Скарлетт. Александра Риплей. Глава 1

Вместо предисловия.

Это произведение не является новым переводом романа Александры Риплей «Скарлетт». Это также не пересказ сюжета одноименного фильма. Я назвала это новым авторским прочтением, поскольку, не покушаясь серьезно на сюжет, переписала роман заново: убрала не несущие смысловой нагрузки куски и добавила новые, объясняющие логику событий. Я также постаралась приблизить характеры героев к тем, которые в свое время выстроила Маргарет Митчелл, и в меру сил приблизила манеру изложения к ее стилю.
Свою работу я посвящаю памяти Маргарет Митчелл и ее замечательного романа «Унесенные ветром».


Татьяна Осипцова.

 




                СКАРЛЕТТ


               

                Часть первая
                ЗАТЕРЯВШАЯСЯ ВО МРАКЕ

Глава 1
 
«Скорей бы все это закончилось, и я могла, наконец, уехать домой, в Тару», - мрачно думала Скарлетт O’Хара Батлер. Она стояла поодаль от остальных жителей Атланты, пришедших проводить в последний путь Мелани Уилкс. Одетые в черное мужчины и женщины жались друг к другу под порывами ветра и проливным дождем. Дамы горько рыдали, мужчины поддерживали над их головами зонтики, на всех лицах читалась скорбь.
Только Скарлетт стояла в гордом одиночестве и сама держала свой зонт. Резкие порывы ветра рвали его из рук, холодные струи дождя стекали по платью, даже шея у нее была мокрой, но она не замечала этого. Горечь утраты перекрывала все. Мелли ушла навсегда, Ретт покинул ее… Она осталась совсем одна. Она приказывала себе: «Не думай об этом, иначе сойдешь с ума! Надо подождать пока боль пройдет и потом подумать обо всем».
Священник бормотал что-то о прахе и земле, но слова едва проникали в ее затуманенное горем сознание. Сердце Скарлетт сжималось от тоски, в горле стоял комок, сквозь туманную завесу слез глядела она на свежевырытую могилу, казавшуюся слишком большой для гроба, который собирались опустить в нее. Она представила, что там, в тесном деревянном пространстве лежит Мелли, и ей стало совсем дурно. Неужто Мелли положат в эту наполненную глинистой водой яму, Мелли, с ее тонкими ручками и личиком-сердечком? И Скарлетт больше никогда не увидит ее? Она не в силах поверить в это. Мелли любила ее, она ее единственный друг, неужели она навсегда покидает Скарлетт именно сейчас, когда так нужна ей?
Она посмотрела на людей, окруживших могилу плотным кольцом, и почувствовала привычное раздражение. Они скорбят, утешают друг друга, а никто из них не потерял так много как она, никто не любил Мелли так сильно. Хотя, кто в это сейчас поверит? Миссис Мерриуэзер? Или Миды, Уайтинги и Элсинги? Или миссис Маклюр? А может, родственники Мелани, Бэрры? Вот они собрались вокруг Индии и Эшли, похожие на стаю мокрых ворон в своих траурных платьях. Они успокаивают горестно плачущую тетю Питтипэт, на удивление не упавшую в обморок, хотя обычно она лишалась чувств и при менее волнующих обстоятельствах. И никому из этих старых куриц не придет в голову, что Скарлетт тоже страдает. Никто не обращает на нее внимания, даже Эшли, как будто ее здесь вообще нет. Между тем, два ужасных дня после смерти Мелани, когда Эшли так нуждался в поддержке, она была рядом с ним. С ним и с Индией, которая от свалившихся на нее забот растеряла последний ум и блеяла, как коза: «Скарлетт, как нам быть с похоронами? Что поставить на поминальный стол? Что делать с гробом? С местом на кладбище, с надгробным камнем, с объявлением в газете?» Что бы они могли без нее? Без ее денег, без ее способности в трудную минуту не раскисать, а делать именно то, что необходимо? А теперь они, обнявшись и причитая, оплакивают Мелли, а Скарлетт стоит в одиночестве. Слезы жгут ей грудь, душат ее, но она не будет рыдать. Если она начнет плакать, то может не остановиться никогда. Она не доставит им такого удовольствия. Когда все закончится, и она, наконец, приедет домой, в Тару - она сможет поплакать.
Скарлетт казалось, что именно на красной земле Тары она сможет выплакать все свои горести, обрести покой и принять решение, как жить дальше.
Она выдвинула вперед подбородок, крепко сжала зубы, проглотила комок в горле и огляделась. Здесь, на Оклендском кладбище Атланты, все напоминало о ее разбитой вдребезги жизни. Вот памятник конфедератам – высокая серая гранитная стела, исполосованная дождем – памятник миру, который ушел безвозвратно, символ безумной гордости и храбрости, под развевающимися знаменами приведшей Юг к разрухе. Он воздвигнут в честь погибших друзей ее детства и юности, поклонников, выпрашивавших вальсы и поцелуи во времена, когда самой большой проблемой Скарлетт был выбор бального платья. Он стоит в честь ее первого мужа, Чарльза Гамильтона – брата Мелли; в честь сыновей, братьев, мужей, возлюбленных тех, кто сейчас мокнет под дождем у разверстой могилы Мелани Уилкс. Но были здесь и другие могилы. На этом кладбище похоронен Фрэнк Кеннеди, второй муж Скарлетт, и здесь же мраморное надгробие с короткой надписью «Юджини-Виктория Батлер, Бонни». Последний и самый любимый ребенок Скарлетт, незаживающая рана на сердце Ретта.
Она вновь обратила взор на толпу, сгрудившуюся возле могилы. Казалось, здесь собралась половина Атланты, церковь едва смогла вместить всех желающих проводить в последний путь Мелани Уилкс.
Первый ряд оплакивающих состоял из самых близких. Их белые и черные лица были мокрыми от слез. Вокруг Бо, обожаемого сына Мелли, как бы защищая его, стояли старый дядюшка Питер, Дилси и старая кухарка Бетси. В общей скорби по племяннице, забыв о своей вражде, плечом к плечу стояли тетушка Питтипэт и ее брат Генри Гамильтон. Младшая сестра Эшли, Индия Уилкс, выглядевшая сегодня совсем старухой, с тревогой наблюдала за своим братом затуманенными от горя глазами. Тут же стеной сплотилось старшее поколение Атланты – их ряды могли быть намного гуще, если б не война.
Эшли, с непокрытой головой, бесчувственный к дождю и порывам ветра, стоял немного впереди. Замерший будто изваяние, он стоял прямо – сказывалась привычка многих лет, проведенных в офицерском мундире. Скарлетт невольно отметила, насколько он похудел, в золотистых волосах прибавилось седины, а бледное лицо так же серо и пусто, как невидящие глаза.
Эшли. Символ ее разрушенной жизни. Сколько лет она любила его, мечтала о нем! Жизнь с Эшли представлялась Скарлетт единственной целью, к которой стоит стремиться. И ради этой иллюзорной цели она потеряла все! Она не замечала счастья, которое у нее было, пренебрегала любовью мужа и не понимала собственной любви к нему, потому что на пути всегда вставал Эшли. Как должен был Ретт ненавидеть его! Из гордости он не показывал виду, долго терпел, но терпение его кончилось. Ретт покинул ее как раз тогда, когда она поняла, что любит его, что привычка любить Эшли давно уже вытеснила саму любовь. Слишком поздно, сказал Ретт. Он не поверил ей.
Теперь, когда Эшли стал ей не нужен, он принадлежит ей. Мелани просила Скарлетт позаботиться о нем и о Бо. Что за ирония судьбы! Ретт с насмешкой сказал: «Удобно иметь разрешение от первой жены». Но она ведь уже не любит Эшли и не полюбит вновь. Хотя сейчас Эшли Уилкс – единственный близкий человек, что остался у нее.
Скарлетт остро ощутила свое одиночество и холодное пространство, отделяющее ее от всех этих людей, которых она прекрасно знала многие годы. Однажды Мелли спасла ее от остракизма и изоляции, но подруга умерла, и рядом нет Ретта, который столько лет поддерживал и защищал ее. Скарлетт смотрела перед собой пустыми глазами, шепча: «Я не буду думать об этом сейчас. Я не могу! Я подумаю об этом после».

- Вы поглядите на нее, - шепнула леди в черной накидке своему соседу. – Торчит, как гвоздь, твердая и непоколебимая, ничто ее не проймет! Я слышала, она не пролила ни слезинки, пока устраивала похороны. У этой женщины нет сердца!
- Вы думаете?.. - был ответ. – Поговаривают, что у нее сердечная привязанность к Эшли Уилксу. Неужели они действительно?..
- Вы что, забыли, что Индия Уилкс застала их наедине в конторе лесопилки? Ситуация была недвусмысленная – они обнимались! Если бы не Мелани, никто в городе даже не посмотрел бы в сторону миссис Батлер после того случая. Святая душа!.. Она и слышать ни о чем не хотела и продолжала дружить со Скарлетт, как будто ничего не произошло.
Стоящие рядом зашикали на перешептывающуюся парочку, хотя все помнили тот скандал, и каждому хотелось посудачить на эту тему.
Стук земли по дереву заставил Скарлетт сжать кулачки и закусить губу. Она была готова зарыдать, закричать, завизжать, – все что угодно, лишь бы не слышать, как засыпают могилу Мелани.
Но крик, внезапно прорезавший напряженную кладбищенскую тишину, издал Эшли. Это был вопль из самой глубины оставшейся в одиночестве души:
- Мелли! Мел-ли-и!
Как только что ослепший человек, шатаясь, он приближался к глубокой скользкой яме, протягивая руки, будто ища ту маленькую, хрупкую женщину, которая была опорой ему долгие годы, а теперь покидала навсегда.
Скарлетт в ужасе посмотрела на доктора Мида, на Индию, на дядюшку Генри Гамильтона. Что они стоят как истуканы? Почему не остановят его?
- Мел-ли-и!
Боже милостивый! Да он же сейчас упадет, а они стоят, разинув рты, и смотрят, как он качается на краю могилы!
- Эшли! – окликнула его Скарлетт. – Эшли, остановитесь!
Она кинулась к нему через лужи, оскальзываясь в глинистой каше. Отброшенный в сторону зонтик покатился, ветер подхватил его и загнал в кусты. Скарлетт обхватила Эшли за плечи и, несмотря на его сопротивление, попыталась оттащить от могилы.
- Эшли! То, что вы сломаете себе шею, не вернет Мелли!
Едва ли ее голос прорвался к нему через глухое, сводящее с ума горе, но он остановился и слабо застонал. Вдруг тело его обмякло, и Скарлетт едва успела поддержать его. Подоспевшие доктор Мид и Индия Уилкс помогли поставить его на ноги.
- Теперь можете идти, Скарлетт, - с укором проговорил доктор Мид. – Все, что могли, вы здесь уже разрушили.
Истинный смысл его слов не сразу дошел до нее. Она – разрушила? Что он имеет в виду?.. И тут ей вспомнились жесткие слова доктора Мида у дверей спальни умирающей Мелани: «Никаких признаний про Эшли!» Боже, он ведь все знает! И не только он… Все, собравшиеся на этом кладбище…
Доктор продолжал сурово смотреть. Скарлетт беспомощно огляделась по сторонам, и поняла, что окружающие явно ожидают скандала. Тогда она повернулась и пошла прочь с кладбища, и все уступали ей дорогу, вернее, шарахались от нее, как от прокаженной. Перед глазами Скарлетт все плыло, как в тумане. В груди разрасталась тупая боль, казалось, стоит ей сделать еще шаг, и сердце разорвется. Но, несмотря на это Скарлетт твердо ступала, выпрямив спину, развернув плечи и вызывающе подняв подбородок, пока не достигла ворот кладбища и не скрылась из виду. Там силы покинули ее, и она в изнеможении ухватилась за решетку, осознав, что едва держится на ногах.
Ее кучер Элиас подбежал с раскрытым зонтиком. Медленно, опираясь на его руку, Скарлетт направилась к своему экипажу, забилась в самый угол кареты и натянула шерстяную накидку. Ее колотила дрожь, от холода и от того, что она натворила. Она только что опозорила Эшли, кинувшись на глазах у половины города обнимать его, тогда как всего несколько дней назад пообещала Мелли заботиться о нем, поддерживать и защищать его и Бо. Общественное мнение Атланты никогда не простит ей этого. Кто угодно мог кинуться остановливать его и это не вызвало бы ни удивления, ни порицания, но только не она. Ах, зачем она сделала это? Она опять напомнила всей Атланте о том ужасном дне, когда Индия застала ее в объятьях Эшли на лесном складе.
Увязая в заполненных глиняной водой глубоких колеях, экипаж двигался к Персиковой улице. Он раскачивался так сильно, что Скарлетт едва не упала и ударилась рукой о раму окна. Потерев ушибленный локоть, она подумала, что физическая боль – ничто по сравнению с той, что терзает ее душу, болью от одиночества, которую ей не вынести. Все, кто любил Скарлетт, ушли. Вначале ее покинула Мелани, потом оказалось, что Эшли не любит ее, да и она вместо него любила выдуманного мужчину. Затем ушел Ретт.
Скольких она потеряла за свою жизнь? Маму, отца, Чарльза Гамильтона, Фрэнка Кеннеди – ведь он тоже по-своему любил ее, Бонни, ее несравненную, необыкновенную, любимую дочь. А скольких друзей отобрала у нее война? Никого нет из тех, кто любил Скарлетт, только Мамушка. Она – единственное, что осталось от прежней жизни. Мамушка обнимет ее, прижмет к большой теплой груди и погладит по голове, как делала это в детстве. В Таре она выплачет перед старой нянькой все свои горести. Мамушка разделит ее боль и успокоит раненое сердце.
Выглянув из окна, Скарлетт крикнула кучеру:
- Элиас! Ты можешь объяснить, почему мы так медленно плетемся?

Едва вернувшись домой, Скарлетт приказала служанке помочь ей переодеться в сухое. Она торопила замешкавшуюся негритянку:
- Пошевеливайся, что ты так долго копаешься? Если опоздаю на поезд, я тебя выпорю!
Конечно, служанка знала, что вряд ли хозяйка исполнит угрозу. Панси вольная негритянка, и стоит ей только захотеть, может уволиться в любой момент. Но больно уж раздраженной и злой выглядела сегодня госпожа, и Панси невольно втянула голову в плечи под ее гневным взглядом.
Скарлетт распахнула шкаф, указывая, что взять с собой. Платья из черной шерсти, черного шелка, черной саржи, черного хлопка и черного вельвета… «Похоже, мне суждено носить траур до конца своих дней. Траур по Бонни, а теперь еще и по Мелани, - Скарлетт закусила губу, чтобы не разреветься. - Я не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом завтра, когда приеду в Тару и увижу Мамушку».
- Поторопись, Панси, Элиас ждет. И не забудь надеть себе траурную повязку на рукав.

Улицы, сходившиеся у Пяти Углов, являлись центром Атланты. Обычно они бурлили жизнью, напором, энергией, которую так любила Скарлетт. В этом районе было полно лавок, магазинов и здесь всегда царила деловая суета: толпились люди,  кто-то спешил, кто-то спорил, кто-то смеялся. Но сегодня все было по-другому. Повозки, коляски и экипажи запрудили площадь, утопая в грязи. Кучера проклинали погоду, дождь, дороги, друг друга и своих лошадей. Вокруг стояли крик и ругань, слышались щелчки бичей. Центр Атланты, оказавшийся у Скарлетт на пути, будто специально не выпускал ее.
«Я должна выбраться отсюда. Если я не уеду сегодня - я просто умру».
- Элиас! - крикнула Скарлетт кучеру. – Ради всего святого, поторопись! Меня не волнует, как ты доберешься до станции. Я не буду тебя ругать, даже если ты засечешь лошадей и задавишь кого-нибудь из этих безмозглых идиотов, лезущих под колеса.
Лишь когда прозвучал гудок и поезд тронулся, Скарлетт почувствовала, что гнетущее беспокойство начинает отступать. Она едет домой, в Тару. Откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза, Скарлетт увидела свою родину такой, какой она была в то  апрельское утро накануне войны, когда с сестрами и отцом они ехали на барбекю в Двенадцать Дубов: голубое небо над хлопковыми плантациями, яркое солнце над сосновыми лесами, дубравами, медлительной рекой Флинт и белым домом.  Правда, нынче хлопок уже убрали, поля наверняка пусты, и за окном льет дождь, но это не имеет значения. В гостиной есть камин, дрова в нем будут потрескивать, и можно опустить шторы, чтобы отгородиться от дождя, темноты – от всего мира. И Скарлетт, как в детстве, положит голову на мягкую широкую Мамушкину грудь и поделится своим горем. И только после этого она станет способна размышлять и обязательно придумает что-нибудь. Например, как вернуть Ретта…
Убаюканная мерным покачиванием вагона и перестуком колес, Скарлетт задремала, что немудрено, ведь почти трое суток она не смыкала глаз. Ей не удавалось заснуть даже после изрядной порции коньяка, и две ночи она пролежала без сна в своей постели, глядя в темноту. Одна, в пустом доме, который покинул Ретт и сказал, что навсегда, она лежала, обуреваемая горестными мыслями, и оплакивала потерю единственной подруги и свою разбитую жизнь.
Ее разбудил свист пара и скрежет тормозящих колес. Уже Джонсборо? Нет, - поняла она, выглянув в окно, - это Раф-энд-Рэдди. До Джонсборо еще целый час. Зато дождь кончился, и даже полоска голубого неба появилась впереди. А может, над Тарой вовсю светит солнце? Скарлетт представила себе дорогу через плантации и луга, темные кедры на подъездной аллее, любимый дом на невысоком холме и широкую заросшую клевером зеленую лужайку с цветущими магнолиями и кустами ароматного жасмина, и тяжело вздохнула. Сейчас в Таре хозяйничает Сьюлин. Зануда и ябеда Сьюлин, она с детства была плаксой. Порой Скарлетт казалось, что сестра возвела свой скулеж и нытье в степень искусства и ей доставляет истинное наслаждение реветь по всякому поводу. Старшая дочь сестрицы, Сьюзи, вся в мать – такая же плакса, во всяком случае, так Скарлетт показалось во время прошлого визита в Тару. Должно быть, и младшая девочка любит пореветь.
Ее собственные дети, Уэйд и Элла, тоже в Таре. Скарлетт отослала их туда вместе с Присси, их нянькой, едва получила известие о том, что Мелани умирает. Наверное, правильнее было бы оставить их у себя и вместе идти на похороны, ведь это дало еще один повод старым гусыням в Атланте болтать о том, какая она плохая мать… Ах, пусть говорят, что угодно! Если бы Скарлетт в эти ужасные дни пришлось еще успокаивать ревущих детей, она бы сошла с ума!
Она не будет думать об этих клушах в трауре, она просто не будет думать о вещах, которые расстраивают ее. Видит бог, у нее более чем достаточно поводов для расстройства, и она так устала…
- Джонсборо, мэм, - объявил кондуктор.
Скарлетт открыла глаза и огляделась в поисках Панси.
«Куда запропастилась эта черная дрянь? Я с нее шкуру спущу, если она ускользнула в другой вагон. Ну почему леди требуется компаньонка, едва она переступает за порог собственного дома? Кто выдумал эти дурацкие правила? Видит Бог, я бы чувствовала себя намного спокойнее, если бы надо было думать только о себе».
Панси нашлась в углу вагона. Скарлетт приказала ей взять багаж с полки и следовать за собой.
Предупрежденный телеграммой, Уильям Бентин, муж Сьюлин, ждал ее на платформе. Издали завидев его худощавую нескладную фигуру, Скарлетт в который раз подумала: «Почему с первого взгляда понятно, что Уилл не прирожденный джентльмен?» Это всегда бросалось ей в глаза, когда она долго не видела его. Скарлетт забывала об этом, пока была далеко и забудет через минуту, потому что Уилл такой надежный и добрый. И все-таки, неужели он не может сделать что-нибудь со своим костюмом или с рыжеватыми волосами, которые опять торчат в разные стороны? Ретт выглядел намного элегантней даже в измазанной грязью и копотью сорочке, после того как они вырвались из осажденной Атланты. Но, несмотря на непрезентабельный вид, Скарлетт любила и уважала Уилла, любила, как брата. Этого бесхитростного и немногословного человека любили все, даже Мамушка хорошо к нему относилась, а уж более строгого судью, чем Мамушка, еще поискать.
Постукивая своей деревяшкой по настилу платформы, Уилл приблизился. Скарлетт подставила щеку для родственного поцелуя и обняла его.
- О, Уилл, я так рада, что приехала!
Уильям Бентин скупо улыбнулся:
- Я тоже рад, Скарлетт. Больше года прошло с тех пор, как ты была здесь в последний раз.
Скарлетт поразилась: неужели так много? Как она могла так долго прожить без Тары, земли которая возрождала ее, места, в котором она черпала силы? Немудрено, что все в ее жизни пошло насмарку. Но ничего, она вернулась, красная земля Тары воскресит ее, и она сможет начать все сначала.
Уилл сделал знак Панси следовать за собой.
- Если мы хотим успеть до темноты, то следует поторопиться.
Подойдя к повозке, он скосил свои блекло-голубые глаза на наряд Скарлетт:
- Надеюсь, ты не возражаешь против езды на жестком? Раз уж я ехал в Джонсборо, так решил заодно пополнить запасы.
Фургон, запряженный ладной невысокой лошадкой, был доверху забит мешками и коробками.
«За кого он меня принимает? Или он забыл, кто распахивал в Таре землю под хлопок сразу после войны?» - подумала Скарлетт, а вслух проговорила, улыбаясь:
- Если думаешь, что перед тобой изнеженная маленькая леди, то ты ошибаешься, Уильям Бентин. Я еду домой и мне подойдет все, что способно доставить меня туда. Забирайся на эти мешки, Панси, - скомандовала она и сама уселась рядом с Уиллом.
Он тронул вожжами лошадь и спросил про Мелани. Скарлетт коротко рассказала о ее последних минутах и попросила:
- Не спрашивай меня больше ни о чем, Уилл, мне больно о ней говорить.
- Да, славная женщина была мисс Мелли, очень мужественная. Мало таких на свете, - только и сказал Уилл и надолго замолчал.
Скарлетт была благодарна ему за это. Она прекрасно знала, что пока она не захочет, Уилл не проронит ни слова, его необременительная немногословность была ей хорошо известна. Он был способен поддерживать беседу, вставляя лишь редкие замечания, и отлично умел слушать. Рядом с ним Скарлетт всегда отдыхала душой, он никогда не суетился без толку, но работал не покладая рук, работал молча, со знанием дела. И пусть Уилл лишь небогатый фермер, не шибко образованный и начисто лишенный того светского лоска, который в глазах людей их круга является неотъемлемой принадлежностью настоящего джентльмена, Скарлетт не променяла бы его на десяток записных денди.
Воздух был свеж, хотя солнце, клонящееся к западу, светило ярко. Скарлетт с интересом осматривала с детства знакомые пейзажи. Кое-где появились новые изгороди, а за ними виднелись небольшие дома. Не все плантаторы сумели сохранить свои земли, которые могли приносить большой доход только во времена рабовладения. Некоторые поля заросли сорняками и мелкими сосенками. Вид заброшенной земли вверг Скарлетт в уныние. По ее глубокому убеждению, земля должна давать урожай – будь то хлопок, кукуруза, батат или другие культуры. Если цены на хлопок не увеличатся, скоро эти места опять зарастут лесом. Вздохнув, она вспомнила, что и в Таре обрабатывается только треть земли, которая в довоенные годы была под хлопком. Больше Уиллу не осилить. Да и кто бы сумел вспахать всю плантацию без пяти десятков рабов? Никогда уже в этих краях не будет акр за акром величаво взрастать хлопок, не будут усердно обработанные поля тянуться до самого горизонта. Канули в Лету те благословенные времена, когда в графстве Клейтон в любой усадьбе было полно негров и полно денег….
Скарлетт постаралась отогнать эти грустные мысли. Как бы там ни было, но Тара – ее единственное убежище. Убежище, в котором она сейчас так нуждается, и здесь, вместе с Мамушкой, она найдет способ, как восстановить свою разрушенную жизнь.
В предвкушении радостной встречи смотрела она на невысокий холм, где в свое время обосновался Джералд О’Хара, и даже наклонилась вперед перед последним поворотом из вечно сумрачной кедровой подъездной аллеи, чтобы поскорее увидеть свой родной дом.
Но при виде отчего дома у нее из груди вырвался крик отчаяния.
- Уилл, что случилось?
Потрескавшиеся стены фасада были покрыты уродливыми, голыми ветками винограда, кое-где на них трепетали мертвые листья. На четырех окнах ставни покосились, на двух их вообще не было. Дом выглядел запущенным.
- Ничего особенного не случилось, Скарлетт, ты просто давно не была здесь. Я займусь побелкой зимой, когда не надо будет работать в поле. Не беспокойся, Скарлетт, через несколько недель дом будет выглядеть, как новенький.
- Уилл, ну почему ты отказываешься взять у меня немного денег, я ведь предлагала! Ты мог бы нанять помощников и привести дом в порядок.
Уилл терпеливо ответил:
- Ты знаешь мое мнение на этот счет, Скарлетт, и знаешь, что я не приму деньги. Сейчас у нас с Большим Сэмом полно работы, но как только управимся с землей, мы примемся за эти покосившиеся ставни. Нам нет нужды в твоих деньгах.
Скарлетт прикусила язык, чтобы удержать уже готовые сорваться слова. Она прекрасно помнила, что со времени женитьбы на Сьюлин Уилл старался обходиться без ее материальной помощи. Он был настоящим мужчиной, этот немногословный и с виду невозмутимый человек, и считал долгом заботиться об уголке земли, куда занесла его судьба. К тому же он прав - в первую очередь надо подумать об урожае, все остальное может подождать. При взгляде на поля, простирающиеся за домом, на сердце у Скарлетт потеплело. Поля были чистые, свежевспаханные, оттуда доносился резкий запах недавно внесенного навоза. Красная земля Тары выглядела ухоженной и плодородной.
Повозка потихоньку двигалась к дому, а на крыльце их уже встречали. Впереди всех стояла Сьюлин с распухшим животом, держа своего младшего ребенка на руках.
Скарлетт изобразила удивление и радость, которой вовсе не испытывала:
- Боже мой, Уилл, Сьюлин опять ждет ребенка? Боюсь, тебе придется пристраивать несколько комнат!
Уилл смущенно улыбнулся:
- Мы все еще надеемся, что Бог подарит нам мальчика.
Он помахал рукой, приветствуя жену и дочек. Скарлетт тоже помахала, ругая себя за то, что не додумалась купить гостинцев детям. Она уже могла разглядеть лица стоящих на крыльце. Подурневшая Сьюлин хмурится; Уэйд и Элла прячутся за юбку Присси; рядом стоит кухарка Далила, жена Большого Сэма, за ней нянька детей в Таре - как же ее зовут? Кажется, Люти. А где же Мамушка?
- Привет, милые, мама приехала! – издалека крикнула Скарлетт и обернулась к Уиллу.
- А где Мамушка? Она не так стара, чтобы не выйти встретить меня…
- Она больна, Скарлетт, - отводя взгляд, промолвил Уилл.
Мгновенно в сердце возникло гнетущее чувство тревоги. Не дожидаясь, пока повозка остановится, Скарлетт спрыгнула, чуть не упала, но тут же выпрямилась и побежала к дому.
- Где Мамушка? – спросила она Сьюлин, не обращая внимания на бросившихся к ней детей.
 - Хорошее приветствие, Скарлетт, нечего сказать. Но чего еще ожидать от тебя?.. Интересно, о чем ты думала, посылая сюда Присси со своими детьми, когда я и без них едва справлялась?
 У Скарлетт руки чесались закатить сестре оплеуху, но она сдержалась и только прошипела:
- Если ты сейчас же не скажешь, где Мамушка, я закричу!
В это время кто-то потянул ее за рукав. Это была Присси.
- Я знаю, где Мамушка, мисс Скарлетт. Она сильно хворая, лежит в каморке возле кухни. Там хорошо и тепло, рядом с печкой. А я принесла туда стул, чтобы ей было, где посидеть, коли она захочет подняться с постели, или коли кто придет…
Всегда отличающаяся бестолковостью, Присси все продолжала свою воркотню, а Скарлетт уже стояла у постели Мамушки, держась за стену, чтобы не упасть.
То, что лежало в постели, не было ее Мамушкой! Мамушка была пожилой, но большой, сильной и толстой женщиной с черной кожей, а здесь, под выцветшим лоскутным одеялом лежало серое изможденное существо. Глаза больной глубоко запали, некогда полные добрые губы куда-то делись, казалось, через них просвечивают челюсти. Кожа складками свисала с исхудавших рук, скрюченные костлявые пальцы слабо перебирали швы на лоскутном одеяле. У Скарлетт мурашки пробежали по телу. Неужели это ее Мамушка? Не может быть! Ведь не прошло и полугода с тех пор, как Мамушка уехала из Атланты. Неужели можно так измениться за несколько месяцев?
Но тут она услышала голос Мамушки. Немного осипший, но Мамушкин любящий голос:
- Разве я не говорила вам, мисс, не ступать из дому без зонтика и шляпки? Говорила вам…
- Мамушка! - упала Скарлетт на колени рядом с кроватью. - Мамушка, я приехала. Я так спешила к тебе! Почему ты заболела? Я не могу видеть тебя больной, это разбивает мне сердце…
Она уткнулась в худое плечо и по-детски разрыдалась. Невесомая рука погладила ее по голове.
- Не плачьте, дитятко. Не так все плохо, чтобы нельзя было поправить.
- Все! – рыдала Скарлетт. - Все плохо, все идет не так, как надо…
- Тише, мисс Эллин, не плачьте, это всего лишь чашка. Я скажу вашей матушке, что сама разбила ее. Идите ко мне, моя ласточка, Мамушка успокоит вас…
Скарлетт отпрянула в ужасе. Она смотрела на лицо Мамушки и видела любовь в запавших глазах. Но Мамушка не узнавала ее!
- Нет… - прошептала Скарлетт.
Она не вынесет этого! Сначала Мелли, потом Ретт, а теперь Мамушка? Все, кого она любила, покидают ее. Это слишком жестоко!
- Мамушка, - отчетливо и громко проговорила она, - Мамушка, послушай, это я, Скарлетт, я приехала!
Она даже схватилась за край матраса и попыталась встряхнуть его.
- Посмотри на меня, - рыдала она, - посмотри на мое лицо, ты должна узнать меня, Мамушка. Это я, Скарлетт!!!
Мозолистые руки Уилла сомкнулись на ее запястьях.
- Не надо, Скарлетт, - голос был мягкий, но хватка железная. - Пока Мамушка без сознания, она счастлива. Она переносится в прошлое, в Саванну, ухаживает за твоей матерью, когда та была еще маленькой девочкой. Для Мамушки это были счастливые деньки: она была молодая, сильная и ей не было больно. Оставь ее.
Скарлетт сопротивлялась, пытаясь освободиться.
- Но я хочу, чтобы она узнала меня! Я должна сказать ей, как много она для меня значила, я никогда не говорила ей этого!
- У тебя еще будет время. Иногда она приходит в себя и узнает каждого, правда, тогда ей жутко больно. Она знает, что скоро умрет. А сейчас пойдем со мной, все ждут тебя. Далила присмотрит за Мамушкой из кухни.
Онемев от горя, Скарлетт позволила себя увести. Она молча проследовала за Уиллом в гостиную, где Сьюлин сразу принялась нудеть, продолжая жалобы, которыми встретила ее на крыльце. Уилл шикнул на жену:
- Сью, оставь Скарлетт в покое! Ей надо прийти в себя после такого потрясения.
Он налил виски в стакан и пододвинул его Скарлетт. Самодельный напиток обжег рот, но вскоре знакомое тепло разлилось по телу, немного притупляя боль. Она протянула пустой стакан Уиллу и он вновь наполнил его. В несколько глотков она опустошила стакан и лишь после этого обратилась к своим детям:
- Здравствуйте, дорогие, идите, обнимите свою мамочку.
Голос звучал, как чужой, но, по крайней мере, она опять могла говорить.
- Как давно она болеет? Почему вы не известили меня?
- Она болеет второй месяц, - ответила Сьюлин, неприязненно глядя на сестру.
- Прости, Скарлетт, мы не написали тебе, не хотели лишний раз беспокоить, у тебя и так было горе, - сочувственно проговорил Уилл.
- Что с ней? Вы врача вызывали?
- Врач из Джонсборо сказал, что у нее рак, и ей недолго осталось… Ничего нельзя поделать. Только облегчить ее уход.

Сутки напролет Скарлетт проводила в комнате за кухней, исступленно и самоотверженно ухаживая за Мамушкой. Она меняла ей белье, обмывала, кормила с ложки бульоном. Она была рядом, когда старая нянька забывалась тревожным сном, и когда в бреду Мамушка разговаривала с умершей Эллин, отвечала ей вместо нее.
Иногда слезящиеся глаза больной прояснялись, и она узнавала Скарлетт. Потрескавшиеся губы черной старухи раздвигались в улыбке при виде своей любимицы, и дрожащим голосом она поучала ее, как делала это всегда.
- Что это вы такая лохматая, мисс Скарлетт? Подите и расчешите волосы щеткой раз сто, не меньше, как я вас учила. И платье у вас измятое. Переоденьтесь в свежее. Негоже ходить такой неряхой.
Или:
- Вы бледная, как привидение, мисс Скарлетт, неужто опять посыпали лицо пудрой? Умойтесь сей же минут!
Что бы Мамушка ни приказывала, Скарлетт обещала сделать, вот только никогда не хватало времени выполнить обещанное до того, как старуха вновь впадала в забытье.
Иногда днем Сьюлин, Присси или Далила заменяли Скарлетт, тогда она поднималась наверх и могла поспать несколько часов. Но ночью только она находилась у постели Мамушки. Уменьшив огонь в масляной лампе, она брала исхудавшую черную руку в свои, и в тишине уснувшего дома давала волю слезам, которые немного облегчали боль в ее измученном сердце.
Однажды в тихий предрассветный час негритянка очнулась.
- Отчего вы плачете, мисс Скарлетт, моя ласточка? Ваша старая Мамушка готова, наконец, сложить свою ношу и упокоиться в объятиях господа. Не надо горевать из-за этого.
Она высвободила свою руку из дрожащих мокрых пальцев Скарлетт и погладила ее по голове:
- Это не так страшно, как вы думаете.
- Прости, - рыдала Скарлетт, - я просто не могу не плакать!
Скрюченные пальцы Мамушки убрали спутанные волосы с ее лица.
- Скажите своей нянюшке, что беспокоит ее ягненочка.
Глядя в старые любящие глаза, Скарлетт торопливо заговорила:
- Я все делала неправильно, Мамушка. Я не понимаю, как я могла наделать столько ошибок!
- Мисс Скарлетт, вы делали то, что должны. Господь послал вам тяжкую ношу, и вы ее несли. Никто не мог бы сделать больше. Лишь господь один знает, кому какая ноша по плечу. А уж коли когда что не так делали, так того не вернуть… Чего ж теперь себя изводить…
Вдруг глаза негритянки потускнели, тяжелое дыхание замедлилось, она опять потеряла сознание.
«Не изводить себя?.. Не думать?.. – хотелось крикнуть Скарлетт. – Моя жизнь разрушена, и я не знаю, как мне жить дальше! Я потеряла любимую дочь… Единственная моя подруга умерла… Мне нужен Ретт, но он ушел. Теперь еще и ты меня покидаешь…»
Она выпрямилась, утерла рукавом слезы, и вдруг почувствовала, что в комнате похолодало. Оглянувшись, Скарлетт увидела, что угли в печке почти догорели, а в угольном ведерке пусто. Подоткнув под худое тело Мамушки лоскутное одеяло, она подхватила ведро и через кухню вышла на задний двор.
Холодный воздух был наполнен ночной влагой. Узкий серп луны затерялся где-то в облаках, и темнота вокруг показалась Скарлетт пугающей и бесконечной. Торопясь, наугад, направилась она в центр двора, пытаясь разглядеть знакомые очертания дровяного сарая и конюшни, но ничего не видела. В панике она оглянулась, ища белый силуэт дома, который только что покинула, но сзади была только бесформенная чернота, нигде ни лучика, ни полоски света за ставнями. Она пару раз повернулась, и вдруг ее охватил ужас: она вспомнила кошмар, который долгие годы мучил ее. В том сне ее окружал густой туман, а сейчас она в полной темноте! Страх накрыл Скарлетт тяжелой волной, ноги мгновенно захолодели, а зубы стали выбивать дробь. Ей захотелось вырваться из враждебной тьмы, но как убежать от нее, и куда?
В отчаянии она сжала зубы и стала настойчиво убеждать самое себя: «Что за глупости! Я дома, в Таре, и эта темень не навсегда. Как только взойдет солнце, она исчезнет. Перед рассветом всегда темнее. Я поддалась страху, как трусливая девчонка, а мне надо топить печку».
Осторожно, вытянув руки как слепая, Скарлетт пошла туда, где по ее представлению должна была находиться угольная куча, но вдруг оступилась и упала. Ведро громко звякнуло и откатилось в сторону.
Рассудок подсказывал, что лучше не пытаться бродить в непроглядной темноте, а остаться там, где она есть и дождаться рассвета. Но она не может лежать здесь в пыли и прислушиваться, как отчаянно колотится от страха сердце. В остывшей каморке Мамушка, ей нужно тепло.
Встав на колени, Скарлетт стала шарить вокруг в поисках угольного ведерка. «Бог мой, разве бывает такая темнота? Я даже не вижу собственной руки! Где же это проклятое ведро и когда, черт возьми, рассветет?»
Через некоторое время пальцы коснулись холодного металла, и она ощупала побитые края старого угольного ведра.
«Наконец-то! Но я теперь не представляю, в какой стороне дом, а в какой угольный сарай! Я заблудилась!»
Она подняла глаза, пытаясь увидеть хоть одну звезду, но бездонное небо было таким же темным, как и все вокруг. На мгновение ей захотелось завизжать что есть мочи, и визжать до тех пор, пока все проснутся, схватят фонари и найдут ее. Но гордость не позволяла ей сделать это. Потеряться на собственном дворе, в нескольких шагах от кухни? Это не только позорно, но и смешно!
Подхватив ведро, Скарлетт на четвереньках поползла вперед. Рано или поздно она наткнется на что-нибудь: на дом, поленницу, на конюшню или колодец, и определит, где находится. Лучше бы, конечно, встать и идти на двух ногах, тогда, по крайней мере, она не будет чувствовать себя такой идиоткой. Но она опять может упасть, и, не дай бог, подвернуть ногу, и будет валяться беспомощной кучей во дворе до рассвета.
«Где-то здесь должна быть стена, куда она подевалась?»
Скарлетт казалось, прошла целая вечность, и она ползет так давно, что могла бы преодолеть половину пути до Джонсборо. На мгновение ей пришло в голову, что эта ночь никогда не кончится, а она все так и будет ползти и ползти, до скончания века.
Она с трудом встала и перевела дыхание.
«Я – не заблудившийся во мраке ребенок, я – Скарлетт О’Хара, - сказала она себе. - Я в Таре, у себя дома, и я знаю каждый фут этого места как свои пять пальцев. Неважно, что сейчас я не вижу даже своей руки. Я прекрасно понимаю, что не могла уползти со двора, иначе увязла бы в пашне, наткнулась на дерево или упала в реку. Я найду этот чертов дровяной сарай, и сделаю это на двух ногах, а не на четвереньках, как животное. Никто не увидит меня ползающей по кругу в грязи!»
Скарлетт собрала в кулак всю свою волю и сделала первый шаг.
Никто никогда не мог поставить ее на колени. Ни армия Шермана, ни «саквояжники» и она не станет бояться темноты как трусливая девчонка.
Угольное ведерко, которое она держала перед собой, звякнуло обо что-то. Скарлетт улыбнулась, почувствовав смолистый запах сосновых дров. Она была у сарая, и куча угля тут же нашлась.
«Слава всевышнему, что я сдержалась и не стала кричать, как ошпаренная кошка, призывая всех на помощь. Я справилась сама: преодолела темноту и страх, и добилась, чего хотела. Так же будет и с туманом в моих кошмарных снах, тем более теперь я знаю, кого ищу в густой мгле – Ретта», - улыбаясь, подумала Скарлетт, наполняя углем ведро.
Обратный путь до дверей кухни она нашла без труда

Подбросив угля в едва тлеющую печку и захлопнув дверцу, Скарлетт поспешила к застонавшей Мамушке.
Превозмогая боль, старуха проворчала:
- У вас грязное лицо и руки.
- Я знаю, - ответила Скарлетт, - я помою их сию минуту.
Опасаясь, что Мамушка унесется обратно в свое небытие, Скарлетт поцеловала ее в лоб.
- Я люблю тебя, Мамушка.
- Нет нужды толковать о том, что я и так знаю, - прошептала больная и закрыла глаза.
- Нет, я должна это сказать, - Скарлетт понимала, что Мамушка уже вряд ли слышит ее, и говорила для себя. – Я всегда опаздывала. Я не говорила ничего Мелли и Ретту, пока не стало поздно. У меня не хватило времени понять, как я их люблю. По крайней мере, с тобой я не сделаю такой ошибки. Я люблю тебя, Мамушка, - повторила она, глядя в лицо умирающей. – С самого детства я знала, что у меня есть ты. Как я буду жить, когда тебя не станет?

 
Продолжение на странице автора или по ссылке:
http://proza.ru/2008/11/22/171