Труп

Это я нашла труп той девчонки.
Прошло уже восемь лет, а я до сих пор сижу на валиуме и раз в неделю хожу на прием (у них это называется «беседа») к психологу. Все эти девяноста шесть месяцев. Все эти триста восемьдесят четыре недели. Все эти две тысячи девятьсот шестнадцать дней. Я живу с мыслью о ней. Прежде, чем лечь в постель – одну валидола, две афобазола. Чтобы не видеть ее лица, растянутого в гримасе волчьего оскала. Прежде, чем сесть завтракать – одну валиума, две афобазола. Чтобы не думать о ее отрезанных руках и ногах. В остальном я абсолютно нормальна.
Учусь в универе. Подрабатываю в одном издательстве. Веду в общественной газете рубрику криминальных известий. Фотографирую. Иногда – трупы. Через видоискатель мне приходится смотреть на вещи гораздо более жуткие, чем та мертвая девчонка. Она была последней жертвой Динского Маньяка – одной из девяти. И я нашла ее труп. Через два дня после того, как ее убили. Через тридцать восемь часов после того, как завершилась стадия трупного окоченения. Через двадцать четыре часа после того, как начался процесс разложения. Мне тогда было четырнадцать. Как и той девчонке. Она училась в параллельном классе. И это я нашла в лесополосе ее изуродованное тело.

Информация к сведению: это, конечно, ничего не значит, но Динского Маньяка не поймали до сих пор. За один год он укокошил девять школьниц. И все. Официально дело еще не закрыто. Но листовок с фотороботом предполагаемого убийцы, висевших раньше на каждом столбе, не осталось ни одного. Уже много лет назад.

- Что ты там видела? – спрашивали они.
- Расскажи подробно! – говорили они.
- Ты должна вспомнить все! – настаивали они.
- Нам нужны подробности! – твердили они.
- Что ты делала в посадке?
- Зачем ты пошла туда одна?
- Почему ты была там так рано?
- Ты видела там кого-нибудь?

Они неправильно задавали вопросы. Я отвечала до бесконечности. Много дней подряд. И ничем не помогла им. Впрочем, ни ту девчонку, ни других жертв Маньяка, не вернул бы к жизни тот факт, что я знаю, кто их убил. Знаю это с того самого момента, как нашла в посадке расчлененный труп. Я бы сказала, если бы у меня спросили:

- Ты знаешь, кто это сделал?

Но они не спросили.

- Ты видела каких-нибудь подозрительных людей?
- Ты прогуливала школу в той посадке?

Да, я прогуливала там уроки. И не только. Это было мое тайное место. Только мое. Укрытие. Тайник в тайнике. Густая тень, в которой я пряталась от всех. От себя самой. От необходимости быть кем-то. Послушной дочерью, приличной ученицей, лучшей подругой, той шизанутой, которая слушает «Нирвану» и до *** ****ит о перспективе уйти из жизни, пустив пулю себе в лоб. Здесь был мой секретный мирок. Я готовила это место к тому, что однажды тут будет гнить мой собственный труп. Когда-то мой подростковый психоз должен был дойти до точки кипения, и я именно здесь наложила бы на себя руки, надежно спрятавшись от посторонних глаз и чьего-либо мнения. Это было мое святилище.

Я выбиралась из постели в пять утра; заваривала в термосе чай; складывала в рюкзак планшет с плотными листами мелованной бумаги, набор угольных карандашей и хлебный ластик. Я тихо выскальзывала из дома и шла пешком два километра по обочине федеральной трассы – в сторону школы. Машин в столь ранний час на дороге еще не было. Я была абсолютно одна, шла на восток, на встречу медленно выплывающему из-за крыш многоэтажек золотому солнечному диску. Воздух пах жженой патокой. Работал сахарный завод. Я миновала и школу, и завод, шла дальше – в район заводских общежитий. Там, между двух жилых массивов ютился запущенный клок искусственной природы – густое насаждение деревьев и кустарников, размером с приличный парк. Люди ходили туда только чтобы выбросить полиэтиленовые мешки с мусором. Загаженная по периметру, лесополоса никого не пускала в свое нутро – слишком темное и мрачное, чтобы туда кому-то хотелось попасть. Кому-то, кроме меня. И того Маньяка. Он выбрал отличное место. В той глуши девчонку могли не найти никогда. Если бы ни я.
Я излазила густые дебри посадки вдоль и поперек. Из простого любопытства. Я не боялась смерти. И не боялась боли. Меня не пугали россказни о живущих там стаях бездомных голодных собак. А другим было страшно туда соваться. Это было идеально место. Только мое. Изучая нутро лесополосы, однажды я наткнулась на свое убежище. Между двух старых поваленных деревьев, вокруг которых кустарник образовал густую плетеную изгородь, оставив внутри небольшое свободное пространство. Сверху ветви сломанных исполинов заросли плетущимися растениями. Получилась берлога. Только для меня. Уютная, как материнская утроба. Там я садилась прямо на прохладную землю, доставала из рюкзака термос и планшет и, попивая чай, рисовала карандашные наброски. Ближе к восьми часам я решала: идти в школу или остаться здесь на весь день. И всегда поступала по настроению.

Впрочем, это был не совсем ТОЛЬКО МОЙ тайник. Иногда я приводила туда своего парня. Когда и его, и мои родители были дома, а потрахаться очень хотелось. Мы приходили в посадку только для этого. Ни за чем другим. Обычно, по вечерам. Мы совокуплялись стоя, спустив джинсы до колен. Или раздевались совсем и ложились прямо на землю, поросшую пучками бледной травы и усыпанную палой листвой. Но мне больше всего нравилось, когда он перегибал меня через сухой ствол одного из поваленных деревьев и, сжимая мой тощий зад, имел в то отверстие, которое считал эпицентром эротизма моего неказистого тельца. Наверное, в то время мы по-настоящему сильно любили друг друга. Мы начали трахаться, когда нам обоим было по двенадцать. Наши родители дружили семьями. Мы смотрели мультфильм «Ёжик в тумане», передачу «Время» и трансляцию балета «Лебединое озеро», пока взрослые обсуждали статьи Соловьева и вели пространные споры о том, что есть Бог и существует ли он вообще. Кажется, я любила его всегда. Не Бога. Своего парня. Даже когда он был пятилетним мальчишкой. И когда мы начали трахаться, изучая тела друг друга, нащупывая нити, приводившие каждого из нас к простому чувственному удовольствию, в этом не было ничего противоестественного. Мы не чувствовали глупого стеснения. Мы походили на зверят. Сплошные инстинкты. И необузданное экспериментаторство. И ему больше всего нравилось, когда я перегибала его через лежавший на земле ствол, присаживалась на корточки, поднырнув между его ног, упиралась затылком в дерево и сосала его член, засунув ему в задницу два пальца. Он не был пидаром. Просто охуевал от минета с параллельным массажем простаты. В нашем логове, скрытые от посторонних глаз, мы могли предаваться любым забавам. До того утра, когда я нашла труп девчонки.

Как обычно, я проснулась еще затемно. Надела штаны, майку, водолазку и вязаный свитер. Заварила чай. Сложила в рюкзак бумагу и карандаши. Была середина осени. Не слишком холодно. Прохладно. Было второе октября. Эта сука, этот ***в Динской Маньяк, он не насиловал своих жертв. Нет. Связывал и расчленял. Отрезал по кусочкам. Пальцы на руках. Пальцы на ногах. Стопы. Кисти рук. Пилил колени и локтевые сгибы. И уходил. Оставлял беспомощный «обрубок» истекать кровью, терять сознание, приходить в себя, снова отключаться, агонизировать, звать на помощь и медленно умирать. Он делал это на заброшенном кладбище за городом. После второй жертвы там выставили круглосуточный патруль. Он делал это в Центральном парке. И в парке Культуры и отдыха. В Березовой роще, на берегу Кирпилей. И даже в небольшом парке на территории мужского монастыря. Урод! Конченая тварь! Он осквернил самое святое для меня место. Место, где я собиралась умереть. Прошло восемь лет. Но недалеко от моего убежища к стволу дерева, к которому была привязана та девчонка, проволокой прикручен трехлитровый баллон. И туда всегда кто-то ставит цветы. Кто-то… Хм… Первые пять лет это делали ее родители. Теперь это делаю я. Это, вроде как, моя обязанность. Ведь это я в то утро нашла ее тело. И она стала мне ближе родной сестры. И сама я умерла – через два дня, после ее смерти. Перед сном – одну валидола, две афобазола. И я все равно не могу спать. Потому что вижу в темноте ее распахнутый рот с выбитыми зубами. Утром – одну валиума, два афобазола. И все равно мне трудно сосредоточиться на учебе и работе. Даже когда меня трахает мой парень, которого я люблю с самого детства. Я не могу не думать о ней.
Я шла вдоль сереющей в предрассветном сумраке дороги, думая о том, что в школу идти совсем не хочется. Свернув с дороги, я прошла через узкий проулок между двух пятиэтажек, обогнула детскую площадку, миновала залитый бетоном котлован фундамента «замороженного» муниципального долгостроя, пересекла заваленный мусором и поросший сухой высокой амброзией пустырь и, переступая через пакеты с бутылками, консервными банками, использованными прокладками и туалетной бумагой, пробралась в чащу лесополосы. До моего секретного места пройти сквозь близко растущие деревья и сучковатые кустарники было не так-то легко. Это требовало какого-то времени и сил. И… Я… Две валиума. Сейчас мне нужно выпить две таблетки валиума. И три афобазола. И одну валидола. И еще пару кетотифена. И лучше запить все это пивом или тоником. Сначала я увидела кровавый ошметок. Я не сразу поняла, что это человеческая стопа, только без единого пальца. Тут мне стоило развернуться и побежать. И бежать, не останавливаясь. Но я продралась сквозь кустарник дальше. И увидела ее. Прикрученное проволокой к дереву тело с окровавленными культями вместо рук и ног. Как торс сломанного манекена. Обрубки. Они были разбросаны вокруг. И все было в крови. Земля. Ветки. Листья. Из мяса торчали кости. И синеватые нитки сухожилий. И пахло отвратительно. И ее лицо. Плотно закрытые, зажмуренные глаза в сетке глубоких мимических морщин. Паника. Широко распахнутый окровавленный беззубый рот. Крик. И кровь не красная. Нет. Уже темно-бурого цвета. Едва выбежав из лесополосы, я начала блевать. Прямо в какой-то пакет с мусором. Я не знала, кому звонить. Единственное, о чем я думала: какую же БОЛЬ пришлось пережить, э-э, нет, - ПЕРЕУМИРАТЬ той девчонке; какой страх и какое отчаянье колотились в ее агонизирующем тельце… Я не помню, как добежала до школы, что и кому сказала.

- Ты была знакома с потерпевшей?
- Как часто ты там бывала?
- В тот день ты не заметила поблизости ничего необычного?
- Опиши подробно, где ты увидела первую часть тела?
- Ты должна что-то вспомнить! Важны любые подробности!

…сейчас мой воспаленный мозг порождает такие образы и фразы, которые мне крайне трудно описать. Чего стоит только эта девочка, стоящая на коленях! А из ее больших глаз тонким жгутиками тянутся щупальца мольбы о пощаде… Оплетают, лезут в сознание сквозь затылок, щекочут кожу между лопаток… Зачем ее белая ночнушка задралась так высоко, почти к самому животику? Это возбуждает… Но она не хочет умирать… И ее тонкие пальчики переплетены между собой… за спиной. Странно, я всего лишь сторонний наблюдатель. Это не я стою за ее спиной, прижимая дуло детского пластмассового пистолета к темноволосому затылку. Тогда почему мне так нравится чувствовать ее… страх?! А вдруг эти хитрые глаза и фашистская ухмылка на фоне лилового неба не плод моего воображения?
Это всего лишь высокая температура. Кто сказал, что галлюцинации не могут быть реальностью? Да это и не галлюцинации вовсе — я же знаю, что это только моя больная голова. Я же вижу потолок, чувствую тяжесть одеяла и подушку под головой… и девочку с большими испуганными глазами… и рыжеволосого клоуна с красивым, добрым лицом… избитым, окровавленным лицом, перекошенным париком, со смазанным гримом. Кто бы мог подумать, что это он стоит за спиной девчушки, крепко вцепившись белыми перчатками в игрушечное оружие?
…Когда он нажмет на пластмассовый курок, пистолетик глухо щелкнет, и девочка упадет лицом вниз. Разве игрушкой можно убить? Она умрет от страха. Маленькое сердечко будет биться быстро-быстро, как у кролика, и остановится от пустого пластмассового щелчка. Я не хочу на это смотреть. Я отвернусь к стене…

Да, я нашла ее тело. Да, в этот день я видела ее убийцу. Да, я знаю, кто такой Динской Маньяк. Как я могу с этим жить? Очень просто. Одну валидола, одну валиума, четыре афобазола – и день прожит. Когда-нибудь, много-много лет спустя, когда мы поженимся, родим двоих детей, охладеем друг к друг и будем подумывать о разводе, я задам ему этот вопрос:

- Зачем ты это делал? Зачем ты убивал этих девчушек?

18.11.2008.