Декарт

Ego ita scripsi meam philosophiam, ut ubique recipi possit, vel etiam apud Turcas (этим турком оказался Спиноза).

Descartes

Светлой памяти Кости Сарапаева, записавшего эту лекцию.

       Уже приближается к концу первый год занятий по философии, скоро будет и второй год – тогда мы продолжим, перейдем ближе к современности. Но сегодня мы посвятим лекцию Рене Декарту.  Латинизированная форма его фамилии – Cartesius, поэтому и философия его называется картезианской.  Это философ, который на Западе считается родоначальником новоевропейской философии. У нас, правда (я имею в виду Советский Союз), пытались как-то замолчать эту фигуру, поскольку Декарт – идеалист; но когда марксистская парадигма была оставлена, Декарт снова занял подобающее ему место. Можно сказать, что рядом с Декартом не могут быть поставлены ни Ф. Бэкон, ни Телезио, ни Бруно – т.е. Декарт как фигура намного выше своих современников, непосредственных предшественников и даже своих последователей. В России для популяризации идей Декарта много сделал Мераб Мамардашвили – у него есть книга, которая называется «Картезианские размышления»; также Декарт у нас издавался и в "Антологии мировой философии", и отдельно, в серии «Философское наследие»; так что, я думаю, после моих лекций, еще почитав и самого Декарта, вы сможете составить свое представление об этом философе.
         Но, при всем значении его фигуры, образ, который ассоциируется с Декартом, – это образ падающей звезды. В Апокалипсисе (в главе 9) повествуется о том, как большая звезда упала с неба, и после этого открылся некий колодец, и из него начал выходить дым. Такой страшный образ падения звезды – и это образ, богатый символикой.  О чем напоминает падение звезды? Падение – это как яблоко, съеденное прародителями в Раю; падение было, когда ангел света превратился в ангела тьмы. Так вот, есть падение не конкретного человека или ангела, а падение самой философии. Как бы сама философия ниспадает с неба на землю. Что это значит? Мы как раз прошлую лекцию посвятили философии Суареса, и ясно было при всех ее недостатках, что это была небесная философия, она пребывала на небе. И, так как центром этой философии был Бог, она рассматривала все существующее в его отношении к Богу. Прежде всего, сам человек рассматривался в его отношении к Богу. В человеке тоже выделялась, прежде всего, его душа, духовная составляющая – но ее ставили не в центре мира, а в подчинении Богу. И без Бога она найти счастье не может.
       А если философия земная? Тогда душе говорят: душа, источник счастья твоего в тебе самой. Не надо искать ничего – ты центр, ты самодостаточна, ты можешь сама себе дать это счастье. И тогда философия, как эта звезда из Апокалипсиса, ниспадает с неба на землю… Как тогда решается вопрос о смысле жизни? Земные философы говорят, что цель жизни – это построение счастливого общества на земле, или просто земное счастье, или даже просто «жить, чтобы жить» – то есть никаких других целей. Это и есть плод ниспадения философии с неба на землю.
       Когда философия ниспала с неба на землю, она, естественно, погибла, потому что ее, как земную философию, никто всерьез не воспринимал. Вот я преподаю философию в Московском физико-техническом институте и вижу, что студенты не воспринимают философию всерьез.  То есть для студента философия – это такая психологическая нагрузка; но нет отношения к философии как к чему-то серьезному. Да и не только у студентов такое отношение. Вот придите, допустим, сегодня домой и скажите: сегодня у нас была философия, – и что ваши родственники, знакомые скажут? «Ну, это ерунда, занимаетесь какой-то философией». Скажут: время только теряете. Каждый человек считает себя философом; даже у тех,  кто торгует на рынке, даже у тех, кто рэкетом занимается, – у всех есть своя философия. Порой она очень простая – например, что 200 долларов лучше, чем 20 долларов; или, что люди делятся на две категории – те,  кого дурят, и те, кто дурит.  Но такая житейская философия – как таблица умножения в математике: ведь ее не будешь преподавать целый год, это будет очень скучно, тем более взрослым людям; им нужно что-нибудь более серьезное, например, алгебру или геометрию.  Также и здесь. Кому нужна философия, если она ниспала с неба на землю? Если бы она продолжала быть на небе, тогда эта философия – служанка богословия, она ведет к богословию, помогает заниматься им. Более того, богословие не может без нее обойтись, поскольку оно не есть сверхчувственная деятельность какая-то – богословие тоже формулируется с помощью слова. И поэтому богословию нужна философия, чтобы определить понятия, богословские и философские.
       Возьмем, к примеру, первую строчку Библии: «В начале сотворил Бог небо и землю». Это можно рассматривать как философское утверждение – мы смотрим, что такое «начало» (ведь есть в философии понятие начала), что такое «Бог», что такое «сотворить»; то есть определяем Бога как производящую причину и так далее. И тогда можно сказать, что Бог есть бесконечное сущее  и одновременно первая производящая причина троякого творения: ангелов, человека и вещей, не обладающих сознанием. Это на философском языке то же самое, что говорит богословие: до Бога ничего не было, Бог есть первопричина всего творения.
       Вот небесная философия этим и занималась – она как бы давала нам  аппарат, те понятия, термины, с помощью которых мы легко усваивали христианство. Учение Библии как бы переформулировали. Вы скажете: Библия и так понятная книга, зачем переформулировать? Да, это как будто понятно – «в начале сотворил Бог небо и землю», хотя бы до какой-то степени. А вот прочтите в Апокалипсисе, допустим, про саранчу, укусы которой напоминают укусы скорпиона, и подумайте, что это за саранча такая, и почему она жалит людей, которые не имеют на себе печати Бога Живого, и притом почему-то в течение именно 5 месяцев, не больше и не меньше. Вот кто мне объяснит? Но это надо объяснить так, чтобы всем было понятно. Протестанты намекают, что саранча, описанная в 9 главе Апокалипсиса, – это нищенские монашеские ордена: францисканцы и доминиканцы. А князь этой саранчи, именуемый по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион, – это Папа Римский. ("Я не утверждаю, что под саранчой, которая, руководимая своим вождем Аполлионом, вышла из дыма бездонного кладезя, чтобы охотиться на людей и мучить их, Бог имел в виду описать римскую организацию, монахов и духовенство, руководимую Папой. Но, как бы то ни было, одно ясно: никакой иной символ не может лучше описать их и их дела". E. Beecher. The Papal Conspiracy Exposed and Protestantism Defended, in the Light of Reason, History, and Scripture. N.Y., 1855, p. 358). Если это так объяснять, тогда все, конец… Многие протестанты так и говорят, что Библия – это наша книга, она понятная. И все там проще простого: допустим, зверь с семью головами и десятью рогами – это Организация Oбъединенных Hаций, как мне член секты Свидетелей Иеговы объяснял, и так далее. Для них это открытая книга. Если вы обидитесь за Организацию Oбъединенных Hаций или не увидите в этой саранче доминиканцев и францисканцев, то тем хуже для вас – значит, можно спросить: «B вере ли вы?» Один скажет – Организация Oбъединенных Hаций, другой скажет – Статуя свободы (сейчас такое толкование тоже в ходу: см. ссылку на статью W.F. Dankenbring. Is the Statue of Liberty Pagan? в книге W. Frederick. The Coming Epiphany. Lulu.com, 2007, p. 119). И, понимаете, сколько голов, столько и умов; сколько умов, столько и интерпретаций.  Один ее читает одним образом, другой – другим, уже сейчас есть 20 тысяч сект, и все читают Библию по-своему. И читают, и верят, что это Священная книга, – хотя я тоже с этим не спорю. Но ключ от Священной книги  находится у кого-то одного, естественно, а не существует 20 тысяч разных ключей. Единственная интерпретация, которая истинна, должна согласовываться с здравым смыслом.
       Так что философия необходима для того, чтобы интерпретировать Библию.  Философия как раз и имела это предназначение, она была небесной и занималась, в частности, толкованием Библии. И все было хорошо. Но вот в философии взошла эта апокалиптическая звезда – Декарт (не подумайте, что я навязываю вам эту интерпретацию, это просто символ для меня); и звезда эта упала с неба на землю. И когда Декарт низринул философию с неба на землю, она  не просто лежала там, никому не нужная, – это было бы еще ничего, – но она открыла какую-то дверку. В какой-то колодец она упала и что-то там сломала или открыла, что было раньше закрыто, понимаете? И высвободила в человеке какие-то энергии, какие-то силы, которые дальше по логике вещей стали действовать и наполнили всю вселенную неким дымом, черным дымом. Что означает этот дым? Это сомнение, неверие, которое охватило всех людей; то есть от Декарта пошла эта новая линия, где центр философии переместился к человеку.  Хотя сам он еще не знал, что он начал и чем это кончится, но отсюда пошла субъективистская иллюзорная идея, что можно без Бога здесь на земле устроиться.  И что надо создать «хорошую» философию, которая нам это поможет сделать.
        Теперь, как это реально произошло? Вы знаете, я напомню, что Декарт – это француз, он родился во Франции в семье благочестивых католиков и получил образование в иезуитской коллегии Ла Флеш. Эта коллегия была по типу Царскосельского лицея в России, то есть находилась под покровительством самого короля, Генриха IV, который завещал похоронить там свое сердце. (Вы знаете, что в Католической Церкви есть обычай хоронить сердце отдельно; например, сердце Шопена похоронено в церкви Святого Креста в Варшаве).  Словом, король благоволил к этой коллегии, и, естественно, туда набирали самых знатных детей и самых способных. Де-карт: эта приставка в фамилии говорит о благородстве его происхождения. И способным он был, что несомненно… Но здесь произошла странная вещь с Декартом: изучив богословие и философию (а также риторику, математику, латинский, греческий и древнееврейский), он не обрел покоя. Что-то ему не нравилось в схоластической философии и схоластическом богословии, не убеждали они его.
        С чем это может быть связано? Это может быть связано с тем, что человек утратил благодать Божию, которая делает сложное ясным (я не имею в виду самого Декарта). Вот в каком-то смысле то, о чем мы говорим здесь на лекциях, вполне ясно.  Во всяком случае, нет такого ощущения, что все засыпают или мучительно соображают – очевидно, что мы все же достигли какой-то ясности. Но это не простая ясность: вот, я вошел в аудиторию и начал молиться, а вы не подумали, что я какой-то сумасшедший человек и кому-то там молюсь. Вы восприняли это спокойно, а до этого некоторые из вас были на Мессе. То есть эта ясность связана с христианским укладом жизни, с действием благодати, которая просвещает разум; и тогда человек сам не замечает этой ясности, как не замечает, что ходит прямо и не теряет равновесия. Вот только тогда, когда у него нарушается походка, тогда он чувствует, что что-то не так, он не может скоординировать движения. А пока он здоровый, нормальный, трезвый, он идет спокойно. Вот также и здесь. Мы тоже мыслим спокойно, легко, нам кажется ясным утверждение, что цель философии должна быть на небе, что на земле философии, в общем, делать нечего. Она должна быть там. И в осознании нами этого факта в большей или меньшей степени проявляется действие просвещающей благодати. И  некоторые вопросы и не ставятся, потому что это мы воспринимаем, как воздух. Даже психологи не советуют человеку задумываться о том, как он говорит, что в процессе говорения участвуют  порядка 200 мелких мускулов гортани. Это весьма сложная и тонко скоординированная деятельность – речь. И вдруг она нарушается: вот человеку надо произнести слово (ну что тут особенного – сказать слово), а он не может, заикается – значит, нарушено что-то; может быть, в силу нервного потрясения, понимаете? Но вот речь испорчена. Испортить легко, а исправить сложно.  И если мы начнем задумываться, как все это сложно, мы можем утратить простоту. 
         Вот и схоластическая философия в каком-то смысле простая. Но если человек начинает задумываться: а что такое причина, а откуда мы знаем, что есть добро и зло, а что такое истина и что такое ложь, а что такое единство духа, и что значит единство духа и тела, и вообще, откуда мы знаем, что именно так надо философствовать? – тогда действительно можно погрузиться в эти сомнения и как бы в них увязнуть. Суарес в свое время опирался на здравый христианский смысл, поскольку он жил в здравой христианской стране, в Испании, где все мыслили единодушно, а если кто-то мыслил не так, то это имело определенные последствия. Суарес пишет: "До такой степени возросла наглость еретиков, что, не находя ничего прочного или устойчивого в своих заблуждениях, они, в конце концов, впадают в атеизм и отрицают бытие Божие [...]. Поэтому сии хуже всех язычников и магометан, ибо упраздняют всякий образ религии и ниспровергают все основания веры, и не могут признать Писание как слова Божии, ибо если не верят, что Он существует, тем более не поверят, что Он говорил [людям нечто]. Поэтому против них бесполезно аргументировать из Писания или из других богословских авторитетов, но следует или убедить их доводами разума, или, если они крещеные и упорствующие, сжечь на костре". И то, что для Суареса было естественно, для Декарта было не так естественно; потому что, когда он получал образование в коллегии Ла Флеш, уже назревала Тридцатилетняя война, а когда он закончил коллегию и немного поучился в университете Пуатье, то уже застал эту войну.  Когда люди насмерть, с ненавистью дерутся друг с другом, проливают кровь, уничтожают посевы, кощунствуют над святынями. Убивают, мучают… Это продолжалось около 30 лет, почти до самой смерти Декарта.  Война началась, когда Декарту было 22 года, и он тогда решил стать наемником у правителя Голландии. Но вспомним, что Тридцатилетняя война – это, прежде всего, война между католиками и протестантами. А стоит нам погрузиться в атмосферу, где люди думают совсем иначе (что и сделал Декарт, причем сознательно), то, если нам наши взгляды и будут казаться по-прежнему естественными, то уже нашему окружению они могут показаться совсем неестественными.
        И Декарт как бы оказался на перепутье. То, что для Суареса было простым, для Декарта стало сложным. И в этом враждующем мире Декарт мечтал найти такую философию, которая примирила бы всех людей – и католиков, и протестантов, и атеистов. Здесь он ухватился за соломинку, протянутую Суаресом: "vel rationibus convincendi sunt" ("или убедить их доводами разума") – ибо сжигать кого-то за убеждения Декарт, по-видимому, не желал. Поэтому он и пишет профессорам Сорбонны во введении к своей книге "Размышления о первой философии": "Я знаю, что многие нечестивцы не желают верить в существование Бога и в различие души и тела лишь потому, что никто, как они утверждают, до сих пор не сумел доказать ни того ни другого. Поэтому, хотя я ни в коей мере им не сочувствую и, напротив, полагаю, что почти все основания, приведенные великими людьми по этим вопросам, – поскольку они хорошо ими поняты – имеют силу доказательства, и я едва ли могу тешить себя надеждой добавить к ним какие-то новые, еще никем другим не придуманные, я тем не менее считаю самым полезным свершением в философии раз и навсегда со всем тщанием исследовать наилучшие доводы и изложить их столь точно и ясно, чтобы на будущее они явились для всех надежными доказательствами".
        Декарт мог сказать: я католик, я буду продолжать традиции схоластической философии во чтобы то ни стало. Но тогда он лишился бы возможности диалога с протестантами и с атеистами – ведь они его и слушать бы не стали, если бы он был еще одним продолжателем схоластики. У Декарта был выбор, и он решил создать новую философию. Как видите, я пытаюсь оправдать его, найти какие-то доводы в пользу его позиции. Главный довод был – найти общий язык со своими врагами. Вот, действительно, Портос, герой романа «Три мушкетера», говорил: «В чем разница между нами, католиками, и гугенотами? Те по-французски псалмы читают, а мы по латыни».  Вот и вся разница. Вы помните, эти слова были сказаны во время осады Ла-Рошели (кстати, Декарт был свидетелем взятия Ла-Рошели, это факт из его биографии.) И вот, многие так рассуждают: сколько можно воевать – вы христиане и мы христиане, неужели можно 30 лет проливать кровь друг друга, будучи христианами? Это первое.
       Второе, был момент достаточно хорошо известный Лютеру и Суаресу, возникший в связи с гипотезой Коперника. Эта гипотеза и последовавшие за ней открытия Галилея в каком-то смысле тоже низвели философию с неба на землю; дело в том, что Аристотель считал, что мир делится на две части: подлунный мир и надлунный. Надлунный мир – это небо: оно состоит из пятого элемента, который называется эфир. А то, что под луной, состоит из четырех элементов: земля, вода, воздух и огонь. И до Галилея и Коперника это было общепринятым мнением, так учили везде в университетах. Причем, не подумайте, что только католики так считали – так думали и протестанты, и лично Лютер: он сказал, что Коперник неправ, когда утверждает, что Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца, потому что в Библии сказано, что земля неподвижна, и Иисус Навин остановил солнце, а не землю. Неужели Коперник лучше в этом разбирается, чем богодухновенный автор библейских книг? И Лютер, опираясь на авторитет Библии, считал, что земля неподвижна в центре мира, а вокруг земли движется небо. И венчает все мироздание сфера звезд.  Лютера так учили, и он по этому поводу ничего не возражал. 
        И даже не только христиане, но и евреи, и арабы считали, что мир так устроен, как учил Аристотель, – то есть разделен на подлунный мир и надлунный. (Я говорю об этом потому, что в советское время сложился устойчивый миф о том, что именно Католическая Церковь горой стояла за геоцентрическую систему мира Аристотеля-Птолемея.)  Таким образом, речь шла о консенсусе не только всех христиан, но и вообще всех мыслящих людей того времени; и вдруг Коперник, а за ним Галилей  и еще несколько людей этот консенсус отвергли. И стало это все рушиться. Я сейчас не буду рассказывать подробно, как это происходило; но к моменту, когда Декарт уже стал входить в разум, было уже ясно – а ему, как математику и физику, еще более ясно, чем остальным, – что дни геоцентрической картины мира сочтены, а значит, вся аристотелевская философия (по крайней мере, натурфилософия) нуждается в радикальном пересмотре.
       Вот эти два момента – во-первых, разделение Европы на католиков и протестантов, а также возникновение атеизма, и необходимость найти общую платформу для диалога с протестантами (и с атеистами), а, во-вторых, крушение аристотелевской картины мира и необходимость найти общую платформу для диалога с учеными, с наукой, – всё это привело Декарта к мысли, что надо создать новую философию. И начал он это, естественно, с того, что подверг сомнению всю старую философию; это был первый его шаг. Все шаги, которые предпринял Декарт, зафиксированы в нескольких его книгах, но, прежде всего, в «Размышлениях о первой философии». Это работа, которую он адресовал профессорам Сорбонны, и с ней он вышел, так сказать, в мир. 
         «Размышления о первой философии». Вот здесь отметьте важный момент: “Размышления…”, по-латыни “Meditationes…”. Что значит медитация вообще? Сейчас медитация – это что-то такое восточное. На самом же деле о медитациях говорит уже основатель ордена иезуитов Игнатий Лойола. Он написал книгу «Духовные упражнения» и изложил в ней правила медитации, т.е. внимательных размышлений над отдельными словами и эпизодами из Священного Писания, жизни Христа, Богородицы и так далее.
        И вот, Декарт решил ввести эту «медитативную практику» в саму философию. Обратите внимание, что Фома Аквинский и Аристотель не размышляли, а рассуждали дискурсивно, выстраивая силлогизмы. Как на уроках математики – там же рассуждают, доказывают, а не медитируют, к примеру, над таблицей умножения. И учительница не предлагает вам: «Давайте нарисуем прямоугольный треугольник и поразмышляем над ним». Если какая-то трудная задачка попадется, то тут человек размышляет – но это не медитация, а поиск решения.  Медитация – это другое: это не поиск решения, а как бы размышление над самим понятием, над ситуацией.
         Итак, Декарт пишет «Размышления о первой философии».  «Первая философия» – это метафизика, как он вслед за Аристотелем называет ее.  (Слово «метафизика» сам Аристотель, как известно, не употреблял, это слово ввели его ученики.)  Поэтому на французский язык «Meditationes de prima philosophia»  герцог Луи-Шарль д'Альбер де Люинь перевел (с согласия, конечно, самого Декарта) как «Meditations metaphysiques», т. е. метафизические размышления.  И вот, первое размышление посвящено универсальному сомнению. С чего начинается картезианская философия? – она начинается с сомнения. Обратите внимание, этого принципа – подвергнуть все сомнению – не было ни у Суареса, ни у Аристотеля. Хотя, конечно, какие-то моменты сомнения у Суареса и у Аристотеля были: например, Суарес говорит, что какая-нибудь внешняя причина, например Бог или ангел может так воздействовать на наш интеллект, что тот не сможет противостоять этому воздействию и злой ангел может так предложить нашему интеллекту что-то ложное, что тот не сможет не согласиться ("interdum potest intellectus necessitari ab extrinseca causa, ut a Deo, vel ab angelo, qui, si malus sit, potest ita proponere aliquid falsum ut intellectus dissentire non possit"="иногда может разум быть принуждаем внешней причиной, например Богом или ангелом, который, если является злым, может так предложить что-либо ложное, что разум не сможет не согласиться"). Аристотель, в свою очередь, приводит в пример иллюзии, в частности тактильные, которым бывают подвержены и нормальные люди (у психологов даже есть термин «иллюзия Аристотеля», т.е. иллюзия, впервые описанная им). Но все это упоминалось Аристотелем как бы вскользь. Все-таки общий принцип у него был такой: в основном все совершается согласно природе. Если какие-то отклонения и есть, то они «привходящие», т.е. случайные, и на них не стоит обращать внимания.  Есть, к примеру, некоторое отклонение от нормы – карликовая береза: вот зачахла березка и неправильно растет. Это не береза такая сама по себе: если хотите увидеть настоящую, нормальную березу – идите в березовую рощу. И изучение подавляющего большинства растущих там берез даст вам представление о березе как о виде.  Можно брать для изучения и индивид, но следует при этом иметь в виду, что индивид может отклониться от своего вида и от своего рода – но это будет именно отклонение. Вот сейчас, насколько я знаю, люди в основном говорят человеческим языком, а не квакают. И если какой-то человек начнет квакать, то это будет отклонением от нормы и мы это так и воспримем.
          Вот это – здравый смысл, вот что пронизывало философию Аристотеля и что не давало ему возможности фиксировать отдельные проявления сумасшествия или отдельных иллюзий: тактильных, зрительных, слуховых и т. д. Он, в общем, верил тому, что природа простая и здоровая в своей основе, понимаете? Это была его своего рода философская аксиома. У нас было в свое время такое понятие – ЧП, чрезвычайное происшествие. Вот ЧП в каком-то смысле есть философское понятие, которое на языке философии называется отклонением от нормы. Когда возникало ЧП, созывали местком, профком и обсуждали, почему произошло ЧП? Почему нарушился нормальный ход жизни? Так вот, не может общество развиваться на основе ненормальной философии.  Oбщество обязано жить нормально: рынок функционирует на основе аристотелевской логики, компьютеры проектируются на основании аристотелевской логики, мы общаемся и учимся по Аристотелю.  Но аристотелевская философия забыта, вместо нее Декарт: «Подвергни все сомнению» и так далее. Поэтому обыватели воспринимают философию как какое-то отклонение от нормы: кто много философией занимается, тот, говорят они, или сойдет с ума, или уже сошел. И правильно говорят, если имеют в виду философию, которая начинается с универсального сомнения.
        Это была первая крупная ошибка Декарта: начинать надо не с сомнения, а с консенсуса, хотя он и трудно достижим.  Сомнение, вообще говоря, в нравственном богословии рассматривается как грех против богословской добродетели веры. Человек может сказать на исповеди: «Я сомневался в существовании Бога», – а священник должен был бы ему ответить: это грех. Сомневаться нельзя, сомневаться греховно. Можно спрашивать, можно уточнять, но сомневаться недопустимо. Апостол Иаков пишет: «Человек с двоящимися мыслями нетверд во всех путях своих». И сомнения в том, что Иисус есть Мессия, привело Иуду к тому, что он предал Христа – то есть, если бы он не сомневался, а верил, он никогда бы Христа не предал.  Так же и Петр – пока он шел с верой, он шел по воде, как по земле; а как только он усомнился, он стал тонуть. И что ему Христос сказал? – «Маловерный! Зачем ты усомнился?» (Мф 14, 31). А с чего начал Декарт строить философию? – с сомнения. Естественно, что на сомнении ничего построить нельзя.
         Сомнениям, на самом деле, нет ни конца ни края. Вот в Апокалипсисе (в начале девятой главы) говорится о том, что в колодец упала звезда, и из этого «кладезя бездны», т.е. бездонного колодца, вышел черный дым.  И Декарт начал как бы падать в этот бездонный колодец, как Алиса из сказки «Алиса в стране чудес», когда погналась за кроликом. И  единственная точка, в которой он остановился, была такова:  но сомнение тоже есть мысль, правильно? Я сомневаюсь, значит, мыслю. А если мыслю, значит, существую, – в этом я не могу сомневаться.  И другого основания, другого дна у этого, казалось бы, бездонного колодца не могло быть, понимаете? Если вы начинаете с сомнения, то единственное, за что вы можете хоть как-то зацепиться, чтобы не провалиться в бездну, – это уверенность в собственном существовании. Вот я сомневаюсь, к примеру, в том, что вы меня слушаете: может быть, мне только кажется, что я говорю, а на самом деле я просто рот раскрываю, а звуков нет. Но, в любом случае, я мыслю, потому что, если бы я не мыслил, то не мог бы сомневаться. И  это утверждение: «Мыслю, следовательно, существую» – Декарт положил в основу своей философии.
         Он рассуждал так: этот принцип вроде бы любому человеку понятен, и каждый может проделать то же: рассуждать, как рассуждал Декарт, и остановиться там, где он же остановился. Т.е. здесь тоже может быть достигнут некий консенсус. Но обратите внимание,  что этот консенсус достигается внутри, в глубине собственной души; и поэтому этот консенсус на самом деле мнимый. Я мыслю, следовательно, я существую, правильно? А откуда ты знаешь, что он существует, что он мыслит? Уверены ли вы, что все люди вас поймут? На самом деле, каждый только за себя отвечает, и в утверждении  «я мыслю, следовательно, существую» человек оказывается бесконечно одинок.
          И еще о существовании. Декарт говорит: "Эта фраза: я есмь, я существую, всякий раз, когда мною произносится, с необходимостью истинна". И,  развивая эту мысль об отличии своего существования от существования par excellence, т.е. бытия Божия, Декарт приходит к доказательству существования Бога. Он исходит из ясного и отчетливого (это для него очень важно! – ясность и отчетливость) суждения, что он существует, но не он себя породил. Я существую, но я не являюсь причиной своего существования; тем не менее, я существую. Значит, должна существовать какая-то сущность, которая существует по необходимости и породила меня самого: "Ничто не может возникнуть из ничего и тем более то, что обладает высшим совершенством или, иначе говоря, содержит в себе больше реальности, не может возникнуть из того, в чем этой реальности содержится меньше". Здесь он как будто пытается возвратиться к схоластике – и, в каком-то смысле, действительно к ней возвращается. Третье его размышление уже посвящено Богу: Бог как источник существования. Нужно идти, нужно попытаться вырваться из этого колодца, в который его погрузило универсальное сомнение. Хотя бы зацепиться за эту мысль о Боге… – эта мысль общая и для мусульман, и для иудеев, и для протестантов и  католиков. Но опять получается, что этот Бог есть его Бог – Бог Декарта. Из-за того, что Декарт подверг сомнению существование объективной реальности – в том числе и объективное существование всех остальных людей – получается, что его Бог не может быть вашим Богом. Я-то, по Декарту, может, и верю, что вы существуете, но доказать это никак не могу. И получается, что существуем только я и Бог, я и мой Бог. Мой Бог, но не ваш  Бог – и в этом-то все и дело. Только тогда возможно настоящее общение, когда я верю, что мои собеседники реально существуют; а как я могу это доказать? Декарт хотел примирить людей своим «я мыслю, следовательно, существую» и доказательством существования «моего Бога», Который может оказаться также и вашим Богом; но доказать, что мой Бог есть ваш Бог, на самом деле невозможно.
        Конечно, сомнение – это нормальный процесс; чем ты более крупный ученый, тем более критический у тебя ум должен быть. Но когда человек начинает с сомнения, это может быть очень опасно. Юм довел это до логического конца; Декарт еще не сомневался в единстве и целостности человеческой личности, а для Юма личность – это всего лишь "пучок ощущений". Поэтому в основе должна быть вера. Декарт должен был начать не с «мыслю», не с «существую», а с «верую». И это было бы правильно даже и в математическом смысле: ведь математические определения и аксиомы мы принимаем на веру, без доказательства. Верую, что через две точки можно провести только одну прямую.  Эвклид в свое время сказал, что прямая – это линия, которая «ровно лежит на своих точках».  А что значит «ровно лежит»? Ровно – значит по линейке, т.е. вдоль прямой; замкнутый круг получается. И если вы захотите расспрашивать Эвклида об этом, то он, пожалуй, запутается и не объяснит, что такое прямая.   
      Или еще: в математике используется понятие числа или величины. А вот попробуйте спросить у математика, что такое величина? Вот я вам уже рассказывал правдивую историю. Математик-профессор Петр Сергеевич Моденов говорил, что он как-то раз, когда был еще молодым ученым, захотел дать определение величины. И отнес придуманное им определение академику Б.Н. Делоне, который, прочитав определение, сказал Моденову, что из этого определения следует, что величина – это Вы. Пошутил, конечно, академик; но в каждой шутке есть доля правды. Академик хотел дать понять, что определить самые основные понятия – дело невозможное. Вот если бы Декарт смиренно сказал: да, понятие сущего неопределимо, как точка, как прямая, как число, это есть некая интуиция нашего сознания, – тогда Декарт был бы настоящим последователем Суареса.  Ведь как рассуждал Суарес? Что-то существует: этот кусок мела, например, необязательно он такой и необязательно ему вообще существовать, просто что-то существует. И вот, интуиция сущего была тем основополагающим понятием, на котором была построена вся метафизика Суареса.  Декарт должен был бы дальше строить на том фундаменте, который заложил Суарес; а он решил построить что-то новое, свое. Ему казалось, что в старой метафизике (которую он, кстати, хорошо изучил в иезуитской коллегии) что-то было подпорчено. И он решил перебрать старые идеи, как перебирают яблоки, чтобы отделить хорошие от гнилых (это аналогия, которую использовал сам Декарт). «Предположим, что у некоего человека в руках была бы корзина, полная яблок (Si forte haberet corbem pomis plenam), и он опасался бы, как бы какие-то из этих яблок не оказались гнилыми (et vereretur, ne aliqua ex pomis istis essent putrida); если бы при этом он решил выбросить гнилые яблоки, дабы они не испортили остальных, то как бы он поступил? Разве он не опустошил бы прежде всего всю корзину? А затем, перебрав по отдельности каждое яблоко, разве не положил бы он обратно в корзину лишь те из них, которые признал бы хорошими, отбросив все остальные? Точно таким же образом те, кто никогда не философствовал правильно, имея в своем уме различные мнения, накопленные с детства, справедливо опасаются, как бы они не оказались в большинстве своем ложными, и делают попытку отделить их от прочих, дабы из-за этой мешанины все их мнения не стали недостоверными. Лучший путь для достижения их цели – отбросить раз и навсегда все свои прежние мнения как недостоверные или ложные, а затем, перебрав каждое свое мнение по порядку, сохранить лишь те, кои они признают истинными и несомненными» (перевод взят из книги: Т.А. Дмитриев. Проблема методического сомнения в философии Рене Декарта. М., 2007, с. 134).
        И в результате этого «перебора яблок» получилось нечто новое, откуда начинается современная европейская философия: Юм, Кант, Гегель, Маркс, Ницше и т.д. И в каком-то смысле эта новая философия действительно наполнила черным дымом всю вселенную и принесла людям много зла.
        Но это не значит, что ее не нужно изучать. Изучать ее нужно, потому что, во-первых, все-таки в этом картезианском подходе есть и что-то светлое: хоть человек и сомневается, но он все же пытается спастись от этого универсального сомнения. И, более того, интуиция сущего все-таки была у Декарта, только она входит как бы через заднюю дверь. Не “существую, следовательно, мыслю”, а наоборот – “мыслю, следовательно, существую”. Суарес рассуждал так: я существую, и поскольку я есть сущее, так сказать, духовное (у меня есть душа), поэтому я мыслю. А у Декарта получается, что существование вытекает из мышления, и это неправильно. Мышление вторично, и между мышлением и существованием нет жесткой связи.  Например, человек может и не мыслить, он может быть в состоянии сна, и просто полного отупения (шутка).  И, наконец, есть вещи, которые существуют, но не мыслят. Этот кусочек мела, скрепка… Я не думаю, что они тоже переживают ту философскую драму, которую пережил Декарт. 
         В общем, нельзя начинать с мысли. Мысль – это все-таки лишь функция. Нельзя от функции переходить к бытию, то есть надо начать с градаций бытия, свойств бытия. Именно таким путем предлагал идти Суарес. И надо было идти этим, прежним путем – писать, ссылаясь на авторитеты (на Аристотеля, на Суареса).  Но для Декарта это значило быть одним из многих.  Вот не случайно Жак Маритен написал книгу: «Три реформатора: Лютер, Декарт, Руссо».  Декарт идет после Лютера, потому что он «Лютер в философии», «протестант».  Человек, который отверг всю предшествующую философию и решил создать новую, как и Лютер отверг всю средневековую Церковь, Папу и так далее. То есть это некий протест, некий бунт. Но вспомним, что первым революционером был дьявол, и он сказал: «Не буду служить».
        Декарт очень хорошо понимал, что против него 600 тысяч талантливейших людей (sexcenta millia ingeniosissimorum virorum – из письма Декарта к провинциалу ордена иезуитов во Франции о. Дине), с университетским образованием, которые прошли курс философии. Университетов во времена Декарта было больше ста, это точно; и если посчитать сто университетов и по нескольку тысяч студентов в каждом университете, плюс те люди, которые уже закончили университет, вот и набирается несколько сот тысяч людей с высшим образованием в Европе.  И все они следуют принятым мнениям (opiniones in scholis vulgo receptas sequuti sunt – там же). И вот, Декарт бросил им всем вызов, понимаете?
       Здесь нужно подчеркнуть, что Декарт не писал учебник философии – он писал для людей, уже знающих очень многое. Например, его «Размышления о первой философии» были адресованы декану и профессорам богословского факультета Парижского университета (sapientissimis clarissimisque viris sacrae facultatis theologiae parisiensis, decano et doctoribus… – мудрейшим и известнейшим мужам парижского факультета священной теологии, декану и докторам), т.е. в своих сочинениях он опирался на какие-то вещи, которые он лишний раз не объяснял.  И пафос его философии был не в том, чтобы продолжать старую традицию, но в том, чтобы сказать «новое слово», которое должно было заменить старое.  Но Декарт не понимал, насколько это старое важно, чтобы люди поняли его новое – не понимал, как много было сделано в Европе для того, чтобы он мог плавать в своих весьма сложных и отвлеченных рассуждениях, как рыба в воде. Рыба, наверно, тоже не знает, что она будет делать без воды. Декарт жил в насыщенной интеллектуальной атмосфере, в той обстановке, где 600 тысяч людей, прекрасно знавших Аристотеля и Фому Аквинского, могли с ним поспорить, послушать его, оценить его взгляды и т.д. – это очень важный для нас момент, и об этом надо постоянно помнить. Потому что нас учили так: вот была до Декарта какая-то бессмысленная, глупая, занудная схоластика. И сам Декарт иногда подавал повод именно для такой интерпретации своей роли, своей миссии, например, в «Рассуждении о методе», где он критикует современную ему систему гуманитарного образования.
          В том же сочинении ("Рассуждение о методе") Декарт пишет, что необразованный, но обладающий хорошим здравым смыслом человек, знающий свое дело, ничем не уступает выпускнику университета. Но это суждение Декарта можно воспринять лишь в качестве некоего парадокса – это напоминает ситуацию, когда человек пресытился шашлыками и хочет есть овощи. Я вполне допускаю, что и некнижный человек, даже и юродивый, может метко и кратко сказать то, что не сможет сказать подчас человек образованный. Это верно, и является аксиомой для христианской духовной жизни. Мы знаем, что простые старцы могли приводить в восхищение образованных людей, например, того же Августина, восхищавшегося примером аввы Антония. Но это не значит, что мы должны бросить все наши книги и превратиться в старцев, да и сами старцы на это нас не благословляли. И то, что здравомыслящий человек может быть иногда умнее схоластов, не означает, что это должно быть нормой.  Вот, например, недавно был праздник Пятидесятницы, и мы вспоминали, как апостолы чудесным образом выучили много языков под действием Святого Духа; но это не значит, что мы должны перестать учить языки и только молиться Святому Духу.
       Все это я говорю к тому, что схоластика была нужна – и не только нужна, но и необходима, чтобы возник Декарт. Никакой Декарт не мог бы возникнуть на Чукотке или в Полинезии, хотя и там, возможно, были здравомыслящие чукчи и здравомыслящие полинезийцы. Декарт мог возникнуть только в атмосфере, которая жила философией, в атмосфере европейских университетов – таких, например, как Пражский университет, который был утвержден папской буллой в 1347 году (в год чтения этой лекции – 1997 – исполнилось 650 лет со времени этого события).  Так что наличие благоприятной интеллектуальной атмосферы – это очень важный момент, его надо иметь в виду.
       Итак, в чем была основная идея Декарта?  Это важно понять, потому что в этом было много хорошего, но было и много соблазнительного и даже неправильно истолкованного последующими поколениями философов, из-за чего философия была ввергнута в глубокий кризис. Итак, положительного что нового внес Декарт? Декарт, как он пишет профессорам Сорбонны, хотел хорошего. Его цель была благая. Об этом он пишет очень ясно (здесь и далее я не дословно цитирую Декарта, но пересказываю его мысль близко к тексту): «Две истины: существование Бога и бессмертие души – это самые главные истины, которыми должен жить человек. Они должны привести его к истинной религии [т.е. к католичеству]. Познание этих двух истин составляет предмет философии, и к ним должна приводить философия. И к этим истинам надо привести не только верующих людей, которые и так их в какой-то мере знают, а именно, и прежде всего, неверующих». Т.е. Декарт был как бы миссионером, он хотел создать философию, понятную неверующему человеку, даже, можно сказать, самому дьяволу; сейчас я объясню, почему.
          Дело в том, что первое философское прозрение пришло Декарту в момент сильнейшего искушения (я интерпретирую в богословских терминах то, что с ним произошло). Сам Декарт об этом пишет так: «Я представил себе, что весь этот окружающий мир есть некое наваждение, есть некий обман какого-то злого духа [Meditationes, I, 12]. Откуда я знаю, что все, что я вижу, действительно существует, что меня не обманывают мои глаза, уши, осязание?  Где гарантия, что я не сплю и вижу сон, а бодрствую?»  И в момент этого искушения Декарт, к ужасу своему, почувствовал, что он не может ни на что опереться, что у него уходит почва из-под ног. Но он был человеком здравомыслящим, и он хотел выйти из состояния этого искушения. Но каким образом? И вдруг его осенило: но ведь я мыслю! Пусть я сомневаюсь, пусть я искушаем, но я борюсь с этим сомнением, с этим искушением; и в этот момент борьбы я мыслю. Будучи искушаем, я продолжаю мыслить. И важен уже сам факт, что я мыслю; потому что, если я мыслю, значит, со мной что-то происходит. А что может происходить с несуществующим? – с ним ничего происходить не может, потому что его нет. Значит, если я мыслю, если даже меня искушает злой дух, все равно он искушает  м е н я . Значит, я существую. И таким образом Декарт выяснил, что, оказывается, в этом море искушений есть одна неподвижная точка: «Меня искушают». Но эта неподвижная точка может стать основой, точкой опоры, которая была нужна Архимеду, чтобы перевернуть Землю (Meditationes II, 1). Вот, – рассуждал Декарт, – я стою на этой точке, вот я сейчас как обопрусь об нее и прогоню все эти искушения, и они все развеются. Т.е. у Декарта был пафос самый добрый, замысел самый хороший. Он хотел, как лучше, хотел избавить человека от искушения всеобщего скептицизма. Итак, он не культивировал сомнение ради сомнения. Сомнению посвящено лишь первое размышление; второе уже посвящено существованию самого себя – мыслящей души, мыслящей вещи. Он так и называл себя, и всякую душу – мыслящая вещь, «res cogitans»  (Meditationes II, 6). А третье размышление – уже о Боге, что Бог существует.
         Почему он так легко перешел от своего существования к существованию Бога? Ну, вообще говоря, нет ничего проще. Я существую; но знаю, что я – не такое существо, которое могло бы себя создать и поддерживать в существовании. Среди нас нет таких мюнхаузенов, которые могут самих себя вытягивать за волосы из болота небытия. Я не мог сам себя вытащить за волосы (не существующие еще!) из небытия в бытие. Но я знаю, что меня не было; это могут подтвердить разные свидетели. Все же понимают, что мы родились в роддоме, вышли из колыбели (нам, может быть, неприятно об этом вспоминать, но это факт). Нас когда-то качали в колыбельке, и мы ничего не соображали, не могли даже сказать: «Cogito ergo sum». Просто бессмысленным взором смотрели в потолок и ловили пустышку. Разве может такое существо само себя привести из небытия в бытие? Безумие, правильно? Значит, простой опыт показывает, что мы существуем, но мы себя не создали. Значит, должно быть Существо, Которое существует по необходимости, Которое создало нас и поддерживает нас в существовании. Т.е. здесь Декарт пока еще мыслит в рамках обычной схоластики суаресовского типа. Он, как Суарес, отбрасывает все второстепенное и сразу берет быка за рога.  Такого Декарта можно даже выпустить проповедовать –  т а к о г о  Декарта. Но дальше с ним что-то происходит…  Вот уже четвертое и пятое размышления показывают, что он куда-то не туда пошел. Ему бы надо и дальше продолжать эту линию: существование, бытие и небытие, – и тогда бы он пошел по пути Суареса. Но его вдруг завернуло куда-то в математику: уже в первом размышлении, где он подвергает все сомнению, он все-таки не может подвергнуть сомнению то, что у квадрата четыре стороны (Meditationes I, 8). Откуда-то вылез квадрат, и вообще вся эта геометрия. Оказывается, что философствует не просто философ, а математик. И этот математик стал постепенно душить философа…   Математик стал влезать на место философа: философ все уменьшался и уменьшался, а математик все рос, рос, рос. И в конце концов съел философа.
         Это видно и из другой книги Декарта – «Правила для руководства ума». Там во втором правиле говорится: «Надо постигать только те вещи, которые наш ум может познать с наибольшей достоверностью». Только такие вещи, согласно Декарту, достойны познания. А где есть какая-то недостоверность, туда лучше не вмешиваться.  Я тоже был таким же, я был физиком и «знал», что достоверны только физика и математика, т.е. то, что можно «проверить на эксперименте». А все остальное, где нет эксперимента, где начинается какая-то психология, мне казалось лженаукой. Так и Ландау говорил: «Есть науки естественные, а есть науки противоестественные».  Наука начинается там, где есть формулы. Вот есть формула Святого Духа? Обозначим Святой Дух через S, возьмем интеграл… ну и так далее.  Сделаем прибор: пневмометр. И мы измеряем Святой Дух: у Наташи столько-то, у Иры столько-то… а у этого ничего нет. Ну, тогда исключаешься из Колледжа, к Причастию не допускаешься… Вот это наука! Вот так бы и построить ее! Но ведь нельзя.  Вообще нельзя на людях эксперименты ставить. 
          Вот проснувшийся в Декарте математик бросил клич: «Достоверность!» – и с очень правильного вопроса о существовании, о бытии перешел к геометрии. И оказалось, что геометрия – царица наук, т.е. не только геометрия, но и арифметика, алгебра и т.д. Универсальная математика, как говорил Декарт: «mathesis universalis» – вот то, чем должен заниматься философ. Философ, оказывается, должен заниматься математикой. Декарт, действительно, оставил замечательные работы в области математики, он создал аналитическую геометрию. Получился из него в итоге пифагореец, точнее, неопифагореец (с поправкой на XVII век). И это очень плохо. Потому что в математике… в чем ее самый главный недостаток? – в ней нет категорий добра и зла. Об этом писал Фома Аквинский в «Сумме теологии»: "Истина есть в некоторых [вещах], в которых нет блага, например, в математических" ("verum est in quibusdam in quibus non est bonum, scilicet in mathematicis")  (Summa theologiae I, 16, 4). Можно сказать, что треугольник прямоугольный, можно сказать, что он равнобедренный, но нельзя сказать, что треугольник добрый или злой. В этом страшный недостаток математики. 
         Об этом пишет Солженицын в «Раковом корпусе», в главе, где описывается посещение героем (в котором угадывается сам автор) ташкентского зоопарка.  «На клетке висело объявление: «Жившая здесь обезьянка ослепла от бессмысленной жестокости одного из посетителей. Злой человек сыпнул табака в глаза макаке-резус»… Больше всего простотою ребенка хватало написанное за сердце. Об этом неизвестном, благополучно ушедшем человеке не сказано было, что он – антигуманен. О нем не было сказано, что он – агент американского империализма. О нем сказано было только, что он злой». Для математика и физика, каким некогда был Солженицын (он ведь окончил физмат Ростовского университета), это звучит, как откровение. Что значит «злой»? Математик не может понять, что такое «злой»; он понимает только «минус».  Но минус – это не зло; мнимость в математике – тоже не есть зло. В математике нет зла, а в жизни зло есть. И любой математик, поскольку он человек, понимает, что если он откажется от понятий добра и зла, то он будет жить в ущербном мире, в мире иллюзорном. Потому что люди действительно бывают добрыми и злыми (увы!), и это даже ребенок понимает («дяденька добрый», «дяденька злой»). И Маяковский это понимал, когда обращался к детям («Что такое хорошо, и что такое плохо?»); он ведь не назвал свое стихотворение «Что такое истина, и что такое ложь?».  Математика знает, что такое ложь и что такое истина, но она не знает самого главного о жизни.
         Вот почему, когда одна популярная в свое время певица приехала в какой-то городок физиков, она спросила (при невыключенном, к сожалению, микрофоне): «Что мы будем петь этим ученым козлам?» Поскольку микрофон не был выключен, весь зал это услышал, и был скандал. Я, разумеется, не собираюсь оправдывать певицу, но хотел бы в контексте обсуждаемой мною проблемы задаться вопросом: есть ли сермяжная правда в сказанном ею? А правда эта в том, что, если человек всерьез считает, что добра и зла не существует, то он действительно в каком-то смысле козел. А если он при этом знает математику, то он ученый козел.  В этом сермяжная правда оной певицы, и математик тут не может ничего возразить.  Почему разыгрался скандал?  Потому что люди утратили чувство юмора; если бы они добродушно отнеслись к ситуации, то они сказали бы просто: «Умная женщина» или «Дурочка»…  Но дело в том, что это замечание певицы попало, как говорится, не в бровь, а в глаз.  Любой физик, любой математик чувствует, что перед проблемой добра и зла он абсолютно беспомощен, и никакие интегралы ему здесь не помогут. И Солженицын, как математик, это понял и, вернувшись с фронта и из лагеря, к математике больше не возвращался (хотя ему и приходилось какое-то время для заработка преподавать математику в школе); он переквалифицировался в гуманитария. А Декарт пошел в прямо противоположном направлении.  Он увидел, что в математике можно достичь достоверности, и у него возникло ощущение, что эту достоверность можно будет потом как-то перекинуть и на этику (хотя как раз «Этику» он так и не успел написать). Ведь не случайно он уподоблял всю философию «дереву, корни которого – метафизика, ствол – физика, а крона – медицина, механика и этика», причём этику он считал «высочайшей и совершеннейшей наукой».  Возможно, Декарт как раз поехал в Швецию писать этику (он принял приглашение королевы Христины Шведской преподавать ей философию, но, прибыв в Стокгольм, вскоре простудился и умер).  Может быть, королева, будучи женщиной, научила бы его, обратила бы его внимание (более деликатно, конечно, чем вышеозначенная певица) на то, что в его философии чего-то не хватает, некой жизненности, что ли; слишком много в ней треугольников, квадратов, протяженности, мер и весов.  И слишком мало внимания уделяется проблемам добра и зла.
         То есть Бог у Декарта получился какой-то геометр или часовщик. Равнодушный какой-то бог… Отсюда и деизм потом произошел (Бог-геометр, Бог-архитектор).  Но этот бог холоден, ему нельзя молиться: он все рассчитал, и надо не молиться, а думать своей головой. И если философы-схоласты начинали с отвлеченных истин, а заканчивали любовью и мистическими прозрениями (т.е. шли от схоластики к мистике), как Фома Аквинский или Суарес, то у Декарта – наоборот: уход от добра и зла и, соответственно, из сферы любви. Потому что любить можно благо, добро; а если нет добра, то нет и любви – ведь нельзя любить треугольник. Можно, конечно, любить математику, но вы сами понимаете, что это какая-то другая любовь; это не та любовь, которой любят Бога или человека. Главный недостаток философии Декарта – она иссушает. И он сам иссох. Хотя все-таки какая-то иллюзия у него оставалась, и он, как мы видим, поддерживал ее в себе, что когда-нибудь он разберется и с этикой (первая попытка – это его сочинение «О страстях души», кстати, адресованное женщине, богемской принцессе). Разберется, как треугольник разбирают в геометрии: руки, ноги померяем, сердце, пульс… И вычислим формулу любви! Но прошло сто лет, двести лет, триста лет; Французская революция, Первая мировая война… Вторая… Освенцим, ГУЛАГ… Хиросима, Чернобыль…, а проблема физиков и лириков так и осталась не решена. Физики и математики нам этот обещанный мостик из точных наук в этику так и не перебросили. И единственная живая этика, которая у нас есть, это этика Евангелия (даже Лев Толстой это признал). Но там, в Евангелии, совсем нет математики. Только если от Авраама до Давида 14 родов, и от Давида до переселения в Вавилон 14 родов, и от переселения в Вавилон до Христа 14 родов, – вот и вся математика. Да и то, когда внимательно изучили это родословие, то нашли, что там пропущены некоторые имена; так что это не точный подсчет, а скорее некая символическая схема. Даже эта евангельская математика оказалась весьма условной. Если взять Ветхий Завет, то можно складывать возраст патриархов, или вот книга Чисел, но чисел-то там почти нет, только в самом начале, где указывается, сколько евреев вышло из Египта: из такого-то колена столько, из такого-то столько… Правда, Иисус Христос говорил, что женщина-вдовица, положив малую лепту, отдала больше, чем богачи, которые клали много денег в сокровищницу. Но это не для того говорит Христос, чтобы научить нас понятию абсолютной и относительной величины…
         Я не против математики, поймите меня правильно. Я не против того, чтобы люди учили математику или физику. Но физика и математика должны знать свое место. И место это им указал еще Фома Аквинский: «Та дисциплина считается наиболее важной, у которой наиболее значительный предмет» (Сумма теологии, I, 1, 5). Предмет богословия – Бог, предмет физики – природа, творение. Значит, богословие выше физики – по предмету своему, а не по достоверности. Да, говорит Фома, предмет богословия настолько значителен, настолько важен, что даже «минимальное познание, могущее быть полученным о вещах высочайших, желаннее, чем достовернейшее знание о вещах незначительных» (minimum, quod potest haberi de cognitione rerum altissimarum, desiderabilius est, quam certissima cognitio quae habetur de minimis rebus). Все это хорошо: рыбы, птицы, бабочки… флора и фауна саванны, лесотундры… Но даже минимальная информация о Боге, даже просто о том, что Он существует, – в тысячу раз важнее, чем все, чему нас учили на физфаке, на химфаке, на биофаке. Если Бог есть, то жизнь надо менять. А если какая-то птичка водится в Африке – ну и что, ну и пусть себе водится, а я буду по-прежнему пить, курить и в карты играть (что и делает, в основном, большинство студентов). Меня учили всему: даже гражданской обороне и начальной военной подготовке, и черчению, и программированию, – но только не тому, что Бог существует. Даже на всякий случай, чтобы я сам не додумался до того, что Бог есть, ввели научный атеизм, как прививку против оспы: чтобы не подумал не в ту сторону, мы ему сразу объясним…
         Вот куда завел нас Декарт со своими требованиями точности. Вот что Паскаль не мог ему простить. Надо заниматься не тем, что наиболее достоверно. Надо заниматься тем, что наиболее важно.

         Already is approaching the end of the first year of studies in philosophy, and we will soon start the second year - then we go on, move closer to the present moment. But today we will devote our lecture to Rene Descartes. Latinized form of his name - Cartesius, and therefore his philosophy is called the Cartesian philosophy. This is the philosophy of a thinker that in the West is considered to be the founder of modern European philosophy. We, however (I mean the Soviet Union), tried to somehow silence this figure, since Descartes is an idealist; but when the Marxist paradigm was abandoned, Descartes took his rightful place again. We can say that next to Descartes can’t be put nor Bacon, nor Telesio, nor Bruno – i.e. Descartes as a figure is much higher than his contemporaries, his immediate predecessors, and even his followers. In Russia, for the promotion of the ideas of Descartes did much Merab Mamardashvili - he has written a book called "Cartesian Meditations"; Descartes also have been published in the "Anthology of world philosophy", and separately, in the series "Philosophical Heritage"; so, I think, after my lectures, having also read some of Descartes, you can get an idea of his philosophy.
         But, with all the significance of this figure, an image that is associated with Descartes, is an image of a falling star. The Apocalypse (chapter 9) tells the story of how a great star fell from the sky, and then opened a pit, and from it began to exit some kind of smoke. Such a terrible image of the falling star - and this is the image of rich symbolism. What resembles a falling star? Fall - it's like an apple, eaten by our protoparents in Paradise; the example of a fall was when an angel of light has turned into an angel of darkness. But here is no fall in a particular person or an angel, but a fall of philosophy itself. As if philosophy itself has fallen from heaven to earth. What does it mean? We just had a lecture dedicated to the philosophy of Suarez, and it was clear for all its faults, that it was a heavenly philosophy, it stayed in the sky. And, as the center of this philosophy was God, it considered all that exists in its relationship to God. First of all, the human person was considered in its relation to God. The man also stood out, above all, because of his soul, the spiritual component -  and at that the man was not put in the center of the world, but in submission to God. And it was stressed that without God he couldn’t find happiness.
          And what happens when a philosophy is earthly? Then it says to man’s soul: Listen, o soul, the source of your happiness is in you. Do not look for anything - you are the center, you are self-sufficient, you can give yourself your happiness. And then philosophy as the star of Apocalypse falls from heaven to earth ... How is then addressed the issue of the meaning of life? Earthly philosophers say that the meaning of life is to build a happy society on Earth, or just earthly happiness, or even just "live for life" - that is, there are no other purposes. This is the fruit of the philosophy’s fall from heaven to earth.
         When philosophy fell down from heaven to earth, it naturally lost itself because earthly philosophy no one takes seriously. For example, I teach philosophy at the Moscow Institute of Physics and Technology and I see that students do not take philosophy seriously. For my students philosophy is sort of a psychological burden; they perceive no relationship of philosophy to something serious. And this is the opinion of the majority of men. Say, you come home tonight and say, today we had a philosophy lecture - and what will your relatives or your friends say? "Well, that's nonsense to waste yourself on philosophy!" They will say, you are only losing time. Everyone considers himself a philosopher; even those who trade in the market, even those who are engaged in racketeering, - everyone has his own philosophy. Sometimes it is very simple - for example, that $ 200 is better than $ 20; or that people are divided into two categories - those who make a fool of others, and those who make a fool of themselves. But such a philosophy of life - as the multiplication table in math: in fact you can’t teach it for a whole year, it will be very boring. Here too. Who needs a philosophy, if it fell down from heaven to earth? If she continued to be in heaven, then this philosophy – the handmaiden of theology, will lead to theology, will serve it. Moreover, theology can’t do without it, because it is not a supersensible activity of some kind - the theology is also formulated with the help of words. And so theology needs philosophy to define theological and philosophical concepts.
       Take, for example, the first line of the Bible: "In the beginning God created the heavens and the earth." This can be viewed as a philosophical statement - we look at what was in the "beginning" (after all, there is the concept of “arche” in Ancient Greek philosophy), what is "God" what is "creation"; i.e. we define God as the efficient cause of the universe, and so on. And then we can say that God is an infinite being and at the same time the first efficient cause of a threefold creation: of angels, of humans and of irrational beings.
        That heavenly philosophy - she would give us the unity, the concepts, the terms by which we can easily assimilate Christianity. The teaching of the Bible, as it were will be reformulated with its help. You say the Bible is a clear book, what is to be reformulated there? Yes, it seems clear - "in the beginning God created the heavens and the earth", at least to some extent. But we read in the Apocalypse, for example, about the locusts, the bites of which resemble the bites of a scorpion, and think about what kind of locust was that and why it stings people who do not have the stamp of the living God, and, moreover, for some reason, for exactly 5 months, no more and no less. Can someone explain it to me? But this must be explained so that everyone can understand. Protestants have hinted that the locusts described in chapter 9 of the Apocalypse – are the mendicant religious orders: the Franciscans and the Dominicans. And the prince of the locusts, called in Hebrew is Abaddon, and in Greek, Apollyon - is the Pope. "I do not affirm that by locusts, who under their leader Apollyon, issued from the smoke of the bottomless pit of, to prey upon men and to torment them, God meant to describe the Romish corporation, and monks, and clergy under their leader the Pope. But, however this may be, one thing is plain: no symbol can better describe them and their deeds" (E. Beecher. The Papal Conspiracy Exposed and Protestantism Defended, in the Light of Reason, History, and Scripture. NY, 1855, p. 358). If we follow such explanations, then it is the end ... Many sectarians say that the Bible is their book, it is understandable: for example, the beast with seven heads and ten horns is the UN, like a member of the sect of Jehovah's Witnesses explained to me, and so on. For them it is an open book. If you are offended for the UN or not see in the locusts the Dominicans and the Franciscans, so much the worse for you, and one can ask: «Are you in good faith?" One would say the UN, another says - Statue of Liberty (now such interpretation is also in the course: see the link to an article by W.F. Dankenbring “Is the Statue of Liberty Pagan” in the book by W. Frederick “The Coming Epiphany” Lulu.com, 2007, p. 119). And, you know, how many heads, so many minds; how many minds, so many interpretations. One reads it one way, one - in another, there are already 20 thousand sects, and all read the Bible in their own way. And read, and believe this Book to be Holy - although I do not argue with that. But the key to the Holy Book should be one, of course, and now there are 20 thousand different keys. The only interpretation that is true, should be consistent with common sense.
       So philosophy is needed in order to interpret the Bible. With the schoolmen philosophy had just this purpose, it was heavenly, and was engaged, in particular, in the interpretation of the Bible. And all was well. But there appeared this apocalyptic star - Descartes (do not think that I impose upon you this interpretation, it is just a symbol for me); and this star fell from the sky to the earth. And when Descartes cast philosophy from heaven to earth, it didn’t just lay there, useless - it would be still bearable - but it has opened some door. In some pit it fell and there was something broken or opened, that was closed before, you know? And it released some hidden energy, some force that began to act, and filled the whole universe with a smoke, a black smoke. What is this smoke? This doubt, unbelief, which covered all the people; that is, from Descartes there started this new line, where the focus was shifted from God to man. Although he did not know what he started and how it would end.
          Now, what had really happened? You know, I remind you that Descartes – he is a Frenchman, he was born in a family of devout Catholic nobility and was educated at the Jesuit college of La Fleche. This college somehow resembled the Tsarskoye Selo Lyceum in Russia, i.e., it was under the patronage of the king, Henry IV, and after his death his heart in accordance to the king’s wish was buried there. (Do you know that it is the custom to bury the heart separately in the Catholic Church, for example, Chopin's heart is buried in the church of the Holy Cross in Warsaw). In short, taking into consideration the king's benevolence to the college, we can assume, of course, that the children studying there received the best possible education and care. Des Cartes: this prefix in the name highlights the nobility of its origin. And he was surely a capable student ... But a strange thing did happen with Descartes: studying theology and philosophy (as well as rhetoric, mathematics, Latin, Greek and Hebrew), he had not found peace. There was something he did not like in scholastic philosophy and scholastic theology, they did not convince him.
        With what it can be connected? This may be due to the fact that people have lost the grace of God that makes the complex look clear. Here, what we say here in lectures, is in a sense quite clear for you. In any case, there is no such feeling that all fall asleep or take it painfully - it is obvious that we have achieved some clarity. But how concretely this clarity was reached? Behold, I went into the classroom and began to pray, and you do not think I'm some crazy person, but you prayed with me. You took it calmly, and before some of you were attending Mass. So this clarity is intertwined with the Christian way of life, with the action of grace that enlightens the mind; and then the man himself does not notice this clarity, it the same way as he does not reflect on the fact that he walks and does not lose balance. That is only when he is drunk, that he feels that something is wrong, he can’t coordinate movements. And while he's sober he goes steadily. The same happens here. We, too, think calmly, easily, it seems to us a clear statement that the purpose of philosophy is to be in heaven, that there is for philosophy nothing to do on earth. And our awareness of this fact is to a greater or lesser extent due to the action of the illuminating grace. And some questions and not put, because that is what we breathe as the clean air. Even psychologists do not recommend a person to think how in the process of speaking about 200 small muscles of the larynx are involved. This is a very complicated and finely coordinated activity – our speech. And suddenly it breaks down: here a man must say a word (well, what's so special - say the word), and instead he begins to stammer; perhaps due to a nervous breakdown, you know? But the fact is that something there is spoiled. It is easy to spoil, and difficult to correct. And if we start to think about how all this is difficult, we may lose the organic simplicity.
        Scholastic philosophy is in a sense simple. But if one begins to wonder: what is the cause, and how do we know what is good and evil, and what is truth and lie, and what is the unity of a soul, and how is the unity of a soul and a body possible, and, in general, from where do we know that it is necessary to philosophize?  Then you can really immerse yourself in these doubts and sort of get bogged down in them. The philosophy of Suarez, who was Descartes’ predecessor, was based on the common Christian sense, since he lived in a sane Christian country, in Spain, where all thought in a similar way, and if someone had aberrated from this unanimous consensus, it had certain unpleasant consequences for him. Suarez writes: "To that extent increased the audacity of heretics that, finding nothing lasting or sustainable in their errors, they eventually fall into atheism and deny the existence of God [...] Therefore, these are worse than pagans and Mohammedans, for they abolish any image of religion and subvert all the foundation of faith, and cannot recognize the Bible as God's word, because if you do not believe that He exists, much less can you believe that He spoke to men. So against them it is useless to argue from Scripture or other theological authorities, but one should either try to convince them by the arguments from reason, or, if they are baptized and inveterate in their atheism, burn them at the stake. " And what was not natural for Suarez was natural for Descartes; because shortly after Descartes graduated from the college of La Fleche, the Thirty Years' War was devastating Europe. When people fight with each other, shed blood, destroy crops, desecrate the holy things. When they kill, torture each other... This went on for about 30 years, almost to the death of Descartes. The war began when Descartes was 22 years old, and he then decided to become a mercenary of the ruler of Holland. But remember that the Thirty Years' War - is, above all, the war between Catholics and Protestants. Is it worth it for us to plunge into the atmosphere, where people think differently (as did Descartes, and consciously), that is, if our views still seem for us very natural, for those surrounding us they may seem quite unnatural.
        And Descartes would have been like at a crossroads. What was simple for Suarez, was difficult for Descartes. And in this world of war Descartes wanted to find a philosophy that would reconcile all people - Catholics and Protestants, and also atheists. There he grabbed at a straw stretched by Suarez: "vel rationibus convincendi sunt" ( "or to persuade them by the arguments of reason") - for burn anyone for their beliefs Descartes, apparently, did not want to. So he wrote to professors at the Sorbonne in the introduction to his book, "Meditations on First Philosophy": "I know a lot of the wicked are not willing to believe in the existence of God and the distinction of soul and body just because no one as they say, can prove it to them. Therefore, although I in no way sympathize with them, and, on the contrary, I believe that almost all the grounds given by the great men on these issues, are valid proofs, and I can hardly entertain the hope of adding to them some new, I nevertheless consider that the most useful accomplishment of philosophy is with all diligence to investigate the best arguments [in favour of the existence of God and the immortality of the soul] and present them as precisely and clearly as it can be done. "
        Descartes could say: I am a Catholic, I will continue the tradition of scholastic philosophy at all costs. But then he would have lost the opportunity to start a dialogue with Protestants and atheists - they wouldn’t listen to him if it were just another representative of scholasticism. Descartes had a choice, and he decided to create a new philosophy. As you can see, I'm trying to justify him, to find some arguments in favor of his position. His main aim was to find some common ground with his enemies. Here, indeed, Porthos, hero of the novel "The Three Musketeers", said: "What is the difference between us, the Catholics and the Huguenots? Those recite psalms in French, and we in Latin. " That's the whole difference. Do you remember that these words were spoken during the siege of La Rochelle (By the way, Descartes witnessed the capture of La Rochelle, it is a fact of his biography.) And now, many have reasoned in the same way as Porthos did - you are Christians and we are Christians, how can one for 30 years shed each other's blood, being all of them Christians? This is the first reason.
            The second reason was fairly well known to Luther and Suarez, arising in connection with the hypothesis of Copernicus. This hypothesis and the ensuing discoveries of Galileo in a sense, too, sent down philosophy from heaven to earth. The fact is that Aristotle believed that the world is divided into two parts: the sublunary world and superlunary. Superlunary world - the sky: it consists of a fifth element called ether. And the sublunary world consists of four elements: earth, water, air and fire. And before Galileo and Copernicus, it was conventional wisdom as taught in universities everywhere. And do not think that only Catholics thought so - so thought and Protestants, and personally Luther: he said that Copernicus was wrong in asserting that the Earth rotates around its axis and around the sun, because the Bible says that the Earth is immobile, and Joshua stopped the sun, not the earth. Does Copernicus know better than the inspired authors of the Bible? And Luther, relying on the authority of the Bible, believed that the Earth was immobile at the center of the world, and the sky moves around the Earth. And crowning the whole universe is the sphere of the fixed stars. Thus Luther was himself taught, while studying in the university, and on this occasion he did not mind.
         And not only Christians, but also Jews and Arabs believed that the world is so constituted as Aristotle taught - that it is divided into sublunary world and superlunary. (I say this because in Soviet times there was a persistent myth that it was the Catholic Church that was behind the geocentric system of the world). Thus, it was a consensus not only of Christians, but of all thinking people of that time; and suddenly Copernicus and Galileo and several other people rejected this consensus. And it was all crumble. I will not talk in detail how it happened; but at the time when Descartes already began to think by himself, it was already clear - and he, with his exceptional abilities in mathematics and physics, saw it even more clearly than the others - that the days of the geocentric view of the world are numbered, and thus, the entire Aristotelian philosophy (at least, natural philosophy) needs radical changes.
         These two points: first, the division of Europe into Catholics and Protestants, as well as the emergence of atheism, and the need to find a common platform for dialogue with the Protestants and atheists, and, second, the collapse of the Aristotelian view of the world and the need to find a common platform for dialogue with scientists - all this led Descartes to the conclusion that it is necessary to create a new philosophy. And he began it, of course, with questioning all old philosophy. This was the first step. All the steps taken by Descartes, are recorded in several of his books, but, above all, in the "Meditations on First Philosophy." This work he addressed to professors of the Sorbonne.
         "Meditations on First Philosophy." Here one should note an important point: "Meditation (Reflections) ...", in Latin "Meditationes ...". What does meditation mean? Now meditation - it sounds oriental, Buddhist. In fact, meditations actively used the founder of the Jesuits Ignatius Loyola. He wrote the book "Spiritual Exercises" and outlined in it some meditations, i.e., thoughtful reflections on certain words and episodes from the Scriptures, the life of Christ, the life of the Virgin Mary, and so on.
         Now, Descartes decided to introduce this "meditation practice" in the very philosophy. Note that Thomas Aquinas and Aristotle speculated and reasoned by discourse, building syllogisms. As in math class - reason, argue, not meditate, for example, over the multiplication table. The teacher does not offer you: "Let's draw a right-angled triangle and meditate on it." If any difficult task will given, then there is a situation, when a person thinks - but it is not meditation, it is the search for solution. Meditation - this is something else: one does not aim at finding a solution, but on reflecting on the situation as a whole.
          So, Descartes wrote "Meditations on First Philosophy." "First philosophy" is metaphysics, he followed Aristotle in calling it so. (The word "metaphysics" Aristotle himself, as we know, did not use, it appeared much later). Therefore, «Meditationes de prima philosophia» were translated into French (with the consent of Descartes himself) as «Meditations metaphysiques», i.e. “metaphysical reflections”. How Cartesian philosophy begins? - It starts with doubt. Please note, this principle - subject all to doubt - was not present neither in the works of Suarez nor of Aristotle. Although, of course, there were moments of doubt in Aristotle: for example, he says that our feelings can deceive us, and gives the example of an illusion, a tactile one, to which normal people are subject (psychologists even have the term "Aristotle’s illusion", that is an illusion, first described by him). But all this is mentioned by Aristotle as if in passing. Still, the general principle he followed was: basically everything happens according to nature. If there is any deviation, this is "accidental", i.e. random, and one should not pay attention to it. There is, for example, a deviation from the norm – a dwarf birch. This is not the birch “in itself”: if you want to see a real, normal birch - go to the birch grove. And the study of the vast majority of birches growing there will give you an idea of a birch as a species. You can study the individual cases also, but you should keep in mind that individuals may deviate from their species and if it happens, one should not be afraid to call it by its proper name – a deviation. Right now, as far as I know, people generally speak a human language, and not croak. And if a man begins to croak, it will be a deviation from the norm, and we shall perceive it as such.
           That is - common sense, that's what permeated the philosophy of Aristotle, and that did not give him an opportunity to fix on some symptoms of insanity or individual illusions: tactile, visual, auditory and so on. It is generally believed that the nature is simple and healthy in its core, you know? For Aristotle it was a kind of a philosophical axiom. We had some time in the past (in the days of the Soviet Union) such an expression - an emergency situation. That emergency situation in some sense is a philosophical notion, and in philosophy it is called aberration. When there is an emergency situation, we (during the Soviet period) convened a local committee, the trade union committee and started to discuss why it had happened. What was it that had disrupted the normal course of life? So, the society cannot develop on the basis of abnormal philosophy. The society is called to live a normal life: the market operates on the basis of Aristotelian ethics, computers are designed on the basis of Aristotelian logic, and social communication takes place on the basis of Aristotelian rhetoric. But Aristotle's philosophy is forgotten, instead reigns Descartes: "Expose all to doubt" and so on. So ordinary people perceive philosophy as a deviation from the norm: who is engaged a lot in philosophy, this person, they say, either will go mad, or is mad already. And rightly they say so, if they are referring to a philosophy that starts with universal doubt.
           It was the first big blunder: Descartes should have begun not with doubt, but with the consensus, although it is sometimes difficult to achieve. Doubt, generally speaking, in the moral theology is considered as a sin against the theological virtue of faith. A person can say in confession: "I doubt the existence of God," - and the priest would have to answer to him: it is a sin. (“Facile quidem supponimus nullum esse Deum”: “We can easily suppose that God does not exist” – that is verbatim what Descartes wrote in “Principia philosophiae” I,7). You can ask, it is possible to specify, but to doubt is unacceptable (from the moral point of view: of course, we are speaking about Catholic moral teaching). The Apostle James wrote, " Vir duplex animo inconstans est in omnibus viis suis" (“A double minded man is instable in all his ways”: James 1, 8).  And the doubt that Jesus is the Messiah, led Judas led to the betrayal of Christ - that is, if he did not doubt, and believed he would never betray Christ. Similarly, Peter - as he walked by faith, he walked on the water as on land; and as soon as he started to doubt, he began to sink. And what did Christ say to him? - "O thou of little faith, wherefore didst thou doubt? "(Matthew 14, 31). And what was that on which a philosophy of Descartes was built upon? – It was built on doubt. Naturally, you cannot build anything on doubt.
          In fact, there is no end to doubting. Here in the Apocalypse (in the beginning of the ninth chapter) we read that into the pit had fallen a star, and out of this "bottomless pit", there came out a smoke, “as the smoke of the great furnace” (Rev. 9, 2). And Descartes began as if falling into the bottomless pit, like Alice from the fairy tale "Alice in Wonderland" when she chased a rabbit. And the only point at which he stopped was: but the doubt itself is also a kind of thought, right? I doubt, therefore, I think. And if I think, therefore I exist - in this I cannot doubt. This is the only possible bottom of this seemingly bottomless pit, you know? If you start to doubt, then the only thing you can somehow cling to in order not to fall into the abyss, is the confidence in your own existence. So I doubt, for example, that you listen to me: maybe I just think that I'm talking, but in reality I just open my mouth, but there is no sound coming out of it. But in any case, I think, because if I did not think, I could not have invented this doubt. And on this statement: "I think, therefore I exist" - Descartes based his philosophy.
         He reasoned that this principle seemed to be easily understood by anyone, and anyone can do the same: argue, like Descartes argued, and come to the same conclusion. Here, too, a consensus can be reached. But note that this consensus is reached inside, in the depths of one’s own soul; and therefore this consensus is actually imaginary. I think, therefore I exist, right? How do you know that another person exists? Are you sure that all people understand you? In fact, everyone is responsible only for himself, and in the statement "I think, therefore I exist" man is infinitely lonely.
         Descartes says: "This phrase: I am, I exist, whenever I pronounce it, must needs be true." And, developing the idea of the difference between his contingent existence from existence par excellence, i.e. the existence of God, Descartes comes to proving the existence of God. He comes from a clear and precise (for him it is very important - clarity and distinctness) judgment that he  exists, but he in no way did create himself. I exist, but I am not the cause of my existence. Nevertheless, I exist. So there must be some entity that exists by necessity and called me out of nothing: "Something cannot come out of nothing, and the entity that has the highest perfection, or, in other words, contains more reality, cannot arise from the entity that contains less reality. Here he seemed trying to return to scholasticism - and, in a sense, did return. His next meditation (after “I think, therefore I am”) is already dedicated to God: God as the source of existence. You have to go on, you need to try to break out of this pit, in which you were plunged by the universal doubt. At least cling to the idea of God ... - this idea is common for Muslims, and Jews, and Protestants, and Catholics. But then it turns out that this God is his God - the God of Descartes. Due to the fact that Descartes questioned the existence of objective reality - including the objective existence of all other people: “Facile quidem supponimus… nulla [esse] corpora” (“We can easily suppose that … bodies do not exist”) - it turns out that his God cannot be your God. It turns out that only me and God exist, me and my God (which reminds us of the Elder from “Thus Spoke Zarathustra: “With singing, weeping, laughing, and mumbling do I praise the God who is my God”). My God, but not your God - and that's the whole point. Only then can there be any communication, when I believe that my interlocutors really exist; and how can I prove it? Descartes wanted to reconcile the people with his "I think, therefore I exist" and the proof of the existence of "my God", who can also be your God; but to prove that my God is your God, is, in fact, impossible.
             Of course, questioning, doubting - is a normal process; the more keen are you as a scientist, the more critical your mind should be. But when one begins to doubt the very foundations of reasoning it can become very dangerous. Hume has brought scepticism to its logical conclusion; Descartes at least had not doubted the unity and integrity of the human person, but according to Hume the human person is just a "bundle or collection of different perceptions". That’s why Descartes should have better started not with “cogito” ("I think"), but with “credo” ("I believe"). And it would be correct even in the mathematical sense: because mathematical definitions and axioms we take for granted without proof. I believe that between two points one can draw only one straight line. Euclid once said that the straight line by definition is "lying evenly upon her points." And what does it mean "lying evenly"? It means lying along a straight line, so we have here a typical example of a vicious circle in logic. And if you had asked Euclid about this, he probably would have got confused and would not have explained what the straight line was after all. The defining of the most basic concepts turns to be the most difficult task. Now if Descartes humbly said, yes, the concepts of indefinable things, like the concept of the point or the straight line, were basically intuitive: then Descartes would be a real follower of Suarez, because Suarez insisted on indefinability of the concept on being (“ens” in Latin).  And “being” was the basic concept on which all metaphysics of Suarez was built. Descartes would have to continue to build on the foundation that was laid by Suarez; but he decided to build something brand new. It seemed to him that in the old metaphysics (which he, of course, had studied at the Jesuit college) something was spoiled. And he decided to go through the old ideas like apples in order to separate the good from rotten. That’s what he himself wrote: “I shall use this example very simple to explain my reason, so that nobody could pretend that he didn’t understand it. Suppose [a person] had a basket full of apples and, being worried that some of the apples were rotten, wanted to take out the rotten ones to prevent the rot spreading. How would he proceed? Would he not begin by tipping the whole lot out of the basket? And would not the next step be to cast his eye over each apple in turn, and pick up and put back in the basket only those he saw to be sound, leaving the others? In just the same way, those who have never philosophized correctly have various opinions in their minds which they have begun to store up since childhood, and which they therefore have reason to believe may in many cases be false. They then attempt to separate the false beliefs from the others, so as to prevent their contaminating the rest and making the whole lot uncertain. Now the best way they can accomplish this is to reject all their beliefs together in one go, as if they were all uncertain and false. They can then go over each belief in turn and re-adopt only those which they recognize to be true and indubitable” (R. Des Cartes. Appendix, continens objectiones quintas et septimas… Amstelodami, 1678, p. 95).
         But the intuition of “being” was still present with Descartes, albeit it entered, as it were, through the back door, because the order of thinking and existing was changed: not that “I exist, therefore, think", but on the contrary - "I think, therefore I exist." Suarez would have reasoned: “I exist, and because I am complex being, consisting of body and soul, and the soul is of the spiritual nature, so I can think and am thinking”. And with Descartes in turns out that the existence follows  thinking, and this is wrong. Between thinking and existence there is no rigid connection. For example, a person may not think, for example, he is sleeping, or he is in a complete stupor (I’m just kidding). And finally, there are things that exist, but do not think. This piece of chalk, paper clip ... I do not think that they, too, are going through the philosophical drama, like that of Descartes.
         This is the way to go that Suarez offered. And Descartes had a choice to continue in the same way, to write, referring to the authorities (to Aristotle, to Saint Thomas Aquinas, to Suarez). But for Descartes it meant to be just one of many. That's no accident, that Jacques Maritain included Descartes in the list of famous reformers in his book: "Three Reformers: Luther, Descartes, Rousseau." Descartes goes after Luther, because he is "Luther in philosophy", "philosophical Protestant." Descartes rejected all previous philosophy and decided to create a new, as Luther rejected Medieval Church, the authority of the Pope, and so on. That is a kind of protest, a rebellion. But remember that the first revolutionary was the devil, and he said: "I will not serve."
         Descartes understood very well that against him stood 600 thousand talented people (sexcenta millia ingeniosissimorum virorum) with a university education who have passed a course in philosophy. In the times of Descartes there were more than a hundred universities in Europe; and if you count the one hundred universities and several hundred students at each university, plus those who have already graduated from the university, it will amount to hundreds of thousands of people with higher education in Europe. And they follow the accepted opinions, that they were taught there (opiniones in scholis vulgo receptas sequuti sunt).        Now, Descartes threw them all a challenge, you know?
          Here it is necessary to emphasize that Descartes did not write a textbook of philosophy - he wrote to people who already knew a lot. For example, his "Meditations on First Philosophy" were addressed to the dean and professors of the Faculty of Theology, University of Paris (sapientissimis clarissimisque viris sacrae facultatis theologiae parisiensis, decano et doctoribus ... - the wisest and most famous men of the Paris Faculty of Sacred Theology, the dean and doctors), i.e. in his writings he relied on some things that he should not have explained and clarified. And the pathos of his philosophy was not to continue the old tradition, but to say "a new word", which was meant to replace the old. But Descartes did not realize how the old tradition was important in understanding his novelties; he did not elaborate on how much had been done in Europe so that he could breathe freely in the atmosphere of a highly complex and abstract reasoning. Descartes lived in a rich intellectual and cultural milieu, in the situation, where 600 thousand people, who knew of Aristotle and Thomas Aquinas, could argue with him, listen to him, assess his views, etc. - This is a very important moment for us, and this must be kept in mind. Because we have been taught that prior to Descartes there was some senseless, stupid, boring scholasticism. And Descartes himself sometimes added a reason or two in favor of this interpretation of his role and his mission, for example, in his "Discourse on the Method," where he criticized the then existing system of liberal education.
         In that work ("Discourse on the Method") Descartes wrote that the uneducated man with a good common sense was not inferior to a university graduate. But this judgment of Descartes we can only perceive as a kind of paradox. I fully admit that an uneducated man, and even illiterate, can surpass an educated man in virtue. This is true, and it is an axiom of the Christian spiritual life. We know that simple elders could arouse admiration of educated people, for example, of Saint Augustine. But this does not mean that we should throw all our books and become elders, and the elders themselves would not have blessed us to behave in such a way. And if we can grant that there are some exceptional cases when a simple person can be smarter than a schoolman, it nevertheless does not mean that it should be the norm. For example, recently we celebrated Pentecost, and we remembered how the apostles miraculously accepted the gift of languages from the Holy Spirit; but this does not mean that we should stop learning languages and only pray to the Holy Spirit for the same gift.
         I say all this to the fact that scholasticism was needed - and not only necessary, but also essential for the phenomenon of Descartes itself. No Descartes could arise in the Chukotka region, or in Polynesia, although there may have been enough sane and sensible Chukchi and Polynesians. Descartes could only occur in an atmosphere of intense study, in the atmosphere of the European universities and colleges. So the presence of favorable intellectual atmosphere - this is very important, it must be borne in mind.
         So, what was the main idea of Descartes? It is important to understand, because cartesianism certainly brought a lot of good, but there were also many scandalous and misleading ideas in it, which were further developed by later generations of philosophers, and because of that philosophy has been plunged into a deep crisis. But Descartes himself, as far as we can judge from what he wrote to professors of the Sorbonne, had most noble intentions. His aim was good. Thus he writes very clearly (hereinafter I literally quote Descartes, but retell his thoughts close to the text). Two truths: the existence of God and the immortality of the soul – are the most important truths, that help man to live well. They must lead him to the true religion [i.e., Catholicism]. The knowledge of these two truths is the subject of philosophy, and philosophy should lead to the acknowledgement of them. And these truths must be brought not only to the people who believe in them already, and so they in some way know them, but first and foremost to the unbelievers.  So Descartes turns out to be some kind of a missionary, he wanted to create a philosophy that could be understood by an unbeliever, one might even say, even by the devil himself.
          As for the devil, i.e. the evil spirit, Descartes himself mentions him in his “Meditations on First Philosophy: “I supposed that not the perfect God source of truth, but some evil genius and very powerful and cunning at that decided to use all his industry to deceive me”(“Supponam igitur non optimum Deum fontem veritatis, sed genium aliquem malignum, eundemque summe potentem, et callidum omnem suam industriam in eo posuisse, ut me falleret”). How do I know that what I see is really there, that my eyes, ears, touch do not misinform me? Where is the guarantee that I am not dreaming awake? And at the time of this temptation Descartes, to his horror, felt that he could not rely on anything, that the ground was literally shifting under his feet. But he was a man of sense, and he wanted to get out of this state of temptation. But how? And suddenly it dawned on him: but anyway I think! Yes, I doubt, but I am struggling with this doubt, with this temptation; and while struggling I think. Being tempted, I continue to think. And it is very important that I think; because if I think, therefore, something is going on with me. And what can happen to a non-existent? With non-existent nothing can happen. I think, and even if I am tempted by the evil spirit, he tempts me. So I exist. And arguing in this line Descartes understood that in this sea of temptation there was one fixed point: "I am being tempted." But this fixed point can be the basis, the fulcrum which Archimedes was needed to move the Earth: “Nothing but a point Archimedes asked for, that was firm and unmovable, in order to move the whole Earth; so can hope for many things, if I find a minimum that is certain and  stable” (“Nihil nisi punctum petebat Archimedes, quod esset firmum et immobile, ut integram terram loco dimoveret; magna quoque speranda sunt, si vel minimum quid invenero quod certum sit et inconcussum”). Here, - Descartes argued, - I found this fulcrum, that I can lean upon and I shall drive out all these temptations, and they all will fade. So Descartes wanted to save people from the temptation of universal skepticism. So he did not cultivate doubt for doubt’s sake. Doubt is the subject matter only of the first meditation; the second one is already devoted to a way of escaping from doubt. And the third meditation is about God, that God exists.
           Why did Descartes so easily move from his own existence to the existence of God? Well, generally speaking, there is nothing easier. I exist; but I know that I am not a being who could create and maintain its own existence. Among us there are no M;nchhausens who can pull themselves by hair out of the swamp of nothingness. I could not pull myself by the hair (which did not exist yet!) from non-existence into being. “Let anyone try to deceive me as he can, he will never attain that I would be nothing, as long as I think myself being something, or that once it would be true that I never existed as long as it is true that I exist now” (“Fallat me quisquis potest, nunquam tamen efficiet, ut nihil sim, quandiu me aliquid esse cogitabo, vel ut aliquando verum sit me nunquam fuisse, cum jam verum sit me esse”). Everyone understands that we are born in the hospital, we came out of the cradle (it can be frustrating for us to recall this, but it is a fact). We used to be rocked in a cradle, and we did not think, could not even say: «Cogito ergo sum». Just meaninglessly staring with our eyes at the ceiling trying to catch a pacifier. How could such a creature itself lead itself from nothingness into being? “One can’t come out of nothing, and what is more perfect, i.e. has more of reality in itself, come out of what is less [perfect]” (“Nec posse aliquid a nihilo fieri, nec etiam id quod magis perfectum est, hoc est quod plus realitatis in se continent, ab eo quod minus”). So simple experiment shows that we exist, but we have not created themselves. Here Descartes still thinks in terms of the usual scholasticism of the Suaresian type. He, like Suarez, discards all secondary and immediately takes the bull by the horns. But then something improvisional happens with Descartes. We expect him continuing to pursue this line: existence, being and non-being, and then would have followed the path of Suarez. But he engrosses himself more and more in mathematical analogies. It turns out that a philosopher is not merely a philosopher, but first of all a mathematician. And the mathematician in the end choked the philosopher.
          This is evident from the other book of Descartes - "Rules for the Direction of the Mind." There's the second rule says: "One should study only those things that our intellect has enough capacity to know in a certain and doubtless manner." (Circa illa tantum objecta oportet versari, ad quorum certam et indubitatam cognitionem nostra ingenia videntur sufficere.) Only such things, according to Descartes, are worth knowing. And where there is any inaccuracy, there it is better not to interfere. I, too, as a young man, was of the same opinion, I was a physicist and "knew" that the only valid and certain subjects are physics and mathematics, i.e., something that can be "checked by the experiment." And everything else, where there is no experiment, where they start psychologizing, it seemed to me pseudoscience. And Landau said: "Sciences are divided into natural and unnatural." Science begins where there are mathematical formulas. And where can you find the formula of the Holy Spirit? And can we invent a device, say, pneumometer, which can measure grace? That would be an exact science! Oh, if only we could develop it! But unfortunately we can’t do it.
         This “awakened mathematician” in Descartes issued the call: "Reliability" - and a very correct question of being was shifted to geometry. And it turned out that mathematics was to hold the place of the queen of all sciences. Universal mathematics, «mathesis universalis», that's what philosopher should be engaged in. Philosopher, it turns out, has to be a mathematician (of course, it reminds us of the inscription, placed at the door of the Plato’s Academy: “Let no one ignorant of geometry enter here”). Descartes, indeed, left a remarkable work in the field of mathematics, he created analytic geometry. The result of it is very bad. Because math ... what is its main flaw? - There are no categories of good and evil there. This was stressed by Saint Thomas Aquinas: “Truth is present in some things, where there is no goodness, i.e. in those pertaining to mathematics (“verum est in quibusdam in quibus non est bonum, scilicet in mathematicis”) (Summa theologiae I, 16, 4). We can say that the triangle is rectangular, but we can’t say that it is good or evil. This constitutes the terrible flaw of mathematics.
          Solzhenitsyn writes about this in "Cancer Ward", in the chapter describing a visit of the hero (which is guessed to be the author himself) to the Tashkent Zoo. “One of the cages was empty, with a sign nailed to it, "Macaque Rhesus," then: "The little monkey that used to live here was blinded because of the senseless cruelty of one of the visitors. An evil man threw tobacco into Macaque Rhesus's eyes." Kostoglotov was "struck dumb" by this: "Why? It's senseless. Why?" The cruelty apart, he was struck by the absence of propaganda in the note. The attacker was not an agent of American imperialism or an anti-humanist. He was just an evil man”. For a mathematician and physicist, what was once Solzhenitsyn (he's graduated from the Physics and Mathematics at Rostov University), it sounds like a revelation. What does it mean "evil"? A mathematician can’t understand what is "evil"; he understands only "minus". But minus - is not evil. In mathematics, there is no evil, and evil is in life. And any mathematician, because he is a man, understands that if he gives up the concepts of good and evil, he will live in a flawed world, a world of illusion. Because in reality people are good and evil. And even a child understands it ("a good guy", "a bad guy"). Mayakovsky knew it, when he wrote a poem addressed to children "What is good and what is bad?". He did not call his poem "What is truth and what is a lie?".
          That is why when one popular female singer arrived at some town to give a concert to physicists, she said: "What are we going to sing to these learned he-goats?" Unfortunately the microphone was not turned off, and the entire audience heard this remark and there was a scandal. I'm certainly not going to defend the singer, but may be there is a homespun truth in what she said? Any physicist any mathematician feels that he is absolutely helpless, and no integrals can solve the problem of good and evil. But Descartes saw that mathematics can achieve accuracy, and he had hoped that this accuracy could be somehow exported into ethics. It is no accident that he likened the whole of philosophy to a tree, whose “roots are metaphysics, the trunk is physics, and the branches emerging from the trunk are all the other sciences, which may be reduced to three principal ones, namely medicine, mechanics and morals”. And immediately after this he adds: “By ‘morals’ I understand the highest and most perfect moral system, which presupposes a complete knowledge of the other sciences and is the ultimate level of wisdom”. Perhaps Descartes just went to Sweden to write ethics (he accepted the invitation of Queen Christina of Sweden to teach her philosophy, but, arriving in Stockholm, he caught a cold and died).
         And God Himself in Descartes’ philosophy turned into a Geometer or a Watchmaker. Indifferent God ... This God is cold, it is impossible to pray to Him, He had already calculated everything, and He doesn’t need our prayers. And if scholastic philosophy begins with abstract truths, and finishes with love and mystical insights, as it happened with Saint Thomas Aquinas and Suarez, we don’t see even a trace of mysticism in the published works of Descartes (only in his notes “Cogitationes privatae” there are some indications, that Descartes was not altogether remote from the mystical experiences). The object of love must be some good, you can’t love a triangle. You can, of course, love math, but you know, it's some other kind of love; it is not love, that you can experience towards God or man. The main drawback of the philosophy of Descartes is its dryness. Although he still cherished some kind of an illusion that someday he will include ethics in his all-compassing synthesis: “And then to conclude, I should have to give an exact account of medicine, morals and mechanics. This is what I should have to do in order to give to mankind a body of philosophy that is quite complete; and I do not yet feel so old, or so diffident about my powers, or so far away from knowledge of these remaining topics, that I would not now boldly try to bring the plan to its conclusion”. In other words he promised us to calculate the formula of love! But after a hundred years, two hundred years, three hundred years… the French Revolution, World War II ... ... Auschwitz, the Gulag ... Hiroshima, Chernobyl ... and the problem of “physicists and poets” still remains unsolved. And the only living ethics that we have, this is the Gospel ethics (even Leo Tolstoy had admitted that). But there, in the Gospel, there are no traces of mathematics. Only if from Abraham to David, 14 generations, and from David to the deportation to Babylon, 14 generations, and from the deportation into Babylon unto Christ 14 generations - that's the only math we have there. Also Jesus said that the widow, putting a small coin in the treasury, gave more than the rich men, who offered a lot of money. But Christ said this without intention to teach us the concept of the absolute and relative value ...
         I am not against math, do not misunderstand me. I do not mind that people are taught mathematics and physics. But physics and mathematics should know their boundaries. And they should pay attention to the words of Saint Thomas Aquinas: "Among the theoretical disciplines one is considered more noble than the other either because of its certainty, or because of the dignity of its subject matter" (“Speculativarum enim scientiarum una altera dignior dicitur, tum propter certitudinem, tum propter dignitatem materiae”) (Summa Theologiae, I, 1, 5). The subject of theology is God, the subject of physics is created nature. So theology is nobler than physics. Saint Thomas says that the subject of theology is so significant, so important that even the "minimum knowledge, is able to be obtained of the highest things is more desirable than certain knowledge about things of minor importance» (“minimum, quod potest haberi de cognitione rerum altissimarum, desiderabilius est, quam certissima cognitio quae habetur de minimis rebus”). All this is good: fish, birds, butterflies ... flora and fauna of the savannah, forest tundra ... But even minimal information about God, even just the fact that He exists, is a thousand times more important than all the things we were taught at the physics department, at the chemistry department, at the biology department. If God exists, then life must be changed. And if some bird is found in Africa - well, I have nothing against it, and I will continue to drink, smoke and play cards (which, in general, characterizes the behavior of most of the students). I was taught everything: even civil defense and basic military training, and drafting, and programming, but not that God exists. Even on the off chance that I had not thought of the fact that God exists, they introduced scientific atheism as an inoculation against smallpox: for us, students, not to think in the wrong direction.
         That's where Descartes had led us with his accuracy requirements. This is what Pascal could not forgive him. We must not engage in that is most reliable. We must do what is most important.