Медитация Сравнение

Медитация СРАВНЕНИЕ или Основа основ

Между деятельностью ученого-исследователя и манипуляциями фокусника существует явное сходство: подчас болтовня и одного и другого предназначена для сокрытия простоты тех принципов, на которых основаны их трюки.
Альфред Дж. Коут

Haпиcaнo: 1976.06 – 1976.09, Рига

1. Предисловие СРАВНЕНИЯ
Мое философское мировоззрение сформировалось в 1967–1970 годах в старших курсах университета, когда я по «долгу службы» обязан был изучать диалектический материализм и схожие с ним предметы, хотя интерес к философии у меня был до этого и не пропал после того. В те годы я написал страниц двести сжатых набросков, которые были еще менее систематизированы, чем настоящие. Судьба в облике людей, одетых одинаково в защитный цвет, в отдельности, может быть, и не всегда тупых, но в целом порождающих слепую силу, прервала мои занятия «любовью к мудрости». Потребовалось шесть лет для того, чтобы я смог в этих медитациях возобновить свои тогдашние занятия. За эти шесть лет я стал еще большим скептиком и пессимистом, но зато меньшим рационалистом. Теперь я стал излагать свои – в основе тогдашние – мысли в менее жесткой форме. Теперь я отдаю предпочтение доступности по сравнению с точностью. Теперь я скорее показываю, чем доказываю. Став меньшим рационалистом, я отбросил попытки полной формализации и на первое место поднял простоту изложения.
Мир прост – в этом я всегда был убежден. Туман сложных и непонятных слов всегда скрывает или ничего, или простые вещи. Большинство людей не любят философию, потому, что ничего не понимают в разглагольствованиях философов. И мне часто трудно понять. Но тогда я не отступаю со словами «Это слишком сложно для меня». Я говорю: «Ваши непонятные слова не скрывают сложных вещей, они показывают лишь неясность ваших мыслей. Мир прост, и каждый может его понять, каждый! И если вы не можете о нем как следует рассказать, то расскажу я!».
Я слишком большой пессимист, чтобы надеяться, что читатель примет мои взгляды и убеждения. Но я все-таки надеюсь, что он поймет их. В этом и есть моя цель, цель той серии размышлений (медитаций), которая сейчас лежит перед Вами, мой читатель.
Изложение моего мировоззрения можно было начать по-разному. Можно было бы, например, говорить о своих взглядах в утвердительной форме, не обращая никакого внимания на то, что по этому поводу говорят другие философские учения, например, марксизм – те философские взгляды, которые в настоящее время в Советском Союзе преподаются в учебных заведениях, излагаются в учебниках, энциклопедиях, словарях и других не полемических работах как единственно правильные и которые я поэтому не без иронии называю ортодоксальной философией.
С моей точки зрения марксизм – не более, чем одно из сотен и тысяч философских учений, и не стоило бы уделять ему в моих рассуждениях больше внимания, чем, скажем, философии Спинозы, если бы не два обстоятельства:
1) выросший в стране, где марксизм является ортодоксальной идеологией государства, и с детства подвергнутый воспитанию единственно в духе марксизма, я был марксистом до того, как набрался достаточно сил, чтобы стать на собственные ноги;
2) первыми, а может и единственными моими читателями, видимо, будут люди, также воспитанные в условиях абсолютного господства ортодоксальной философии, многие из которых продолжают оставаться марксистами по сей день или хотя бы испытывают сильнейшее его воздействие.
Поэтому я решил начать изложение своих взглядов со сравнения основ моего мировоззрения с основами ортодоксальной философии.
Цель этой медитации:
– принять методологию сравнения теорий;
– на основе этой методологии провести собственно сравнение обеих философских систем;
– указать главные причины возникновения разногласий.
Эта медитация, как и все остальные, рассчитана на читателя, имеющего высшее образование по любой специальности, предполагает только наличие у него определенного кругозора, но не каких бы то ни было специальных знаний.

2. Как нужно спорить
Поскольку нам предстоит принять участие в споре между моими взглядами и ортодоксальной философией, то я предлагаю сначала договориться о том, как нужно спорить.
Любая теория, что-то доказывающая путем логических заключений, в конце концов опускается до положений, которые в рамках данной теории невозможно доказать. На таких положениях основывается вся теория, все остальное доказывается из этих недоказанных положений. Для этих основных положений я предпочитаю слово «постулат» слову «аксиома», так как «постулат» менее претенциозен и на мой взгляд более точно выражает положение вещей (постулат – предположение, требующееся для правильности теории; аксиома – истина, не требующая доказательств).
На свои постулаты опирается любая теория, в том числе и та, которая не дает свои постулаты в явном виде или вообще не отдает себе отчета о своих постулатах. Отметим мимоходом, что из двух теорий, описывающих одно явление и одинаково не противоречащих фактам, лучшей обычно считают ту, которая вводит меньше постулатов и постулаты которой проще.
Если идет спор между двумя теориями, то единственный на мой взгляд путь, как прийти если не к согласию, то к правильному пониманию друг друга, это, во-первых, сравнение и постоянное уточнение определений понятий и, во-вторых, опускаться все ниже по цепи доказательств к тем постулатам, на которые обе спорные теории основываются, и сравнение этих постулатов. Если не считать простые логические ошибки в заключениях, то эти две вещи составляют все основное различие между спорными теориями. Первое из них – различное определение понятий – свидетельствует о том, что спорящие всего лишь разными словами говорят об одном и том же. Конечно, система определений имеет большое значение, но она не может быть правильной или неправильной, она может быть только удобной или неудобной. В этом плане спорящие после выявления различий в своих системах определений могут остаться каждый при своем мнении, поскольку тут во многом дело вкуса – один считает, что в его системе определений легче описать явление, другой – что в его системе.
Более существенны различия в исходных постулатах. В этом случае спорящие приходят к выводам, различным не только по форме, но и по содержанию. Здесь тем более спорящие могут остаться при своих мнениях, так как постулаты не доказываются. Они принимаются или отвергаются только вместе со всей теорией исходя из того, насколько удачно или неудачно теория описывает явление.
Если не идти по этому пути выявления различий между системами определений и между постулатами, то спор превращается в пустую болтовню. На практике по этому пути идут далеко не всегда даже в письменных спорах между учеными мужами и почти никогда не идут в спорах между обычными людьми, или же, в лучшем случае, идут стихийно и неосознанно. Часто идут вперед по цепи доказательств и почему-то нападают на следствия теории противника (напомню, что речь, как уже было сказано выше, здесь идет о теориях, следствия которых одинаково не противоречат фактам).
Если мой читатель не согласен с этими принципами того, как нужно спорить, то в дальнейшем нам будет почти невозможно найти общий язык. Но я надеюсь, что эти принципы ведения спора будут приняты читателем хотя бы потому, что они содержатся уже в учебнике, по которому раньше учили логику в школах.
Попытаемся их еще раз четко сформулировать, следуя убеждению, что четкость изложения – свидетельство ясности ума в прошлом и залог ясной мысли в будущем.
Методологические принципы спора, анализа и сравнения теорий:
1) две теории без внутренних нелогичностей и не имеющие следствий, противоречащих имеющимся фактам, могут отличаться:
– системой определений,
– исходными постулатами;
2) любая система определений правильна, но в одной системе определений может быть более просто, удобно и точно описать рассматриваемое явление, нежели в другой системе определений;
3) постулаты недоказуемы и поэтому равносильны в обеих теориях;
4) лучше та теория, система определений которой позволяет более просто, удобно и точно описать явление и в которой постулатов меньше и они очевидней;
5) при оценке теорий следует сравнивать их системы определений с точки зрения удобства и точности описания явления и их постулаты с точки зрения их численности и очевидности.
В соответствии с этим все различия между теориями я подразделяю на:
– принципиальные различия, вызванные расхождениями в постулатах и приводящие к разным следствиям, допускающим проверку;
– непринципиальные различия, вызванные расхождениями в системах определений; в этом случае нет способа, как отличить следствия обеих теорий.
Само собой разумеется, что, как только в теории обнаружены логические противоречия или найдены факты, ей противоречащие, теория должна быть отвергнута, несмотря ни на какие ее удобства и прелести. Шутка «если факты противоречат теории, то тем хуже для фактов» остается только шуткой.
Без согласия по методологии спора спорить так же бессмысленно, как без (обычно молчаливого) согласия о том, что правильна та логика, которую называют аристотелевской в противоположность знаменитой «женской логике».
С теми, кто не согласен с этими методологическими принципами, я могу спорить только о самих методологических принципах, не вступая ни в какие споры о теориях.

3. Постулат существования
Все мое мировоззрение покоится на двух основных постулатах, на которые я постоянно буду ссылаться, поэтому я предпочитаю с них и начать.
Постулат существования: существует только материя и не существует ничего, что не было бы материей, ее отношениями или движением – изменением этих отношений.
Этот постулат требует, чтобы были определены понятия материи и ее отношений. Определять эти понятия у себя в голове – это одно, выразить в определении на словах или на бумаге – совсем другое (детально рассматривая этот вопрос о различии этих двух видов определения я забежал бы далеко вперед и нарушил бы последовательность изложения). Определить их на бумаге по законам формальной логики я сейчас и не буду пытаться (о трудности этого говорили многие). Сейчас важно, чтобы и я, и Вы, читатель, определили их себе в голове, причем по возможности одинаково. Совершенно одинаково понять материю и ее отношения нам сейчас, конечно, не удастся, но мы постоянно будем уточнять и сближать свое понимание.
Современный уровень развития науки позволяет нам представлять материю как совокупность каких-то субэлементарных частиц (ну, хотя бы тех же кварков), которые, различным образом комбинируясь, строят «элементарные» частицы (электроны, протоны, мезоны, фотоны и т.д.) подобно тому, как потом элементарные частицы комбинируясь строят атомы, атомы комбинируясь строят молекулы, а те комбинируясь – предметы. Между этими субэлементарными частицами материи существуют какие-то взаимные отношения, подобно тому, как между элементарными частицами существуют пространственные, электрические, гравитационные и другие отношения, и эти отношения между ними могут изменяться так же, как меняются отношения между элементарными частицами, например, когда электрон, испуская квант света, перескакивает с одного энергетического уровня на другой.
Когда в камине сгорают дрова, они превращаются в кучку пепла и струю раскаленных газов. Но мы все знаем, что атомы, до сгорания образовывавшие поленья, никуда не исчезли. Часть их соединилась с кислородом воздуха и в виде газов ушла в атмосферу, часть образовала пепел. Зная это, мы смотрим на превращение дров в пепел и газ как на переорганизацию атомов. До сгорания они находились в одних отношениях между собой и с атомами внешнего мира, после сгорания – в других отношениях. В ядерной реакции четыре атома водорода превращаются в атом гелия. И опять мы смотрим на это превращение как на реорганизацию отношений между протонами, нейтронами, электронами. До превращения они находились в одних отношениях и образовывали атомы водорода, после превращения находятся в других отношениях и образовывают атом гелия. И, подобно этому, любой процесс в мире я рассматриваю как реорганизацию отношений между чем-то, что не исчезает и не появляется. Это что-то и есть материя. Все, что в мире происходит, это то или иное изменение отношений между частицами материи – движение.
Конечно, с точки зрения формальной логики это никакое не определение; понятие материи и ее отношений после этого иллюстративного рассказа весьма туманно (правда, в ортодоксальной философии оно ничуть не яснее), но я надеюсь, что главное достигнуто: читатель уже достаточно отчетливо понял, в каком направлении я ищу материю, и что под это понятие не попадает ни бог, ни человеческая мысль.
В поисках материи я сделал один шаг за тот предел, который достигла сейчас физика элементарных частиц. Если физики когда-нибудь докажут, что мир состоит из действительно неделимых и неизменных объектов и опишут отношения между ними, то это и будет искомая материя и ее отношения. Если такие действительно элементарные объекты не будут найдены, то мы всегда будем делать один шаг за достигнутый предел, причем, наше представление о характере материи и ее отношений, возможно, несколько изменится.
Итак, первый постулат говорит о том, что эти субэлементарные частицы материи и есть все, что существует, и любая другая вещь в этом мире есть совокупность этих частиц материи, находящихся в определенных отношениях, и изменение этих отношений есть изменение вещи.
Разумеется, в ортодоксальной философии тоже есть нечто, соответствующее этому постулату существования. Правда, они не выражают это явно, и мне пришлось вместо них выразить это в форме, сопоставимой и сравнимой с формой моего постулата. В ортодоксальной философии постулирование существующего звучало бы примерно так:
1) существует материя, ее отношения и движение;
2) существует идеальное (мысли, чувства и т.д.);
3) материя первична, идеальное вторично.
Из этих трех постулатов только третий выражен явно и называется решением основного вопроса философии.
Первый постулат соответствует моему (с тем лишь исключением, что в моем содержится слово «только»). Мое понимание материи по существу не отличается от ортодоксального (разница лишь в том, в какой форме это понятие объясняется – ортодоксальная школа обычно акцентирует противопоставление материи идеальному). Понятия отношений, как мы увидим позже, имеют отличия, но сейчас ими можно пренебречь. Итак, эти два постулата сопоставимы.
Но после постулирования существования материи ортодоксальная философия постулирует существование идеального – чего-то такого, что не может быть полностью сведено к материальному, и тут же у нее появляется необходимость выяснить отношения между материальным и идеальным – необходимость в третьем постулате.
Итак, три постулата там, где у меня один. Может быть я выдумал этот второй постулат о существовании идеального, чтобы склонить чашу весов в свою сторону? Может быть понятие идеального так акцентируется в ортодоксальной философии только из-за гносеологической формы изложения, то есть потому, что учение о существующем излагается в такой последовательности, в какой это видит субъект, познающий мир: сначала он видит, что есть он сам и его мысли, то есть идеальное, потом видит, что есть окружающий материальный мир. Но если понятие идеального было бы обусловлено только формой изложения, то ортодоксальная философия рано или поздно должна была бы заявить – идеальное есть только отношение или движение материи. Такого заявления в ортодоксальной философии нет. Наоборот, такие взгляды считаются одной из самых страшных ересей. Вместо этого она говорит: идеальное ПОЯВЛЯЕТСЯ на определенной стадии развития при определенных процессах мозга... и т.д. Идеальное не есть сами эти процессы мозга, а появляется НАД этими процессами. Такова точка зрения ортодоксальной философии, и на постулат существования идеального она все-таки молча опирается.
Кстати, может быть я совершенно зря пытаюсь доказать, что постулат идеального в ортодоксальной философии есть? Может быть читатель уже обнажил шпагу и готов вступить со мной в борьбу против того, ЧТО я заявляю в своем постулате: никакого идеального реально нет, человеческая мысль, его чувства есть не что иное, как процесс в мозге, между прочим, очень похожий на те процессы, которые происходят в электронной вычислительной машине, когда думает она.
В науке давно принято: если все можно объяснить без какого-нибудь постулата, то этот постулат лишний, и его следует отбросить. Так поступил и я. Все можно объяснить и без постулата идеального, и я его отбросил. Автоматически отпадает и третий постулат ортодоксальной философии, который она возвела в ранг «основного вопроса философии». Об этом основном вопросе мы можем вспоминать лишь тогда, когда беседуем с идеалистами или изучаем историю философии.
Кем же меня после этого объявит ортодоксальная школа? Вряд ли они меня обвинят в идеализме. Очевидно я попаду в класс вульгарных материалистов, хотя мысль у меня не сама материя, а движение материи.

4. Постулат причинности
Постулат причинности: все в мире имеет причину, любое движение однозначно определено предыдущими движениями.
Здесь мне опять пришлось обнажить ортодоксальные постулаты, так как сами представители ортодоксальной школы этого в явном виде нигде не делают. Аналогичные постулаты в ортодоксальной философии звучали бы так:
1) существуют вещи (явления), которые имеют причину;
2) в то же время существует ряд вещей (явлений), которые прямой материальной причины не имеют.
Неискушенному в философии читателю наверное сначала покажется невероятным, чтобы официальная марксистская философия заявляла о существовании явлений без причины. Но опытный представитель ортодоксальной школы в строчках моего постулата причинности сразу узнал механистический детерминизм Лапласа и лишь удивится тому, в сколь необычной форме я выразил взгляды, противопоставляемые ему.
Отсутствие причинности ортодоксальная философия находит в двух местах:
1) свобода воли, то есть может быть такое наше решение или выбор, который не обусловлен никакими материальными причинами, которое не может быть предсказано, даже если знать состояние и движение всех атомов мира, всех частиц материи;
2) принцип Гейзенберга, то есть невозможно предсказать движение элементарной частицы точнее, чем с определенной вероятностью. Существует некоторый набор допустимых для элементарной частицы в данных условиях движений, описываемый волновой функцией, и вероятность для каждого движения из этого набора, что частица предпримет именно это движение и будет обнаружена экспериментом именно здесь. При проведении серии абсолютно одинаковых опытов над абсолютно одинаковыми системами получаются каждый раз другие результаты, и само явление того, что сегодня частица предприняла одно движение, а завтра другое в тех же условиях, остается без причины.
Таковы две вещи, которые по мнению ортодоксальной философии не имеют причины. Отрицание ортодоксальной школой стопроцентной причинности по-моему очевидно из одного того, что она отрицает детерминизм Лапласа. Или по сегодняшнему состоянию Вселенной в принципе можно предсказать все будущее Вселенной бесконечно далеко вперед, или же что-то в мире не имеет причины и поэтому не предсказуемо.
Ортодоксальная философия считает, что Лаплас неправ, сегодняшняя Вселенная не определяет однозначно будущую Вселенную и, значит, что-то в мире не имеет причины. Я считаю, что сегодняшняя Вселенная однозначно определяет все будущие состояния Вселенной, потому, что все в мире имеет причину.
Тех, кто озабочен угрозой предсказания будущего, я успокою некоторыми доводами из области кибернетики. Есть в кибернетике такой закон, называемый законом Эшби: отображающая система должна иметь разнообразие не меньше разнообразия отображаемой системы. Чтобы отобразить сегодняшнее состояние Вселенной, отображающая система должна быть не меньше самой Вселенной, а чтобы отобразить будущие состояния – еще во много раз больше. Попросту говоря, тот, кто возьмется по сегодняшнему состоянию Вселенной предсказывать завтра Вселенной, должен иметь мозг, намного больше нашей Вселенной. Так что будьте спокойны: хотя будущее в принципе можно предсказать, но Вы этого будущего никогда не узнаете.
Но вернемся к причинности. С первым явлением, где ортодоксальная школа отрицает причинность, легко справиться тому, кто уже отказался от постулата существования идеального. Если наши мысли и наши решения есть только материальные процессы мозга, то они столь же детерминированы, как и все другие материальные процессы.
Труднее с принципом Гейзенберга, но тем не менее я его отрицаю по следующим соображениям: вероятность в макромире сама по себе никогда не является причиной явления, а лишь характеризует суммарное действие обычно неизвестных нам причин (об этом я надеюсь поговорить еще поподробней, сейчас скажу только саму сущность). Каждый из нас имеет какую-то вероятность завтра умереть. Но если я и умру завтра, то не потому, что имею эту вероятность, а потому, что попаду под машину, заплыву слишком далеко в море и утону, подхвачу какой-нибудь микроб или потому, что сердце барахлит. За вероятностью лишь скрываются эти действительные причины, которых я не знаю. И так везде – за вероятностью всегда скрываются неизвестные нам действительные причины. И не верится мне, чтобы за вероятностями Гейзенберга не стояло никаких причин. Не настораживает ли Вас, читатель, то, что неопределенность Гейзенберга появляется как раз на самом самом краю знаний человечества, не где-то в центре, где все кругом известно, а как раз у того самого предела, за которым ничего не известно, значит и причины не могут быть известны? Меня это очень настораживает. В заключении еще напомню, что тот человек, которого принято считать самым великим физиком ХХ века – Альберт Эйнштейн – до конца своих дней остался яростным противником принципа неопределенности. Как видите, у меня есть и могучие союзники.

5. Система понятий
То было о различиях в постулатах, то есть о тех различиях, которые порождают различные выводы. Но, согласно принятой нами методологии, есть еще и другая группа различий – различия в системе определений, в форме описания явлений, в системе тех понятий и категорий, которыми оперирует теория. Они не порождают различий в выводах, но могут различаться удобством.
На мой взгляд система определений (понятий, категорий, законов), которыми пользуется ортодоксальная философия, безнадежно устарела. Сколь туманны получаются их рассуждения, сколь непонятны человеку нашего века! (Именно этим я объясняю непопулярность философии среди студентов и молодых – а, возможно, и пожилых ученых). Сколь далеки понятия ортодоксальной философии от тех понятий, которыми мыслят люди, расширяющие наш кругозор – современные ученые! Зачем и кому нужен этот закон борьбы «живых» (в отличие от «неживых» логических) противоречий, по которому якобы происходит развитие, когда есть великолепный, по своей логической стройности просто изящный, закон естественного отбора Дарвина, показывающий рычаг развития? Эта борьба тезиса и антитезиса, этот закон отрицания отрицания, это развитие по спирали... Сколь чуждо все это образу мышления современного ученого! Как будто толкуя Авесту или Талмуд ортодоксальные философы втискивают факты науки в рамки своих представлений и понятий. Попробуйте, мой читатель, взять тот материал фактов, который предоставляет нам современная наука, освободиться от влияния лекций по философии в университете и вывести самому общие законы бытия и развития. Вы никогда не получите тех законов и понятий, о которых говорит ортодоксальная философия. Это невозможно, Ваши законы развития будут иметь совершенно другую форму.
Так откуда же взялась эта странная форма законов ортодоксальной диалектики? Действительно, правильно ее оценить можно, только зная откуда она взялась.
Читатель, наверное, еще с университетской скамьи помнит, как Маркс перевернул и поставил на ноги Гегеля, который до этого стоял на голове. Автор диалектики и тем самым ее ортодоксальной формы – Гегель. Но Гегель был идеалистом. У него все развитие – это развитие абсолютной идеи, а развитие материального мира лишь, так сказать, тень, подражание этого развития идеи. Но как развивается идея? И вот тут-то мы и начинаем понимать, откуда взялись эти тезисы и антитезисы, борьба противоречий, отрицание отрицания и даже само слово «диалектика», которое раньше означало – «искусство спорить». Здесь они действительно уместны! Стоит лишь представить, как в споре развивается идея: как один выдвигает тезис, другой выдвигает антитезис, как один отрицает тезис, другой отрицает это отрицание и находит новые подтверждения своему тезису, как выявляются и устраняются противоречия – и все становится на свои места.
Маркс «перевернул» Гегеля, то есть объявил, что не развитие материального мира есть подражание развитию идеи, а развитие идеи есть подражание развитию материального мира. Но он сохранил гегелевскую форму диалектики, и эта форма для современного диалектического материализма явно костюм с чужого плеча и выглядит он в ней как чучело в огороде. Маркс был и всегда останется одним из самых выдающихся философов в истории человечества. Но почитайте его труды! У него была склонность к туманной форме изложения (если хотите, можете говорить: «образной форме»). Как трудно его читать даже по сравнению с Энгельсом! Как сложно он ухищряется высказать даже самые простые мысли! Видимо в силу этой склонности к образно-туманной форме, его ничуть не побеспокоило несоответствие между материалистическим содержанием и идеалистической гегелевской формой его философии. А потом, как это у нас принято, никто уже не осмеливался ничего менять в учении Учителя.
.85. Я считаю, что современный материализм должен отказаться от устаревшей, неудобной формы понятий и законов, разработанной почти двести лет тому назад идеалистом Гегелем для описания развития его «абсолютной идеи». Необходимо принять новую форму понятий и законов, более совместимую с образом мышления современных ученых и всех образованных людей, описывающих развитие материального мира. Система понятий не может быть неправильной, она может быть только неудобной, и ортодоксальная система понятий неудобна.

6. Почему я не марксист
На предыдущих страницах в этом кратком описании вы уже увидели все самые фундаментальные различия между моими взглядами и ортодоксальной философией диалектического материализма. Это:
1) отрицание реального существования идеального;
2) признание абсолютной причинности в мире;
3) отказ от гегелевской системы определений понятий.
Что касается последнего – гегелевской формы, то я, как вы уже заметили, не предложил ничего конкретного взамен ей. Об этой заменяющей форме вы сможете судить непосредственно по моим медитациям. С одной деталью вы уже встретились – с четко выделенными постулатами. Больше четкости, больше ясности, больше недвусмысленности. Для философии – те же понятия, что и для науки. Четко разграничить, что же существует в реальном, материальном мире и что в голове человека. Хотя ортодоксальная философия много говорит об отражении материального мира в сознании человека, достаточно жесткого разграничения нет.
.91. С точки зрения ортодоксальной философии я – представитель механистического и вульгарного материализма. Уже при беглом рассмотрении двух самых основных постулатов моего мировоззрения видны все самые фундаментальные различия и разногласия с ортодоксальной философией. Вы можете считать мои постулаты и вместе с ними всю философскую систему неверной, но Вы, пожалуй, не сможете отрицать, что мои постулаты более просты по сравнению с постулатами ортодоксальной философии.
Вы скажете, что манипулировать постулатами я начал для того, чтобы оправдать свою философию? Нет, на самом деле все было как раз наоборот. Я ушел с позиций ортодоксальной философии именно потому, что, пусть сначала еще неосознанно, чувствовал, что она не соблюдает обычного принципа – если все можно объяснить без постулата, то и нечего его вводить. В последующих медитациях я стараюсь показать, что, опираясь на эти два открыто объявленные мною постулата, можно получить стройную и непротиворечивую систему философских взглядов, значит остальные постулаты, вводимые ортодоксальной философией – лишние. Если мне это удастся в моих медитациях, то я буду считать свою цель достигнутой. Вам же остается свобода принять или отвергнуть эту систему вместе с ее постулатами.

7. Почему я не гений
Когда я порвал со взглядами официальной философии, у меня, естественно, возник вопрос: как может быть, что Маркс и Энгельс и сотни профессоров и академиков, пишущие статьи в философских журналах и книги, не правы, а прав я, дилетант, посторонний в философии, непрофессионал-любитель? С одной стороны я вижу, что мои взгляды правильные (иначе быть не может – если бы я их не считал правильными, я бы их не придерживался), но, с другой стороны – классики, профессора и академики... Неужели я – самородок-гений, возвышающийся над толпой посредственностей? Значит для правильности моей философии требуется постулат «я гений», который, согласитесь, далеко не очевидный? Но я не долго бился над этой проблемой. Все знания о том, как в мире появляются новые идеи, подсказали мне ответ.
14 февраля 1876 года 29-летний преподаватель Бостонской школы глухонемых, канадец, уроженец Шотландии, Александер Грейам Белл (Bell 1847–1922) подал в бюро патентов США заявку на изобретение телефона. Спустя два часа такую же заявку подал Элиши Грей. За несколько следующих дней было подано еще с десяток заявок на это же изобретение. Конечно, такая невероятная одновременность изобретения телефона многими людьми в большой степени – совпадение, но она в гипертрофированном виде показывает нам закон: если идея назрела, то есть, если человечество накопило достаточно знаний, то идея обязательно появится – не у одного, так у другого, кто думает над этим.
Специальные исследования показывают – подавляющее большинство оригинальных, коренным образом меняющих представление, смелых идей появлялось у ученых и изобретателей в возрасте до тридцати лет. Это далеко не случайно и совсем не удивительно: молодые создавали свои оригинальные идеи на голом месте, в то время, как старикам пришлось бы ломать устоявшиеся, крепко сидящие не столько в сознании, сколько в подсознании представления и схемы, не говоря уже о том, что молодые вообще подвижнее и решительнее насчет отступления от старых канонов.
Социологи поставили эксперименты: разработка аппаратуры поручалась двум группам – первая состояла из специалистов по аппаратуре такого рода, вторая из людей, хотя и компетентных в технике, но не специалистов в этой области. Не будем говорить о времени, которое потратили обе группы, но 70% оригинальных идей дали дилетанты и лишь 30% – специалисты. Когда же их поменяли местами, то есть аппаратура уже относилась к специальности второй группы, первая группа дала больше свежих идей. И опять все дело в привычных схемах, крепко сидящих в головах специалистов. Говоря словами Эйнштейна: «Все знают, что это невозможно, но вот приходит невежда, которому это неизвестно; он-то и делает открытие...».
Если читатель следил за литературой такого рода, то все сказанное ему уже давно известно.
Когда росли нынешние академики, когда они формировали свое мировоззрение, не было еще кибернетики и ЭВМ, Олдз еще не сделал свои опыты с крысами, еще не была расшифрована структура ДНК, и не было известно о роли РНК в человеческой памяти. Очень многое еще не было известно науке и не было учтено в мировоззрении философов старого поколения. И когда эти открытия появились, они были восприняты и оценены через призму старых представлений. Опять эти устоявшиеся представления и схемы, которые так трудно сломать! И если кто-нибудь из старого поколения и проявил достаточно гибкости, то его голос утонул в хоре оппонентов.
Тем более когда росли Маркс и Энгельс, когда в тридцатых и сороковых годах прошлого века они формировали свое мировоззрение, молодой Дарвин еще только помышлял начинать заниматься теорией эволюции, Мендель еще не начал выращивать горох, Больцман еще лежал в пеленках, а тепло объясняли теплородом, Фарадей еще только строил первые электрические машины. Каким бы гениальным ни был человек, ну как он мог бы в то время догадаться объяснить мышление человека химическими и электрическими процессами мозга?
Когда рос я, когда я открывал свои первые журналы и книги и подставлял свой еще не тронутый мозг для создания представления о мире, я читал: врожденные свойства человека закодированы в структурах дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК), его знания закодированы в РНК и нейронных цепях, Олдз установил, что боль и неприятное есть раздражение электрическими сигналами одного центра мозга, а наслаждение – раздражение другого центра, ЭВМ играет в шахматы и сочиняет стихи. Что удивительного в том, что мое представление о мире получилось другим, чем у старшего поколения? Что удивительного в том, что я уже знал, как материалистически объяснить то, что не могло объяснить еще предыдущее поколение и, само того не ведая и отрицая, объясняло идеалистически, в свете старых понятий и представлений?
Нет, я не гений, возвышающийся над толпой, я продукт уровня развития науки своего времени, я представитель своего поколения мыслителей. Не я, так другой из моего поколения, из тех, кто формировал свои взгляды в таких же условиях как и я, и задумывался над проблемами бытия. Когда старшее поколение философов, ныне занимающих ключевые позиции, уйдет на пенсию и их место займет наше поколение, взгляды, которых я придерживаюсь, станут доминирующими. За моими взглядами будущее, потому, что они принадлежат не мне, а моему поколению.

*** Конец фрагмента, полная книга в
http://vekordija.narod.ru/R-VIEWS.PDF или в http://vekordija.blogspot.com/2008/07/i.html