Словно бескрылая птица

    

   Наверное, впервые за всю дождливую и холодную весну  воскресное утро выдалось погожим и ясным. Неистово, будто вырвавшись на свободу из сырой темницы, сверкало солнце. Животворящий свет его отражался  в покрытых оцинковкой  крышах домов, в осколках стекла на дороге и даже в недавно проклюнувшихся нежных жёлто-зелёных листьях берёз.
По обочине дороги  шел с грязным мешком за плечами  мой сосед Мишка, подбирая  брошенные пивные бутылки и банки. Проезжая мимо, я поздоровалась, но он не ответил, нагнувшись за очередной блеснувшей в траве алюминиевой банкой. Его унылая фигура, отёкшее от беспробудного пьянства лицо, бессмысленный взгляд, устремленный в никуда  выглядели нелепо на фоне радостного весеннего утра, и мне вдруг стало не по себе, словно я увидела призрак.
   Мишка жил в посёлке не так уж давно - около восьми лет. Его появление разрушило одуряющее однообразие череды бесцветных дней обывательского существования. Безрассудная, отчаянная Мишкина смелость поражала односельчан, живущих неторопливой, размеренной жизнью – они не понимали, как можно подвергать себя опасности просто так, ради забавы. Хорошо помню одну из его дерзких выходок – почти все соседи собрались тогда на берегу, наблюдая за нескладной фигурой с багром на грязно- белой льдине, несущейся  посреди бушующей реки. Казалось, он пытался доказать  свою силу и храбрость самому себе.  Лишь однажды  бесшабашная отвага Мишки пригодилась на пожаре – он обесточил загоревшийся дом, перерубив плотницким топором  провода на столбе, и ожесточённо боролся с огнём, бесстрашно бросаясь в самое пекло. Впоследствии он всё реже и реже совершал безумные поступки, постепенно спиваясь, терял самого себя, и образ его побледнел и обтрепался со временем,  как приклеенная на заборе предвыборная листовка.
   Я редко видела Мишку трезвым. Временами он пытался жить так, как живёт большинство, бросал пить, устраивался на работу, избегал вчерашних друзей - но все его начинания терпели неудачу, и болезненное пристрастие к выпивке неизменно брало верх. За пьянство его увольняли отовсюду, и, сидя на брёвнах перед домом в компании поселковых выпивох, Мишка, точно оправдываясь перед ними, ругал  начальство и говорил, что хочет остаться свободным.  С утра, опохмелившись, он обходил все близлежащие помойки и свалки в поисках стеклотары, пивных банок и цветного металла, если день был удачным, относил все найденное в пункт приёма вторсырья. Если же не везло, он просил у соседей в долг или искал случайного заработка, нанимаясь на самую грязную и тяжелую работу. К вечеру он обязательно напивался  вусмерть, иногда проваливаясь в пьяное забытьё прямо на улице, не дойдя до дома. Мишка не был скверным человеком - он жил, никому не мешая, и несмотря на то, что в последнее время почти полностью потерял человеческий облик, никогда не воровал и ни с кем не ссорился.
   Трасса неудержимо манила меня далёким безбрежным простором, отчаянно хотелось ехать по ней всё дальше и дальше, наслаждаясь свободой, свежим ветром и удивительно ярким после долгого ненастья солнцем. Было немного грустно оттого, что из-за неотложных дел сегодня вряд ли удастся вдоволь покататься. Вдали, в голубоватом тумане, словно часовые, виднелись тёмные силуэты высоких елей. Я утешала себя тем, что впереди целое лето, много ещё будет  безоблачных дней, и уж точно не в последний раз я вижу солнце.
     В посёлок Волжский Порт ведёт узкая асфальтовая дорога, обсаженная по обочинам тополями и похожая на тенистую аллею парка. В гавани от едва заметного ветерка   ворчливо поскрипывают  тросы портовых кранов. Около огромной песчаной кучи на волнах покачивается ржавая баржа, над ней, с пронзительными криками парят белоснежные волжские чайки. Откуда-то издалека доносится размеренный звук колокола. Я вдруг заметила, что стараюсь не думать, по ком он звонит.
      Зеленый запорожец Вадима Константиновича беспомощно стоял у дома перед гаражом в тени раскидистой берёзы. Я остановилась рядом и вытащила из багажника рюкзак с гаечными ключами.  В безудержном танце кружились   пылинки, озарённые солнечным светом. Вадим Константинович вышел, увидев меня из окна.
- Здравствуй, Саня, давно я тебя не видел. Ну, как  жизнь?
- Да всё так же – ничего не происходит. Наверное, это хорошо. Стабильность и уверенность в завтрашнем дне.
- Вот и у меня то же – с работы домой, утром снова на работу. Сегодня хотел на сорок первый километр съездить, посмотреть,   всё ли там на месте, и вот, как назло – только из гаража выехал, а транспорт мой заглох и не заводится. Саня, ты же недавно движок перебрала, может, сумеешь починить? Раньше – столько друзей было, всегда помогали, а теперь все умерли, один я остался…
     Я открыла дверь машины и села на водительское место. Вращающаяся рукоятка на руле, обшитая мехом металлическая чашечка  на рычаге коробки передач.…То, что легко и просто для меня, трудная задача для Вадима Константиновича, у которого с детства нет кисти правой руки.  Стартер надрывно жужжал, проворачивая не подающий признаков жизни мотор. Плохо дело. Всё гораздо серьезнее, чем я  думала. Ничего, будем думать и разбираться. Всё равно, кроме меня, некому помочь.                Тёплый солнечный свет водопадом стекал с поникших берёзовых ветвей, маслянистыми отблесками отражаясь на разбросанных гаечных ключах. Я сидела на земле, прислонившись к шершавому стволу берёзы, и безнадёжно перелистывала обтрёпанный учебник по ремонту. Найти неисправность  никак не получалось, вот уже несколько часов все  попытки заканчивались неудачей, и двигатель по-прежнему не заводился. За соседским забором громко ссорились две старухи, из-за того, что чья-то  яблоня слишком затеняет грядки. Сварливые голоса мешали  сосредоточиться на ремонте, раздражая и без того уставший мозг. На какую же ерунду люди зачастую тратят всю свою жизнь, - подумала я. А счастье рядом – достаточно лишь взглянуть в неопровержимо свободное небо…
- Что, Саня, не получается? – сказал Вадим Константинович. -Брось ты его, пойдём лучше чай пить, - предлагает он. Хорошая идея. Чай – это именно то, что мне сейчас нужно.
На небольшой кухне уютно и чисто. Чайник уже закипел, Вадим Константинович достает из шкафчика чай, кружки и банку с вареньем. В голове у меня по замкнутому безнадёжностью кругу назойливо вертится мысль о том, что ничего не выйдет. Вдруг  на  полке напротив окна я замечаю среди журналов и книг сверкающие кубки и белую фуражку с чёрно-жёлтой лентой.
- Вадим Константинович, а что за награды у вас на полке стоят? – спрашиваю я.
- А, это… Я лет двадцать назад в парусных регатах участвовал. Один кубок здесь, на Волге, получил, а вон тот, большой – это кубок Балтики. Третье место,  чего ещё ждать – яхту-то я сам сделал, из дюраля.
Вероятно, мне не удалось справиться со своим лицом, и удивление тотчас же предательски отразилось на нём, потому что Вадим Константинович, усмехнувшись, добавил:
- Да, Саня, не удивляйся – всё именно так и было – я без руки сам собрал парусную яхту…
Я отчётливо увидела вдруг эту картину – Вадим Константинович на яхте под белым парусом, посреди чуть подернутой рябью реки, наедине с безбрежным небом и парящими чайками над водой – наверное, как раз в эти минуты он чувствовал себя абсолютно счастливым человеком…
- Я так до сих пор и не понял, почему взялся за это дело –  чтобы все перестали считать меня  беспомощным инвалидом, или потому, что неудержимо хотелось свободы?  Больше десяти лет  жизни я провёл на яхте – путешествовал, участвовал в гонках, а потом  на месте нашей лодочной станции начали строить порт, яхту стало негде ставить, и пришлось с ней расстаться. Да и приболел я немного. В то лето от тоски и безделья я чуть с ума не сошёл, но потом всё-таки нашёл выход – помнишь, я рассказывал, как в Белоруссию ездил. Колесил на запорожце по всему Советскому Союзу – был в Крыму, в Риге, на Украине, Брестскую крепость видел. Да, было время, почти всю страну объехал.…Ну что, Саня, может, пойдём, попробуем ещё что-нибудь сделать?
    Вечер неторопливо приближался, это было заметно по едва уловимому оттенку усталости в некогда ярком солнечном свете. Оборванный проводок в зажигании  я заметила не сразу. Вот она, причина.  Наклепав новую клемму, прикручиваю провод на место и зову Вадима Константиновича. Машина моментально завелась, едва он успел повернуть ключ. Я  устроилась на заднем сиденье.  Мы ехали по дороге вдоль поселка, а берёзка на крыше старой полуразрушенной церквушки, как бы приветствуя нас, помахивала тонкими ветвями.
Я возвращалась домой  по притихшей к вечеру трассе, и мир за лобовым стеклом отчего-то казался  таинственным и полным некого скрытого смысла. На душе было хорошо, как будто вдруг решился какой-то давно мучивший меня вопрос. Неспешно уходило за линию горизонта багряное солнце, и перистые облака над ним напоминали отпечаток крыльев огромной фантастической птицы.
    Едва свернув с трассы в посёлок, я увидела толпу односельчан, растерянно стоящих на дороге недалеко от моего дома. Промелькнула мысль о пожаре, но нигде не было заметно ни дыма, ни огня. Я подъехала к гаражу, резко затормозив, вышла. Напротив дома Мишки стояла машина цвета болотной жижи с кривоватой ядовито - жёлтой надписью «СУДМЕДЭКСПЕРТИЗА» на борту. Створка оконной рамы с торчащими осколками выбитого стекла покачивалась от лёгкого ветерка, издавая протяжный негромкий скрип.
- Что случилось?- спросила я, оторопев.
- Мишка Мамаев повесился, - ответил дед Иван.- Вытащили из петли, да уже поздно было…
Из дома вынесли брезентовые носилки с телом, накрытые большой грязной тряпкой, матерясь, задвинули их в машину. Соседи вполголоса, будто  опасаясь, что кто-то может услышать их, обсуждали причину произошедшего. Я немного постояла среди них и пошла домой. Мне никак не верилось в то, что человека, которого ещё утром видела живым, больше нет.
   Дым сигарет сизыми струйками обволакивал меня и несколько приглушал острое ощущение непоправимости случившегося. Я никак не могла понять, почему здоровый и физически сильный человек оказался  в этом удивительном, полном соблазнов и страстей мире беспомощным, словно бескрылая птица, добровольно превратил свою жизнь в ад и по собственной воле ушёл из неё, сохранив обманчивую иллюзию  свободы. За окном бархатный сумрак ночи окутывал улицу, а я вдруг подумала, что много раз ещё сама жизнь среди радости и страданий, в ежеминутной битве добра и зла будет задавать мне вопросы, и на многие из них я так и не найду ответа…