Тридакна. Сказки для Марии. Вторая

Люди, а особенно некоторые, очень много знают, в том числе множество самых разных историй. Люди их рассказывают, записывают, снимают по ним фильмы, делают театральные постановки. И ах, как они гордятся, особенно некоторые, тем, что так много знают. Вероятно, они очень огорчились бы, если б им довелось услышать все истории, которые рассказывают морские волны, рассказывают - почти не смолкая. В сравнении с ними самый болтливый из людей покажется сонным молчуном. Но, ещё больше историй знает – ветер. Ещё бы! Он всюду летает и везде всех слушает: что шелестит лес, о чём шуршит песок пустынь. И, даже безмолвные горы, при появлении ветра не могут удержаться и не рассказать хоть что–нибудь. Что ж говорить о волнах, которые не просто рады ветру, они без него не живут. Ветер же все эти истории разносит по свету. Так, живя очень далеко ото всех морей, можно услышать истории волн о жизни глубин.
       В одном из тёплых южных морей, на дне, среди разноцветных кораллов и коралловых рыбок, на краю самой настоящей морской поляны, жил в своём огромном доме – моллюск тридакна. Жил он тихо, мирно и радостно .Каждый день он открывал крышу своего дома-раковины, грелся в лучах, прошедших сквозь толщу воды, питался  крохотными плавающими водорослями – планктоном и радовался  жемчужине, которую бережно и тщательно выращивал. И до поры до времени была у него одна единственная печаль – многочисленная родня. Причём, его собратья, такие же тридакны, хлопот не доставляли, они все были заняты собственными жемчужинами. Не доставляли беспокойства и мелкие родственники: устрицы и мидии, живущие в плоских,  двойных раковинах и постоянно завидовавших своим сородичам-гигантам. Но, что для огромного тридакны их нытьё? Так, далёкий шум, лёгкий гул и тревожить могло только его отсутствие: замолчали- значит , что-то случилось. Нет эти родственники не тревожили покой могучего тридакны… Доводили те кто плавал: мелкие, юркие каракатицы, изворотливые осьминоги, да бродяги «аргонавты» и «наутилусы».
   Каракатицы пугали своим светом. Испугаешься, когда всё вокруг спокойно, можно даже сказать пустынно и, вдруг эта пустота засветится, замерцает, замигает бесчисленными огнями. тридкна прекрасно знал чьи это штучки, но, настолько любил свой размеренный покой, настолько был в него погружён, что такое баловство каракатиц, всегда застигало его врасплох.
   Осьминог забавлялся тем, что постоянно норовил стащить жемчужину.
- Зачем она тебе?! – возмущённо спрашивал тридакна.
- А просто так – насмешливо отвечал Осьминог, - вместо зарядки, для тренировки, что б щупальцы не разучились хватать.
   Но больше всего осьминог злил тем, что после очередной неудачи начинал хаять жемчужину:
- Она действительно мне не нужна. К чему мне такая? Вон у твоих соседей и крупнее, и ровнее, и ярче…
- Заткнись! – грозно и гневно восклицал тридакна. Но, осьминог ещё пуще расходился:
- Что? Может в погоню бросишься? Догонишь и откусишь щупальца? Проучишь наглеца…Что – слабо? Ну, поругайся, поругайся…
   Аргонавты и Наутилусы смотрели на это всё свысока:
- Баловство всё это, - говорили они, - осьминога, рано или поздно съест мурена…
- Иш ты! Разогнались!, - злобно отвечал осьминог, - пусть только сунется! Змея недоделанная!
- Или люди поймают в сети, - равнодушно продолжали моллюски-путешественники, - кстати, и жемчужину растить бесполезно – люди и её заберут…
   После этих слов тридакна захлопывал створки и долго успокаивал жемчужину:
- не бойся. Никому я тебя не отдам.
- Как же  не отдашь? Тебя и спрашивать не будут – заберут и всё…
- А как  я тебя осьминогу не отдаю, так и им не отдам…
- Так говорят же: Люди и осьминога сильнее!
- Кто говорят – то?! Аргонавты! Им верить – себя обманешь. У них ничего нет, ничего им не нужно, лишь бы волны несли куда – нибудь… Ни за кого им  не больно, ни за кого им не страшно… Как им верить!?
- Вот им и верить, - отвечала жемчужина, - им врать  смысла нет. Я  думаю они правду говорят про людей. И, кстати, а какие они – люди?
- Не знаю…
- Наверно большие и страшные…
   И каждый старался представить грозное, страшное, огромное чудовище. Когда же на их поляне появился человек, ни жемчужина, ни тридакна ег не узнали…  Им и в голову не могло прийти, что такое несуразное, хрупкое создание, со слабыми отростками и плавает-то неловко, неуклюже и вдруг – человек. К тому же это существо чуть не погибло. И как глупо! Не только на этой поляне, наверное по всему морю знают, что соваться к тридакне опасно! Тем более – забирать его жемчужину… А это существо… Наш моллюск не дал жемчужине всё досмотреть до конца, захлопнул крышу дома. Им обоим рассказали потом, когда уплыли акулы. Осьминог и рассказал:
- Странное существо. Ему ваш сосед щупалец прижал. Да так просто! Мне бы ни за что не прижал.
- А, что же это существо?, - спросила жемчужина.
- Начало дёргаться, дрыгаться. Но, куда там....
- А чего акулы приплыли?
- А, вот это интересно..., - задумчиво произнёс осьминог, - я уже и сам подумал: а не полакомиться ли мне этим раззявой, и вдруг он достал длинный зуб... Откуда-то сбоку. Я сначала подумал, что это плавник неправильный..., ну, знаете, плавники же разные бывают: и длинные, и короткие, по  бокам, сверху..., но. Чтоб сбоку – один...
- Короче, - поторопил осьминога тридакна.
- Не подгоняй. Так вот. Он этот зуб держал свободной щупальцей и как кусанёт по зажатой!
- И, что?
- Что..., сразу же облако, почти как у меня, когда я убегаю от кого-то. Только у меня – чёрное; а у него – красное. И глупое создание, у него облако – вкусное. Я уже совсем решился нападать, он же зуб выбросил. Но, тут акулы. Этот вверх. Медленно но успел. Акулы пока облако распробовали, пока в соседа вашего тыкались..., он и исчез.
- Это был человек, - донеслось сверху.
- Это?, - воскликнули в один голос жемчужина, тридакна и осьминог.
- Ну, вот, а ты боялась, - воскликнул  моллюск, - от такого я тебя защищу.
- А аргонавты сверху продолжили:
- Этот был один. По одному они слабые. Их придёт много.
Но, моллюск и жемчужина уже не испугались. К тому же время шло и, ничего не происходило. Жизнь была такой же как до этого. По прежнему шутили каракатицы и осьминог, а аргонавты и наутилусы рассказывали истории своих скитаний. Но их никто не слушал. Никто кроме жемчужины. От одного бродяги она услышала, что люди забирают жемчужины с собой, в свой мир. От другого она узнала, что люди держат жемчужин всех вместе, и носят их на себе.
- Как это здорово!, - воскликнула жемчужина, - быть вместе со своими сёстрами! Увидеть мир!
- А как же – я?, - загрустил моллюск.
- Ну, что ты..., не печалься, - спешила его успокоить жемчужина, - это ж я просто так, вообще. Этого же не случиться. Ты же сам видел..., что с человеком стало.
- Видел, - грустно соглашался тридакна, - но, дело же не в этом.
- А в чём?
- А в том, что тебе этого хочется... Тебе уже меня... Ты уже меня...
- Ну, что ты, что ты..., - И жемчужина начинала успокаивать моллюска, нашептывая нежные слова. И моллюск затихал, но, не успокаивался, жемчужина чувствовала это. Это чувствовалось во всём, даже в том, что они стали нежней и внимательней друг к другу. Столько грусти таилось за всем этим. Грусти и боли. В них словно что-то поселилось. Что – они не могли объяснить. Лишь потом, моллюск признался себе, это «что-то» было ожиданием разлуки. За время ожидания жемчужина похорошела. Это признал даже осьминог. Он перестал шутить и насмехаться. Он просто любовался. Располагался и замирал. Даже щупальцами не шевелил.
- Такой интересный блеск, - зачарованно произносил он, - не блеск даже – свечение... Таког даже каракатицы не могут! Я чем больше смотрю, тем больше хочется смотреть. Я забываю даже про голод!... А почему так?, - спрашивал осьминог, - может ты какой перламутр начал выделять особый? Или жемчужина как-то..., ну, ожила что ли...
Но на свои вопросы осьминог ответа не получал. Эта идиллия длилась всего несколько дней, потом сбылись слова аргонавта – появились люди. Они плыли медленно, из далека. На поляне их заметили по огонькам и, сначала подумали, что это каракатицы. Но, у каракатиц огни цветные и постоянно переливаются, а у этих горели ровно, постоянно, лишь зыркали по сторонам словно глаза. Когда люди были уже близко, стало видно, что они не похожи на первого.
- Глянька, - воскликнул осьминог, - их некоторые щупальца словно ласты тюленя.
В медленном движении людей было что-то, что насторожило обитателей подводной поляны, какая-то уверенность, неотвратимость. Потом настороженность сменилась настоящим страхом, это когда увидели, как человек убил мурену. Высветил её в пещере и одна из его щупалец стремительно, мгновенно удлинилась. Так рассказывал осьминог про подводное ружьё. Когда человек подтянул стрелу, все обитатели поляны увидели извивающуюся, умирающую мурену. Всех это ужаснуло: так просто расправились с такой грозной рыбой. Даже осьминога не обрадовало такое избавление от своего вечного врага.
- Сейчас на кровь мурены акулы наплывут. Пожалуй, я спрячусь..., - произнёс осьминог и поспешил отплыть, и спрятаться в расщелине. А  тридакна и жемчужина увидели, как люди начали забирать жемчужины. Моллюски оказались беспомощны. Люди положили что-то между створками раковин и спокойно забирали жемчужины. тридакны напрягались изо всех своих исполинских сил, но, не могли прищемить, зажать руки грабителей. У тех моллюсков, что успели закрыться, люди просто разбивали раковины. До нашего моллюска и его жемчужины люди не добрались, чуть-чуть. Появились акулы. Много акул. Они чувствовали кровь мурены, кружили вокруг людей, постоянно сжимая своё кольцо. И люди, бросив мурену, поспешили удалиться: спокойно, не спеша, ощетинившись ружьями и жезлами.
   Когда всё успокоилось, то есть: люди уплыли, акулы перестали драться между собой, осьминог  выбрался из своей расщелины, окинул поляну взором и поплыл прочь. Уж больно тяжёлое зрелище предстало перед глазами. Многие тридакны были просто изуродованы и их уничтожение завершали многочисленные мелкие хищницы, которые не отважились появляться при акулах. И на уцелевших моллюсков, но потерявших свои жемчужины смотреть спокойно, то же было невозможно. Осьминог плыл долго, сначала быстро, затем медленней, неспешно и наконец замер, опустившись на какой-то первый попавшийся камень. Ещё недавно, его удивило бы такое переживание из-за чужой беды. Но сегодня ему  было просто больно. И  все его мысли были направлены на одно: что сделать, что б спасти жемчужину и моллюска?
  Из задумчивости его вывели каракатицы. Осьминог уловил часть их разговора и понял, что стайка собирается  как обычно развлечься – напугать  моллюска.
- А, ну, не сметь!,  -  крикнул осьминог.
- Это ты, что ли , родственник? Мы тебя и не приметили. Думали – камень. Ты что-то не в духе...
- Да. Это точно... А вот вы..., а вам всё нипочём...
- А, что нам? Живы и ладно.
- Вот именно – «ладно»! Тут такое творится!...
- Ты про что? Ты что – пожалел этих?
- А и –пожалел! Вам то что?
- Да непонятно просто: за что? Чего жалеть-то?
  И осьминог начал объяснять. И рассказал им про жемчужину, что из самой неприметной превратилась в самую яркую. Про тоску тридакны.
- У них то, на что мы с вами не способны... Мы можем спастись а они нет. И  - они знают это...
- А с чего ты взял, что они обречены? Люди-то ушли...
- Они вернуться. Вернуться, увидят жемчужину..., - осьминог задумался, а потом радостно воскликнул:
- Я знаю, как их спасти! Я знаю! И как же просто!
И осьминог со всей своей скоростью поплыл на поляну.

        Жемчужине было плохо. Она уже давно жила среди людей и уже много-много дней к ней никто не прикасался. Жемчужина была крупнее многих своих сестёр и люди стянув её золотым обручем, назвав непонятным словом  «Венец», носили на голове. Первое время носили часто, почти не снимая. Жемчужина постоянно ловила на себе восхищённо-горящие взоры. И ей это нравилось. Нравилось настолько, что она почти не вспоминала своей прежней, спокойной жизни. Да и как тут вспомнишь, когда постоянно звучали  людские «охи»-«ахи», ярко горел свет, гремела музыка, шаркали ноги, шуршали и шелестели шелка и жемчужину кружили, кружили во всём этом радостном, беззаботном великолепии... Лишь когда всё погружалось в недолгую тишину, Жемчужину укладывали на бархатное ложе и, погружаясь в сон, она вспоминала своего моллюска:
- Мой милый, - сонно бормотала она, - если б ты видел..., если б ты видел...
И, уже на грани сна, она ловила слова людей:
- Смотри-смотри! Её цвет опять переменился! Она словно светится!
- Да, дорогая. Это редкостная  жемчужина! Она чутко реагирует на освещение. Ты довольна?
- И даже очень. Ты видел, каким бешенством сверкнули глаза Констанс, когда я появилась с этой жемчужиной? Это дорогое удовольствие...
- Вот уж – в точку! Дорогая, в самую точку! Это очень дорогое удовольствие! Но, для тебя...
Жемчужина мало что понимала в подобных разговорах, да и не старалась понять, она засыпала.
    Вскоре начали происходить неприятности. Дама, которая носила венец, стала жаловаться на головные боли. Она становилась раздражительной. Ей всё казалось, что люди вокруг неё замышляют, что-то злое. Что все, абсолютно все завидуют её красоте, положению и хотят извести её. Жемчужина вновь не понимала слов, просто чувствовала, что хозяйка боится. И с каждым днём всё сильнее и сильнее. Кожа этой молодой красивой женщины стала бледнеть, хозяйка  худела и очень быстро словно потускнела. Жемчужине было жаль её. Она постоянно думала о бедной женщине. И та, словно чувствуя это, очень часто одевала венец, даже дома. Ей казалось, что блеск жемчужины скрасит, приуменьшит её недуг. Но, вместо этого, женщина ещё больше проникалась жалостью к себе. И всё больше  увядала, как увядает цветок. И однажды жемчужина увидела, как в комнату хозяйки вошли люди, один из них заговорил, что-то выспрашивал. Хозяйка отвечала, то грубо, то испуганно, сорвалась на крик, попыталась бежать. Присутствующие мужчины её удержали и, говоривший с хозяйкой смочил платок какой-то жидкостью, приложил его к лицу хозяйки, от чего та погрузилась в сон. Один из мужчин послушал дыхание женщины, затем подал знак своим спутникам и женщину вынесли из комнаты. Больше жемчужина её никогда не видела.
   Потом была другая хозяйка, потом ещё одна и ещё. И каждая владела жемчужиной недолго. Эти «путешествия» по хозяйкам  закончились, когда прозвучали слова: «безумие» и «проклятие», а саму жемчужину прозвали – «око бездны». Про неё стали говорить, что она убивает своих владельцев. Жемчужина не могла понять: почему?! Она же ничего не делала! Более того, она очень хорошо относилась к своим хозяйкам! Она чувствовала их и жалела. Она отзывалась на каждое их чувство, кроме злости. Жемчужине было странно: почему беды хозяек списывают на неё? Как  бы там ни было, но настал день когда жемчужину перестали носить, а после и вовсе убрали в тёмный металлический ящик.
   Темнота и неподвижность жемчужину тяготили не очень, к ним она была привычна. Невыносимой оказалась тишина. В ней воспоминания о былом  веселье становились острей и доставляли боль.
   Заключение жемчужины закончилось, когда она уже почти утратила надежду. Её выкупил художник.
- Уж, больно много о тебе наговорили, - произнёс художник, когда принёс жемчужину в мастерскую, - посмотрим, может получится тебя нарисовать... А там и напишем  чего...
Художник освободил жемчужину от золотого обруча, возложил на бархатную подушку и установил на  небольшом постаменте и долго её разглядывал.
- И, впрямь, есть свечение. Но, до чего ж тусклое...
   И с этого дня повелось: художник брал жемчужину в руки, расхаживал по мастерской и разговаривал, не то с ней, не то сам с собой. Затем устанавливал жемчужину на место и приступал к работе. Как ни странно, но жемчужину уже больше не ранили воспоминания о прежней шумной жизни. Она с удивлением наблюдала за художником, уж очень он отличался от других людей. Он любовался жемчужиной, но блеск его глаз был другим, сквозь восторг светилась какая-то грусть и руки его были другими... Жемчужина не могла объяснить, ведь дело не в том, что руки художника были тёплые, или нежные. У прежних хозяек руки иной раз были горячие и нежность была в прикосновениях, но, ... такого тепла жемчужина от них не получала. В мастерской художника жемчужина словно бы отогрелась. Ей было интересно. Слушать голос художника, наблюдать за его работой, слушать его чувства, его переживания. Она их слышала так же как голос, как  буд-то волны. И радовалась, если плыла волна радости, печалилась, если волна печали, переживала от того, что не получалось нарисовать её портрет.
- Да. Я нарисовал жемчужину..., - восклицал художник, - но, не эту. Вчера ты была другой. Я помню. Удивительно! Ты постоянно разная!
Наблюдая за художником жемчужина поняла чем он отличается от других: в нём не было злости. В нём, иной раз, возникала досада, тревога, сильное огорчение. Но, злости, желания разрушить – никогда.
- Этот бы не стал убивать мурену, - неожиданно подумала жемчужина, - не стал бы разрушать раковины, уродовать тридакну...
И жемчужину обдало волной боли. Она вспомнила подводную поляну, её тихие радости и печали, и своего моллюска.
   В тот вечер художник не смог работать, словно зачарованный он смотрел на жемчужину, которая светилась и переливалась неярким, нежным и в то же время тревожным светом. И чем больше смотрел на неё художник, тем меньше было сил отвести взгляд. Художник мог поклясться, что жемчужина в эти мгновения была живой, такой же как он сам и свет из неё был не просто светом.
   В тот вечер художник так и уснул в кресле, не раздеваясь. И ему приснился сон. Он увидел подводную поляну и огромного моллюска с жемчужиной. С этой самой, что была перед ним на подиуме. На поляне, перед раковиной моллюска шевелился осьминог, размером с крупную собаку и оживлённо говорил:
- Я буду постоянно рядом. И как только появятся люди, я заберу жемчужину и спрячу! Всё просто! Люди посмотрят, что тридакна пуст и уплывут. Чуть выждем и я верну жемчужину.
Осьминог ликовал, довольный собой. Но, его ликование оборвала жемчужина:
- Нет.
- Что нет?, - не понял осьминог, - я смогу. Мне не трудно. Лишь бы моллюск раковину не захлопнул.
- Я не захлопну, - заверил тридакна.
- Нет., - решительно заявила жемчужина, - Вы так делать не будете.
- Но, почему, - удивился моллюск, - Ты не хочешь, что бы мы спаслись?
- Хочу. Хочу, что бы ты спасся.
- А ты?
- Себя, я спасать не хочу, - негромко произнесла жемчужина.
После этих слов все замолчали. И в этой тишине, когда жемчужина заговорила вновь, её слова были слышны отчётливо.
- Я хочу посмотреть мир. Ты был прав, милый – я, действительно, хочу.
- Я тебе больше не нужен?, - испуганно спросил тридакна.
- Нужен. Ты ведь знаешь, что нужен. Но, ... Я ничего не могу с собой поделать.
- Но, как же я без тебя! Как же я? Я ведь зачахну..., я – умру...
- Нет, милый. Нет. Будет больно, я знаю. Но, ты забудешь...
- Не забуду.
- Забудешь. Не сразу. А там появится другая. Лучше чем я. Благодарней...
- За что?, - голос моллюска был бесцветен, - за что ты меня так? Чем я тебя обидел? Оскорбил... Даже если я тебе надоел, за что меня так хлестать?
- Прости. Вот видишь какая я? Я не хочу тебе делать больно, а делаю. С самого начала, когда упала острым камушком на твоё мягкое тело.
- Ты мне нужна такая... Вот такая какая есть!
- Милый. Но, другие же заводят новых...
- Я не другие! Мне нужна – ты! Понимаешь!
- Я понимаю. Я с ума сойду. Ты тоже пойми меня! Ты мне нужен! Ты мой милый... И мне то же больно. Но, я не могу! Уже не могу. Я – погасну. Я буду думать только о том мире. Я уже думаю только о том мире. И о тебе...
- Но, о мире людей – больше., - подытожил тридакна.
- Прости...
Когда художник проснулся, перед его глазами была жемчужина. Он смотрел на неё, буд-то видел впервые. Она по прежнему излучала свет, но художник видел только боль.
- Так вот какая ты..., - задумчиво произнёс он.
В тот день художник долго расхаживал по комнате, бросал взгляды на жемчужину, наконец он произнёс:
-  Похоже, я знаю что нужно.
И принялся за работу. Творил допоздна. Ночью он вновь видел сон. И на следующую ночь. Жемчужина поведала о своём путешествии, о жизни среди людей. Но, в каждом сне она вновь и вновь возвращалась к подводной поляне, к своему моллюску. И с каждым днём она становилась всё тусклей, жемчужина угасала.
- Что с тобой? Хотя о чём я... Господи! Бедная... Но, что же делать-то? Смотри, я завершил картину....
   И жемчужина смотрела. Картина ей понравилась, хотя и была не понятной. Вроде бы море. Но, в нём вместо рыб люди. Двое. Должны плыть, но у них  крылья, буд-то они парят в небе. В глазах нежность, жемчужина поняла это, но тела изломаны болью. И по телам, к крыльям тянутся не то змеи, не то водоросли, не то путы. И свет. Свет из этих двоих, вокруг них. Свет, словно пузырь воздуха, словно жемчужина. Свет посреди мрака.
   Разглядывая картину и художника, жемчужина озарилась светом. Художник понял, что она улыбнулась. Но, порадоваться он не успел, жемчужина погасла.
 В эту ночь художник не спал. Он сидел в своём кресле, держал в руках жемчужину и глядя в темноту думал. Утро застало художника в каком-то странном приподнято бодром настроении.
- Ну, что ж ... Если всё правда, то я знаю: из какого моря тебя достали.
 

Подводная поляна постепенно ожила. Притупилась боль утрат, затихли страхи и ужасы разрушений и грабежа. Потихоньку вернулась прежняя размеренность и вернулись неизбежные, но спасительные заботы. Словом поляна ожила настолько, что обитатели её очень живо обсуждали новость: после второго нашествия осьминог и моллюск стали друзьями. Осьминог неотлучно находился  возле тридакны. Обитателям  поляны это казалось поразительным. Правда, не всем, раздавались голоса некоторых умников:
- А, что собственно, удивительного? Жемчужина пропала. Чё б им не подружиться? Они же из-за неё враждовали...
- Да не скажи. Они помирились ещё при ней.
- Ничего вы не поняли, - произнёс аргонавт, - осьминогу жемчужина ни к чему. Он её использовал как повод. А на деле они два разных мира...
- Какие ещё два мира, - воскликнули  моллюски, - они же родичи!
- Да, - согласился аргонавт, - они родичи. Но, дальние. Очень дальние. Осьминог подвижен, его жизнь – движение, а тридакна – это покой, постоянный покой. И это раздражало осьминога. Он просто не понимал, не видел красоты, пока жемчужина не расцвела.
- Да, всё это так, - соглашались с аргонавтом остальные моллюски. Уж кто – кто, а они понимали толк  в  красоте, ведь сами создавали жемчужины.
- Но,- возразили они, - теперь-то жемчужины нет... Тридакна новую не заводит, наоборот – он чахнет. А осьминог как привязанный...
- Этого я не знаю, - ответил аргонавт, - да этого никто не знает...
- Как же так, - удивились моллюски, - почему они враждовали, ты объяснил, а почему подружились – нет.
- А вы сами подумайте. Мы все всегда можем объяснить: за что мы кого-то нелюбим. А вот – любим... Можно назвать много причин, качеств, но окажется, что всё это можно сказать о многих, но, их мы этих многих даже не замечаем... А вот этого...
- Да... Пожалуй, - соглашались с аргонавтом, - но всё же...
   А между тем, тридакна действительно чах. Он не был болен, у него ни чего не болело, но, интерес к жизни пропал совершенно. И осьминогу приходилось следить за моллюском.
- Уже ночь, - говорил осьминог, - пора закрывать раковину...
- Зачем..., - безучастно спрашивал моллюск.
- Как зачем! Мало ли, приплывут акулы.
- Пусть.
- Так ведь – съедят!
- Пусть. Мне всё равно.
- А мне не всё равно!, - взрывался осьминог, - я останусь здесь. Рядом с тобой и меня то же съедят.
- Ты то здесь причём..., - вяло протестовал тридакна.
- Вот именно. Я абсолютно не причём, а погибну.
- Хорошо. Я закрою крышу. Но, мне всё равно...
Ещё больше трудов уходило на то, что б убедить тридакну открыть крышу утром. И так каждый день. Осьминог злился, выбивался из сил, но не отступал.
- Почему ты не хочешь завести жемчужину?, - спрашивал он.
- А я уже завёл...
Осьминог даже забросил камешек на тело тридакны.
- Почему ты не выделяешь перламутр? Тебе же больно...
- Больно, - соглашался моллюск.
- Так помоги себе.
- Не могу.
- Почему?
-Не знаю... Не могу... Не хочу... Мне всё равно.
И осьминогу приходилось убирать камень, что б не добавлять страданий другу. Но, однажды осьминогу удалось увидеть бодрого моллюска. Тридакна спасал осьминога. Их поляну облюбовала мурена.
- Она огромная! Гораздо больше той что была! С этой мне не справиться..., - паниковал осьминог, - она сожрёт меня!
И моллюск ожил.
- Она уже узнала про тебя?
- Нет. Но, этого ждать недолго... Не сегодня так завтра. И мне крышка...
 Но, ты же можешь спрятаться...
- Могу. Но, у мурен знаешь какое терпение? Она будет караулить, пока я не вылезу... Не могу же я сидеть вечно...
И тридакна предложил осьминогу способ спастись.
- А ты не жди, пока она тебя найдёт. Сам её найди.
- И что?
- Пусть она за тобой погонится...
- Догонит и съест, - мрачно продолжил осьминог.
- Да нет, ты плыви ко мне...
- И ты меня спасёшь?
- Вместе тебя спасём. Всё зависит от твоей смелости. Слушай.
План тридакны был прост: осьминог должен был убегая от мурены, плыть к моллюску. И при этом так, что б расстояние между ними было небольшим, что б мурена не смогла затормозить, или свернуть, когда осьминог будет проплывать между раскрытыми створками моллюска. И когда осьминог проскочит, тридакна захлопнет мурену.
- А, вдруг, не получится?, - осьминог боялся.
- По другому ты её сможешь одолеть?
- не а .
- Тогда , решайся.
Задуманное им удалось. Когда осьминог успокоился, убрал из моллюска останки своего врага, он пригляделся к тридакне.
- Может всё? Может ожил? Вон как рад за меня.
Но, тридакна радовался не долго. На следующий день он вновь был безучастный ко всему. И осьминог сдался. Он продолжал ухаживать за моллюском, но уже смирился с потерей друга. И потерял бы, но, через несколько дней каракатицы принесли сообщение от каракатиц соседней поляны.
- Сверху упала жемчужина. Крупная.
- И что?, - проявил интерес тридакна.
- Говорят, что там её не признали – чужая.
- Так это может..., - заволновался моллюск, - как же мне туда добраться? Я ж медленно...
- Я её принесу, - вызвался осьминог и не дожидаясь согласия поплыл.
От былого равнодушия тридакны не осталось и следа.
- Как она выглядит?, - расспрашивал он каракатиц, - как она себя чувствует?
- Она погасшая. Живая, но, погасшая, потускневшая. Ко всему равнодушная. Ей ничего не интересно.
- Это она! Это она! Вернулась...
- Не спеши, - пытались образумить каракатицы, - если не она, а ты себя так  распалил, не перенесёшь...
- Это она! Я чувствую. Что ж я сам не могу поплыть?! Что ж так осьминог долго. Найти не может... Или умышленно...
- Ты с ума то не сходи, - урезонили его каракатицы, - осьминог столько с тобой возился... А плавает он очень быстро... Просто далеко.
Когда осьминог принёс жемчужину, тридакна его не поблагодарил. Жемчужина была действительно плоха. И тридакне пришлось возиться с ней, как ещё недавно с ним возился осьминог. Жемчужина не отвечала, не отзывалась и главное не отогревалась.
- У меня ничего не получается, - жаловался  моллюск осьминогу.
- Терпение. Наберись терпения, - советовал осьминог.
- Да нет. Она разлюбила меня. Забыла...
И жемчужина заговорила. С ней случилась настоящая истерика.
- Кому я теперь нужна! Что вы меня жалеете! Мне не нужна жалость!
- Да это ж..., да... я..., пытался вставить слово моллюск.
- Я уже не та! Ты понимаешь! Я уже не смогу! Я не смогу...
- Успокойся, милая. Ты нужна мне...
- Не нужна! Это ты из жалости! Ты ж сам меня презирать будешь... Обвинять...
- Заткнись истеричка!, - раздался голос осьминога, - ишь ты – разошлась! Что ты в себя упёрлась? Ты вокруг посмотри! Он ждал тебя...
- Не меня!
- Помолчи!, - оборвал её осьминог, - ты на него посмотри! Я ж в него камни забрасывал. Специально! А он терпел... Ты посмотри! Он же весь в язвах! Он же умирает. А он с тобой тут...
- Как умирает!? Милый...
- Просто. Умирает и всё. Если б я тебя сегодня не принёс, завтра бы...
- Так ведь... Но я...
- Да, что ты заладила: Я да Я. С собой ты потом разберёшься. Ты ему помоги. Ему ж твоё внимание нужно. А ты чего ждёшь?!, - перенёс своё внимание на тридакну осьминог, - захлопывай створки!
- Дак, она..
- Захлопывай!
Моллюск и жемчужина «оживали» медленно. Но, всё же ожили. Со временем затянулись раны тридакны и к жемчужине вернулось свечение. Не такое как прежде... Но, ни она, ни моллюск об этом не жалели, они этого просто не заметили... Для них это было не важно.


Вот такую историю я  узнал, слушая ветер. Правда, потом, когда не удержался и перенёс её на бумагу, ко мне в окно заглянул другой ветер, осенний. Он поворошил бумаги и, холодно выдохнув сказал, что я слушал весенний ветер, а он всегда всё перевирает. «На самом деле, - грустно выдохнул осенний ветер, - жемчужина не прижилась у моллюска. Не смогла вернуться к своей первой жизни. Испортилась. И моллюск зачах, терзаемый её капризами».
Выслушав этого ветра, я уж было загрустил, но прилетел летний ветер и возмутился: «Что это ты брат, тоску  тут разводишь? Не так всё было. Живы и жемчужина, и тридакна. И любят друг друга. Бывает, конечно, пререкаются, но вовсе не о былом. Этого они не поминают. Всё больше  о цвете перламутра, в который жемчужину одеть. И вообще, - обратился летний ветер к осеннему брату, - чего это ты разлетался? Твоё время ещё не пришло.
- Да я, просто силы пробую, приглядываюсь. Скучно на месте то сидеть...
И оба ветра, закручивая мелкие вихри полетели прочь, оставив этой истории целых три завершения. Три финала.
Можно, конечно, послушать морские волны и узнать всё в точности... Но, я живу далеко от морей и не знаю – выберусь ли когда на их берега. А если и выберусь, донесут ли волны эту историю до берега? И смогу ли я понять их язык? Не знаю. Не уверен.

9 июля. 2000г.

Тридакна – род двустворчатых моллюсков, раковина которых может достигать в длину 2 метра.
Аргонавт – пелагический осьминог, предки которого  вернулись к жизни в раковине

Наутилусы (кораблики; _la. Nautilus) — род головоногих моллюсков, прямых родственников осьминогов, некоторые наутилусы жили на Земле пятьсот миллионов лет назад, в палеозойскую эру. Спиральная раковина диаметром 15-23 см разделена на 35-38 камер. Обитает в восточной части Индийского и западной части Тихого океанов. В настоящее время существует от 3 до 6 видов.