Глава семнадцатая

Такси остановилось перед домом Болитаров в Ливингстоне.
- Мы можем поехать куда-нибудь ещё, - снова попытался сказать Мирон.
Она покачала головой:
- Просто сделайте мне одно одолжение.
- Какое?
- Не говорите им о моём отце. Не сегодня.
Он вздохнул.
- Ладно, договорились.
Дядя Сидни и тётя Сельма уже были там. И дядюшка Берни, и тётушка Софи, и мальчики. Пока он платил водителю такси, подъезжали и другие машины. Мать пробежала площадку перед домом, как спринтер, и обняла Мирона так, как будто бы его только что выпустили из плена террористы Хамаса. Потом она обняла Бренду. То же самое сделали и остальные.
Отец был на заднем дворе и жарил шашлыки. Мангал теперь был, слава Богу, газовый, так что он мог больше не заливать горючую жидкость шлангом. На нём был поварской колпак повыше, чем контрольная башня, и фартук с надписью "Перековавшийся вегетарианец".
Бренду представили, как клиента. Подхватив её под руку, мать быстро утащила девушку от Мирона и повела её показывать дом.
Потом пришло ещё больше людей. Соседи. Каждый - с макаронным или фруктовым салатом, или с чем-нибудь ещё. Демпси, Коэны, Дейли, Вайнштейны... Брауны наконец-то поддались тёплому аллюру Флориды, и пара моложе Мирона с двумя детьми въехала в дом вместо них. Теперь они пришли тоже.
Начался праздник. Принесли мяч и биту. Выбрали команды. Когда, сделав бросок, Мирон промахнулся, все расслабились, словно подул бриз. Смешно... Все разговаривали с Брендой. Всем хотелось услышать о новой женской лиге, но гораздо приятнее было им узнать, что Бренда собирается стать врачом. Отец даже позволил ей на время заменить его у мангала, что для него было равносильно тому, чтобы отдать кому-нибудь свою почку. Воздух заполнил запах жареной пищи. Курица, гамбургеры, хот-доги из магазина деликатесов Дона - мать покупала хот-доги только у Дона - шиш-кебабы (1) и даже несколько кусков лосося для тех, кто пёкся о своём здоровье...
Мирон то и дело встречался с Брендой глазами. Она всё время улыбалась.
Дети, на которых были добросовестно надеты шлемы, парковали велосипеды на площадке перед домом. У ребёнка Коэнов в ухе была серьга. По этому поводу все дразнили его. Он упал головой на землю и заулыбался. Вик Раскин дал Мирону наконечник от ружья. Мирон кивнул и тут же забыл об этом. Фред Демпси принёс из гаража баскетбольный мяч. Девочка Дейли стала собирать команды. Мирон вынужден был начать игру. К ним присоединилась и Бренда. Все засмеялись. Между ударами Мирон проглотил чизбургер. Очень вкусно... Тимми Раскин упал, порезал коленку и заплакал. Наклонившись, Бренда осмотрела порез. Она наложила повязку и улыбнулась Тимми. Он заулыбался в ответ.
Проходили часы. Медленно, как это всегда бывает в летнем небе над спальными районами, наползала темнота. Люди начали расходиться по домам. Машины и велосипеды растворялись вдали. Отцы обнимали сыновей. Маленькие девочки уезжали домой на родительских плечах. Все целовали на прощанье маму и отца. Мирон взглянул на родителей. Из всех семей, что жили в районе изначально, теперь остались только они - суррогатные бабушка с дедушкой всего блока... Внезапно они показались Мирону старыми. Это его испугало...
Бренда подошла сзади.
- Это прекрасно... - сказала она.
И так оно и было. Вин мог посмеиваться над этим. Джессику такие сцены не заботили - её собственная семья создала идеальный роквеллианский "фасад", чтобы скрыть разложение изнутри, и она ринулась обратно в город, как будто бы там было противоядие... Часто Мирон и Джесс возвращались домой после таких вечеров в полном молчании. Сейчас Мирон думал об этом. И ещё он снова подумал о том, что говорил ему Вин о таких вот "прыжках веры"...
- Я скучаю по твоему отцу, - сказал Мирон. - Я не разговаривал с ним десять лет... Но я до сих пор по нему скучаю...
Она кивнула.
- Я знаю...
Они помогли убрать со стола. Не так уж много там и было. Все пользовались только бумажными тарелками и чашками и пластмассовыми приборами. Бренда и мать всё время смеялись. Мать всё время бросала взгляды на Мирона. И были они, кажется, всезнающими - немного даже слишком...
- Я всегда хотела, чтобы Мирон стал врачом, - сказала мать. - Вас это не шокирует? Где Вы видели еврейскую мать, которая хочет, чтобы её сын стал врачом?
Обе засмеялись.
- Но он начинает терять сознание при виде крови, - продолжала мать. - Не переносит... Он даже не мог ходить на фильмы с меткой "Р", пока учился в колледже. И спал с ночником до...
- Мама...
- О, ему стыдно... Я твоя мать, Мирон. Мне положено тебя стыдить. Правда, Бренда?
- Конечно, миссис Болитар...
- Я Вам уже десятый раз говорю - Эллен! А отец Мирона - Аль. Все нас зовут Эль Аль. Понимаете? Как израильские авиалинии...
- Мама!
- Замолчи, - я ухожу... Бренда, Вы остаётесь на ночь? Комната для гостей готова для Вас.
- Спасибо, Эллен. Это было бы просто прекрасно...
Мать повернулась, чтобы уйти.
- Я оставляю вас, дети. - Улыбка её была слишком счастливой.
Задний дворик погрузился в молчание. Полная луна была единственным источником освещения. Щёлкали кузнечики. Залаяла собака. Они пошли прогуляться. Заговорили о Горации. Не об убийстве. Не о том почему он исчез, не об Аните Слотер или об Эф-Джее, не о лиге, не о Бредфордах... Ни о чём таком. Только о Горации.
Они дошли до Барнет Хилл, начальной школы Мирона. Несколько лет назад городское управление закрыло половину здания из-за его подверженности высокому напряжению электромагнитных проводов. Мирон провёл под этими проводами три года. Это могло кое-что объяснить...
Бренда села на качели. Кожа её мерцала в лунном свете. Она стала качаться, высоко вскидывая ноги. Мирон сел рядом с ней и присоединился к её взлётам. Металлическая конструкция была крепкой, но стала слегка шататься под их весом.
Они замедлили темп.
- Вы не спросили об этом... оскорблении, - сказала она.
- У нас ещё будет время.
- Это очень простая история, - проговорила Бренда.
Мирон не ответил и стал ждать.
- Я пришла к папе. Он был пьян. Он не пил много... Но когда пил, его действительно било по мозгам... Он едва мог связно говорить, когда я открыла дверь. Он стал проклинать меня. Называл меня маленькой сучкой... А потом толкнул меня.
Мирон покачал головой, не зная, что сказать.
Бренда остановила качели.
- А ещё он называл меня Анитой, - добавила она.
У Мирона пересохло в горле.
- Он думал, что ты - это твоя мать?!
Бренда кивнула.
- У него была такая ненависть в глазах... - сказала она. - Я никогда не видела, чтобы он так выглядел...
Мирон не двигался. Некая теория постепенно обретала очертания у него в мозгу. Кровь в шкафчике в больнице Святого Барнабаса. Звонок адвокатам и Бредфордам. Побег Горация. То, что его убили... В каком-то смысле всё сходилось. Но сейчас, в эту секунду, это была просто теория, которая базировалась на чистой воды рассуждениях. Ему нужно было, образно говоря, выспаться на ней, промариновать её как следует в холодильнике мозга какое-то время, прежде чем он осмелился бы выговорить это...
- А далеко отсюда до дома Бредфордов? - спросила Бренда.
- Может быть, полмили.
Она отвернулась.
- Вы до сих пор думаете, что что моя мама сбежала, потому что что-то случилось в этом доме?
- Да.
Она поднялась.
- Давайте пойдём туда.
- Там не на что смотреть. Большие ворота и какие-то кусты.
- Моя мать ходила через эти ворота шесть лет. Этого будет достаточно. На сейчас.
Они пошли по дорожке между Рич Драйв и Коддингтон ТЕррас - Мирон не мог поверить, что после стольких лет она была всё ещё здесь - и повернули направо. Отсюда были видны огни на холме. И почти ничего больше.
Бренда подошла к воротам. На неё покосился охранник. Она остановилась перед железной решёткой и несколько секунд неотрывно смотрела на неё.
Охранник наклонился к ней.
- Я могу Вам помочь, мэм?
Бренда покачала головой и отошла.
Они вернулись домой поздно. Отец Мирона снова изображал, что спит в кресле. Некоторые привычки отмирают тяжело. Мирон "разбудил" его. Он вздрогнул, приходя в себя. Пачино никогда не переигрывал так сильно... Улыбнувшись, он пожелал Бренде спокойной ночи. Мирон поцеловал отца в щёку. Щека была твёрдой и слабо пахла "Старыми специями" (2). Так, как и должна была...
Кровать была приготовлена в комнате для гостей внизу. Должно быть, сегодня приходила наёмная прислуга, потому что мать держалась подальше от домашних хлопот, словно они были радиоактивны. Она была работающей матерью, одним из тех адвокатов, которых в штате боялись больше всего, - ещё с тех времён, что были до Глории Стайнем...
Его родители хранили сумочки с туалетными принадлежностями, которые оставались от  полётов первым классом. Он дал одну Бренде. Заодно он нашёл ей футболку и пижамные штаны.
...Когда она крепко поцеловала его в губы, он почувствовал, что каждая часть в нём зашевелилась... Волнение первого поцелуя, его абсолютная новизна, её удивительный вкус и запах... Её тело, настоящее, крепкое, твёрдое, молодое, прижалось к нему. Мирон никогда ещё не чувствовал себя таким потерянным, таким хмельным, таким лёгким... Когда их языки встретились, Мирон почувствовал толчок и услышал, как застонал...
Он отодвинулся.
- Мы не должны... У тебя только что умер отец. Ты...
Она закрыла ему рот новым поцелуем. Мирон накрыл её затылок ладонью. Держа её так, он почувствовал, как на глаза набегают слёзы...
Закончив целоваться, они так и держали друг друга - крепко, задыхаясь...
- Если ты хочешь мне сказать, что я это делаю, потому что я сейчас не в себе, - сказала она, - тогда ты не прав. И ты ЗНАЕШЬ, что ты не прав...
Он сглотнул.
- Джессика и я... у нас сейчас трудный период...
- Это и не из-за этого тоже... - сказала она.
Он кивнул. Он это знал. И после того, как он десять лет любил одну женщину, может быть, это и пугало его больше всего...
Он отступил.
- Спокойной ночи... - едва выговорил он.
Мирон рванулся вниз - в свою прежнюю комнату в подвальном помещении. Он залез под одеяла и натянул их до самой шеи. Он уставился на истёртые плакаты Джона Хавличека и Ларри Бёрда. Хавличек, из великолепных "стариков" "Селтика", висел у него на стене с тех пор, как ему исполнилось шесть лет. Бёрд присоединился к нему в 1979-м. В своей прежней комнате Мирон искал комфорта и, быть может, спасения - в окружении знакомых картин...
Он не нашёл НИЧЕГО...