Сравнительный анализ изюминок

      Две тысячи двести сорок шестой год в Западной Пустоши выдался... Да никаким он не выдался! Таким же никаким, как и десятки последних лет, за исключением моей "командировки" из родной деревеньки Арройо в неизвестность на поиск генератора рекультивации. И вот... Итак... М-м-м... Мир спасён, а часть соплеменников нет. Был я замшелой деревенщиной, стал самым популярным героем Вэстланда. А на душе пусто.
      Никто бы, глянув за окошко реанимированной довоенной автореликвии, не догадался бы, как тоскливо на душе. Держишь лицо, как привык  – спокойное, с признаками воли и готовности спасать Пустоши. "Спасители пустоши"? Это мы. На заднем сидении скучает Майрон, а остальные члены команды разбрелись по своим делам. Я не распускал команду. Мы сами распустились. Просто делать стало нечего, а нычек с трофеями у нас столько, что не потратить и за жизнь. Можно побезумствовать, конечно. Швыряться монетами, покупать ненужное и творить непотребное. Но не солидно как-то. Да и противно, если честно.
      Майрону неохота делать старые наркотики и изобретать новые он тоже не желает. Лекарства? И это не захотел. Даже смеялся, представив себя в роли благодетеля. Циник малолетний. Вот и таскается со мной, а я делаю вид, что у меня дела. Езжу на "хайвэймене" туда-сюда и вспоминаю те несколько лет от испытания на прочность перед главным делом до возвращения со спасёнными нашим и ... Тьфу! Опять зациклился. Через неплотно закрытое окно машины надуло пыли, но плеваться хотелось не только от неё. Вообще-то, если бы не Майрон с его разговорами, совсем бы тоска заела.  Люди... Жители Пустоши – это важно. Только странно себя чувствуешь, если придумываешь себе дело сам.

– А кто тебе больше нравится? Вдову Бишоп как увидел, решил, что она красивее, чем хозяйка "Лапки", а как в бордель зашли мы, так я сразу же решил, что хозяйка круче Бишопихи. Короче, я бы с обеими... – это опять Майрон на любимую тему.

– Угу, хоти-хоти, только вопросами не увлекайся. Это моё личное дело, – буркнул я Майрону, ёрзавшему на заднем сиденье и отвлекавшему от колдобистой дороги.

– Подкинь деньжат на трёхспальную кровать!
 
– Не суетись, дружище. Дамы сами решать будут. У меня сомнения есть, что ты им глянешься. При их достоинствах и уме кролик не интересен. Ты же умный парень! Кончай трепаться на блудливые темы. Пусть тебя привыкнут видеть взрослым разумным человеком, а не вечным подростком. А?

– Да ладно нудить-то! А если это любовь? Ты заметил, что духи у них разные, а женский аромат одинаковый? Они даже одеваются почти одинаково и в плавности движений, грации и даже размере бюстов схожи – близняшки просто!
 
– Тройняшки, – бормотнул я себе под нос, вспомнив активистку хаббологов в Сан-Фране.

      Сначала она казалось почти точной копией моих возлюбленных дам. Потом возникло странное ощущение, что маска восторженной дуры, которую носила порнозвезда в бункере фанатиков – не совсем маска. Ощущение неискренности, натренированности какой-то было, хотя это могло быть следствием или побочным эффектом актёрской профессии. Не знаю...  Физически с ней хотелось, а в душе было пусто.
       Вспомнился снисходительно-усталый взгляд из-под полуприкрытых век вдовы Бишоп, следом прекрасные глаза хозяйки "Кошачьей Лапки". Она на работе носила маску деловой женщины и умела это делать элегантно. Когда обещала мне свидание после победы, грустно улыбнулась уголками притягательных сочных губ и я вдруг увидел в её глазах не выражение бизнес-леди, а... Трудно сказать. Она умна. Кто образованнее или интеллектуальнее из них – вопрос, но хозяйка "Лапки" вдруг стала видна сквозь носимый облик и это была женщина с доброй и мудрой душой.

– ...да ты оглох, что ли? Поедем же, наконец, в Рино! Не могу уже! И дай денег побольше. Натрахаюсь до скрипа в коленках, хоть бабы мерещиться перестанут. Поехали уже!
 
       Никогда никому не расскажу, что после кувырканий в постели с Бишоп, когда она заснула прямо посреди разговора, я обнял её нежно и засунул нос подмышку. Она бреется, но отсутствие волос не мешало запаху быть крепче в этом месте – тонкий и волнующий аромат тела был сладок и горек, он был острым и свежим, обволакивающим. Она чудесно пахнет. Роскошный цветок с чувственным и печально-грешным запахом, к которому примешивался специфический оттенок от любовных соков, подсыхавших на моём лице. От воспоминаний о том, что было между нами за час до этого, опять ощущал желание и она во сне вздохнула, обняла и прижалась. Со спящей женщиной тоже интересно, только надо быть осторожным и нежным.

– ...тормози ты! – заорал Майрон и я ударил по тормозам.

      Мы чуть не налетели на группу дикарей, по обычаю Пустоши стоявших посреди дороги и явно расчитывавших на бартер.
      Неплохо поторговали, все участники были довольны. Если не торговаться, то будто супа без соли нахлебался – и поел, а не сыт. Выяснив, что три дикарки в этом отряде никому не супруги и не сёстры, я сговорил их ублажить Майрона и кроме платы каждая получила по отдельному подарку. Полюбовавшись на пудренницы, пустынные амазонки утащили Майрона в пещерку, а мы с воинами разложили костерок и перетёрли последние пустынные темы. Через часок дамы вышли и присоединились к нам, а потом и наш умник вылез на карачках. Но рожа у него была предовольная. И слава духам! Хоть денёк не будет зудеть о том, что ему пора к женщинам.

– Что, Майрон, любовь к вдове Бишоп и хозяйке борделя прошла? Скоро поедем дальше?

– Умм-гм-м... Давай посидим часок или тут заночуем... Какая любовь?... Ы-ы-ы-ух, – раззевался Майрон и стал клевать носом.
 
– Рождённый ёрзать любить не может! – шепнул я пустынницам и подмигнул.

      Девушки хихикнули и переглянулись. Мой спальник шили на мутанта наверное. Пока Майрон дрых и даже ногами не дрыгал, как обычно, мы весело и приятно провели в нём время с женщинами отряда. Они сами ко мне пришли втроём и понравилось. Если вам когда-нибудь стукнет в голову прокатиться сразу на трёх гекконах, то вы меня поймёте. Я уже знал по опыту, что спальник несколько месяцев будет хранить запахи и это будет приятно. Крепче спится и нежнее сны, когда к привычным запахам пустыни и своего тела, которые обычно не замечаешь, приплетаются ароматы их горячих тел, крепких рук, мускулистых бёдер, влажных упругих губ... Будут вспоминаться вздохи, стоны и звучать, как колыбельная на фоне вечного шороха и тихого посвистывания ветра пустыни. Пока не заснёшь.

       Перед сном я заглянул в ПИП и обратил внимание, что началась весна. В Пустоши всё едино – круглый год один сезон, но что-то витало в воздухе, что-то пузырилось в теле и нагревало низ живота и горло. Начинался месяц март...