Рассказ 4-й. Про разведку и дружественный огонь

Все думают, что разведчики – поголовно Рэмбо и Терминаторы, основной функцией которых является победоносное уничтожение всего живого на своем пути.
Не знаю. Какие-то разведчики, особенно из десантных полков, рассказывают, что так оно и было. Постоянный огневой контакт, типа. Смертоубийство на каждом шагу. Может быть. Спорить не буду. С десантниками в разведку не ходил.
Наша разведка, в интересах артдивизиона, была делом довольно унылым. Чаще всего нечто убийственное прилетало не от боевиков, а от своих же. Дружественный огонь, мать его! Дашь корректировку на батарею – а в условиях чертовски неровной местности приходится подбираться к врагу для визуального контакта едва ли не на расстояние вытянутой руки – и батарея начинает вести огонь. Один раздолбай-наводчик, ошибившись в одном делении панорамного прицела, одним выстрелом способен накрыть всю группу корректировки. И такое случалось!
По врагам шмалять из индивидуального оружия можно только в крайних случаях. Обнаружишь себя – вся корректировка псу под хвост. Придется менять позицию, заново определяться с привязками на местности – а это драгоценные минуты. Батарея должна работать. А как работать вслепую? Никак.
Мы, артразведчики, вовсе не Рэмбо. Мы, скорее, Штирлицы. Или ниндзя.
Недавно, кстати, ходили на пикник с друзьями. Я решил приколоться, проверить старые навыки – сел на хвост одному товарищу, пока он дрова для костра собирал. Полчаса за ним по лесу ходил, метрах в трех от него, а он и не чухнул. Под конец не вынесла душа поэта, гаркнул ему что-то вроде: «Спокойно, Маша! Я – лесничий!». Чуть заикой не сделал…
Вот, что разведка с людьми-то делает.
Самое гиблое дело – корректировать реактивную артиллерию. Из того же «града» точно не прицелишься: «град» по площадям садит. Вот, кстати, прикол: работала как-то батарея «градов» по входу в ущелье: заградительный огонь, типа. Даем данные для стрельбы. Ждем разрывов. Минуту, две – тишина. Пыль какая-то чахлая поднялась – и все! Что за фигня? По рации: «Макет-четвертый, разрывов не наблюдаю». В ответ – мат-перемат, пожелание очки купить и окулиста навестить. Ракеты, мол, ушли – сто двадцать штук, полновесный залп.
Могли бы долго ругаться, если бы не появился в эфире кто-то ржущий, с явно нерусским акцентом. Говорит, никогда бы не додумался, что можно ТАК заборы строить. Не буду сейчас рассуждать о том, почему на нашей закрытой частоте злые чечены чувствовали себя, как дома: вопрос коррупции в войсках - это отдельная тема. В полном ауте спрашиваю: какие, на хрен, заборы?
Выяснилось потом: ни одна ракета из всего залпа не взорвалась. Прапор, который занимался подготовкой боеприпасов, забыл про то, что со взрывателей нужно предохранители снимать. И сто двадцать ракет с нерабочими взрывателями воткнулись в грунт по самое «не хочу». Частокол такой забавный получился.
Сам я этого частокола вблизи не видел. А вот саперы, которые потом все это безобразие убирали, смеялись до слез. Кто-то что-то там даже сфоткал. Порыскай в инете, может, найдешь. Хотя не факт.
Так вот, о паскудности корректировок для реактивщиков. В Чечении иногда использовали «Приму». Это – такой же «Град», только ракеты у «Примы» с парашютиком. Валятся на головы потенциальным жертвам строго по вертикали, отчего поражающая способность возрастает в разы. Не слыхал прикол про две пачки «Примы»? Это парень из моей группы его в народ выпустил, Леха Корженцов. Так, ничего особенного, обычное военно-полевое остроумие, но в народе как-то прижилось. По крайней мере, под самый дембель слыхал я про две пачки «Примы» уже от десантников-псковичей. В общем, залп РСЗО (реактивная система залпового огня – «катюша», на которой деды наши воевали, только на современной базе и с трубами вместо рельсов. Громкая и неэкономная дура для тех случаев, когда враг наступает македонскими фалангами, ощетинившись копьями. В остальных случаях гораздо проще работать обычной ствольной артиллерией. Ах, да. Еще она очень страшная, и если нужно на вражину навести панический бздеж, РСЗО – самое оно) – залп что «Примы», что «Града» сорок ракет. Две пачки сигарет – сорок штук. Аналогия понятна, думаю.
В общем, нет ничего гадостнее, чем попасть под две пачки «Примы». Моя группа попадала трижды.
Лежишь на брюхе, бинокль нянькаешь, счисление ведешь. Затаился. И тут – тяжелый такой гул, потом – треск, в смысле, хлопки частые где-то в небе, а потом – свист. И первый разрыв. Но не там, куда ты реактивщиков навел, а у тебя за спиной. За ним – следующий. И еще. И еще. Сорок взрывов на ограниченной площади вокруг тебя. Темно становится от осколков, пыли и дыма. Где прятаться – совершенно без понятия, ибо невозможно угадать, куда следующая ракета упадет.
Лучший вариант: ровик, ложбинка, щель между камнями. Если отличаешься особой шустростью конечностей и скоростью соображалки, есть шанс в свежую воронку заныкаться. Туда-то уже с гарантией ничего не прилетит.
Ладно, заполз в какую-нибудь щель, как таракан. Ждешь. Ухи зажал, пасть открыл, скукожился по-эмбрионски. Считай. До пятнадцати. Потом вылезать можно. Все, что могло, уже прилетело. Если обоссался – не стремайся. Это нормально. Физиология, однако.
Вообще, по своему опыту скажу: стариковский памперс – на войне, особенно в разведке, ну, и у снайперов, вещь незаменимая. Поначалу надо мной смеялись, когда я перед выходом подгузник напяливал. Потом перестали: на себе многие ощутили, каково в мокрых штанах воевать. 
Если жив остался и способен еще говорить, срочно связываешься с командиром реактивной батареи. И, невзирая на чинопочитание, материшь его, как умеешь. Посылаешь на три волшебных руны его, всех его наводчиков, всех его заряжающих, его детей до пятого колена, его собаку, его кошку, его попугайчика и его глистов. Истерично так посылаешь, иначе не поймет всю серьезность ситуации, не внесет коррективы в данные стрельбы, и следующие две пачки «Примы» прилетят по старому адресу, то есть, тебе на голову.
Кстати, при случае можно и по репе слегка стукнуть. Чему, мол, тебя в твоем гребаном училище учили, разъездяй-двоечник?! Синусы-косинусы повторяй, мудила! Ну, это если не поганец конченный, этот командир. А то может и настучать в ответ. Только не по репе, а в бумажной форме. Это, кстати, гораздо хуже. Отписываться потом устанешь.
Знаешь, как артразведчиков остальные разведчики называют? Ползуны!
Все потому что там, где обычная разведка ходит рысью, по сторонам постреливая, мы ползаем. Самые, сука, ползучие войска – артразведка! В этом вся геморройность нашей работы.
Ах, да. Еще нас Пифагорами погоняли. Командир группы корректировки обязан в тригонометрии шарить совершенно свободно. Обычно это офицерская должность – старший корректировщик. Но подходящего офицерства у нас катастрофически не хватало, и потому корректировали сержанты, специально подготовленные. И я, единственный за всю историю, пожалуй - рядовой. Тут мне образование подсиропило – неоконченное высшее. С четвертого курса вуза в армию ушел. Ну, меня, как самого образованного, и назначили командиром группы.
Главное оружие артразведчика что? Автомат? Хрен! Артиллерийский круг! И карта с компасом. Ну, и бинокль. Хотя, на самом деле, главнейшее оружие, просто атомная бомба – мозг. Безмозглый корректировщик – мертвый корректировщик. Это факт, многократно подтвержденный практикой.
А автомат – это на крайний случай. Хотя хватало и таких крайних случаев.
Однажды вышли на позицию. Привязываемся на местности. Только привязку закончили – гомон нерусский в кустах. Идут, падлюки! Прямо как по бульвару. И ведь прямо на нашу позицию чапают!
Неаккуратно-то как! Залегли, прикинулись ветошью. Ждем – может, пронесет нелегкая?
Не пронесла. Вышли боевики прямо на нас – нос к носу буквально. Хорошо, что их всего четверо было. Иначе не разговаривал бы я сейчас с тобой.
Четверо. Три бородатых чечена и ниггер губатый. Беспечные такие, уверенные – автоматы на плечах прикладами вверх висят. Ниггер – с «паркер-хейлом» снайперским, сигарой дымит. Патрис Лумумба, мать его!
Тут уж думать некогда. Короткими очередями из трех стволов по этим упырям! Посыпались абреки, словно кегли. Двум головы попробивало - эти сразу ушли Аллаху отчитываться. Третий в куст неуклюже свалился, как мешок с навозом, и орет оттуда, словно Тарзан. Африканоид лося попытался дать, так ему в задницу четыре пули досталось. Вошли в задницу, вышли через передницу – и унесли его яешню в неизвестном направлении. Повалился Лумумба на землю, тихо скулит.
Чечену брюхо разворотило. Глядим – не жилец. Но ругаться пытается по-своему. Пальцами кишки перебирает, трясется. Бледный, как полотно. Добивать пришлось.
Мерзкое это дело – добивать. Когда бой, столкновение такое вот неожиданное – не задумываешься как-то. Словно и не ты стреляешь, а специальный злой дух, который всякому человеку на войне вместе с автоматом выдается по норме довольствия. А потом, когда бить лежачего нужно…ну не палач я!
Минут пять с духом собирался, прежде, чем на спуск нажал и бестолковку чечену прострелил. И все пять минут материл этого бедолагу, на чем свет стоит – себя накручивал. Сомневался. Подниму ствол – опущу. Опять подниму. И выть охота от непонятной тоски – как в детстве голопузом под дверью стоматологического кабинета.
Тот, кто думает, что убивать легко – либо нелюдь-маньяк, либо просто несмышленыш, сам никогда никого не убивший.
Убивать – всегда страшно. Всегда сомневаешься. Всегда сам с собой борешься. Ведь не в мишень стреляешь – в человека.
Все-таки решился. Выстрелил.
Потом целый день, как контуженный ходил. Потряхивало, мучило. Лицо его... Словно сам чечен меня торопил: давай, мол, русский, не тяни резину. Освободи душу от бренной плоти. А я все не решался, и тем его мучения продлевал. Черт, паскудно-то как!
Лумумбу Леха добил.
Вот так-то.