Родительское благословение

Войдя в свою комнату, Алёна зажгла свечу. Пламя горело неспокойно: дергалось и играло. В общежитии стало ещё холоднее. Она подошла и задернула шторы, но это не помогло, они под порывом ветра развевались в разные стороны, словно было открыто окно. Не раздеваясь, легла в кровать. Свечу она поставила на стул и придвинула поближе. Это было первое письмо и первая весточка из дома с тех пор, как Алёна уехала. Сама она писала часто и вот получила долгожданный ответ. Письмо написал отец аккуратным, ровным почерком с четким наклоном вправо. Она вспомнила, как в младших классах отец заставлял её переписывать целые тетради, если находил где-нибудь хоть одну помарку или исправление.
"Ты должна быть прилежной и аккуратной ученицей, все делать правильно и никогда не ошибаться", - часто повторял отец.
Ошибиться - именно этого она больше всего боялась. Боялась ошибиться в школе, ошибиться в выборе подруг, поэтому их у неё никогда и не было. Отец не давал ей право на ошибку, право что-либо сделать самой…

Она открыла письмо и стала читать:
"Здравствуй, дорогая дочь, Алёна Эдуардовна. Получили от тебя семь писем, из которых узнали, как ты доехала, как устроилась и как живешь. Не знаю, что и написать в ответ, ты ведь у нас слишком ученая стала, никого не слушаешь: ни родителей, которые кормили и воспитывали тебя, ни родственников, которые всегда советом помочь готовы. За большими деньгами ты погналась, ослушалась всех, бросила своих родителей на старости лет одних помирать и уехала без родительского благословения. Разве мы с матерью тебе когда-нибудь зла хотели, все тебе разрешали, ни в чем тебя не ограничивали, что хотела, то и делала. Тетя твоя предлагала же место врача в детском саду на полставки, до сих пор оно свободно, про это место она через сотрудницу своего сына узнала, та дочку свою в этот садик водит. Зарплата правда небольшая, но мы же не совсем старые - прокормим. В квартире у нас не тесно, ты сама знаешь, мы тебе целую комнату отдавали, чтобы ты занималась, и не беспокоили тебя зря. Я и сам никогда не заходил в твое отсутствие и матери запрещал: мало ли чего, может секрет какой будет. А вместе-то веселей жить и в праздники, и в выходные. Можешь и подруг приглашать, я всегда рад их видеть. Света, кажется, с тобой в группе училась. Хорошая, ты говорила, девушка: не шатается, где попало. Вот, хорошо, и приглашай её в гости. И мы с матерью можем рядом посидеть, на вас молодых посмотреть, может, какой разговор поддержим. Не обеднеем, если её и чаем напоим. Мать же, сама знаешь, вкусные шаньги печет.

Правду сказать, здоровье уже не то стало и у меня, и у матери. Хвораем, лежим, не встаем вовсе, думаем всё: так ли мы тебя воспитали? Если что не так, прости! Не суди слишком строго, ты же сейчас грамотная, сама все понимаешь, что добра желали.

Капусты в этом году засолили две кадки, а не три, как в прошлом году. Осень стояла сырая, ямку с картошкой два раза верховой водой заливало, мы с матерью все откачали и просушили. На дачу уже не ходим, сезон закончился. Зимой бы торфа и навоза привезти, посмотрю, как здоровье будет.

Видел на прошлой неделе твою учительницу по биологии, очень тебя хвалила, называла - ответственной и исполнительной. Вспоминала, что на переменках все дурачились и играли, а ты и доску протрёшь, и цветы польёшь.

В поселке ходи скромно, не выделяйся, всё это показушное нам не нужно. Никому не доверяй и помалкивай - начальство таких любит и подмечает сразу.

Не знаю, что ещё написать. В комнате твоей ничего не трогали. Как ты ушла, так всё и стоит. Заколочку твою мать нашла в кармане банного халата, поди не велика ценность, высылать не будем, там новую купишь.
Целуем тебя и обнимаем, твои мать и отец".

Алёна положила письмо и посмотрела на свечу. Ее большое пламя прыгало и билось под порывами ветра. Ветер подул с востока, она ощутила, что в комнате стало ещё холоднее, зато в коридоре, в кухне и в ванной, с обратной заветренной стороны, становилось тепло. Глядя на свечу, Алёна вспоминала последние дни перед отъездом: отец, придя с дежурства, ложился на диван, отвернувшись к стене, а мать тихонько просила передумать: "Всё и здесь устроится". Чуть ли не каждый день приходила тетя и вела длинные и изнурительные разговоры о том, что не нужно уезжать в такую даль. Отец в день отъезда, когда она с матерью собирала сумки с одеждой и посудой, ворвался в комнату, стал кричать и ругаться. Алёна никогда его раньше таким не видела.

-Зачем мы тебя воспитывали и растили? Чтобы ты в эту северную дыру поехала? Для чего денег давали, чтобы ты образование получила? Ни благодарности, ни спасибо, последние вещи хочешь у нас с матерью забрать, чтобы чужие люди пользовались! Оставляй всё, только книжки бери, а из одежды только то, что на себя оденешь. Ты, мать, не защищай её, она туда работать едет, а не чаи гонять и на танцульки ходить. Пусть скромной будет, ничего лишнего ей не давай, все выбросит, потеряет или хуже того украдут. Мы когда с твоей матерью сошлись, у неё из вещей ничего не было. Всё своим трудом доставалось, вот этими вот руками, и не воровали никогда, и чужого не брали. Ты думаешь, почему мы так хорошо живем, и все у нас есть, потому что скромно кушаем и ничего лишнего себе не позволяем. Я бывало картошки одной принесу, и вот ей и питаемся целую неделю, а на праздники можно и консерву открыть рыбную и сосисок отварить, чтобы все видели, как мы хорошо живем. Провожать не поедем, хочешь - такси заказывай или проси кого-нибудь, здесь простимся и всё. Новая жизнь тебя ждёт, без помощи родителей будешь обходиться. Не слушаешься ты нас, не нужны мы тебе стали, так значит прощай!

Провожала её тетя. Отец сдержал слово, сам не пошёл провожать и мать не отпустил. С собой взяла две сумки: одну большую и неподъемную с книгами, другую маленькую и легкую с вещами…

Под одеялом даже в свитере было холодно. Алёна лежала и думала о маме: «Почему нет известий от неё? Что случилось, чем она болеет?» Мать хоть и не одобряла в открытую решение дочери уехать, была с ней согласна, что надо изменить свою жизнь. Она сама вышла замуж поздно, после тридцати, и хотела дочери совсем другой жизни…