Х. Кортасар Игра в классики Новый вариант перевода

79
     Педантичнейшая заметка Морелли: «При попытке создания “roman comique”  необходимо, чтобы сквозь текст просвечивали иные ценности, и достигалась бы именно такая степень «человекоявления», которую мы всё-таки считаем возможной. Создаётся впечатление, что привычная романистика терпит в этом неудачу, потому что ограничивает читателя рамками определённого сценария; причём, чем искусснее автор – тем эти рамки жёстче. Вынужденные паузы: насильственная расстановка драматических, психологических, трагических или сатирических акцентов. Попробуем наоборот – вместо того, чтобы давить на читателя, нужно превратить его в непременного соучастника и в пределах обычной сюжетной линии рассеять намёки на существование иных - альтернативных ходов. Иератическое письмо – с изнанки - для посвещённых. А демотическое станет уделом читателя-самки (на первых же страницах он запутается и разозлится, проклиная себя за бездарно потраченнные деньги).
     «Провоцировать, намеренно лишать текст любых прекрас и причинно-следственных связей, тщательно избавляться от литературщины (но не от литературы). В случае необходимости – пользоваться привилегией мастерских приёмов, но и не забывать совет Андрэ Жида: “ne jamais profiter de l’;lan caquis” . Как и прочие креатуры западной концепции «свободы», сюжет довольствуется определённым нормами построения... Нормы – отбросить. Здесь тоже нужна открытая структура и, соответственно, полный отказ от системы в создании характеров и ситуаций. Метод: ирония, постоянная самокритика, нелепость, поток сознания из ниоткуда в никуда.
     «Попытки такого рода отталкиваются от неприятия  литературы; какие бы действия не предприняли автор и читатель, это неприятие должно быть  избирательным – потому, что в любом случае всё опирается на слово, - и в то же время неусыпным. Стоит лишь поменять знак на обратный, и роман становится  подобием револьвера, который служит делу мира. От литературы надо взять то, что превращает её в живой мост от одного человека к другому: эссе и трактаты позволяют такую связь между специалистами. Проза не должна являться поводом к передаче «сообщений» (сообщения существуют лишь постольку, поскольку существуют вестники, также как и любовь, которая есть сам любящий); проза должна стать эссенцией пережитого, катализатором смутного и плохо усвоенного знания, влиять в первую очередь на того, кто пишет, - а писать для этого следует «анти-романы», потому что принятый в замкнутых системах порядок оставляет за бортом наш шанс стать гонцами, выйти за пределы собственного «я», которое – даже «тэт-а-тэт» делает нас недостижимыми друг для друга.
     «В процессе создания произведения автор создаёт сам себя. Если из магмы повседневности и погружений в «здесь и сейчас» мы хотим получить ценный минерал, который и станет кристализацией антропофании – как поступить с абстрактным пониманием и высокомерной рациональностью разума? Со времён элеатов  и до сегодняшнего дня у диалектической мысли было достаточно времени, чтобы насытить нас своими плодами. Вот мы и едим их – вкуснота, радиация так и брызжет. Но почему же, братья, мы так печальны по окончании банкета, в пятидесятые годы двадцатого столетия?»
      Ещё одна запись, по всей вероятности – комплементарная:
     «Ситуация читателя. Любой романист как правило рассчитывает на понимание читателя, на сопереживание с его стороны, на то, что читатель подхватит и  воплотит определённую авторскую идею. Романист-романтик хочет к тому же, чтобы посредством его персонажей поняли его самого; романист-классик хочет научить, оставить след в истории.
     «Третий вариант: сделать из читателя сообщника и попутчика. Синхронизироваться с ним, поскольку сам процесс чтения упраздняет время, перенося читателя в измерение автора. Подобным образом читатель сможет со-участвовать и сострадать вместе с романистом, переживая с ним одни и те же трансформации в один и тот же момент и  одним и тем же манером. Какие-либо  эстетические уловки тут бесполезны: годится только материал в стадии замысла, одновременность переживания (созданная, конечно же, посредством слов, но – с наименьшей эстетической нагрузкой; отсюда – «событийность» романа, «антиклимакс», ирония, и прочие стрелки, которые указывают на другое).
     «Для такого читателя, mon semblable, mon fr;re , событийный роман (а «Улисс» - что, по-вашему?) должен протекать как те сны, когда помимо тривиальной канвы мы угадываем весомый подтекст, который далеко не всегда можно вычленить. В этом смысле событийный роман должен вести себя как можно более целомудренно: не обманывать читателя, заставляя его сотрясаться на хребте каких попало эмоций или замыслов, а дать ему в распоряжение плотную качественную глину, предоставив возможность лепить, быть причастным к созиданию, в большей мере, - коллективному, нежели индивидуальному. Иными словами, существует некий фасад с дверями и окнами, за которыми совершается таинство, а читатель-сообщник должен об этом догадываться (оттуда и идёт идея сговора), пусть даже не всегда находя подтверждение своим гипотезам (а отсюда – идея сопереживания). То, чего автор романа добился для себя самого, будет воспроизведено и для читателя-сообщника (возможно - в многократно усиленном варианте... это было бы замечательно). А для читателя-самки дело ограничится фасадом, - есть совершенно очаровательные trompe l'oeil , это факт, с внешней стороны можно спокойно представлять привычные трагедии и комедии из жизни honn;te homme . В результате волки сыты, овцы целы, а кому не нравится – пусть катится колбаской.»
(-22)

  "никогда не злоупотреблять достигнутым" (фр.)
  Элеа;ты — древнегреческие философы, занимавшиеся концепцией бытия, представители Элейской школы (конец VI — первая половина V вв. до н.э.).
 « Мой брат и мой двойник» (фр.) – аллюзия на строчку из Бодлера
  Обманка (фр.)
  Порядочный, честный человек (фр.)