Рядовое дежурство или часы желтого металла

УТРО 20.12.98.

 Дежурство, если сразу не задастся,то так же мерзко и закончится! Аксиома!
Конференция началась, и он опять опоздает на несколько минут! Володя Ефимкин помчался по длинному и тоскливому, как сама болезнь, больничному коридору. Полы его халата, цвета ”талого снега” приподнялись и раскрылись. Он разом стал похож на взлетающий “кукурузник”. Сам понимал, что не на реактивный лайнер.
Вот профессор Денисов, подтянутый, моложавый красавец – это да, лайнер! А он, Ефимкин, вечный дежурный терапевт приемного отделения,человек, которому далеко за 40 лет и далеко за 100 кг в холостяцкой застиранной рубашке и не самом свежем халате – это “кукурузник”.
 Не успев додумать эту невеселую мысль, он увидел идущего навстречу ангиографиста Кольку Курбатова. Улыбка от уха до уха:
      - Здорово Вовка! Спешишь? Что, самолет в Чикаго отлетает?
      - Ты- то откуда знаешь? – изумился Ефимкин.
      - Интересно!? Все знают, а я , значит, не должен!? – удивился в ответ Курбатов,
 Да-а,  подумал Ефимкин, как что путное узнать, их нет, а как гадость, какая случится, то все знают! Ну вот как, б…., тут не расстраиваться!.
       С этой мыслью он, наконец–то ввалился в конференц зал.
       Все уже сидели на местах. На подиуме, за столом сидели замглавврача, ведущая конференцию и профессор Денисов. На холеном лице профессора, как обычно, невозможно было ничего прочесть, чего не скажешь о ведущей.
       Замглавврача, “тетя мамик”, скрывая улыбку отвела от него глаза и, уже вполне
серьезно, постучав по столу авторучкой, потребовала тишины:
       - Все! Все! Ефимкин! Начинайте, а то вечно конференции тянутся по часу.
Не тяните время! Давайте быстрее свое приемное отделение.
Настроение было просто мерзопакостным. Но пришлось встать у кафедры и начать :
       - Ну-у, та-а-м, в приемное отделение, за сутки поступило 80 человек ..
Вот ведь паразиты, реаниматологи, нахально скалятся в третьем ряду, жестами показывают на свои часы – словно не со мной были на дежурстве - с досадой подумал он, и настроения это не прибавило.
       - Из них 60 человек госпитализировано, 20 отпущено домой за отсутствием показаний к госпитализации.
       Особенно раздражал «Шварценеггер», так прозвали коротышку кардиохирурга из БИТа (блока интенсивной терапии).
       - Н-у-у, та-ам, – продолжал он,
       - 3 человека оставлены в диагностическом отделении.
       Разве можно сохранить невозмутимое состояние духа, когда вон, все вокруг, сидят и ухмыляются. Новости в больнице разбегаются как тараканы, практически мгновенно.
       - Ну-у, ночью еще были доставлены 2 пассажира-контейнера из Душанбе, в сопровождении таможенной службы Домодедово.
      Дурацкое веселье играло у почтенной публики в глазах и стремилось найти предлог, чтобы выйти наружу.
Главное не дать им нового повода, подумал Ефимкин, и, собравшись, продолжал:
       - Ну-у, та-ам, один поступивший в 4 утра, в состоянии сильной алкогольной интоксикации, Штучкин Сергей Тихонович, 1945 года рождения, скончался через час после поступления. В приемном отделении его успели обследовать и заполнить карту.
Все! Это было последней каплей сегодня. Процесс уже невозможно было сдерживать.
      И хотя Ефимкин совершенно серьезно и сосредоточено продолжал :
       - Больной Штучкин С.Т., не работающий, с тяжелой формой алкогольной болезни, гепатитом С, спидом , циррозом печени и обострением алкогольной энцефалопатии, поступил в состоянии средней тяжести, которое в течение часа резко ухудшилось и окончилось летальным исх-о-о-дом...
«Шварценеггер» нахально через весь зал спросил:
       - А как там у вас, в приемном отделении при полном обследовании, выяснили, что пил больной?
       - Не устраивайте балаган из конференции, доктор Берковский! – успела крикнуть «тетя мамик», но было уже поздно.
       - Какой там балаган! Надежда Петровна! Как жить-то дальше? Что пить ?
Весь зал уже гоготал. Ну, как работать, с такими обормотами!


ПРЕДЫДУЩИЙ ДЕНЬ 19.12.98г.

       День как день. В приемном отделении, как на вокзале было шумно, гремели “железом” каталки. В длинном коридоре стоял равномерный рабочий гомон, изредка окрашенный стоном или нелепым выкриком очередного поступившего алкоголика. Запахи антисептиков смешивались с физиологическими запахами беды и болезни.
      Обычное, рядовое дежурство.
      Редкие перерывы в работе Ефимкин заполнял сигаретой и чаем. С тоской, ожидая восьми часов вечера, и коротая время, прозванное “до первой звезды нельзя!”. После восьми – другое дело, руководство уж точно покидает здание.
       Только после восьми, в короткие минуты перерывов в поступлении больных, можно достать аптечную настойку боярышника. Этот эффективный, 46-ти градусный допинг, пользуется особой любовью дежурного персонала.
       Ночью, к нему в ординаторскую, спускаются друзья, свободные реаниматологи и кардиохирурги со своими бутербродами и легкой, домашней закуской.
      Так повелось. Все равно ночью не уснешь. Конвейер приемного отделения не останавливается никогда. Вызвать могут в любой момент. А возникающие перерывы можно скоротать, в бессонное ночное время, за неспешными разговорами, чаем и настойкой боярышника.
      Но до ночи еще нужно дожить и восемь часов наступит только через час.
       “Сумасшедший дом” в приемном отделении пока еще в самом разгаре. Приходится носиться с больными, собирать результаты анализов, снимки, кардиограммы, вызывать дежурных специалистов и ставить предварительный диагноз. И писать, писать, ничего не забыть!
       В среднем за суточное дежурство поступает от 80 до 120 человек. Это значит, что в час следует одновременно смотреть 5-6 человек. Эта “мясорубка” немного снижает обороты только глубокой ночью. Причем, в приемное отделение скоровспомощной больницы, в темный зимний вечер редко поступают относительно молодые и благополучные люди. В большинстве своем это маргиналы, бомжи и алкоголики или совсем дремучие уходящие старухи, которых родные привозят перед ночью, боясь оставаться с ними наедине. “Кандидаты на приседание”, как цинично окрестили их дежуранты.
      Все как всегда. Никакого удовлетворения, ни профессионального, ни материального! От силы пять надоевших диагнозов, набившая оскомину симптоматика - вот и все приложение твоего профессионального мастерства. Если и было что-то за душой, то и оно забудется и выветрится от отупляющего однообразия вариантов. Как тут не обозлиться и не задуматься всерьез о настойке боярышника. Докторам тоже необходимо “обезболивающее”!
       Вот по этому, поработав некоторое время в “приемном”, Ефимкин всегда с радостью откликался, если требовались врачи для командировки в очаги стихийных бедствий или военных конфликтов. Где он только не побывал! Весь шкаф в ординаторской обклеен вырезками из местных газет, где он в кадре. Землетрясение в Армении, Приднестровье, а больше всего Чечня.
       Эти поездки, которых нормальные семейные доктора избегали, как могли, были для него как глоток свежего воздуха.
       После развода он был практически свободен. Не считая растущего с матерью сына. Разводились конфликтно. До сих пор в ушах ненавидящий визгливый крик бывшей жены. Сын рос разгильдяем, учился плохо и к нему относился, предвзято. Так что тыла, как такового, не было. Бояться опасности не имело смысла, как считал Ефимкин.
       Каждая такая поездка была новым приключением, добавлявшим адреналина и практики, чтоб совсем не опуститься в профессиональном отношении.
       Вступая на сегодняшнее дежурство Ефимкин подумал, что сейчас он находится в самом длительном своем застое, в приемном отделении. Давненько не было никаких приключений.
       И так тошно, да тут еще прилип и назойливо ходит по пятам, с лицом просителя, студент-негр из университета Патриса-Лумумбы. По-русски почти не говорит, канючит одно и тоже:
       - Сиправки нузин. Отщен нузин.
       - Кто его пустил?- кричит через весь коридор охране доведенный до белого коленья Ефимкин.
      Вопрос риторический. Никакого вразумительного ответа все равно не получить. Вот уже почти час, тот молча за ним ходит. Театр абсурда! Молча ходит и все тут! Ефимкин ему уже все сказал:.
       - Никакой справки не дам!
       - Наплевать, что отчислят.
       - Поедешь в Бисау свою, Гвинею, флаг в руки! Там-там на шею!
       - Учиться надо было, а не с девками московскими ...
     Ефимкин уж и орал на него, и применял совсем недвусмысленные выражения –
все напрасно.
       Тут в черной руке, со светлой ладошкой появился веер из 3 сотенных бумажек. Негр начал обмахиваться им, у всех на глазах. Его глаза выкатились совершенно, казалось они вот-вот выпадут прямо на пол возле ординаторской. Этот эффект создавался белыми светящимися белками и состоянием постоянного напряженного ожидания.
       - Вот ведь дебил! – подумал Ефимкин.
      Ну, как не вспомнить ироничный совет для служащих в израильской армии женщин! “Когда вас насилуют, не нужно расстраиваться, а лучше расслабиться и получить удовольствие.”
      Наступила очередная пауза.
Тогда – то, потерявший терпение Ефимкин, наконец, сдался.
       - А-а! Б...! Гори все синем пламенем!! – подумал он, и махнув рукой, предложил
негру пройти в кабинет.
       И, вдобавок, чтоб никто не мешал некорректной беседе о некорректном деле, закрыл дверь на ключ, со скрежетом повернув его в замке..
       В этот момент все и произошло. Окончательно укоренив в сознании Ефимкина веру, что чудеса в жизни бывают, но, как правило, без него!
       Началось все, конечно, чуть раньше. Когда наряд скорой, привез в отделение очередного пьяного, «в хлам», гражданина.
       Его подобрали на сугробе, у метро Нагатинская, недалеко от платформы электричек, за пивным ларьком. Первым заметил его наряд милиции и вызвал скорую помощь. Осмотрев «веселого» гражданина на месте, и не обнаружив никаких повреждений, кроме первых признаков переохлаждения, скорая помощь свезла его в больницу.
       Все было привычно и для милиции, и для скорой.
       Кроме одного нюанса, на который уставшие и привычные ко всему люди, внимания не обратили.
       Слишком необычно был одет «синяк». Чистенько, но с какой-то странной, изощренной безвкусицей. Словно это человек приехал сюда не на метро или электричке, а на машине времени, прямехонько из 1960 года.
       На нем было надето кургузое суконное пальтецо, в серо-коричневую клетку с черным воротником из искусственного меха.
       И этот воротник и жухлые грязно-серо-коричневые оттенки суконного пальтеца навевали ностальгические настроения 60-х годов, времен “развитой” социалистической экономики с “человеческим лицом”.
       И слова эти забытые, сами приходили на ум при взгляде на этот наряд. И цвета эти тусклые, неповторимые, изумляли. А шапка ушанка армейского образца ! А суконные, черные с молнией, совершенно новенькие, ботинки-боты на резиновом ходу!
       Под удивительным пальто, был не менее удивительный синий костюмчик школьного покроя, с кургузым пиджачком на четырех пуговицах!
       На руке невменяемого гражданина были часы «желтого» металла с надписью «ROLEX».
       Так и написали в протоколе осмотра и положили их в полиэтиленовый пакет, отдав на “скорую” вместе с пассажиром.
       Подумаешь, таких китайских, желтых часов полно в каждом киоске сувениров у платформы. Сто рублей за штуку.Эка, невидаль!
       Все это могло насторожить внимательного и чуткого наблюдателя.
Но не нашу милицию и скорую помощь!
       Документов при «синяке» не было обнаружено.
       Когда его тормошили и кричали в ухо :
       - Что ты тут делаешь?
       - Как зовут?
       Единственное, более-менее членораздельное проявление угасшего интеллекта, выразилось в пяти словах :
       -Я-я тут с  р-о-д-и-и-и-те-ля-ми  жил…..
       Все.
       Больше он ничего не мог сказать. И этим ответом все удовлетворились, записав в документах «неизвестный».
       Так он и поступил в приемное отделение как «неизвестный».
       Так и заполнил карту поступившего администратор – «Неизвестный». Проспится – видно будет. В машине он согрелся, и его с головой накрыли «волны Морфея».
       Санитары раздели беднягу, даже не удивившись красивому тонкому, шерстяному нижнему белью, и отнесли в пьяную комнату, закрыв на ключ железную дверь с зарешеченным окошечком.
       И вновь, будь эти санитары хоть чуточку внимательнее, или будь они хоть раз в дорогом элитном магазине мужского белья, они в один момент поняли бы какой оно цены и качества. В то же время, зачем?
       Конвейер работал без перебоев и крутился как положено.
       Наши санитары всякое видели-перевидели, и их очерствевшее зрение не уловило в этом чего-то необычного.
       Инкассатор описал вещи и в том числе пакет, переданный скорой помощью с часами «желтого» металла, закрыл их в ячейку и опять удалился в свой кабинет, смотреть телевизор.
       Ефимкин бегло осмотрел его,очередного, за этот вечер, пьяного гражданина и ничего опасного у него не обнаружил. После чего распорядился, как заведено, положить поступившего проспаться в «пьяную» комнату, к другим, таким же, друзьям по разуму. Что бы осмотреть утром, когда они будут контактны.
       Еще раз можно с гордостью подчеркнуть - конвейер работал без перебоев, и, крутился, как положено.
       Все произошло быстро и никого из участников происшествия не заинтересовало.
       В тот момент, как повернулся ключ в двери ординаторской, за которой исчезли Ефимкин с непонятливым негром, к воротам больницы подъехал лимузин.
       Это был длинный, как вагон, дорогой Кадиллак. Он возник, как в сказке, из темноты зимней ночи и, сверкая в свете фонарей хромом и лаком, бесшумно подкатился к шлагбауму. От него за версту пахло деньгами и роскошью.
       Но, нисколько этим не смущаясь, охранник, не торопясь, подошел к окошку водителя.
Он был неумолим, как умеют быть неумолимыми сотрудники ГИБДД, милиционеры и уборщицы.
Но в этот момент, опустилось одно из окон пассажирского отделения. Из темноты салона приятный женский голос спросил, с небольшим акцентом:
       -Это городская больница скорой помощи?
       -Да! Но без пропуска ... – он не успел договорить.
Из окна высунулась рука в красной кожаной перчатке со сто долларовой купюрой.
       -А где здесь приемное отделение? – опять спросил тот же голос.
       -Вот там - указал рукой охранник, рассматривая в свете фонаря взятую бумажку.
       Рука вновь появилось со сто долларовой купюрой. Взяв, в изумлении, вторую бумажку, охранник без лишних, «дурацких» вопросов поднял шлагбаум. Машина, тихо шурша по снегу протекторами, поплыла к приемному отделению.
       На посту охраны приемного отделения, произошло тоже волшебство. Из лимузина вышла красивая элегантная женщина в роскошной длинной серебристой шубке, красных замшевых сапожках и шляпке. С ней была девочка лет десяти, так же одетая в дорогую шубку, шапочку и, с непривычной для россиянок нашего времени, муфточкой на атласной ленте.
       Не успев договорить сакроментальное :
       - Посторонним вход запрещен! - оба охранника увидели две стодолларовые купюры зажатые между указательным и средним пальцами, левой ручки в красной перчатке. В правой же ручке, находилась солидного вида пачку таких бумажек.
       Еще не почувствовав радость от первой купюры, охранники получили еще по одной стодолларовой банкноте, ответив на вопрос, где регистрируют поступающих в отделение больных.
       Дама вела себя по-деловому, с достоинством, и, не теряя времени, без остановок продвигалась к цели.Чувствовалось, что она не пожалеет этих бумажек, ценности которых, видимо, не придает значения.
       -Поступал ли к вам этот человек? – спросила дама и показала администратору фотографию.
       -Да. поступал ...
       Стодолларовая бумажка ловко переместилась из пачки в знакомое положение
между пальчиками правой руки, а от них к администратору.
       -Где он находится?
       -В “пьяной” комнате
       - стодолларовая бумажка ( как знак понимания и благодарности).
       -В этой комнате за решеткой?
       -Да,да
       – стодолларовая бумажка.
       Один ответ – одна бумажка.Все просто!
Потрясенные сотрудники приемного отделения впервые видели такой разговор!
       -Откройте . Я должна его забрать. – стодолларовая бумажка привычно хрустнула, но положительного ответа не последовало.
       -Да и зачем он вам? Он совсем пьяный – пыталась урезонить даму администратор.
       -Это не ваш вопрос, он мой муж – сказала спокойно незнакомка и добавила, ставшую в последствии сакраментальной фразу:
       -Я спешу. У нас через 3 часа самолет в Чикаго !
       -Я всего лишь регистрирую. Отпустить может только дежурный терапевт Ефимкин. Нужно, чтоб он расписался в карте! – расстроившись “ в дым” сообщила администратор.
       -Где находится дежурный терапевт Ефимкин? – дама не собиралась отступать.
       -Я не знаю, был здесь, может в ординаторской? – появилась новая стодолларовая бумажка за разумный ответ.
       -Где ординаторская?
       Провожатых оказалось сразу несколько - санитары, лаборантка, медсестра и инкассатор. Процессия двинулась вдоль коридора приемного отделения.
Все участники получили по бумажке и старательно проверяли все кабинеты и закоулки приемного отделения.
Первой дверью, подвергнутой проверке, оказалась ординаторская дежурного терапевта. Свет из-под двери был виден, но на стук никто не открыл.
       -Закрыто. Нет никого – был вердикт компетентной комиссии.
       Группа помощников, желающих отыскать Ефимкина, становилось все больше.
Наряду с сотрудниками, к ней присоединились и заинтересованные родственники, оставившие на время своих старух, и бомжеватого вида полупьяные пациенты приемного отделения. Под конец грандиозного “шмона”, подоспел и дежурный уролог Плевич.
Когда все помещения были проверены, недоуменная группа товарищей вновь
Сгрудились у окошка администратора.
       -Кто может подписать карту и отпустить больного кроме доктора Ефимкина?-
незнакомка не собиралась терять время на печальные раздумья. В ее планы явно не входило опоздать на самолет в Чикаго.
       -Я готова достойно отблагодарить – она твердо посмотрела в глаза Плевича.
Группа разношерстных болельщиков дружно поддержала инициативу. И Плевич, с привычным чувством страха неизбежной неприятности по работе, сопровождаемым “посасыванием под ложечкой” подписал карту за Ефимкина.
Инкассатор открыла вещи “Неизвестного” и передала даме мешочек с часами “желтого” металла с надписью “ROLEX”.
       -Очень кстати - сказала дама
       -Эти часы сделаны по специальному заказу на сорокалетие мужа. В них 40 очень чистых бриллиантов. Они стоят 70 тысяч долларов. Я боялась, что он их потерял.
       -Видите ли, - разговорилась она
       -Мой муж, когда был еще молодым человеком, в 1967 году, окончив университет
и потеряв надежду сделать достойную карьеру в Советском Союзе, с большими трудностями выехал в США. Он остался в США и за эти годы стал миллионером. А после того, как ему исполнилось 40 лет, у него появилась идея “фикс”, повторить наяву сказку из "Тысяча и одной ночи" -   приехать в Москву и, скромно одевшись, чтоб не выделяться из толпы, напиться с первыми встречными и поговорить о жизни. Как бы, с максимальной достоверностью узнать от совершенно незнакомых и незаинтересованных людей, как сейчас живется в России. Я вижу, это ему удалось.
       Расторопные санитары, за время этого короткого рассказа, вновь облачили безвольное тело “Неизвестного” в его странные одежды и дружно понесли в машину у входа.
       Водитель распахнул дверцу пассажирского отделения, куда и внесли спящего, положив его на один из диванов. Затем он помог устроиться дамам. Машина вспыхнула огнями, и тихо стала сдавать назад к воротам. Затем за ворота. И, растворилась в темноте, словно ее и не было.
       Ошеломленные люди стояли у входа приемного отделения. Постояли тихо, как завороженные, и все разом ввалились назад, в приемное отделение.
       Здесь волшебство слетело окончательно. Потому, что привычная обстановка опять окружила их и смыла все следы только что произошедшего.
       -А ведь около двух тысяч долларов раздала – заметил кто-то.
       В этот момент раздался неприятный скрип поворачиваемого в замке ключа. Из ординаторской дежурного терапевта вышли два довольных человека. У одного в кармане лежали триста рублей, а у другого - справка.
       А вообще-то, не все так плохо – подумал Ефимкин. Триста рублей бог послал.Сейчас придут ребята реанематологи, достанем настойку боярышника. Жизнь, как жизнь. Еще  и получше многих!
       В длинном коридоре стоял равномерный рабочий гомон, изредка окрашенный полным безысходности стоном старухи или нелепым выкриком очередного поступившего алкоголика. Запахи антисептиков смешивались с физиологическими запахами беды и болезни.
       Обычная, привычная жизнь, рядовое дежурство.