Конец Госсенгтон-Холла. Главы 6-11

Глава 6

День начинался, было уже довольно жарко, хотя время только еще подходило к десяти.
Приезжая незнакомка сняла свой жакет, повесила его через сумку, поправив ремешок на левом плече, и осталась в белоснежной с тонкими кружевными рюшами кофточке. Она шла сквозь старую часть Сент-Мэри-Мид, где никогда не была прежде, отмечая провинциальное своеобразие этого местечка: с домами разных эпох и стилей, однако ухоженными и благообразными. Два раза она уточняла дорогу у прохожих, и минут через сорок подошла к воротам обширного поместья Госсенгтон-Холл. За воротами, в роскошном парке вымощенная дорога вскоре подвела ее ко входу в огромный старинный, но сильно подновленный дом (кое-где явно достроенный) и, вероятно, в чем-то потерявший цельность прежнего замысла. Но своими внушительными размерами и тщательностью отделки он не мог не производить сильного впечатления.
У двери со стороны сада она позвонила в звонок, расположенный на блестящей медной дощечке, украшенной гравировкой с готическим орнаментом. Ей открыл дверь внушительный, со старомодными бакенбардами и во фраке, пожилой человек, которого так и хотелось назвать дворецким. Это чуть позабавило незнакомку, которая отметила про себя очевидную претенциозность хозяев.
Женщина протянула визитную карточку, но не открытую, а вложенную в маленький (как раз по размеру) конвертик:
– Передайте, пожалуйста, мистеру Самюэлю Хитту, – сказала посетительница.
Дворецкий с бесстрастным лицом впустил ее в вестибюль на нижнем этаже, с диваном и креслами вокруг круглого столика, на котором были разложены всевозможные яркие проспекты, буклеты, рекламные листы, а сам, взяв со стола серебряный поднос, положил на него конвертик с визиткой и стал степенно подниматься по дубовой лестнице с широкими перилами. Вверх вели два марша; на повороте стояла плоская ваза с густой декоративной зеленью, верхняя площадка с низу, естественно, не была видна.
Женщина продолжала стоять внизу, с напряжением глядя вверх. Вскоре дворецкий вернулся и, подойдя к посетительнице, сказал:
– Секретарь мистера Хитта просит извинения у мадам, так как хозяева уехали на пикник и вернутся только вечером, часам к семи-восьми.
– Хорошо, я приду к этому времени, – сказала женщина, чуть побледнев. – Я на минуточку присяду с вашего позволения.
– Конечно, конечно, – дворецкий подставил ей прямое мягкое кресло и подал стакан воды. Женщина сделала несколько глотков, пару минут посидела, прикрыв глаза, но потом решительно поднялась, поблагодарила и направилась к выходу.
– Вас проводить? – спросил дворецкий.
– Нет-нет, это просто от жары, уже прошло. Спасибо! До свиданья, – и она вышла.

_____

Тем временем по Сент-Мэри-Мид в направлении Госсенгтон-Холла двигался человек в светлом летнем костюме из чесучи и в нежно-голубой рубашке с воротом "апаш". В руках у него был саквояж, и он внимательно посматривал на встречных прохожих, точнее, высматривал кого-то среди тех, кто шел ему навстречу.
Через какое-то время он издали увидел фигуру женщины в белой кофточке и с сумкой через плечо. Мгновенно мужчина зашел в первый попавшийся магазин и встал у окна напротив прилавка, чуть сбоку, с тем, чтобы хорошо видеть женщину, когда она пройдет мимо. Постояв так некоторое время, он вышел и, держась в тени каштанов, растущих вдоль края тротуара, пошел за той, которую выслеживал.
Мужчина увидел, как женщина подошла к гостинице "Голубой Кабан" и вошла внутрь. Он заметил по своим часам, что было как раз двенадцать часов. Затем он сел на скамейку перед входом и раскрыл журнал.

_____

Обратную дорогу женщина проделала гораздо увереннее, а потому дошла до гостиницы быстрее. Войдя внутрь, она попала в темноватый вестибюль старинного заведения, где, как это всегда бывает, пахло давней едой – сложным запахом от тысяч съеденных здесь обедов, ланчей и ужинов, которым пропитались портьеры, мебель и потертые ковры.
Незнакомка подошла к стойке администратора.
– Могу я снять у вас номер на сутки?
– Разумеется, – тот пустился было в объяснения. Но женщина прервала его:
– Мне совершенно все равно, какой номер. Я устала и хочу отдохнуть, чем скорее, тем лучше.
Пожилой портье услужливо проводил ее до дверей номера, который оказался много лучше, чем она ожидала: чисто убранным, прилично обставленным и с открытым окном, так что воздух в нем был свежим, а не затхлым, как можно было бы опасаться.
– И прошу вас: передайте, чтобы меня не беспокоили. Мне ничего не нужно, я устала и хочу отдохнуть, – повторила леди.
– Разумеется, – с поклоном ответил портье и вышел.
Женщина закрыла дверь на ключ, достала из сумки легкий шелковый халатик и, переодевшись, легла на кровать поверх одеяла. Уставшие от ходьбы ноги она блаженно вытянула на прохладном покрывале. Нервное напряжение, которое изнуряло ее уже много дней, постепенно спадало. Она заставила себя расслабиться и задремала.

_____

Тем временем мужчина, сидевший на скамейке перед входом в гостиницу, не спеша сложил журнал, положил его в саквояж, и неторопливо вошел в дверь "Голубого Кабана". У администратора он попросил номер на один день, получил ключ и стал расписываться в книге постояльцев. Там кроме него в это утро была всего одна роспись: "Миссис Энн Паркер – № 12". Мужчина получил соседний номер – одиннадцатый, и заплатив за сутки, улыбнулся портье и поднялся на второй этаж.
В довольно плохо освещенном коридоре он, тем не менее, быстро нашел свой номер, но прежде чем войти, убедившись, что коридор пуст, прошел чуть дальше и остановился у соседнего номера двенадцать, в дверь которого тихо постучал.
– Кто там? Что вам нужно?
– Агнес, это я, Майкл.
– О, Боже! – раздалось из-за двери, и женщина впустила неожиданного посетителя внутрь...

_____

В своем номере мужчина оказался лишь через час. Он был в крайней степени возбуждения. Не присел, не прилег, но ходил по комнате с очень расстроенным видом. Затем, возможно, не выдержав своего состояния, взял саквояж и, заперев номер, спустился вниз. Там он отдал ключ портье, и ни слова не говоря, вышел наружу.
"Наверное, пошел прогуляться", – решил портье.

Глава 7

В 14-30 к станции подошел очередной поезд. А через десять минут в гостиницу входил, вероятно, один из пассажиров этого поезда, как предположил портье.
Это был сильно загорелый мужчина в яркой ковбойке и соломенной шляпе с широкими полями, хорошо прикрывающими лицо от солнца, с большим баулом на кожаном ремне через плечо. Его облик описать было легко – типичный американец: шумный, болтливый, с характерным акцентом, со жвачкой во рту и в темных очках с большой модной оправой; усы русого цвета аккуратно подстрижены. На стойку перед администратором он водрузил шикарную коробку с тортом и большую коробку шоколадных конфет. Администратор слегка ошалел при виде крупной купюры, извлеченной из толстого бумажника.
– Тут моя приятельница с девятичасового поезда остановилась в одном из номеров. Я хочу ее повидать до своего отъезда поездом 15-55. Вы ее, конечно, запомнили: она в белой кофточке с кружевными... как это их называют? – И он провел рукой по груди, волнисто перебирая пальцами.
– Рюшечками, – услужливо подсказал портье. – Да, конечно, она в номере двенадцать на втором этаже. Вы имеете в виду миссис Паркер?
– Ну, естественно, – и американец, сняв с прилавка торт и конфеты, стремительно направился к лестнице и, шагая через три ступени, мигом исчез из поля зрения пожилого портье.
Тот глянул вслед ему и подумал, что при всем желании не смог бы проводить его в таком темпе.
В это время американец уже был в темноватом пустынном коридоре, где без труда нашел номер двенадцать. Осторожно постучав, он услышал приближающиеся шаги и тихо сказал:
– Агнес, открой.
Чуть помедлив, женщина открыла дверь, в которую решительно вошел приезжий.
– О, это Вы?! – с удивлением сказала женщина, и дверь закрылась.

_____

Меньше чем через час у стойки администратора вновь появился американец, сбежавший по лестнице. Он был уже без торта, и щедро одарив еще раз портье, глянул на свои красивые швейцарские часы с рубинами и заспешил на поезд, успев крикнуть на бегу:
– Да, миссис Паркер категорически просила не будить ее до утра.
И шумный американец, громко хлопнув дверью, умчался на вокзал.
Там он взял билет на поезд местного сообщения в сторону Маркет-Бейсинг, и вскочил в последний вагон, когда поезд уже тронулся. Кондуктор укоризненно погрозил ему пальцем, но обезоруженный простодушной белозубой улыбкой иностранца, любезно пропустил его в следующий вагон, где не так болтало.
Войдя в вагон, американец выбрал себе место справа по ходу поезда в первом же уютном купе, и занял место у окна напротив двух пассажирок.
Удобно устроившись, он достал из баула газету, которую принялся тут же читать в полном развороте, но очень скоро, видимо, задремал, прикрыв газетой лицо.
Напротив этого пассажира продолжали беседу, лишь слегка понизив голоса две женщины: весьма пожилая леди и молодая, крепкая и веселая ее спутница.
– Вам удобно сидеть, мисс Марпл? – спросила молодая.
– Все прекрасно, Черри: и от окна дует мягкий ветерок мимо меня, так как я сижу спиной к ходу поезда.
– Ну, вот и чудесно! Да, я думаю, что миссис Хартнелл не перепутала, и на вчерашней распродаже видела как раз ту шерсть, которую вы так давно ищете.
– В любом случае, поездка всего за три остановки от дома развлечет нас, милая. И вернемся мы не поздно – к пятичасовому чаю, надеюсь.
– А я кое-что взяла с собой в дорогу, – хитро улыбаясь, сказала Черри. – Взгляните-ка! – и она раскрыла свою корзиночку, в которой лежал аккуратный пакетик с пирожками.
Мисс Марпл, которая сама никогда бы не нарушила благоприличия в общественном месте поеданием пирожков, не колеблясь, сделала уступку в пользу простодушия своей преданной Черри. Она мило засмеялась, они тут же обе достали по пирожку (для чего мисс Марпл сняла свои ажурные перчатки) и с аппетитом съели их, стараясь не разбудить пассажира напротив.
Потом мисс Марпл стала любоваться видом из окна, а Черри, чтобы не мешать ей разговорами, достала книжку и стала читать увлекательный роман.
Тем временем мисс Марпл искоса внимательно посматривала на их спутника. Она приметила, что на американце очень хорошие английские ботинки и дорогие швейцарские часы, и даже обратила внимание на старый шрам чуть выше запястья на правой руке, хотя рассмотреть его было трудно под сильным загаром. Один перегон пассажир спал, но перед второй станцией проснулся, сложил газету, встал со своего места, молча приподнял шляпу, поклонившись дамам, и тут же вышел в тамбур со своим большим баулом.
Когда поезд остановился, мисс Марпл поднялась на цыпочки и высунулась из открытого окна – вероятно, подышать свежим воздухом. Она стояла, вглядываясь куда-то все больше вправо, пока поезд не отъехал достаточно далеко, так что и вокзал, и уходящая от него дорога не скрылись за густым лесным массивом. Сев на место, Джейн Марпл прикрыла глаза, и о чем-то сосредоточенно думала до самого городка Маркет-Бейсинг.
Их поездка оказалась удачной, и через час они ехали уже в обратном направлении, любуясь покупкой – светло-зеленой нежнейшей ангорской шерстью в очаровательных маленьких моточках.
Прибыв домой, мисс Марпл тут же позвонила миссис Хартнелл, и та радостно загудела в трубку:
– Ну, как я рада! Так рада в чем-то помочь вам, дорогая Джейн. Конечно, если бы я знала, что вы ищете именно эту пряжу, я сама бы ее купила вчера, но я поздно узнала о вашем давнем желании. Надеюсь, вы не устали?
– Что вы! Я получила тройное удовольствие: покупку, приятную поездку и полезное наблюдение.
– Что вы говорите?! И что же это за наблюдение?
– Еще не знаю, что оно означает и пригодится ли, но почему-то чувствую, что пригодится.

_____

Миссис Хартнелл, повесив трубку, задумалась: а не произошло ли и с ней нечто подобное? В середине дня, где-то между двумя и четырьмя часами, она увидела в узком тупичке между своим и соседским участками в какой-то момент заехавшую туда машину темно-вишневого цвета с открытым верхом, в которой за рулем сидела молодая яркая блондинка в желтом платье с алыми губами. Женщина, скорее всего, ждала кого-то, потому что все время поглядывала на хорошо видный от нее вход в "Голубой Кабан". Прождав явно больше часа, она вдруг очень ловко выехала из тупичка и развернула машину на таком тесном пространстве, что миссис Хартнелл только диву далась, как ловко она это проделала. Машина умчалась по дороге, ведущей в сторону Маркет-Бейсинг.
Миссис Хартнелл не признала в лихом водителе никого из знакомых.
"Было ли это "полезным" наблюдением?" – спросила себя миссис Хартнелл. И вынуждена была ответить себе: "Конечно, нет: его никому не расскажешь так, чтобы вызвать интерес, – у этого случая может быть тысяча объяснений. Так что куда уж мне до мисс Марпл!"

Глава 8

В поисках подозрительных фактов, находок или наблюдений два неразлучных брата-близнеца углубились изрядно по дороге, ведущей в сторону Маркет-Бейсинг. Миновали одну крохотную деревушку и дошли до мест, где дорога становилась типично лесной: с плавными петляньями среди полянок, холмов и густых перелесков. Сама дорога оказалась мягкой, идти по ней было легко и приятно, к тому же дневная жара здесь почти не чувствовалась. Несколько раз они набредали на ягодные места и, ползая на четвереньках, с удовольствием лакомились лесной земляникой и черникой. Прогулка, хотя и заняла у них уже около двух часов, однако их не утомила. Иногда они срезали через лес какой-нибудь плавный изгиб дороги вокруг лесистого пригорка. В одно из таких отклонений им послышался шум мотора, но машина им была не нужна, и они о ней не думали.
Спустя примерно еще полчаса они приблизились к речке, весело журчащей, прокладывающей себе путь меж мягких зеленых холмистых берегов, и внезапно увидели на пригорке у реки полянку, на которой расположились любители пикников. Рядом, под обрывистым песчаным склоном, стояла в тени машина иностранной марки темно-вишневого цвета. Было очень тихо.
Прячась за кустами, братья подобрались поближе, и скоро все стало видно, как на ладони. Полянка была удачно заслонена от палящего солнца полукруглой стеной из высоких деревьев с густым подлеском. У самого края песчаного откоса над местом, за которым укрылась машина, стоял походный складной стол, явно ломящийся от еды и питья, но накрытый большой скатертью, спускающейся до земли, с грузиками по углам, чтобы не сдувал ветер, и чтобы мухи не лакомились съестным.
Вокруг стола были небрежно расставлены четыре складных стула, а чуть поодаль, под кустами на по обе стороны от тенистого ясеня на двух парах надувных матрасов спали, скорее всего, две супружеские пары с надвинутыми на лица соломенными шляпами.
Пит и Робби не стали долго их разглядывать, но решили, что спят они крепко. Тихо-тихо подобрались они по песчаному склону холма к краю, где стоял стол. При этом их нельзя было бы увидеть из-за скатерти, свисающей до земли. Один край скатерти они осторожно приподняли так, чтобы можно было просунуть руку, и оба быстро ухватили: один – бутылку и кусок пирога, а другой – полузавернутые сыр и ветчину. На столе осталось еще много яств, к которым они не притронулись и даже не успели их рассмотреть.
Свои действия простодушные разбойники никоим образом не отнесли бы к хищению: в их представлении игра в детективов вполне их оправдывала. Осторожно опустив скатерть, они, довольные результатом своего набега, бесшумно скатились на дно овражка и по нему, крадучись, добежали до рощицы. Прошли сквозь нее до речки гораздо выше по течению, там перешли ее вброд и по другой стороне вернулись к месту, откуда можно было продолжать наблюдения, скрываясь в зарослях кустов и глубоких рытвинах от выкорчеванных пней, как из окопов. Отсюда было все видно и слышно.
Прошло примерно минут двадцать, и первой проснулась яркая блондинка в желтом платье, которая спала справа от стола. Она села, потрясла своей златокудрой, довольно лохматой головой и несколько раз чихнула, разбудив этим своего мужа – мужчину в светлых брюках и трикотажной рубашке с аккуратно зачесанными на правую сторону русыми волосами.
– Джимми, что это так противно пахнет?
Джимми протер глаза, сел и, туповато оглядываясь вокруг себя, ответил:
– Да похоже, это от машины бензином разит. Слушай, а я, наверное, угорел – голова трещит ужасно!
– И у меня тоже, и подташнивает, – пожаловалась блондинка. Она сделала попытку привести в порядок волосы и полезла в карман, видимо, за помадой, но не нашла ее, пошарила вокруг и спросила мужа:
– Ты не видел моей помады? Ой, до чего же тошно, даже хорошо, что я ее потеряла: она так сильно пахла, и меня бы стало еще больше тошнить. Эй, Самюэль, Маргарет, хватит спать! Что это нас так развезло?!
Другая парочка проснулась и, жалуясь на головную боль, с трудом встала. Брюнетка пошатываясь подошла к столу и откинула скатерть. К ней присоединился муж – по-видимому, Самюэль, подтянутый, свежевыбритый, в белых летних брюках, с такой же прической, как у Джимми, так что наблюдающие близнецы решили, что это братья.
– О, да мы, оказывается, изрядно полакомились, прежде чем заснуть, – сказал Самюэль.
– А я что-то не помню, как мы ели, и хоть меня и тошнит, а в желудке пусто, – ответила блондинка.
Брюнетка с гладкими прямыми волосами, собранными в пучок на затылке, еще раз молча внимательно осмотрела стол. Потом взглянула на ручные часики и воскликнула:
– Ого! А время-то уже – больше пяти часов! Давайте-ка доедим, что сможем, и домой пора.
Без особого энтузиазма блондинка и ее муж доплелись до стола и плюхнулись на два раскладных стула. Брюнетка всем налила из большого термоса горячего крепкого чая и раздала по сэндвичу с сыром и ветчиной. Они с мужем быстро это съели, а первая пара так и не одолела ни еду, ни даже питье. Остаток чая из термоса и чашек выплеснули, а недоеденную закуску и пироги завернули и сложили вместе с  нетронутыми бутылками в большую корзину, которую Самюэль снес в машину. Сложили мебель, матрасы, и все это уложили в багажник и на заднее сиденье. Машина уехала.
Выждав немного, близнецы перешли речку и взобрались на поляну. Они внимательно ее обошли и не обнаружили ничего, кроме одной пустой пластмассовой чашечки, которая закатилась под куст. Это и было их единственным трофеем, кроме того, что они взяли раньше со стола.
С приятной тяжестью в желудке от съеденных "вещественных доказательств" ребята отправились домой, унося для предъявления в компании полувыпитую бутылку вина и ту самую чашечку.
Обратная дорога, правда, была уже не так интересна и приятна, и они, порядком уставшие, доплелись до дому только часам к восьми...
– Ну, гулены! – встретила их мать. – Садитесь есть то, что осталось от обеда и ужина.
С жадностью проглотив все предложенное, Пит и Робби пошли в свою спальню под крышей и стали обсуждать пережитое за день.
– Да, – подвел итог Робби, – таких странных пикников мы еще не видели: ни музыки, ни игр в волан, ни даже карт – никаких развлечений.
– Как будто приехали поспать, – добавил Пит.

Глава 9

Тем временем в гостинице "Голубой Кабан" сменился дежурный администратор, он же портье, и пришедшему своему сменщику успел передать просьбу не будить женщину из номера двенадцать. Тот обещал.
Но через полчаса, в 22-30, пришел электрик и сказал, что днем не успел исправить розетку для настольной ламы у кровати, а завтра у него выходной.
– От неисправной розетки может и пожар случиться! – строго сказал электрик.
Слово "пожар", как самая страшная угроза, напугало портье, и он велел деликатно разбудить постоялицу в номере двенадцать, извиниться и быстро устранить неисправность.
Но когда электрик подошел и стал стучать в запертую дверь – сначала тихо, потом все громче, – он не услышал ни звука, так что подумал, что в номере никого нет. В недоумении он спустился к портье и спросил:
– А ты точно знаешь, что эта женщина не ушла куда-нибудь погулять или в гости?
– Да нет, тут записка: "Разбудить к девятичасовому поезду". И ключа нет на доске. Пойдем вдвоем, попробуем ее разбудить.
Но и их двойное усилие не дало результата. Тогда беспокойство уже не по поводу пожара, а о том, все ли в порядке с приезжей женщиной, охватило их обоих.
Принесли запасной ключ, открыли дверь, включили свет. Сначала бросилось в глаза то, что ближе: бутылка вина на столе – почти полная, разрезанный, но не съеденный торт, початая коробка дорогих конфет и две пустые рюмки.
Кровать в номере помещалась в небольшой нише, туда и направился портье. На кровати, поверх покрывала, в золотистом шелковом халатике лежала женщина. Она лежала на спине, и ее мертвенная бледность  и застылая неподвижность испугала вошедших. Портье кинулся к ней и, трясясь от ужаса, прикоснулся к ее руке и лбу. Она была холодна, невзирая на тепло, все еще сохранившееся в комнате после жаркого дня.
– Надо вызвать врача, да наверное, и полицию – женщина мертва, пожалуй что уже давно! – сказал портье, и двинулся из номера к себе за стройку, телефону, спускаясь по лестнице на дрожащих ногах.
Электрик, недолго поразмыслив, все же быстро устранил неисправность проводки, предвидя посещение официальных лиц.

_____

Полицейский инспектор Корниш прибыл с сержантом буквально через пятнадцать минут. Осмотр не выявил никаких следов борьбы, хотя кое что в положении тела и складках одежды убитой леди навело его на мысль, что женщину, уже мертвую или умирающую, уложили на постель, постаравшись придать телу правильное положение – чересчур правильное, по мнению инспектора. На самоубийство это тоже не было похоже: ни записки, ни снотворных таблеток, ни даже стакана не оказалось на столике у кровати. Стакан они обнаружили в ванной пустым и чистым.
Предварительный осмотр выявил, что и рюмки на столе были вымыты и вытерты. А еще исчезла сумка, с которой видели эту женщину. В ней определенно должны были быть документы и деньги. Шелковый халатик, вероятно, тоже прежде лежал в сумке. В шкафу аккуратно висели на вешалке юбка, легкий жакет и белая тонкая блузка с изящными рюшами.
– Да, скорее всего, это убийство и ограбление. Она приехала налегке, но деньги, скорее всего, у нее были с собой. А вот зачем забрали саму сумку?!
Вызванный доктор Хейдок установил, что смерть наступила уже по крайней мере 6–7 часов назад.
– Причину смерти еще предстоит установить при вскрытии. Позаботьтесь, пожалуйста, забрать на исследование все, что она могла пить и есть, – сказал он инспектору.
– Уже все забрали; отпечатками пальцев мы тоже займемся.
Фотограф тем временем делал снимки.
Инспектор Корниш стал расспрашивать портье, но быстро выяснил, что тот сменился недавно и живой эту женщину не видел. И он, и электрик не могли сказать ничего, кроме того, что они вдвоем обнаружили труп.
Позвонив по телефону ушедшему домой портье, инспектор представился:
– Говорит полицейский инспектор Корниш. Расскажите, пожалуйста, все, что вам известно о женщине из номера двенадцать. Она обнаружена мертвой только что в своем номере.
Ужас старого портье можно легко себе представить. После многих лет службы и вдруг такое!... Ему пришлось выпить воды (по телефону было слышно, как он стучит зубами о край стакана), прежде чем он сумел рассказать подробно о вселении гостиницу около двенадцати часов дня миссис Энн Паркер. Она выглядела очень усталой, и поэтому просьба ее не беспокоить показалась вполне естественной. Однако час спустя ее посетил человек, подробно описавший леди и представившийся ее хорошим знакомым. Наверное, ему она и открыла дверь.
– Ведь так? – с надеждой спросил портье. – Тот мужчина взбежал по лестнице так быстро, что мне, старику было бы не угнаться за ним. Так что как он входил в ее номер, я не видел. Ушел он примерно через час; опаздывал на поезд – так он сказал. Убегая, повторил, что леди просит ее не беспокоить.
– Как выглядел этот мужчина? – спросил Корниш.
– Типичный американец – шумный, щедрый. Одет был в яркую ковбойку, соломенную шляпу с большими полями, и в модных больших черных очках. Светлые усы аккуратно подстрижены. А через плечо – довольно большой баул, ну, сумка такая дорожная.
– А женщина не была чем-то встревожена или огорчена?
– Когда пришла в гостиницу? Да нет, вроде. Она просто сказала, что устала, и чтобы, значит, ее не беспокоили. Вот все, что я знаю. Господи! Вот несчастье-то!
– Успокойтесь, – сказал Корниш, – вас не в чем упрекнуть. А убийцу мы найдем.

_____

Следующий опрос инспектор вел на вокзале. Там тоже пришлось звонить уже сменившемуся дежурному, который рассказал, что женщина сошла с поезда, прибывшего из Лондона в 9-20, и спросила у него дорогу в Госсенгтон-Холл.
– Я подробно рассказал ей, как туда пройти. Но сперва она зашла в здание вокзала, а сколько времени там провела, я не видел. Я вообще ее больше не видал.
Было уже слишком поздно и темно, чтобы опрашивать людей на улице, в магазинах или кафе, куда женщина могла заходить по дороге. Но в Госсенгтон-Холл инспектор с сержантом отправились немедленно, взяв полицейскую машину.
Ворота усадьбы были еще открыты, и машина подъехала к дверям с ярко начищенной медной дощечкой. На звонок открыл дверь представительный дворецкий, чопорный и важный. Показав ему свое удостоверение, так как для обитателей усадьбы инспектор был незнакомым лицом, Корниш проследовал за дворецким на второй этаж в приемную, а затем и в кабинет хозяина – Самюэля Хитта. Тот приветствовал полицейского инспектора, встав из-за письменного стола, и усадив его в кожаное кресло.
Инспектор внимательно осмотрелся. Наружность мистера Хитта, на его взгляд, не была примечательной. Он был моложав, подтянут, строен, держался уверено и приветливо.
– Без нас (мы ведь весь день провели на пикнике), действительно, приходила какая-то женщина и передала визитную карточку в конверте, на котором ничего не было написано. Дворецкий справился у секретаря и объяснил ей, что мы приедем поздно, часам к семи-восьми. Он так понял, что женщина эта незнакомая – может быть, из благотворительной организации, от какого-нибудь фонда или ассоциации. Знали бы вы, как много их: так и набросились на меня, когда узнали, что в Госсенгтон-Холле поселился богатый хозяин. Обычно настойчивые просители не ограничиваются одним неудачным посещением; скорее всего, она придет завтра.
– Ее визитная карточка сохранилась?
– Нет, что вы! За день накапливается так много всякого бумажного мусора: рекламы, проспекты, приглашения, – что секретарь оставляет мне только счета, деловые письма и тому подобное. Остальное сжигает, иначе мы бы тут заросли до потолка. В этот вечер мы вернулись поздно, уже стемнело. К тому же на пикнике после сытной еды во время сна на воздухе умудрились угореть от собственной машины – вернулись с жуткой головной болью! Весь пикник был испорчен. Кстати, это было в начале девятого – поздновато для вечерних визитов, никто и не приходил больше.
Инспектор сокрушенно покачал головой.
– По описанию внешности именно эта женщина, что посетила ваш дом утром, была убита днем в номере гостиницы "Голубой Кабан".
Самюэль Хитт беспомощно развел руками:
– Разве угадаешь, что может произойти?! А как это случилось?
– По-видимому, ограбление – исчезла сумка с документами и, возможно, с деньгами. И кто знает, что еще могло быть ценного у нее с собой.
Инспектор порасспрашивал прислугу, но никто из них не мог сообщить ничего полезного. Секретарь (который плохо исполнял свои обязанности, – подумал Корниш) оправдывался, что конверт не вскрывал, а так как женщина была незнакомая, то и именем ее не поинтересовался: "Какой смысл был смотреть в конверте? Все равно ее имя мне ничего бы не сказало," – заключил секретарь.
Дворецкий подробно описал посещение незнакомой женщины, ее внешний вид и как ей стало нехорошо от жары (инспектор тщательно все это записал), подтвердил, что женщина обещала прийти вечером, но не пришла.
Служанка, которая убирала в кабинете хозяина в то время, когда они уезжали на пикник, ничего нового не сообщила, все твердила: "Я тут ни при чем, и не впутывайте меня!"

Глава 10

 Сменщица миссис Хоппер, матери Кэти, не вышла на работу – у нее заболел ребенок, – и ей пришлось остаться еще на одни сутки (буфет работал круглосуточно). Кэти осталась с матерью. Идти одной по темному  городку в новые кварталы было страшновато. На топчанчике в кладовой за баром на втором этаже они поспали по очереди. Два раза за ночь в Сент-Мэри-Мид останавливались на одну–две минуты поезда, и в это время следовало открыть окошко в витрине, если кто-либо из пассажиров, страдающих бессонницей, выбежит на перрон купить себе пива, сигарет или что-нибудь из съестного.

_____

Рано утром рабочий почтового отделения при вокзале взял приготовленные к отправке опломбированные два небольших холщовых мешка: один с четырьмя-пятью посылками, другой – с письмами и бандеролями, – и покатил их на тележке к месту, где всегда останавливался почтовый вагон.
Это место находилось в самом начале перрона напротив общественного туалета, имеющего парные сквозные выходы на перрон и привокзальную площадь. Узкий проход разделял боковую стенку туалета и заднюю стенку павильона-буфета, который активно торговал в течение дня, особенно пивом, а ночью, конечно, зачастую к окошку вообще никто не подходил из поезда – все спали в это время. За день торговли в узкий проход из дверей павильона выносили опустевшие коробки или ящики из-под пива, и их образовывались целые штабеля.
Когда рабочий подвез свою тележку с почтой, оставалось еще почти десять минут до подхода поезда 5-20, и рабочий стоял, испытывая удовольствие от мягкой теплоты уходящей ночи и тишины, которая так редко бывает здесь днем.
Неожиданно из прохода за павильоном ему послышался дважды чей-то негромкий стон. Рабочий подошел узнать, в чем дело, но в проходе было совершенно темно, и он наткнулся на нагромождение ящиков. Пришлось перегнуться через них, чтобы определить, кто там стонет. При этом ящики и коробки стали разъезжаться, рабочий упал и вдруг сильный удар обрушился на его голову. Он потерял сознание и сполз по стене на землю...
Когда он пришел в себя, было все еще так же темно (значит, прошло немного времени, – подумал он). С трудом поднявшись, он убедился, что за ящиками никого нет. Потирая тупо болящий затылок, рабочий вернулся на перрон, но к своему удивлению увидел там лишь пустую свою тележку.
– Что же это было такое?! – недоумевал он, – И куда делась почта? То ли ее забрали в почтовый вагон поезда, который вот уж семь минут, как ушел, и тогда не стоит беспокоиться... Хотя страшно, что с поезда не выгрузили для нас утреннюю почту. Видимо, побоялись оставить ее, раз меня не было. Так как же? Почту украли?! Боже! Но ведь такого еще никогда не бывало!
В раздумье он побрел к себе в каморку рядом с буфетом, присел на скамью, привалился к стенке и неожиданно, повалившись на бок, заснул тяжелым сном – сказалось сотрясение мозга, которое он получил от удара.

_____

Мама Кэти все еще спала на топчанчике, а Кэти готовилась сойти вниз к окошечку закрытого павильона, чтобы в 5-20 открыть его в расчете на редкого покупателя. Пока же она стояла у открытого окошка. Окошко выходило на перрон и Кэти бездумно обозревала его. Дневная жара под утро совсем спала, было тихо, тепло и воздух казался свежим – привычные запахи железной дороги Кэти почти не ощущала.
Мимо под окном прошел почтовый служащий с тележкой. Кэти его хорошо знала. Его звали Филипп Лэйбл. Их семьи дружили. Кэти любила его добрую, приветливую жену Полли, мастерицу печь вкусные пироги. Филипп – пожилой, скромный и молчаливый человек – был очень педантичным, что бы он ни делал. В доме у него был порядок: свое скромное жилище он постоянно подлатывал, подчинивал, подкрашивал или же мастерил какое-нибудь усовершенствование. При этом он никогда не спешил и никогда не опаздывал. Отец Кэти очень его уважал за "надежность": "Если уж что пообещает, то всегда исполнит". На работе его исполнительность тоже была всем хорошо известна.
Кэти проследила глазами, как Филипп прокатил под ее окном свою тележку с почтой, и ей было видно, как он остановился у места, где собирался встретить почтовый вагон ожидаемого поезда. Кэти взглянула на ручные часики:
– Ну, я еще не пойду вниз – успею, когда подойдет поезд, еще почти десять минут осталось.
Филипп постоял минуты две-три, вероятно, как и Кэти, наслаждаясь тишиной и прохладой. Потом вдруг насторожился, повернулся спиной к дороге и быстро направился в проход между павильоном и туалетами. Кэти ждала, что он вот-вот появится вновь и подойдет к своей тележке, но его все не было. Так и не увидев его, Кэти за пять минут до подхода поезда спустилась вниз, осмотрела витринку и открыла окошко...
Подошел поезд, но из пассажиров никто не вышел. "Конечно, спят небось все", – подумала она. Прождав пару минут после ухода поезда, Кэти поднялась опять к спящей маме. Ей было жаль ее будить, и она села на стул. Сначала посидела, подперев голову руками, а потом, раздвинув локти, легла щекой на руки и задремала. Мысль, как это она не увидела Филиппа, везущего утреннюю почту в здание вокзала мимо ее павильона, была последней перед тем, как она заснула.

_____

Примерно через час ночной дежурный по вокзалу спохватился, что не видел, как Филипп Лейбл провез утреннюю почту. Он зашел в здание вокзала, и постучавшись в окошечко, разбудил дремавшую почтальоншу Мэри Квит.
– Ой, – ужаснулась та, – а сколько времени?
– Уже полседьмого.
– Как? А поезд 5-20 разве не приходил? – спросила она.
– Он прибыл точно по расписанию. В последнем вагоне проводник вернул мне книгу, как мы с ним договаривались три дня назад. Я думал, что пока я шел вдоль состава, почту вам уже доставили.
– Нет. Я бы проснулась тотчас! Что же это?! И где Филипп?!
– Пойду поищу, вы не беспокойтесь.
И дежурный пошел к каморке справа от входа в павильон, где обычно отдыхал Филипп. Он нашел его спящим.
– Филипп! Проснитесь! Что с вами?! Неужели вы проспали поезд 5-20? На вас это не похоже!
– О, Господи! – простонал Филипп. С видимым трудом он сел, обхватив свою сильно болевшую голову руками, и с трудом подбирая слова, подробно рассказал, что с ним произошло.
– Так значит, почту украли?!
– Выходит, что так, – сокрушенно сказал Филипп. – Да так ловко меня одурачили: заманили в темный проход и тюкнули чем-то. Видите, какая шишка вздулась на затылке? И голова ужасно болит, и мутит.
– Ну, вы полежите тут, а я сообщу в полицию и вызову врача. Надо доложить кому следует про нападение на вас.
И дежурный побежал звонить инспектору Корнишу. Тот немедленно связался с комиссариатом полиции графства, и это второе событие, естественно, оба они связали с только что обнаруженным убийством.
Тогда-то полицейский комиссар графства позвонил в Скотланд-Ярд и за этим последовал звонок, который так решительно вторгся в крепкий предутренний сон Дермота Крэддока.

_____

Предложение, или приказ, заняться этим делом – об убийстве неизвестной женщины, приехавшей из Лондона – именно Крэддоку было вызвано тем, что он уже вел расследование в местечке Сент-Мэри-Мид и хорошо знал тамошнюю обстановку. Но так же и тем, что искать подозрительного американца и еще одного постояльца гостиницы, столь внезапно ее покинувшего, скорее всего, придется, расширив поиск далеко за пределы городка. А это будет легче осуществить силами Скотланд-Ярда.
Пока Крэддок ехал в поезде к месту своего очередного задания, инспектор Корниш сделал запрос на конечную станцию, куда проследовал утренний поезд. Там он выяснил, что почту они не взяли, так как на тележке ее не было. Решили, что рабочий замешкался и опоздал ее поднести, а выгрузить утреннюю почту без почтового работника они побоялись. Значит, все-таки почту украли! Но почему?! Дело явно осложнялось, и Корниш намеревался еще раз тщательно опросить всех станционных служащих.

_____

Дом начальника станции, типовой для служащих по этой ветке дороги, с небольшим ухоженным садиком, стоял в 15 ярдах вперед по ходу поезда от Лондона, с той же стороны от путей, что и привокзальные строения, но уже за пределами площади перед вокзалом. Там начиналась обсаженная с двух сторон мощными пирамидальными тополями аллея, утопающая в сплошных зарослях цветущий акаций. Постепенно эта аллея превращалась в дорогу в Маркет-Бейсинг, которая затем круто отходила от железнодорожного полотна и направлялась в лесную зону, пробегая мимо редких деревушек, живописно расположенных меж холмов.
В доме начальника станции жила Луиза со своими родителями, и их спальни располагались на втором этаже; при этом только спальня Луиза окнами выходила в сторону города – там, где начиналась аллея. Спальни родителей и кабинет отца были обращены к железной дороге, так как отец предпочитал в любое время суток видеть все свое подопечное хозяйство.
Привычно проснувшись, как только подошел поезд 5-20, Луиза встала и решила открыть окно – подышать свежим воздухом, еще хранящим аромат и утреннюю прохладу. В ночной рубашке, босиком, Луиза с удовольствием прошлась по ковру, высунулась из окна, облокотившись о подоконник, и сперва оглядела площадь, в это время еще безлюдную, но только что выметенную и политую. Девушка посмотрела на ясное, уже заметно порозовевшее на востоке небо; само солнце было еще скрыто домами и, видимо, только показалось из-за горизонта. В их же стороне, в тенистой аллее еще сохранился ночной полумрак.
Через площадь прошли первые пассажиры с раннего поезда. Луиза узнала их: это школьный учитель с женой – они возвратились из отпуска. Живут недалеко, и вещей с собой немного, поэтому машину брать не стали. Шофер разочарованно сел опять за руль и приготовился, наверное, дремать до следующего поезда.
Вдруг Луиза увидела, как мимо их живой изгороди быстро прошел какой-то человек, пригибая голову и сутулясь, и вскоре вошел в аллею, так что Луиза едва успела заметить, что через правое плечо на спине он нес какой-то груз, вроде мешка, но угловатой формы.
– Наверное, это дорожная сумка, у которой оторвалась вторая ручка – поэтому ему так неудобно ее нести, – подумала Луиза.
В следующий момент она разглядела темную машину с открытым верхом, к которой подошел этот человек и ловко уселся на заднем сиденье. Хлопнула дверца, и машина, пятясь задом тихо отъехала, вскоре исчезнув из поля зрения Луизы.
– Значит, этого пассажира встречали на машине, – решила для себя Луиза.
Девушка вернулась в свою уютную постель и приготовилась заснуть, радуясь, что поспать можно еще часа три-четыре. Но какое-то странное чувство не покидало ее. Что-то необычное было в облике увиденного ею человека, в том как он двигался, и какое несоответствие было между ним, его крадущейся походкой, силуэтом груза и шикарной машиной, в которую он сел. Однако осмыслить все это ей не удавалось, и она стала засыпать, успев подумать, что это и будет ее "интересным наблюдением" для новой компании.

Глава 11

Родди и Эмили весь день бродили вместе, причем он считал, что делает это в целях ее безопасности. Они весело болтали, и Эмили была уже гораздо разговорчивее, чем в начале их знакомства. В своих блужданиях по Сент-Мэри-Мид они посидели у реки, искупались и позагорали; в середине дня, сильно проголодавшись, купили большую свежую булку и пакет молока, поглотив все это с большим аппетитом.
Ничего интересного с ними не произошло; вечерело, и стало ясно, что пора домой. Родди решил, что выйдет на "охоту" один, поздно вечером или даже ночью. А пока проводил Эмили, убедился, что она благополучно добралась до своей комнаты, и даже помахала ему на прощанье рукой из окна.
Дома Эмили пробралась на кухню и обнаружила, что добрая кухарка оставила ей под салфеткой еду, хотя и совершенно остывшую. Съев все, что ей оставили, Эмили отправилась спать.
Но сон не шел, и она перебирала в голове многообразные впечатления дня, в которых ярче всего вспоминался Родди в самых разных проявлениях: то валяющий дурака, как многоопытный бездельник, то как хвастливый позер с притязаниями на лидерство, а иногда – как мечтательный романтик и даже как бескорыстный рыцарь, смотрящий на Эмили с восхищением. Она улыбнулась многочисленным Родди этого дня, но потом осознала, что за всеми воспоминаниями стоит одно, самое главное за весь день: никем не замеченный эпизод, который Эмили силилась понять и не могла.
Так и не найдя ему объяснения, Эмили попыталась себя утешить, что он непременно как-то да разъяснится, и с этой мыслью повернулась на бок и крепко уснула.

_____

Родди прошел, посвистывая, по аллее к бабушкиному дому через благоухающий сад и предстал перед нею как герой после удачно выигранного сражения, ожидая соответственного приема, как и любой триумфатор на его месте. Но решительная миссис Бэнтри сидела в кресле с книгой в руках и очками на носу и совершенно не обратила на него внимания. Она даже не подняла головы, когда он появился. Это означало, что она весьма им недовольна и так демонстрирует свое негодование. "Лучше бы уж она кричала", – подумал Родди.
Миссис Бэнтри про себя тем временем думала: "Слава Богу, что пришел живой! Да и не похоже, что после какой-нибудь пирушки – совершенно трезвый!" Она очень боялась, что столь распространившийся среди современной молодежи порок заразит и ее внука.
Родди подошел к креслу бабушки и стал откровенно подлизываться, поправляя седые прекрасно уложенные пряди ее волос и одновременно нащупывая слабое место в ее строгой непроницаемости.
– Бабушка, я голоден, как три голодных волка, и скоро упаду в обморок: у меня уже кружится голова, – и он сел на диван, в бессилии уронив руки и голову. – За весь день ни маковой росинки!
– О Боже!!! – вскочив, воскликнула миссис Бэнтри, – что же ты молчишь, негодный мальчишка? В твоем возрасте нельзя голодать, это может вызвать необратимые процессы в организме! Глэдис! – крикнула она. – Скорее подогрей ужин для Родди, да, пожалуй, и я перекушу с ним, – добавила она, не желая признаваться, что совсем не ужинала, ожидая своего шалопая.
За столом обстановка окончательно разрядилась, и они болтали. При этом миссис Бэнтри узнала, что его спутницей во всех сегодняшних прогулках была Эмили, дочка хозяина Госсенгтон-Холла.
– О, и как она? Понравилась тебе?
– Ничего, симпатичная: пепельные волосы, голубые глаза, стройная. Только унылая по временам и в компании больше помалкивает.
– Ну, хорошо. То есть не совсем хорошо. Все-таки за весь день нужно было или зайти сюда или позвонить, чтобы я не волновалась. А сейчас иди спать!
– Хорошо, бабуля. Спасибо за ужин. Я иду спать, и буду спать до позднего утра!
Родди ушел, провожаемый в спину ласковой улыбкой бабушки, потом ее вздохом, потом – сокрушенным покачиванием головы.
– Ну, как тут с ним справишься?! – произнесла наконец миссис Бэнтри.

_____

В два часа ночи, своим обычным способом, Родди выбрался из дома и оказался в пределах парка Госсенгтон-Холла. Делая широкие круги, он всякий раз оказывался у окна Эмили, и не выдержав, один раз бросил в окно крохотный камушек. Но никто не откликнулся на его зов. Эмили спала или не хотела отвечать.
Таинственная жизнь огромного мрачного дома (невзирая на нарядные поновления, которые бросались в глаза только днем) влекла Родди, и он все крутился в тени тисов, кустов шиповника, поглядывая на дом, как будто ожидая от него неизбежного проявления своего зловещего нрава.
Вдруг слева, в районе теплиц, он увидел неизвестно откуда тут взявшуюся фигуру крадущегося человека. Было темно, и пятна теней от деревьев и кустарников искажали силуэт, так что даже нельзя было различить, мужчина это или женщина. Некто повозился за теплицей и крадучись вернулся в сторону дома, абсолютно растаяв в его черное тени.
Выждав минут 10–15, Родди, тоже крадучись, приблизился к теплице и увидел, что все стекла ее открыты по причине теплых ночей, а дверь заперта. Двинувшись вдоль задней боковой стенки теплицы, Родди тут же споткнулся и упал руками и носом в мягкий дерн, которым было обложено основание теплицы в виде декоративного откоса. Нащупав приятную мягкую подушку дерна, Родди обнаружил, что это ровные квадраты примерно десять на десять дюймов, выложенные рядами с узкими бороздками между ними, и что каждый квадрат не прикреплен к грунту, а лежит, как подушечка.
– Видимо, их каким-то новым способом сохраняют: или поливают или как-то еще пропитывают влагой, – подумал Родди и приподнял соседний квадрат. Под ним лежало что-то объемное, черное, заметное на более светлом грунте. Родди вгляделся и вынул... сумку, довольно большую, хорошей мягкой кожи, совершенно сухую.
– Странное место для хранения сумки, – подумал он, и отойдя чуть ближе к углу теплицы, где было посветлее, стал рассматривать ее в лунном свете. Сумка была на широком мягком, круглом в сечении ремне, чтобы носить через плечо. Она показалась ему знакомой. С сумкой под мышкой он уложил на место вынутый квадрат дерна и затем, сделав большой круг подальше от дома, добрался до Ист-Лоджа. Прежде чем влезть в окно, он снял обувь, обтер подошвы пучками травы, а в комнате аккуратно спрятал ботинки в шкаф, а у кровати поставил другую пару. Затем зажег ночник и тут сразу же узнал сумку. Он видел ее у женщины на вокзале сегодня утром. Значит сумку у нее украли. Раскрыв молнию, он обнаружил, что сумка пуста, и тут заметил две срезанные чем-то острым полоски кожи в районе замка, длиной до пяти дюймов, снаружи и изнутри. На оставшейся твердой поверхности (под кожей был проложен картон) в этом месте был вытеснен красивый орнамент явно ручной работы.
– Что делать? Зачем я ее взял?! Вдруг ее уже ищут? – и холод страха охватил его. – Надо ее выбросить, но куда?...
И Родди вновь выскочил через окно в сад, пробрался к воротам, перелез через забор и побежал по ночному городку, сам не зная куда.