Журналистский фактор version 1. 0

Иллюстрация: Skot Olsen

Белизна стен и яркий ослепляющий свет — это было первое, что встретило меня при входе. В просторном холле уже было многолюдно. Хотя я, по советской привычке, приехал за два часа до назначенного времени. Но, чего я удивляюсь? Когда в воскресение ни свет ни заря раздаётся телефонный звонок, и гнусавый женский голос просит приехать на мероприятие «точно к назначенному», то обязательно приедешь на пару часов раньше - в знак протеста. На это видимо и рассчитывали — среди толпы я не увидел самых ранних птах, которые живут по принципу: «Кто рано встаёт — тому Бог даёт». В толпе в основном были лежебоки, которых если и вытащишь в воскресенье из постели рано утром, то только пушечным выстрелом. Или нежданным телефонным, но, тем не менее, важным звонком.

Суровые шкафы-охранники не проявляя эмоций, грубо шмонали людей на проходной. Делали они это слаженно и быстро. Их грубость была скорее рефлекторная, нежели намеренная. Но со стороны казалось, что они мануфактурно ощипывают кур: один хватает курицу, второй отрывает голову, третий ощипывает, четвертый потрошит, а пятый в суп кидает. Только все это происходит с людьми,  только вместо отрывания башки — обыск. Люди, живущие в  России, были и  не к такому привыкшие, поэтому процедуру обыска сносили стойко. И, ошалелые, после молниеносного марш-броска и обыска, они, пошатываясь, направлялись дальше, чтобы через каких-то двести метров скрыться за поворотом. Что ж, мне, как и всем, предстояла эта же экзекуция. «Так чего откладывать в долгий ящик?» - подумал я, цепляя на себя идентификатор с надписью «Пресса». И направился в самую гущу событий.

Шоу как раз было в самом разгаре: народ роптал, процесс шёл, а лёд тронулся. От происходящего на ум сразу начали приходить две вещи: тоталитарный соц-арт и стихи Маяковского. Сперва я подумал, что тронулся умом, или, как минимум, в этом месте возникла некая, так любимая отечественными фантастами, природная аномалия, поставившая все с ног на голову. Но, нет, это была объективная Российская действительность, где все перестроилось, а охрана осталась советская. И вот, напевая: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»», - я направился навстречу неизвестности. Экзекуция, как и следовало ожидать, прошла быстро. Продержав в очереди меньше пяти минут, меня словно обоссанного котенка, зашвырнули вдаль, придав хорошее ускорение.

За углом мне открылся длинный узкий коридор и всё та же белизна стен. Поворот, еще поворот, потом еще. И вот, новый поворот, а за поворотом, о чудо, со мной столкнулись люди! Люди в лице Лолиты Милявской. Она была одета в шикарное черное вечернее платье с глубоким декольте — мило и со вкусом. (И почему меня это не удивило?)

Моя радость была безмерна! Я в этот момент был похож на героя Семёна Фарады из старого новогоднего советского кинофильма «Чародеи». «Люди!!!» - хотел закричать я, но удержался от этого.

–Ой, извините! - Закричала Лолита, отшатываясь от меня, словно чёрт от ладана.
–Да всё нормально. Я даже, знаете ли, рад встретить здесь кого-то живого.
–Я, знаете ли, тоже рада. А здесь живые ещё есть? Или только мы вдвоём остались?
–Понятия не имею. Но на проходной была толпа. Я точно помню!
–И где они?
–Их зохавал Кхтулху! - сказал я первое, что пришло на ум. - Сперва они заблудились, а потом за поворотом показался он! Великий и ужасный, как Гудвин.
–Вы не Кхтулху, но тоже показались из-за поворота, - Лолита засмеялась, явно подумав о чём-то своём.
–Вы, кстати, тоже показались за поворотом, как спасительный проводник Данте Алигьери! Или Кхтулха, но симпатичная.
–Вы мне льстите.
–Я старый зольдат, и не знаю слов любви, — сказал я, манерно цокнув каблуками.
–Знаю я вас, «старых зольдат», - отмахнулась Лолита, намереваясь продолжить свой путь.
–Неужели Вы меня уже покидаете? - взмолился я, понимая, что мой спаситель вот-вот покинет меня, а блуждать в этом белом великолепии как-то не улыбалось.
–Старый зольдат боится остаться в одиночестве?
–Скорее боюсь пропасть без вести в этом белоснежном великолепии. Знаете ли, пропадать вдвоём как-то сподручнее. Да и веселее. К тому же, бросить даму в одиночестве здесь я бы не рискнул...
–Да-да, - перебила меня Лолита, - иначе я к Вам в кошмарных эротических снах являться буду.

Лолита засмеялась. Её смех гулко разнёсся зловещим эхом по коридору.

–Мда, интересно, тут указатели есть? Я что-то их пока не вижу, - сказал я, оглядываясь по сторонам. - Или нас быстрее найдут археологи?
–Что за пессимизм? Быстрее мы найдем археологов. И чем быстрее мы продолжим путь, тем быстрее найдем выход.
–Да, время не дремлет, и пресс-конференция всё ближе. Вот если бы мы приехали точно к началу аудиенции, как просили, мы бы пропустили всё. На пресс-конференции было бы пустынно. И ещё долго коридоры разносили бы громкие маты блуждающих людей.
–Вам тоже звонили?
–Ага.
–Рано утром?
–Именно.
–В воскресение?
–В воскресение, а как же иначе? Я так понял, что звонили всем.
–Это у них такое чувство юмора?
–Я думаю, что их никогда за один день не посылало такое огромное количество людей по одному и тому же адресу в пешее эротическое путешествие.
–То есть на йух?
–Зачем же так грубо?
–Затем же. Будто другого времени у них нет для звонков?
–Зато все запомнили.
–Меня они тоже запомнили надолго.
–Я думаю, что не плохо бы продолжить наш путь, иначе археологи нас запомнят надолго.
–Пошли.

И мы пошли. Она шла впереди, а я следом. Парами в коридоре идти было проблематично — он был так узок, что одному-то развернуться было не так просто. Повороты, эти бесконечные повороты. В голове вертелась затёртая песенка группы «Машина времени» - «машины с евреями», как позднее окрестил группу разгневанный бывший клавишник Пётр Подгородецкий. Почему-то сразу вспомнился Макаревич, и захотелось есть. Вспомнился утренний выпуск программы «Смак», и пышущие жаром жареные котлеты.

–О чём задумались?
–О котлетах, — честно признался я.
–Да, скоро обед. Вас, кстати, как зовут?
–Саша.
–Очень приятно, Саш. Как меня зовут, я подозреваю, Вы знаете.
–Да, знаю. По зомбоящику видел. А что, Вас тоже пригласили?
–Как видите да.

Я хотел что-то спросить, но не успел. Мы прямиком упёрлись в массивную дубовую дверь.
–Изумительно! Мы пришли! - радостно подвела итог нашей беседы Лолита.
–Что же, рад был знакомству.
–Вы это так грустно говорите, будто мы больше не увидимся. Впереди долгая пресс-конференция, а потом банкет. Мы ещё сто раз увидимся.
–Хотелось бы верить. После нашего путешествия по бездонной пустоте я уже ни в чём не уверен.
–Даже в том, что вы старый зольдат?
–Даже в этом.

Двери шумно распахнулись. Нашему взору открылась внушительная толпа журналистов. Все, как один, с коктейлями в руках, все заняты беседой друг с другом. Кто-то был в старом рваном замызганном свитере и потёртых хипповых джинсах, кто-то был в полосатой кофте, которую имели обыкновение носить пленные негры в поле, и узких брюках-дудочках, а самые гламурные были в розовых рубашках и кофточках и винтажных джинсиках в стиле пэдэ. Среди них носились оголтелые фотографы. Вспышки фотоаппаратов вспыхивали то тут, то там, щёлкали затворы, мелькали белые объективы. На фоне белых, как и в коридоре, и судя по всему, как и везде, белых, стен, это смотрелось очень забавно. Помещение само по себе очень напоминало просторную камеру для душевнобольных, но без войлока. Такая вот зависшая в безвоздушном пространстве кубическая палата номер шесть. Ни столов, ни стульев, ни другой мебели — минимализм в чистом виде. Либо дизайнер был, гениален, либо безумен, либо устроители в эпоху кризиса экономили на всём, чём только можно. На всём, кроме закусок. Статные официанты с подносами, обгоняя фотографов, подбегали к гостям. Икра, шампанское, коктейли, вино, канапе, суси, бутерброды с осетриной и мясом — все это на аккуратных порционных тарелочках, которые гости вынуждены были все время сжимать в руках. Это неудобство с лихвой компенсировалась халявностью съедобного. И тут вывод напрашивался неутешительный: пресс-конференция уже закончилась и мы застали самый разгар фуршета.

Лолиту на пороге сразу же подхватил под руку какой-то бородатый тип в малиновом пиджаке, и увел, осыпая комплиментами. Лишившись своей невольной спутницы, я побрёл вперёд, попеременно натыкаясь то на фотографов, то на официантов, которые навязчиво пытались впарить что-нибудь съестное. Я хоть и хотел до этого дико жрать, открещивался от них, как только мог. От такого напора, яркого света и всё той же отвратительной белизны «чисто Тайд», кусок в горло не лез. Я шёл вперёд. До меня доносились обрывки чужих бесед. Чьё-то осторожное перешёптывание порой обжигало слух невзначай. Женские голоса смешивались с мужскими, как какой-то коктейль в журналистской руке.

Неожиданно гул голосов стих. Все замерли. В дверях застыла фигура. Ни у кого не было сомнений — это он. Ведь его ни с кем нельзя было спутать - Он такой один. Серьёзный, но в тоже время в его взгляде есть что-то лукаво-смешливое, и непонятно, шутит ли он, или уже шутки кончились. Я не застал Сталина живым, но подозреваю, что взгляд у Путина был сталинский: отеческий и суровый одновременно. Взгляд вождя. Пусть невысокого роста, но военная выправка и природное обаяние компенсировало все недостатки. А энергетика, которой захлестнуло помещение, была сравнима с небольшим торнадо. Волна леденящего ужаса прокатилась по собравшимся. Владимир Владимирович был в своём репертуаре.

Следом за Путиным вошла его тень. Тень Путина не была страшной. Даже, наоборот, вопреки ожиданиям, была симпатичной и походила на лупоглазого плюшевого мишку. Эффект разорвавшейся бомбы был налицо. Ведь ждали кого угодно — Тень отца Гамлета или, на худой конец, Тень Фредди Крюгера, но не лупоглазого «Медведа». Два чёрных смокинга, как лампочка Ильича в конце тоннеля манит насекомых, поманили к себе страждущих. Страждущие шли с опаской. Процессия замедлилась, когда за спинами «смокингов» появились четыре бравых шкафа с антресолями в лице вездесущих security в таких же чёрных одеяниях, но на пару десятков размеров больше. В конечном счете, в дверях вырисовался массивный чёрный монолит, который медленно направился навстречу страждущим. Страждущих, между тем, стало меньше. Журналисты в панике отравленного таракана разбегались кто куда. Лолиты я нигде не видел. Мимо промелькнуло несколько малиновых пиджаков. «Ну чем не тараканы?» - подумал я. И надо же было тому случиться — стоило перевести взгляд обратно, как перед моим носом возник лик Владимира Владимировича. От неожиданности я не нашёл ничего умнее как спросить: «Владимир Владимирович, а вот если я на конференции Радуловой позволю себе кащеницкие высказывания или ещё чего лишнего, меня сразу выкинут или помучают?». Путин смерил меня своим лукавым взглядом и кратко сказал: «Делайте что хотите», - он улыбнулся и проследовал дальше.

Меня заклинило: «Надо же, я живого Путина видел» - эта мысль из раза в раз крутилась у меня в мозгу. А потом пришёл страх. Я же фактически получил индульгенцию от самого на полную свободу действий! И когда я пошёл, журналисты шарахались от меня в испуге. Кто-то на меня смотрел с завистью, кто-то с гордостью, кто-то со страхом, но я держу пари, что каждый сейчас многое бы отдал за возможность всадить мне нож в спину.

Тут, откуда ни возьмись, появилась Лолита.
–А Вы везунчик, Саш.
–Я это уже понял. Только не знаю, повезло мне или наоборот?
–Конечно, повезло! Теперь Вам здесь нечего бояться. Только прошу, не злоупотребляйте свалившейся на Вас милостью.
–Может, перейдём на ты?
–Можно. Теперь тебе всё можно. Но учти, что милость государя - это такая коварная штука…
–Куда же коварнее? Я - потенциальный кандидат на отстрел, но зато в мнимом фаворе. Хоронить будут торжественно. Недолго музыка играла. Радует, что теперь можно честно отрываться на полную катушку.
–Отрываться, но в меру.
–Мудро, да.
–Скорее объективно.
–Что делать дальше?
–Не быть лишним на этом празднике жизни. Пошли, конференция вот-вот начнётся.

Напротив нас появилась небольшая деревянная дверь. Что было ещё делать? Конечно же, идти внутрь. Нарушив этикет, первым пошёл я. Чёрт его знает, что там за этой дверью. Моя спутница последовала за мной. Новая комната была вдвое меньше предыдущей. И в ней происходили странные метаморфозы. Буквально ниоткуда появлялись архаровцы в смокингах. На их могучих плечах гнездились кресла и стулья, столики. Четверо security несли огромную двуспальную кровать. Самое странное, что всё это умудрилось поместиться в маленькой комнатке. Для полного счастья не хватало пары десятков бюстов вождей. Их успешно заменили набежавшие журналисты с фотографами. Архаровцы тем временем притащили ещё две исполинские кровати. На одной из них разместили нас с Лолитой.
–Что это они?
–Ну как? Лучшее место. Масонская ложа и всё такое.
–Вот про масонскую ложу - это серьёзно?
–Нет. Просто эти кровати твои коллеги так окрестили.
–И давно?
–Как стало модным по придворному этикету.
–Я безнадёжно отстал от жизни. А две другие кому?
–Ну, кровать что стоит у противоположной стены — Абрамовича. А та, что в центре —- Радуловой.
–А наша чья была?
–Без понятия. Меньше знаешь — лучше спишь.
–Определённо.

Тем временем два «шкафа» внесли на руках мини-табурет с восседающей на нём Радуловой. Первое что бросилось в глаза, так это её шляпа. Это была даже не шляпа, а просто какой-то замок из перьев, бижутерии и разноцветных камушков всех оттенков радуги. Потом отвратительно бордовый плащ, сапоги, а потом уже сама Радулова. Так уж вышло, что стилисты превзошли самих себя и неожиданно добились того эффекта, который был в тему. В этом появлении было что-то неожиданно Путинское. Чёртик из табакерки выпрыгнул в самый неожиданный момент — все звёзды в шоке. Журналисты тоже, и фотографы от них мало, чем отличались. А потом начался фурор. Журналисты кинулись к Радуловой, перебивая друг друга. Фотографы ослепляли вспышками своих «тушек», а лично я сидел будто бы ухи переел. Это был апогей моего личного ахуя. Милявская, наоборот, была спокойна. Её это всё искренне забавляло.

Вошёл Путин.
–Дамы и господа, прошу соблюдать приличия. Не толпитесь. Сядьте все на свои места. Всем всё ответят, - Путин по-гусарски развернулся на каблуках на сто восемьдесят градусов и отбыл, чеканя шаг. Через несколько минут все журналисты с фотографами сидели молча. Если бы им приказали есть контакт в эту минуту — они стали бы есть контакт.
–Давайте начинать конференцию! - радостно провозгласила Радулова.

«Зачем откладывать?» - подумал я и перешёл в наступление.
–Разрешите Вам задать вопрос? – начал я, взмахнув невесть откуда появившейся в руке шариковой ручкой. Мой голос звучал на редкость хрипло. Поначалу я даже не узнал свой голос — не было времени думать.
–Да-да! - живо отозвалась Радулова.

Что же, надо брать быка за рога.

–Разрешите вам задать не один вопрос, а четыре, но коротких?
–Можно.
–Скажите, Вы еврейка?

Зал, не сговариваясь, издал заунывный стон. Зал был в ужасе. Лицо Радуловой перекосилось, глаза округлились, а рот её стал натужно хватать воздух так, будто бы это были её последние глотки воздуха в этой жизни. У окружающих лица были не многим лучше. Такие вопросы никто в здравом уме не додумался бы задать на официальной пресс-конференции. Только я один такой «умный» нашёлся.

–Н-н-е-т! - завопила Радулова. - А почему Вы спрашивате?
–Исследовательский интерес. Второй вопрос можно?
–Д-д-а.
–Вы верите в пробуждение Кхтулху?

В зале некоторые журналисты начали сползать с кресел и прикрывать лица брошюрами, папками и руками. Многие пытались подавить в себе нервные смешки.

–Я не знаю... - начала неуверенно Радулова. – Говорят, товарищ Путин уже отвечал на этот вопрос. Так вот, я поддерживаю план Путина.

На мгновение мне показалось, что она вот-вот скажет: «А может, всё-таки лучше про белочек?» - и я отвечу: «Так, на верёвочке висит белочка...»

–Можно третий вопрос?
–Да, — сказала Радулова, чуть отдышавшись. Её шляпа-дворец съехала на лоб, всё больше и больше напоминая пизанскую башню.
–И так, что Вы думаете по поводу Конституции?
–В смысле, что думаю?
–Ну, будет ли изменена Конституция в ближайшие годы?

Пауза. Радулова начала тихо зеленеть. И мне, как ближайшему соседу, это было отчётливо видно. Её глаза стали размером по добротному пятаку. А взгляд стал безумен.

–Ну, я не знаю. Может, и будет…
–Мозги пусть себе поменяют, а не Конституцию! — громом прогремел голос Путина.

Радулова икнула и завалилась на кровать. Её тёмно-зелёное лицо исказила гримаса ужаса.

–Разрешите последний вопрос? - поняв, что Радуловой уже всё равно, какой вопрос — последний или контрольный, я, не дожидаясь ответа, выпалил, — Скажите, состоите ли вы в тайной интимной связи с Марией Арбатовой, Мартином Лютером или сами с собой?!

В зале царила истерика. Зал буквально давился от смеха. Security, в этот момент пытавшиеся придать телу Радуловой некое подобие вертикального положения, оступились на ложе, и верещащая пизанская башня рухнула на пол. Вокруг засуетились люди. Иные никак не могли отойти от смеха. Ответа на свой вопрос я так и не получил. Да и вряд ли когда-либо получу. Поэтому я решил уйти по-английски, прихватив свою спутницу с собой.

–Всё, нам пора, - Сказав это, я схватил растерянную Милявскую за руку. И устремился с ней прочь из зала.

Вбежав в большой зал, мы направились к дверям. Никому до нас не было дела — у охраны и так был забот полон рот. У них была Радулова — современная интерпретация Шалтая-Болтая. И вся королевская конница, и вся королевская рать, чуть очухается — пойдёт нас сразу искать. Но пока они этого не начали — время есть. Опрометью выскочив из зала, мы направились в бега по коридорам. Они всё так же петляли из стороны в сторону. И вот, новый поворот... Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мы выбежали на пышную винтовую лестницу. И тут приключилась неожиданная неприятность — у меня помутнело в глазах. Я сделал шаг, и мир исчез. Я провалился в пустоту. Перед глазами пролетали яркие огни...

Комната. Окно. Несгораемый шкаф. Стол. За столом сижу я, а позади меня стоит Путин. Разговор. Долгий разговор ни о чём. В комнате морозно. Шкаф сплошь покрыт инеем. Стол и стены тоже. Настенные часы застыли.
 
–Буду, краток, — сказал Путин, и наступила тишина.

В комнате было пусто. Я подошёл к окну. За окном ничего не было кроме снега - он простирался куда-то вдаль. Приглядевшись, я понял, что это не снег. Это вообще ничто. Это белый цвет. И комната - не комната вовсе, а меблированная геометрическая фигура. Она зависла посреди пустоты в безвоздушном пространстве. Я кинулся к двери напротив, где недавно стоял Путин. Я подошёл к дверному проёму и посмотрел вниз. Внизу ничего не было. И тишина...