Дикие тюльпаны. Глава 13 Бабуня. Глава 14 Рейда

Тот, в чьей жизни была своя – настоящая БАБУШКА, знает, какой сокровенной изнанкой готова вывернуться душа при одном лишь упоминании этого слова.
Дмитрий Щеглов

Гале очень хотела, чтоб соседский дом был её домом. Она просто мечтала о куче песка, привезённой отцом подружек. Она непременно желала заполучить мотоцикл Ивана Григорьевича. Ей безумно нравился Лелькин, весь засаженный большими абрикосами, тенистый двор, там практически не было солнца, настоящий рай.


 Но, больше всяких абрикос, она грезила бабуней! Так уж своевольничала судьба, что девочка не знала ни одной своей бабушки – умерли. Как бы было здорово, если б бабуня была и её бабушкой!
Как бы это выглядело, что у неё и у Лёльки одна бабушка, Галя не задумывалась.


Мечта была не настолько и не сбыточной, правда бабушкой бабуня уже никак не могла стать, а вот свахой, могла. Потому что Юрка старший Галин брат гулял с Надей, с дочкой бабуниной. При всем притом, что жили бедно, юный ухажёр подарил, однажды, девушке пудру и ленту. Молодая парочка, живущая через дорогу, обнимаясь тёмными вечерами, утром, когда шли на работу, каждый по своей стороне, даже не глядели друг на друга, так стеснялись. Нынче скромность не в моде и продвинутой молодёжи двадцать первого века таких отношений не понять.


Ласковая была старушка, не кричала на внуков, не ругалась матом, звала детей не иначе, как Люсенька, Ниночка, Лёлечка, Васенька. К Гале так трепетно никто не относился. И как у неё хватало терпения с ними сюсюкать? Ведь они ж вредные были Будяки.


Выйдет, бывало на улицу, фартучек на ней чистенький, сама такая опрятная, позовёт свою Лёлечку и давай прямо у дороги сошкрябывать засохшие сопли от носа до уха. Наращивала Лёлька эту зелёную дорожку без хлопот и без совести. Галя очень не одобряла забитого бякой носа и тем более, когда эту бяку размазывают по лицу. И как можно было быть такой сопливой?


Сопли намертво присохли к коже. Лёльке больно, она воротит тугощекую мордяку, а бабуня не отпускает, дочистить-то нужно. Дети стоят все с открытыми ртами, смотрят, как малолетнюю неряху приводят в человеческий вид. Щека у Лёльки красная сделалась, но зато чистая. Бабуня уходит, а неисправимая внучка, раз – рукой и опять растянула противную зелень до уха! Кошмар.


В соседском доме был у бабуни свой уголок, назывался он чуланом. Там стояла кровать, где в окружении многочисленных внучат, видать, не помня себя от усталости, засыпала любимая бабуня. Чулан был самым тёмным местом в доме и, если Ваське вдруг втемяшивалось в голову капризничать, то находчивые сёстры и Галя с ними, тащили беззащитного ребёнка в темный угол. И зловещим шепотом предлагали замолчать, а то бабай, вон, уже на пороге! Напуганный мальчик на мгновение умолкал, оглядывался, естественно, никого не видел, и тут же издавал новый вопль.
 Няньки вновь дружно набрасывались – бабай, бабай пришёл!


Придёт Галя к Будякам, а бабуня всё у печки кухарит, семья большая, попробуй, накорми такую ораву. Посадит за стол, нальёт супа, ешьте. Вот мука была. Мяса, конечно в тарелке не плавало, но ни в этом была беда. Галя не переносила запах жареного лука, а бабунька суп в обязательном порядке заправляла жареным луком.


 Отказаться от еды, не смела: старушку почитала, неудобно. Вот и приходилось цедить одну юшку, гоняя лук по всей тарелке, чтоб, упаси Бог, не попал в ложку. Но бабуни, откуда было знать, что Галя любит, а что нет. Угощение превращалось не в удовольствие, а в испытание, как тихий час в детсаду. Старая женщина наблюдая, как Галя неаппетитно перебирает в тарелке, только головой покачает и скажет: «Шо ж ты, Галя, одну юшку есы, надо усё кушать». Девочка и сама понимала, что надо, но как бабуньке объяснить правду? Ещё обидится, она вежливо благодарила и норовила поскорей вылезти из-за стола.


Но кроме нелюбимого супа бабуня пекла любимые Галей вергуны! Это такие сладкие пышечки: тесто раскатывалось, разрезалось на прямоугольники, посредине делался надрез, и через него протягивалась одна из половинок, получалось незамысловатое мучное изделие, по-местному – вергуны.


Отец Галин тяжело болел, уже и не ходил, сердобольная старушка часто его проведывала и обязательно что-нибудь приносила, угощала. На этот раз спешила бабуня через дорогу с вергунами, политые сверху мёдом. У Будяков, помимо всех богатств, была ещё и пасека своя. Запах печённого Галин нос учуял мгновенно. Не теряя ни минуты, девочка бросила все уличные дела и нырнула следом за гостьей в дверь. Тут же у входа забилась в угол и замерла. Теперь главное дождаться её ухода. А дальше будет как всегда, сценарий был неизменный.


Соседка неспешно ставила тарелочку с угощеньем на табурет, подвигала поближе к больному: «Ешь, Гаврилович, пока горяченькие!» и присаживалась к нему на кровать. Гаврилович тихо благодарил и отвечал, что съест потом.


Бабуня начинала расспрашивать про здоровье, как да что. Больной, тронутый вниманием, рассказывал. Утешительного было мало в его словах и добрейшая из добрейших бабуня, подбадривающим голосом успокаивала обречённого. Мол, ничего страшного, поправишься, Гаврилович, вон как ты сегодня хорошо выглядишь, такой свеженький, и не скажешь, что болеешь!


За эту святую ложь, что может сама постаревшая Галя пожелать из сегодняшнего дня, удивительно светлому человеку из её детства, когда самой бабуни уже нет давно? Только Царства Небесного! Отец оживал от этих комплиментов, бабунино появление, как бальзам успокаивало и несло надежу.


Разговор затягивался, Галя уставшая подпирать стенку, садилась на корточки. Ну, сколько можно, елки-палки! Каждый раз одно и тоже, поговорили и хватит.


 А аромат жареных вергунов кружит по комнатам, дразнит ненасытное чрево, превращая ожидание в пытку. Наконец-то бабунька прощается и уходит, никто её не провожает. Отец лежачий, а Гале и в голову такое не могло прийти, она превратилась вся в слух.


 И слышит заветный зов, ради чего столько томилась. Идёт маленькая дрянь. Хотя прекрасно знает, что самое вкусное, если его не хватает на всех надо отдать больному. Потому, что когда человек хорошо и много покушает, это даст ему силы и болящий скорей поправится. Так мамка говорила.


 Всё Галя знает, что дома не так часто вкусно пахнет мясом, что работает один Юрка, старший брат, и кормит пять душ семьи. Тоже мамкины слова. Что по-совести, не надо было сторожить бабуньку, а забежать подальше от этих вергунов и дать возможность, хоть один скушать папке. Да, хорошо сейчас рассуждать, тогда было не до рассуждений.


Подошла к кровати, в комнате полумрак, окна завешены, от солнца, чтоб свет не раздражал глаза. Взгляд бессознательно застывает на тарелке. «Возьми, Галя, покушай….» голос слабый, но девчушку это не задевает. Совесть загнана далеко в самый угол сознания. «А ты?» попыталась она высунуться, спрашивая Галиным голосом.


 Зачем ребёнок лицемерит? Не зная этого слова, но, поступая соответственно, она чувствовала всё притворство в этом дурацком вопросе. Ведь Галя знала, что папка ответит: «А я не хочу». Именно так он и ответил.


 После его «не хочу», давящий груз, что поступает неправильно, делался полегче. Вроде она здесь и не при чём, сам же отказался. Ну, что было делать? Слишком слаба воля маленького тела, слишком зовущий запах мёда и выпечки... В один присест всё съедается, тарелка тщательно вылизана, мёд оставлять ни к чему. Самобичевание улетучивается вместе с голодом. На улицу, гулять!


На Галином веку прожила бабуня со своими ненаглядными внуками не так уж и долго. Нет, с ней ничего не случилось. Просто она уехала к дочери, к тёте Наде, так её Будячата называли, в Керчь. Она вырастила четверых детей в доме напротив и, не смотря на то, что Васька был ещё маленький, собралась в дорогу. Нужно было ехать нянчить Надину дочку – Галочку, а эти, ничего, Бог даст, и без неё обойдутся. Галя жалела, что бабунька уезжает.


Бабуню почему-то никто не провожал. Дети как обычно играли на улице, но Будяков среди них не было. Наверное, забились по закуткам, и каждый себе оплакивал разлуку. Она вышла принаряженная, как и положено человеку, собравшемуся в поездку. Мешочек за плечами, пожиток немного, одни вещи. Галя молча смотрела ей вслед. И вдруг Васька выскочил из калитки! «Бабуня!» кричал Котя, «Бабуняяяяя!» мелькали голые пятки...


Обиженные дети всегда громко плачут и кричат, но отчаянный вопль – «Бабуня!», резанул Галю не только по ушам, а и по сердцу тоже! Подружка бабуниных внучек замерла. Может бабунька вернется? Маленький Будячок догнал её, повис на шее, сквозь горькие рыдание что-то лопотал, но слов было не понять. Да и что понимать, он просил её – не уезжать! Ему не было дела до народившейся Галочки, по-братски он делил её со своими сёстрами, но отпустить бабуню насовсем из дому – это невозможно!


И всё-таки Васька справился: выскочили Люська, Нинка оттащили от бабуни, унесли во двор, успокоили, да и вырастили.
А бабунька потом приезжала каждый год на лето с Галочкой, а Клавдия Григорьевна брала Будячат и везла в Керчь купаться в проливе. Один год даже Галю с собой взяли, но до этого ещё далеко.



РЕЙДА


Отец у Гали был заядлым собачатником, котов терпеть не мог, а собак любил за преданность. Рейда была первая собака, которую девочка помнила с малых лет. Двор был просторный. От калитки до огорода по земле натянута проволока. Всё сделано с умом, надёжно и добротно, чтобы собака не сорвалась с цепи.


Рейда – породистая овчарка, возможно, и не чистых кровей, да это и не столь важно, главное – овчарка. Умница была, чужих во двор не пускала. Когда Валька Буряева приходила поиграть, целое дело было. Валька ждёт у калитки, а Рейда разрывается! А Гале надлежало дотащить собаку до будки, уцепиться за ошейник и держать со всех сил, пока подруга в хату заскочит. А та видит бегущую девчонку и совсем звереет! Точно также надо было выпустить подружку домой. У малолетней Гали, по всей видимости, цепкие ручки были. Жутко представить, если б вдруг она не удержала собаку? Не будем, а вдруг, а вдруг? Валька Буряева жива и здорова по сей день.


Кутят Рейда рожала толстеньких и прехорошеньких. Таскала их Галя целыми днями со двора на улицу, с улицы во двор, хлопот хватало. Вот чего не было у Будяков –  такой овчарки и таких щенят. А то понимаешь ли всё Будякам, да Будякам! Бывали, значит и на Галиной улице праздники. Детей собачьих раздавали, и жила себе Рейда горя не знала, добросовестно охраняя и хату и хозяев, до одного злополучного дня.


«Мам, а куда Рейду дели?» спросили дети, не увидев её ни на цепи, ни в будке. «Отвёз отец на мясокомбинат в Краснодар» отвечает мать. Тю! Это свиней сдавали на мясо в город, а Рейду зачем? Она же собака! «Зачем?» не отставали сестра с братом. «Вас забыли спросить!» отрубила маманя.


 Действительно, в то время родители с малышнёй не советовались. Даже в мозгу не укладывалось, чтоб отец с матерью, вдруг сказали: «А, ну-ка, скажите, Галя и Витя, что нам делать с Рейдой»? Детей поставили перед фактом: увезли и всё. Так надо. Кому надо?


Дело было осенью, детей уложили спать, но свет в хате ещё не погасили, мать возилась у печки. И вдруг за окном, где лупил бесконечный дождь, и погода была точно такой, когда хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит. Все явно услышали, как заскулила чья-то псина. Мать выглянула в окно, Бог ты мой, Рейда вернулась! Дети не верили её словам... «Скорей, мам, скорей впусти Рейду!»


Господи, это была непередаваемая радость, что любимая собачка снова дома! И Галя, и брат наперебой звали её, тянули к животному руки, каждому хотелось, чтоб Рейда подошла сначала к нему.


«Рейда, Рейда иди ко мне!» бедная собака была вся мокрая, капли скатывались с её шерсти и падали на пол, она вздрагивала от холода и пыталась отряхнуться от лишней влаги.


 Как она смогла убежать? Как сумела найти дорогу домой? От Краснодара до совхоза восемь километров! Для Гали это был невероятно длинный путь. Может её держали на цепи или взаперти? У детей была масса вопросов: как Рейда скучала по ним, по родному двору, по их хате, где её предали, просто сдали на мясокомбинат. Но бессловесная тварь ничего не объяснила. Как жаль, что собаки не могут разговаривать!


 Умная была всё-таки псина, знала, кто её обидел. Она взглянула на отца и тут же отвела взгляд полный укора и незаслуженной обиды. И, правда, за что папка так с ней поступил? За то, что она день и ночь охраняла всех? Собака ещё раз стряхнула с себя воду и подошла к детским зовущим ручкам, которые стали гладить её по мокрой шерсти, пытались обнять большую голову и прижать к груди. Они заглядывали в собачьи глаза, мол, мы тоже соскучились, как хорошо, что ты пришла, мы не виноваты, это всё папка...


Через время отец всё же отдал верную собаку какому-то чужому дядьке, Галя видела, как новый хозяин увёл её с ошейником и цепью, от которого она уже не сбежала, а может, и не захотела. Как же так, ведь отец любил собак?


«Мам, – спросила Галя через бездну лет, когда была уже сама матерью, – скажи мне все-таки, почему вы отдали Рейду?» Преданная собака жила в памяти чем-то светлым и дорогим, что остается с нами навсегда. Галя не забывала, как разлучили бесправную Рейду с такими же бесправными детьми.


 Через годы хотелось призвать Мари Трофимовну к ответу, хотя сознавала, что последнее слово никогда не было за матерью. И, однако же, думалось о том, что матери никогда не было дело до собачьих страданий, вряд ли, чтоб она замолвила слово в защиту детей и животного, их обоюдной любви. Может, отец и прислушался, если б это слово было сказано.


И вот что ответила состарившаяся мамка: «Она же сучка была, кобели к ней бегали, а вы всё видели, а Панжя не хотел, чтоб вы это смотрели, вы же маленькие были».
Только и всего? Какая чушь. Как будто вокруг больше не существовало собак, чтоб оградить детей от этого.