переключая телевизионные программы. Разговаривать было не о чем, разве перескажет принесённый из бани анекдот.
Праздничный звонок из Сочи всё расставил на свои места. Убедившись в очередной раз, что случайностей не бывает, решение было принято. Всё оказалось очень просто. Жизнь простотой её никогда не баловала.
Она шла по набережной, не мешая слезам литься, а мысли всё возвращали и возвращали её в прошлое.
Ей вспоминалась совсем маленькая девочка, которая вместе со всеми пряталась в саду в низине возле баньки, а немецкие солдаты факелами поджигали соломенную крышу их дома (мама отправила их с братом на лето в деревню).
Однажды немцы уже приходили в деревню: выстроили всех жителей у изгороди, там, где начиналась пойма реки, но почему-то вдруг поменяли своё решение и отпустили всех. Одна бабка поклонилась немцу в ноги, а он ударил её по заднему месту стеком, на носу у него было пенсне, и ей – Любушке, он запомнился на всю жизнь.
Много позже уже, будучи восемнадцатилетней девушкой, приехав в деревню, и вспомнив об этом, она получила этому подтверждение. Ей даже назвали имя той бабки.
А в тот момент все и, дети, и старшие прятались в огороде в надежде, что их не найдут. С бабушкой (старшую сестру мамы Люша называла бабушкой) прятались все её дети, кроме старшей дочери Насти и брата Юры (он был старше Люши, на десять лет). Они убежали в лес и впоследствии всю войну провоевали в партизанском отряде в псковских лесах.
Они лежали в низинке у бани и тряслись от страха:
- Люшенька золотенькая моя – говорила бабушка - потерпи и не юли, нас могут заметить.
Терпеть и лежать неподвижно, было очень трудно, но их всё равно обнаружили, - замычав, выдала корова. Любушка была слишком маленькой, и многое выпало из её памяти. Дальше вспоминался только хутор в лесу, где подростки батрачили на латыша. Племянники и племянницы (для бабушкиных детей она была тётей), были старше Любавы, и им приходилось много работать; но уже ближе к концу войны и Люше доверили пасти свиней.
Девчонка она была с характером, и упряма, несмотря, на то, что маленькая и, как-то раз, бабушка с хозяином решили её немного попугать: Хозяин надел, медвежью шкуру и пошёл прямо на неё, а бабушка стояла и выговаривала, что если Люша будет вести себя плохо, то она отдаст её медведю. Люшка же, не долго думая, так стала драть шерсть на медведе, что хозяин испугался, боясь, что ему испортят медвежью шкуру. Иногда он старался быть, не то чтобы добрым, но бывало, давал всем по прянику или по конфетке, но за это требовал целовать ему руку. Любава этого делать никак не хотела, она отказывалась и от конфет и от всего, но руку ни за что не целовала. Чувство достоинства было у неё, уже даже тогда и в этом она соответствовала своему имени.
Ей было скучно и грустно и хотелось играть с кем-нибудь, она была совсем ребёнком. Её ровесница Риммочка умерла от дизентерии, и она очень тосковала. Ей нравилось играть с собачкой, но хозяйский сын был злой и, не разрешал этого делать, но однажды поздно вечером она улучила момент, когда никого рядом не было. В домах (батраки жили отдельно от хозяев) уже было темно, лес вокруг был страшный и мрачный густые высоченные ели нависали над домами, но ей очень хотелось поиграть. У собачки были щенки, она любила их тискать, таких маленьких мягких и пушистых. Ей так хотелось прижать их к себе, что она даже не испугалась темноты, и, заигравшись, не увидела волка, а когда заметила, что тот, совсем рядом, было уже поздно. Люша вскочила и бросилась в дом, но ручки в двери не было, была просто верёвочка, которая, продергивалась на две стороны. Пытаясь открыть дверь, (силёнки-то не было), она очень сильно прищемила себе большой палец на руке, и так плакала, так плакала….. вот только жалеть её было некому. Так в свои шесть неполных лет, война лишила её детства
В конце войны, когда мимо пошли русские войска все дети каждый раз выбегали на дорогу, в надежде увидеть кого-нибудь из родных, Люша среди них искала маму.