Синяя роза new

1

На территории женского монастыря находились церковь, административное здание, несколько флигелей и парк из вековых лип. После гражданской на участке, обнесенном высокой каменной стеной, большевики разместили кавалерийский полк, из церкви они сделали клуб. В кельях поселились те немногие монахини, которые остались в городе. Красноармейцы вырубали липы как пережиток прошлого, а иконами растапливали печи. В келье стала жить и Люся, бывшая гимназистка. Ее дом реквизировали, родителей арестовали. Люся работала в швейной артели, которую открыли монахини. Они пришивали тесьму на большевистских знаменах, делали бумажные цветы для похоронных венков.

В начале двадцатых Агабеков приступил к работе в ЧК, пройдя «боевое крещение». Агабеков участвовал в расстрелах и видел, как кровь стекала по специальному желобу в подвале ОГПУ. Ее было так много, что приходилось стирать испачканные брюки и чистить ботинки. Несмотря на то, что Георгий не был из бывших, он родился в Ашхабаде, в семье ремесленника, воспитывался в Москве у родственников, армянских купцов.

Георгий тянулся к искусству, любил посещать концерты, которые давали бывшие, чтобы прокормиться. В юности мечтал поступить в музыкальное училище, но Первая мировая спутала все планы. В девятнадцать лет Георгий уже воевал. С Люсей познакомился «в концерте», как тогда говорили. Провожая девушку домой, разговаривал о музыке. Жорж бывал в Польше во время войны и видел в костеле орган, у которого было двадцать шесть регистров. Агабеков удивлялся: если нажать один регистр, раздается трубный глас, другой – визг. Люся никогда не слышала органа, но бывала в филармонии, училась игре на фортепьяно и знала, что такое партитура. Люся поила гостя морковным чаем, по цвету он был почти, как настоящий, и не перебивала. Он ни разу не обмолвился о своей службе, зато выдавал музыкальные эскапады о том, что нечто под названием «тремоло» тревожно, зато «пиццикато» настороженно. «Я говорю о смычковых инструментах», - пояснял он завороженной Люсе. И она верила, что тромбон звучит устрашающе, а флейта наивно. Люся соглашалась со всем, что говорил ее новый друг. В свою очередь она обращала внимание на медные инструменты, звучащие поистине таинственно.

Жорж объяснялся в любви скромной и чистой девушке Люсе, говоря, что ничье другое присутствие так не распыляет, не наполняет глубокой древней музыкой ощущения полноты жизни и совершенного спокойствия. Люся радовалась, что при помощи Георгия читает любимые книги, ведь он все время кого-то цитировал. Иногда от счастья она смеялась, как серебряный колокольчик. Жорж обмирал от восторга, на его глазах выступали слезы. Он шептал: «Воистину голос флейты, самой простой и трогательной во всем оркестре». Наверное, эти два человека, открытые друг другу, напоминали героев Достоевского, о котором они слышали от учителей словесности в гимназии. А любили они себя, потому что «лучше всего мы помним те слова, которые произносим сами». Эту цитату Агабеков узнал от одного чекиста, который, в свою очередь, услышал ее на допросе контры и законспектировал. Георгий помнил все свои слова, сказанные в  маленькой комнате Люси. Он готов был умереть за каждое свое слово. Правда, ему приходилось себя сдерживать, чтобы не сказать девушке о самом заветном, то есть о своей работе.

Однажды Люся сделала бумажную розу, не понравившуюся монахиням, собирающим из цветков венки. Роза оказалась синей! Наверное, она случайно попала в таз с синькой, в котором Люся замочила блузку. Форма цветка удалась, как никогда. Это была настоящая, сортовая роза. Но почему-то слишком вызывающая, в стиле «футуризм», что означает «будущее». Жоржу синяя роза очень понравилась. Он сказал, что этот цвет отражает то, что происходит с ним сейчас, то есть его внутреннюю жизнь. С одной стороны – томление зарождающегося замысла, с другой – страх, почти животное чувство, трагедия и катастрофа. Люся засмеялась: «Пустое! Животные не понимают, что такое трагедия и катастрофа, значит, в природе их нет!» Но Агабеков настаивал, что для него эта роза – символ ревности или преследования, ярости, как будто она рвет его на части. А может, сама судьба что-то подсказывает им?

Люся неожиданно произнесла фразу, над которой Агабеков часто думал: «Страсть возникает из пустоты. Но она не уходит в ничто». В тот вечер он впервые коснулся девушки. Агабеков почувствовал силу ее руки неожиданно для себя. Какие намерения могут быть у молодого мужчины, оставшегося наедине с женщиной, которая ему нравится? Когда Георгий обнял Люсю, он ощутил особенную женскую силу, переходящую теплом и молчанием в самое существо. Дыхание Жоржа почти остановилось, и Люся отпрянула. Она сказала, что ничего у них не может быть, пока они не обвенчаются. Георгий опешил: «Но ведь церкви больше нет?»

После этого случая Люся изменилась. Она подстригла коротко волосы. У нее появилась юбка по колено и блузка с прикрепленным к вороту желтым цветком. Но самое ужасное для Агабекова было то, что Люся стала ходить в здание красноармейцев, чтобы убирать там. Его воспаленное воображение рисовало страшные сцены: как Люся, подобрав подол, моет полы перед гыкающими солдатами. Вскоре до него дошли слухи, что Люся больше не работает в швейной артели. Он стал шпионить за девушкой. Агабеков не употреблял спиртного, но однажды он напился и растоптал розу, которую ему подарила бывшая гимназистка.

Ему снилась Люся: легкая, с копной светлых волос, черными-черными глазами, тонкая и по-прежнему желанная. На следующий день Агабеков пришел к Люсе с намерением завербовать ее в ЧК, чтобы она зарабатывала деньги честным, как ему казалось, способом. «Что ты все думаешь?», - как-то спросила Люся Георгия. «Да так, дела», - ответил он уклончиво. «Я вообще замечаю, что ты в последнее время что-то много думаешь. К чему-то готовишься? Поделись со мной, скажи, в чем дело?» - продолжала она. «Ах, что говорить! Все равно ведь не сможешь помочь!» «А может быть и смогу. Я ведь не такая уж дура. Говори, в чем дело. Заговор какой-нибудь, что ли?», — спросила она с любопытством. Тогда Агабеков решился раскрыть перед ней карты и предложить работать в ЧК. Но прежде чем он начал свою речь на эту тему, машинально спросил: «Скажи, Люся, кого ты больше любишь, белых или красных?» «Как тебе сказать?», — задумчиво ответила она, — «К белым я отношусь равнодушно, а красных я ненавижу всей душой». Агабеков был огорошен искренностью ответа. Значит, она должна ненавидеть и его. Он задумался. «Скажи, верно ли я угадала, что ты подготавливаешь восстание? Я ведь тоже могу помочь в этом деле», — продолжала она. «А чем ты могла бы помочь?» — задал чекист вопрос. «А что нужно? Я же не знаю. Скажи, что нужно делать?» — приставала она. «Ну что бывает нужно для восстания?» — уже равнодушно говорил Агабеков. — «Конечно, люди, деньги и оружие». «Я могу помочь тебе людьми», — вдруг выпалила она. «Как, какими людьми?» — в тревоге спросил он. «В нашем лесу сейчас скрываются красноармейцы-дезертиры, крестьяне из окрестных деревень. Их мобилизовали в армию и хотели отправить на польский фронт, но в то же время их хозяйства большевики грабят. Родственники приносят для них хлеб, а я уже передаю в лес». Агабеков сидел ошеломленный и слушал. Такого поворота событий он никак не ожидал. «Ну, что же ты молчишь?» — оборвала Люся его мысли. — «Хочешь, я познакомлю тебя с ними?» «Подожди, нужно подумать», — ответил Агабеков.

Он больше не мог сидеть в ее комнате. Уже ночь. До дома далеко — километра два. Холодный ледяной ветер поднимает снежную пыль и носит ее по пустынным улицам. Агабеков шел, и не чувствуя холода, по привычке кутался в шинель. Шел и обдумывал только что слышанное. Доложить в ЧК или нет? Чувство долга боролось с чувством к женщине. Всю ночь он думал. Под утро открыл сборник стихов, подаренный ему Люсей. Книжка всколыхнула прежнее чувство. Жорж перечитывал эпиграф «Когда кажется, что наступает катастрофа, рушится твой мир, вспомни о книге земли». Под влиянием стихов Агабеков написал Люсе письмо, которое сжег перед тем, как выйти из дома. Вечером он усмехался: как можно было сравнивать ее губы с малиной, глаза с черной смородиной, а щеки с абрикосами? «Тоже мне, Хафиз нашелся!» — ругал он сам себя. «Она предала меня. Скорее всего, Люся спит со всеми этими солдатами», — заключил Агабеков.

«Товарищ Коряков, у меня важное дело», — сказал Агабеков, подсаживаясь к начальнику. Он передал разговор с Люсей, скрыв, что состоял с ней в близких отношениях. «Хорошо, напиши рапорт и заведи агентурное дело. Приготовь все к 12-ти часам, чтобы я успел доложить Хромцову». Чекист написал рапорт и подписав его, вложил в папку, на которой большими буквами вывел: «Агентурное дело, дезертиры, кличка «Синяя роза». Коряков вернулся с доклада: «Тебе придется разрабатывать это дело дальше. Пусть их соберется побольше. За это время постарайся установить с ними связь и выясни точное место их пребывания, их намерения и, главное, нет ли у них связи с контрреволюционными партиями», — приказал Коряков, возвращая дело. «Слушаю», — ответил исполнитель.

Вечером он был опять у Люси. На этот раз уже сам завел разговор о дезертирах. «Да вот двое из них скоро придут сюда. Если ты хочешь, я тебя познакомлю с ними», — предложила она. Агабеков с равнодушным видом согласился. Спустя некоторое время пришли крестьянские парни, одетые в черные деревенские полушубки и меховые шапки. Только американские ботинки да обмотки напоминали об их пребывании в армии. Все сидели за столом, Люся угощала фирменным напитком, морковным чаем без сахара. Солдаты рассказали, что живут в лесу на заброшенной лесопилке. В свои деревни показаться не смеют. Ненавидят коммунистов, которые разорили их хозяйства в деревне. Решили бороться с большевиками. «Вот только плохо с оружием», — говорит один. «У нас всего три винтовки. Добиваемся оружия. Как только пополнимся, так начнем бить большевиков. Может быть, вы поможете достать оружие?» — спрашивали Агабекова. Тот ответил, что оружие, может быть, он сумеет добыть в воинской части, где служит. Тут же условились, что в следующее воскресенье они опять придут к Люсе за продуктами и поведут Агабекова в лес показать своих ребят. Закинув мешки с сухарями за плечи, они ушли.

Уже спускались сумерки, когда в следующее воскресенье Агабеков вышел из монастыря в сопровождении старых знакомых. Выйдя за ограду, они направились к опушке леса. Долго шли вдоль опушки, пока наконец не свернули в лес и пошли по протоптанной снежной тропинке. Кругом стояли сосны. Тишина. Агабеков шел за быстро идущими спутниками. В лесу, на открытой широкой поляне, чекист различил несколько развалившихся строений. В одном их них виднелся огонь, и слышались голоса. При входе Агабекова в сарай, заполненный людьми, разговоры смолкли. Его пропустили ближе к печке. «Так вот, братишка, видишь, как живем», — обратился к нему мужчина с длинными унтерскими усами, закрученными кверху. Постепенно все разговорились. Люди жаловались и проклинали советскую власть, которая оказалась не лучше царской. После двухчасовой беседы Агабеков ушел, обещавшись помочь. До опушки леса его провожали старые друзья. Через неделю он еще раз пришел к своим «братишкам» и принес им три берданы, которые было решено на заседании Губчека передать дезертирам, чтобы укрепить их доверие к Агабекову. Однажды Коряков, вернувшись с доклада от Хромцова, сказал: «Поступил приказ сегодня ночью ликвидировать банду. Нужно также арестовать девицу, операция назначена на 12 часов ночи. Ты возьмешь двух комиссаров и покажешь им точно, где живет эта красавица, а с дезертирами мы разделаемся сами».

В 11 часов Агабеков с двумя комиссарами пошел в монастырь. Пробравшись потихоньку по двору, чекисты приблизились к флигелю. Агабеков, оставив своих спутников дежурить, вошел к Люсе. Она, ничего не подозревая, приготавливала постель. Долго сидеть у нее предатель не мог. Что-то щемило в душе. Он представлял ее лицо через час, когда придут за ней комиссары с наганами. Сдав дело напарникам, он пошел домой и лег в постель. Но не мог уснуть. Все время смотрел на часы и представлял, что делается в лесу и в монастыре.

Не выдержав бессонницы, уже под утро, Агабеков отправился в Люсин флигель. Дверь в комнату была распахнута…Он зашел в опустевшую комнату, опустился на колени перед приготовленной к ночи Люсиными руками постели. Уткнулся в подушку, она пахла Люсиными волосами. Потом встал, чтобы обыскать комнату, нужно было уничтожить все следы, которые могли бы скомпрометировать его. Агабеков искал Люсины стихи, там были пометки, сделанные Георгием. Наконец нашел, перечитал: «Если тебя преследует ярость, обида и страх в эту бессонную ночь, загляни в книгу лета. Она — ландыши на столе, в старой фарфоровой чашке. Вдохни, задержи в себе тонкий запах лета. Резные белые чашечки на длинных стеблях останутся в книге земли, когда не будет тебя, меня, и кровь не перестанет литься, а девочка искать ангела, падая от судьбы». «Ну что же», — подумал Агабеков. — «Ты, вероятно, скоро встретишь своего ангела и успокоишься»…

2

Агабеков попал на собрание артистов ленинградского драмтеатра. Чекист выступил с речью, как полагается, о необходимости чистки в искусстве. В зале воцарилась настороженность. Уже больше месяца, как «Правда» начала вести подготовительную кампанию к предстоящей проверке и чистке Всесоюзной Коммунистической Партии. Ежедневно усердные хранители чистоты партии помещали в газетах статьи с рецептами, как чистить партию, чтобы вычистить всех, кто ей не угоден. На всех собраниях и заседаниях также дискутировался вопрос о методах чистки. Почти все ГПУ было занято подбором и подготовкой материалов, компрометирующих того или иного члена партии. Сотрудники нервничали, не зная как, с какого конца начнется чистка.
 
Коллектив театра готовился к встрече. В холле были поставлены длинные столы, покрытые кумачовой скатертью. Рядом с графином, наполненным водой, красовались блюда с пирожными. После доклада чекисту представили почетного гостя, капитана ледокола «Чернигов» товарища Лебедева. Он набирал бригаду артистов, готовых отправиться на Север с концертной программой. Агабекову идея понравилась. Он подумал, что хорошо бы и ему скрыться на некоторое время. На следующий день он подал заявление с просьбой отправить его в качестве политинформатора с артистами в Арктику. «Разрешить. Полярникам не хватает впечатлений», - получил резолюцию начальства и очень порадовался за себя, товарищей артистов и за весь Северный флот. Поезд «Полярная стрела» помчал коллектив в Мурманск. В коридоре Агабеков увидел женщину, встреча с которой его очень удивила. - Люся? – он не верил своим глазам.

- Здравствуйте, товарищ Агабеков. Как видите, жива и здорова. Буду петь и танцевать, а также выступать с юморесками, - спокойно ответила блондинка, располневшая, но ставшая более привлекательной, чем несколько лет назад. - Это нужно отметить! Приглашаю в купе, - Георгий смотрел на нее пристально.
- Ну что же, если вы угощаете, - пожала плечами артистка.

Люся привела с собой подруг. Георгий достал бутылку водки, закуски. Все жадно накинулись на колбасу, икру, сыр и сардины. Дорога прошла весело: в песнях и шутках. Мурманск встретил пургой. Прохожие походили на белых медведей. Вскоре и артисты облачились в валенки и тулупы. Разместились в гостинице «Арктика». Агабекову выделили семейный номер. Посреди комнаты стояла широкая кровать, рядом комод, платяной шкаф, письменный стол, несколько кресел и даже искусственная пальма. Над кроватью висел портрет вождя, любующегося северным сиянием.

Агабеков позаботился о том, чтобы всем артистам выдали купоны на ужин. Ресторан был открыт только по вечерам, днем в номера приносили чай и бутерброды. Темным и холодным утром творческая бригада поднялась на небольшое судно. На нем было только две отдельных каюты, одну из которых занимал капитан, а вторую предложили руководителю коллектива, то есть Агабекову. Помимо артистов на борту ледокола находились оленеводы, зоотехник и метеоролог. Кормили в кают-компании, где был установлен длинный стол. Агабеков зажал нос, когда вошел: от рыбного варева шел сильный душок. Некоторые пассажиры и матросы достали из валенок ложки, вытерли их о штаны и стали есть похлебку из общего котла. Артистам пришлось ждать своей очереди, чтобы воспользоваться чужими ложками. Воздух в помещении был спертым не только от дыхания людей, но и от запахов тулупов и махорки, так как курили тут же, в каюте. На палубе было холодно, но Агабеков вышел на улицу. Он долго стоял, облокотившись о поручни, думал. Неожиданно появилась Люся. Георгий снял свою шубу и накинул на плечи женщины.

- Ну что, подташнивает? – понимающе спросил он.
- Да, ужасная качка, - ответила Люся.
- Это еще ничего. Погода хорошая, ветер не сильный.
- Я все равно не могу спать от шума льдин.
- Привыкнешь! Посмотрим, что запоешь, когда начнется снежная буря!
- Как в Екатеринбурге?
Агабеков насторожился. Он не хотел вспоминать то время.
- Люся, ты видишь ту скалу?

Георгий достал откуда-то веревку с петлей на конце и забросил за борт. Раздался свистящий звук, и вдруг тысячи белых птиц поднялись в воздух.
- Это и есть Птичьи острова? – закричала Люся.
- Конечно. Так можно сказать. Но вообще это Кольский полуостров.
Птицы стали постепенно опускаться на прежнее место. От их крика приходилось повышать голос. Люся крикнула в самое ухо Агабекову:
- А мы далеко уйдем от материка? Мы выйдем в океан?
- А ты бы хотела подальше от России? Не знаю насчет Северного Ледовитого океана, на этом суденышке вряд ли. А вот до берегов Швеции можно. Давай удерем вместе?
Люся отстранилась…