ГРЕХ

               
               
                рассказ

Не в сказочном царстве, а в нашем государстве жили-были муж и жена Кузнецовы, Ольга да Кирилл. И было у них три сына, погодки, красавцы- крепыши, разумные, башковитые, душой и сердцем осветлённые. Старшего звали Иваном, среднего Сергеем, а последыша Владимиром, или по-домашнему Володенька. Жили Кузнецовы и не тужили, ибо любовь и согласие царили в доме, достаток множили. За что бы не взялись, всё у них складно да ладно получалось: и скот-птица плодились, не ведая хвороб и мора, и в саду-огороде урожаи обильные. Соседей зависть чёрная гложет, мысли нехорошие навевает: мол, продались нечистой силе, она и способствует. Невдомёк завистникам, что всему повинен Лад в семье, да поклоненье богу единому, коего имя Совесть.

Видно не только на земле завистники терзались, но и там, наверху, вершители судеб людских не могли спокойно смотреть на благополучие Кузнецовых.

В одночасье слегла Олюшка, занедужила. Повёз Кирилл жёнушку в город, лучшим врачам показать. Вернулся мрачнее мрачного: врачи как обухом огрели страшным диагнозом. У Олюшки рак…Левой груди, той, на которой родинка дивная, которую так любил целовать-ласкать Кирилл. И ещё сказали врачи: дабы спасти весь организм от недуга, грудь нужно ампутировать. Тоесть попросту отрезать.

Отрезали. Однако рак проклятущий перекинулся на вторую грудь. И её пришлось отрезать. А потом были долгие-долгие месяцы лечения-реабилитации, именуемые химиотерапией. Видно шибко невзлюбили вершители судеб несчастную: не желал рак отступать, пораскинул клешни ядовитые и кромсал нутро бедной Олюшки. Исхудала болезная так, что глядеть страшно - от былой красоты ничегошеньки не осталось, даже волосы повыпадали начисто.

Когда первый снежок оповестил о приходе зимы, Олюшка ушла в мир иной. Почернел с горя Кирилл, а роскошные кудри цвета вороньего крыла ровно мукой присыпало. Кабы не дети малые, - старшому только-только десятый годок исполнился,- сотворил бы Кирилл противное: думка скорая была оборвать жизнь здешнюю, да последовать за любезной Олюшкой. Стиснул зубы, загнал слёзы горючие на околицу души, а думку скорую поганую взашей. И стал жить, через не могу, деток растить, на ноги ставить.

Не раз подступали бабы безмужние, жалели Кирилла, внушали мысль житейскую:
- Тяжело мужику без бабы деток растить, на ноги ставить. Давай вместе, бок о бок, лямку тяжкую тянуть.
На что Кирилл, с присущей мягкостью, дабы не обидеть, говорил:
- Не чую тяготы. Я не разведённый, а вдовый, не мыслю подле себя иной жены, кроме Олюшки. Она и оттуда помогает мне.

Со временем боль утраты истончилась и исчезла, осталась лишь память светлая. Но и тогда Кирилл отверг все предложения о новой женитьбе:
-В сердце Олюшка, там нет места другой. Да и не желаю, чтоб дети мои иную мамой называли.

Шли годы. Росли сыновья, мужали. И как прежде, с Олюшкой, всё у Кузнецовых ладилось-спорилось на загляденье и на зависть тёмнодушных соседей. Лишь одного боялся отец. К тому времени большая, и сильная страна была разрушена глупыми правителями, поделена точно каравай на ломти. И пропали спокойствие и уверенность в завтрашнем дне: бандиты правили бал, разворовывали богатства страны, а простой народ трудягу толкнули к смертному краю. И повсюду запылали кровавые драчки, цинично названные «горячими точками». Без стыда и совести правители бросали в эти точки солдатиков, в сущности, ещё детей. И гибли сотни и сотни, а более того возвращались домой калеками, либо физическими, либо душевными. Вот и боялся отец, что сынки его пойдут в армию, и пошлют их гасить те горячие точки…

Так оно и случилось. То ли везенье тому причина, то ли Олюшку там, наверху, определили ангелом-хранителем, только вернулись дети с войны чеченской живы-здоровы, без единой царапинки. Разве что до времени поседели, да говорливость поубавилась: всё больше молчали, а в глазах, будто бельё на ветру, трепыхалась душевная боль по погибшим друзьям-товарищам…

Обосновались братья в Городе. Устроились на хорошую денежную работу, обзавелись семьями. К бате каждые выходные наезжали с подарками и негаснущей сыновней любовью.  Любили безмерно отца, гордились, помнили маму как живую, благодарили отца, что не привёл другую, которая бы заслонила светлый облик мамы, потеснила память о ней на задворки.
Всё было хорошо и славно и казалось, что так будет ещё долго и долго.

Но однажды в середине недели по телефону отец призвал сыновей к себе. И сказал:
- Сынки мои дорогие чую, пришёл и мой час собираться в дальнюю дорогу. Хворь напала, жрёт нутро, последние часы отмеряет.
- Батя!- вскричали в един голос Иван и Сергей.- Мы привезём из города лучших докторов. Никаких денег не пожалеем…
- Я отдам любой орган для пересадки, - вторил Володечка.- А коль кровь нужна, так хоть всю пусть выкачивают. Только живи, батя!
- Спасибо сынки,- прослезился отец.- Зазря деньги потратите. Хворь знакомая, та, что Олюшку спалила. Не желаю пройти по тем же мукам и помереть лысым и страшным….И не утруждайтесь уговорами: я всё уже решил, и менять решения не стану. Вот только просьба есть одна…
- Говори, батя, исполним.
- Просьба странная и…постыдная. Можете отказать, коль душа будет противиться. Не обижусь, пойму…
- Говори, батя, не томи.
- Прожил я без малого шесть десятков лет, и были у меня, как у каждого мужчины, любимые женщины, покуда не остановился на вашей маме Олюшке. Вы знаете: после её ухода не прикасался я к другой не только руками, но и мыслями. И вот на исходе моих смертных часов, вдруг так мне стало горько и обидно, что за всю жизнь так и не попробовал девственницу. Мочи нет, так хочется, пусть на последнем дыхании, но познать… Не осуждайте меня сынки за прихоть умирающего…Я уж по всякому уламывал себя, ан нет: хочется и всё тут…
-Сделаем, батя, жди.

Сели братья в машину и поехали к трассе, где вдоль неё фланировали девицы, торгующие своим телом. Однако, средь них девственница была таким же дефицитом, как во времена молодости бати хорошая еда и модная одежда. И всё же им повезло: одна из жриц любви посоветовала проехать пяток кэмэ вниз по трассе - там вчера объявилась новенькая, по-всему ещё «целочка».

В силу своего воспитания и природной брезгливости братья презирали проституток, наравне с бомжами не считали их за людей. Разговоры о том, что нужда толкает девиц и женщин на панель, считали простыми отговорками. Нормальные девушки и женщины, даже при крайней нужде, не опустятся до такой мерзости, как отдаваться за деньги неведомо кому. Будут жить  впроголодь, ходить в лохмотьях, мыть туалеты, мести улицы, но останутся чисты. Лишь одна работающая извилина в башке да ****ская натура толкают на панель. Так думали братья, и переубедить их было невозможно.
 Души их яростно протестовали против просьбы отца, но…не тот случай, когда следует козырять принципами. Бывают ситуации, когда можно и поступиться, слегка замараться. Сейчас был такой случай.

Девица была слишком юна. Невысокая, несмотря на худобу ладненькая, ещё свежа и приятна той необъяснимой прелестью, когда девочка-подросток переходит в ранг девушки. Сразу бросалось в глаза, что девица впервые ступила на эту грязную дорожку, что в ней ещё сопротивляется чистота, и, может быть, в последний момент она одержит верх. Ни одна из проезжающих автомашин не остановилась рядом с девицей. Её соседок расхватали, а эта бедняга маячила как волосинка на лысине. Она не была хуже других, всё как у всех: макияж, коротюсенькая юбочка, чулки в сеточку, туфельки на каблучках. Водилы за версту видели, что девица впервые вышла, стало быть, неумеха, да ещё робеет. От такой не получишь того удовольствия, что доставит опытная «заплечница». А с этой одно разочарование получишь…

Братья остановили машину, и некоторое время наблюдали за девицей. И каждому подумалось: в другой ситуации, проезжая мимо, они непременно бы остановились, и приложили бы массу усилий, чтобы помочь этой девчонке не переступить грань. Но сейчас другая ситуация.
Договариваться отправили Володеньку.

Девица заметно напряглась, изобразила неуклюжую, надо думать, приветную и зазывную улыбку.
- Здравствуйте. Желаете развлечься? Я могу…
-Погодь, не чести, - грубовато оборвал Володенька. - Здесь другой расклад…
И он выложил всё как есть, начистоту. Девица на короткое время трогательно растерялась, с опаской покосилась на машину.
- Не бойся. Ничего дурного не сделаем. И заплатим вдвойне, и назад привезём. Согласна?
Девица по-детски протяжно вздохнула:
-Что ж…Согласна.

Когда шли к машине, Володенька обратил внимание, что девица буквально вся дрожит. Возможно, от напряжения, но, скорее всего ей просто холодно в этой «спецодежде». Сколько она здесь на ветру простояла? В сердце Володеньки проклюнулась жалость, и он уже готов был скинуть пиджак, набросить на худенькие плечи девицы, но… В другой ситуации он так бы и сделал, не раздумывая, а сейчас заколебался. Это не просто девушка- это проститутка, а проституток Володенька на дух не переносил.
«Эх, кулёма, ты кулёма. Сама захотела такой жизни, вот и мёрзни…дурёха».

Через час с небольшим, Катя, - так девица себя назвала,- вышла из спальни отца.
Братья сидели в гостиной на диване перед включённым телевизором, но никто из них не смотрел на экран. Глубоко задумавшись, они машинально цедили пиво из фирменных пивных кружек. На столе была стопка пакетиков с сушеной рыбой, но никто так и не прикоснулся к ним. В центре стола лежала пачка долларов перетянутых резинкой.

Катя переступила порог и замерла в ожидании. Братья поставили кружки на стол, обратили взор на девицу. Катя не поднимала головы, пальцы опущенных вдоль тела рук нервно теребили окончание юбочки, лицо пунцово пылало.
- Ну?- наконец нарушил тягостную паузу Иван.
- Всё…нормально,- еле слышно с запинкой произнесла Катя.
- Возьми деньги.
Катя протопала на негнущихся ногах к столу, протянула руку, подвинула деньги к краю стола.
- Простите…сколько здесь?
- Пять штук,- глухо сказал Сергей и вновь взял кружку с пивом.
Катя вдруг выпрямилась, вскинув голову, и прямо глянула на Ивана:
-Мне нужно ещё три тысячи.
Сергей поперхнулся пивом, Иван едко хмыкнул, а Володенька резко встал, шагнул к Кате:
- Слушай, ты…
- Вы не поняли!- Катя отпрянула от стола, не взяв деньги, лицо её внезапно стало бледным, потным. Заговорила быстро, глотая окончания:- Я не прошу добавить.… Нет! просто мне очень надо 15 тысяч долларов. Бабушка лежит в больнице, ей нужна операция, стоит 15 тысяч.… Я влезла в долги, кое-как наскребла семь тысяч, с этими будет двенадцать, не хватает трёх. Вас трое…я могу, что захотите…с одним или сразу с тремя…как захотите….-голос её дрогнул, стал влажным, слезливым.
Братья переглянулись. Иван взял кружку, сделал судорожный глоток.
- В какой больнице бабушка?
- Зачем? - вскинулась Катя. - Вы мне не верите?
- Мы оплатим операцию.
-Нет! я так не согласна. Просто так взять…это долг. Я и те семь тысяч не знаю, как буду возвращать. Давайте я отработаю…так мне легче…
-Легче,- невольно усмехнулся Володенька, и глянул на братьев:- Вань, Серёга, у нас, что своих заморочек мало? Трахнем её - и пусть катится. Честно скажу: поскорее хочется всё это вычеркнуть. Утомился.
-Вы согласны?- Катя переступила с ноги на ногу.- По одному или…вместе?
-Кто первый?- Иван вернул кружку на стол, поднялся, и решительно сдёрнул покрывало с дивана, хватанул подушку.- Только не здесь. На сеновале.

Они сидели на крыльце и курили, уставясь в доску ступеньки, точно имели цель, не мешая друг другу, сосчитать все трещинки в той ступеньке.
У палисадника к старой груше прикреплены объёмный рукомойник и зеркало. Катя заканчивала приводить себя в порядок, извлекая из волос сухие травинки.
- Отвезёшь до автобусной остановки,- обронил Иван, не шелохнувшись.
- Хорошо,- сказал Володенька, бросив быстрый взгляд на Катю.

Внезапно как выстрел распахнулась дверь. Братья вздрогнули, Сергей выронил сигарету, она покатилась по ступеньке и юркнула в траву, где издала недовольное шипение.
На пороге стоял отец в одних трусах, бледнее бледного, дышал прерывисто с хрипом.
-Батя!- вскочили сыновья.
- Верните…её…скорее…
- Бать, она ещё здесь.
Катя, с испуганным лицом, прижимая к груди пакет с деньгами, приблизилась к крыльцу.
- Где…- прохрипел отец, качнулся, но удержался рукой за косяк, другую руку вытянул в сторону Кати: с жёлтого крючковатого пальца свисала серебряная цепочка, а на ней покачивался поблёскивая позолоченный жёлудь.-… где…ты это взяла?
- Мама перед смертью дала…
- Как маму…звали?
- Полина. Абрамова Полина.
Отец как-то странно охнул и стал медленно сползать по косяку. Сыновья бросились к нему, но отец прохрипел:
- Стоять! Увезите её…
Иван взял из рук отца медальончик, передал Володеньке, тот кивнул и сбежал с крыльца, бросив через плечо Кате:
- Поехали.


Отец пришёл в себя почти сразу, как только стих шум машины.
- Сядьте,- указал сыновьям на диван, сам ушёл к себе, вскоре вернулся уже в майке и трико, в руках его были початая бутылка коньяка и рюмка.
-Сидеть!- властно остановил, поднявшегося Сергея.
Поставив бутылку и рюмку на стол, отец слёзными глазами посмотрел на сыновей.
- Сынки…- отец запнулся, приложив руку к груди, постоял, покачиваясь, глаза прикрыл, выжав сквозь ресницы слёзы. - Так получилось, что ваш идеальный безгрешный папка…негодяй. Согрешил и сподличал…
- Пап, ну что ты? Зачем сейчас-то вспоминать?
- Да,- поддержал Ивана Сергей.- Мало ли у кого, что было сто лет назад. У каждого свои скелеты в шкафу.
- Не сто лет, а …девятнадцать лет назад…
- Спеши на наваждение, и успокойся. Давайте тяпнем по пятьдесят…
- Серёжа,- с нажимом сказал отец,- наваждение проходит и начинает говорить совесть. Она и мне говорила, да я слышать не хотел…Вот и отомстила…
- Пап, да в чём дело?
- В том, что вы привезли мне для утехи…родную дочь. Сестрёнку вашу…
Иван выматерился. Сергей вскочил, что-то хотел сказать, но, помрачнев, вновь опустился на диван.
- Ты…не заговариваешься? - спросил Иван, откашлявшись.
- Кабы так…Я ж видел её ещё в пелёнках…Испугался, что всё рухнет…Олюшка, вы…сызнова всё начинать испугался… Передал Полине жалких двести рублей да кулончик -жёлудь…и сбежал, как последний подонок… И вот расплата…
- Да уж…замарались, так замарались… - Иван нервно ударил кулаком диванную подушку.
- Мы ж тоже…с ней…- потеряно обронил Сергей.
- Чего с ней?- не понял отец.
- Того!- выкрикнул Сергей.- Тоже утешились… Как я теперь детям в глаза посмотрю? Как с Галкой спать буду?
- Не ори,- одёрнул брата Иван.
Отец медленно опустился на стул, обхватил голову:
- Господи, за что такая кара? Один раз, всего один разик в жизни сподличал…один раз… Ах, ребятки, ребятки, как же мы осквернились…нет нам прощения…
Сергей поднялся, потянулся к бутылке.
-Не трожь!- вскинулся отец. Взял бутылку, наполнил рюмку.- Я уже одной ногой в могиле…только ускорю. А вы живите, как сможете. Не хороните рядом с Олюшкой…не поганьте её территорию. Сожгите…и развейте где-нибудь на болоте. Там мне и место…- отец выпил поставил рюмку затем перевернул её, глянул на сыновей, горько усмехнулся: -Всё. Резолюция подписана.
Затем прошёл к дивану, сел, откинувшись на спинку.
- Включите ящик, там футбол идёт. Наши с бельгийцами.
Сергей потянулся к пультику:
-Я не понял, пап. Что всё? Какая резолюция?
- Ты включай, включай. Что непонятного сынок - ухожу я, совсем. В бутылке яд.
- Яд?!- встрепенулись братья.
- Он самый. Ещё пяток минут - и вечные баиньки.
- Яд,- Иван посмотрел на бутылку, затем на брата: - А это выход Серёга. А?
Иван наполнил рюмку.
- Помоги там…Маше… И не поминай лихом. Классный ты братан был.
- Я не останусь…со всем этим!- вскрикнул истерично Сергей, схватил бутылку.- Не останусь!… Всем так всем уходить…
- Кто-то должен остаться…- произнёс отец гаснущим голосом.- Деток надо поднять…
- Володька! Он ничего не знает…молодой, крепкий…
-Резолюция подписана,- хмыкнул Иван и резко осушил рюмку. Затем сел рядом с отцом, полез за сигаретой:- Бать я подымлю тут…напоследок…
-Дыми.
Сергей сделал глубокий вдох, глянул на отца и брата, поднёс к губам горлышко бутылки:
- За компанию.
Сделав три больших глотка, поставил бутылку на стол. Сел по другую сторону отца, щёлкнул пультиком.
- Не будет «Зенит» в этом году чемпионом, не будет…

На шестьдесят шестой минуте Аршавин забивает в ворота бельгийского »Стандарта» эффектный гол.2:0! Трибуны ликуют. Комментатор, захлёбываясь, расхваливает автора гола.
А на диване безмолвствовали…

20-22 сентября 2007г.