Дитя ЖКХ

Опять под Новый год отключили отопление, и Обезьяна вот уже в который раз встречала праздник одна, в холодной квартире. Она вдруг отчётливо вспомнила, как однажды, замерзая, произнесла своё первое слово - «мама». Кажется, это было в январе. Тогда её просто никто не услышал. На следующий год повторилось всё то же самое, но Обезьяна уже смогла дозвониться в аварийку и прошептать: «Мама, мне холодно», - а потом даже назвала адрес… В этот раз её, кажется, послали. Да, много холодной воды утекло с тех самых пор, только и этой зимой всё было по-прежнему.
Зябко кутаясь в пуховую шаль, Обезьяна отложила от себя любимый томик Гёте - тягостные воспоминания, бередившие душу, не давали покоя. Мысли, вихрем кружившие в голове, уносили её к далёкому и родному острову, где она, будучи ещё зверёнком, гуляла по пальмовой роще и лакомилась... не такими бананами. В эти минуты, казалось, всё её раздражало, даже некогда милая сердцу музыка не приносила покоя. Раньше Обезьяна часами просиживала у радиоприёмника, передразнивая гортанные выкрики, сопровождавшиеся какой-нибудь незамысловатой мелодией. Сейчас лишь саркастическая улыбка, блуждавшая по её толстым губам, выдавала то презрение, с которым она относилась к незатейливым текстам, положенным на такую же музыку. Местным фольклором она уже была сыта по горло.
Чтобы хоть чем-то себя отвлечь, Обезьяна принялась перебирать огромную стопку писем из исполкома. Рассеянно просматривая их, она на ходу исправляла орфографические ошибки и искренне удивлялась юридической безграмотности неизвестного ей автора. В этих письмах Обезьяна словно искала ответ на вопрос, мучивший её с тех самых пор, как она заочно окончила экономический... «Что делать? Что делать?» - спрашивала она себя снова и снова, но ответа так и не находила. И лишь потрескавшиеся от холода губы тихо шептали: «Мне бы только таможню пройти, только бы таможню…» Потом она, как будто забывшись, в каком-то остервенении заставила себя выбраться из-под тёплого одеяла, подошла к стене и начала рисовать...
Обезьяна всё время рисовала одну и ту же картину: весеннее солнышко, согревающее лучами землю. Только теплей от этого ей почему-то не становилось. Но сегодня всё было иначе: озябшие руки, словно не желая её слушаться, маленьким угольком выводили на стене какие-то причудливые силуэты. Когда картина была закончена, со стены на неё смотрели весёлые и тёплые водопроводчики, меняющие в комнате батарею. Сердце Обезьяны, наполненное внезапно нахлынувшей нежностью, вдруг бешено заколотилось, а вспыхнувший огонёк надежды жгучей судорогой прошёлся по окоченевшему смуглому телу. Картина была настолько реалистичной, что Обезьяна в первое мгновение, повинуясь благодарному рефлексу, вытерла горячий пот, заструившийся по щеке, и потянулась в карман за вознаграждением...
Эйфория прошла почти так же быстро, как и появилась... И тогда, переведя взгляд с картины на письма и как бы черпая оттуда силы, она тихо промолвила по латыни: «Dum spiro, spero. - Пока дышу, надеюсь...» Обезьяна взяла ручку, лист бумаги и начала писать, прерываясь лишь на то, чтобы ухмыльнуться над особо удавшимися витиеватыми матерными предложениями. И только губы её тихо шептали: «Мне бы только таможню пройти... Только бы таможню...»
А где-то на другом конце города, совершенно один, в трёхкомнатной квартире без света сидел Пёс. Но это уже совсем другая история.