Дедусь

            http://www.proza.ru/2014/01/20/1655               
               
     Стены комнаты, где мы жили, были увешаны географическими картами. На одной из них, Дедусь регулярно флажками отмечал положение на фронтах. На другой я, просыпаясь, видел самый юг итальянского «сапога», там был  город Редко-ди-Калабрия. Присмотревшись, заметил, что на сгиб этой, повидавшей виды карты, попала
буква «ж», и город называется, оказывается, Реджо-ди-Калабрия. Ещё была карта полушарий, и само собой запоминалось, какая страна где находится и какие у них главные города. А по карте СССР через всю Сибирь вдоль границы тянулась чёрно-белая линия железной дороги, и на ней были кружочками показаны города со смешными названиями «Зима», «Мама» и «Ерофей Павлович» - я не сразу поверил, что это не шутка.

        На  письменном столе Дедуся стоял небольшой старинный барометр с написанными через букву «ять» словами «великая сушь», «великий дождь» и «переменно», а на стенке за окном висел термометр. Дедусь слегка пощёлкивал ногтем по «баронке» (так он называл бароматр) и каждый день на длинном листе бумаги, склеенном из страниц тетрадей «в клеточку», ежедневно отмечал температуру и давление. Иногда температурные графики разных лет почти совпадали, иногда разбегались или пересекались, это было очень занимательно. У него хранилось несколько образцов различных окаменелостей, а предметом особой гордости являлся трилобит, окаменелый моллюск - не просто окаменелый, а полупрозрачный!
 
      За обеденным столом Дедусь сидел обычно дольше всех, Бабуся в шутку говорила, что её отец до революции не нанял бы Дедуся на работу ни в коем случае. Тот, мол, каждого кандидата в работники первым делом сажал за стол и следил, как тот  ест: быстро, много ли? Если мало и плохо - гнал взашей! Мы, внуки, тоже подсмеивались над его манерой тщательно пережёвывать всякую пищу, он же отвечал, что мудрые китайцы издавна жуют пищу до тех пор, пока во рту не образуется ровная кашица. Утверждал, что если даже еды у тебя совсем немного, но её долго пережёвывать - будешь всё равно сыт и лишнего не съешь: недаром, мол, среди китайцев нет ни одного толстого! Я же никак не мог научиться есть размеренно, не хватать еду; прожёванная или нет, она мгновенно исчезала во мне.

       Ещё у Дедуся была смешная привычка после чаепития просить «плеснуть на дно чашки ещё немного чаю», чтобы, как он говорил, «рот ополоснуть». Он часто повторял свою любимую поговорку:  «Держи голову в холоде, ноги – в тепле, брюхо – в голоде, себя – в чистоте. Живи просто и проживёшь лет со сто»! И ещё он иногда после чьей-либо шкоды говорил с упрёком: "Посеешь поступок - пожнёшь привычку, посеешь привычку - пожнёшь характер, посеешь характер - пожнёшь судьбу". 
 
       Брился Дедусь только безопасной бритвой, не так, как Дедушка - тот, ведь всегда дважды: сначала «опасной», раскрывающейся, и только потом «безопасной» (достать в Касимове лезвия было почти невозможно. Но, у него был интересный механизм для заточки лезвий: за один оборот приводной рукоятки лезвие, зажатое в зажимах, переворачивалось, а за другой прижималось к оселку и тёрлось об него. К куску довоенного хозяйственного мыла, с которого он перед бритьём аккуратно состругивал тоненькие чешуйки, не разрешал прикасаться никому, даже Бабусе - да мыла и, вообще, в продаже не было! Как стирали бельё без мыла?... Возможно, с золою.

     Честно говоря, мы, старшие внуки, Дедуся не любили, вернее побаивались. Он, например, отчитав кого-нибудь из нас за провинность или шкоду, мог по-долгу смотреть на виновника пристальным взглядом. Этот взгляд сопровождал тебя повсюду, от
 него хотелось убежать, провалиться  на месте!

       На занятия он ходил с большим потрёпанным портфелем. Лилька, ябеда и вредина, училась у него, будучи в пятом классе. Она, почему-то, верила в мои поэтические таланты, и, считаю, благодаря ей я начал кое-что сочинять. Однажды, ей хотелось насолить Дедусю, написать про него вредные стихи и показать в своём классе.  Мы сели писать и долго не могли выбрать тему. Наконец, решили опереться на лермонтовское «По синим волнам океана…»; Лилька оторвала обложку от старой тетради, и я приступил.
       Выглядело это так:               
                По длинным доскам коридора
                лишь девять пробьёт на часах
                несётся наш длинный географ,
                несётся на тощих ногах.
                Не гнутся высокие ноги,
                на них сапоги не скрипят,
                и молча в открытые классы
                сердитые очи глядят.
                Заходит он в пятый класс тут же,
                все, разом притихнув, встают… 
 
       Тут  случилась заминка. Я не знал, что же должен спросить учитель у ученика пятого класса: во втором географию ещё не проходили.  Поэтому написал:
                «Каков склон долин у Казбека
                ответь мне сейчас в пять минут!»…    
       Лильке не понравились долины Казбека, но предложить что-нибудь иное она не смогла. Она только сказала, что Дедусь учеников сильно ругает... 
       И меня понесло:
                Встаёт ученик, отвечая,
                а он говорит, что не так:
                «Вы - лодыри, черти, нахалы!
                Учите уроки не так!»
                И ставит он двойки и тройки,
                по блату лишь ставит он «пять»… 

       Теперь  ей не понравилось «по блату», сказала, что он ей пятёрки хотя и редко ставит, но не по блату, а потому, что она знает.  Тогда я последнюю строчку исправил на
                и редко поставит он «пять»:
                «Останешься после уроков,
                тогда ты не будешь молчать!»
                А дома кричит, не смолкая
                на внуков своих и внучат…   
        И тут муза меня покинула, стало скучно. Впрочем, возможно это было написано  уже осенью, поскольку старые «отл» и «пос» на «5», «4» и т.д. были заменены только в конце весны 43-его.

       Времени на игры и шкоды было вполне достаточно; само собой получилось, что все домашние задания я готовил сразу же по возвращении из школы, очень быстро и легко на свежую память. Это было явное влияние Дедуся. Он также много способствовал формированию во мне чувства юмора. Я часто приходил домой с синяками и ссадинами и неизменно слышал от него: «Ну что, опять с раной пришёл?» А когда в третьем классе мы проходили Дмитрия Донского и Куликовскую битву, он, ничтоже сумняшеся, с серьёзнейшим видом сказал: «Слева нас – рать, справа нас – рать, впереди нас – рать… «Вся Русь!» - вскричал Мамай и с раной побежал в Сарай».
       Однажды, когда я дома распевал «Конармейскую» песню, он после слов «среди бури и пыли мы с Будённым ходили на рысях на большие дела», посмеиваясь, спросил: «Значит, говоришь, на рысях ходили на большие дела? Неужто, так приспичило?»
      И он же первым дал мне понятие о законе Архимеда. Звучало это так:
                Тело, впёрнутое в воду,
                выпирает на свободу
                сила выпертой воды,
                телом впёрнутым туды.
(за правильность последней строчки не ручаюсь!). Уже на следующий день весь наш класс назубок знал, кто такой Архимед и какие законы он открывал! Мы даже опыты ставили. 

       Однажды Лилька стала меня учить простейшему шифрованию. Гласные буквы оставались такими же, как и были, а согласные менялась местами: первая - с последней, вторая  - с предпоследней и т.д.; выглядело это так:             
                б – щ     в – ш    г – ч    д – ц  …….    
       Таким образом, слово «борщ» превращалось в «щомб», а «дедусь» - в «цецуль», ну и так далее. Натренировавшись, можно было, не задумываясь, разговаривать при людях с человеком, понимающим шифр, и кроме собеседника, тебя никто не поймёт! Автором этой затеи давным-давно был Дедусь. Он как-то спросил меня, как зовут его старшую дочь и старшую внучку. Я сказал Нина и Лиля; нет, ответил он – Пипа и Сися...
   
      В марте сорок второго, когда мы только-только приехали в Касимов, меня мало что интересовало, но, похоже, в самом начале зимы 43-его я обратил внимание на шубу Дедуся. Абсолютно не похожая на шубу Дедушки, она, как бы, трогательно перекликалась с ней. На дедушкиной шубе мех был «мужской», контрастных цветов, а на этой, дедусёвой – гладкий и мягкий, сероватый. Но внутри обеих шуб были пришиты на мех очень похожие маленькие хвостики. Теперь, помня, как мне попадало за прежние шалости за такие же хвостики, оторванные с дедушкиной шубы, я старался к этим не прикасаться.

      А летом, когда не бывало срочных работ на огороде - на мамином и дядиколином участках - когда Серёжка не увлекал меня удить рыбу, когда не… Ой, да мало ли было ещё ысех этих разных «когда»! Так вот – тогда мы с Дедусём ходили в лес, и многому и незаметно научились во время этих походов. Ходили все внуки, даже маленького Кольку брали с собой. Только Анку и годовалую Ирку не брали. Мы вскоре стали различать грибы  и ягоды, определять породы деревьев и кустов. Научились отличать чёрную ольху от серой и находить бересклет бородавчатый. Дедусь показал, как надо вырезать, украшать и коптить палки из срезанных молодых сосенок, как определять, где находится север и чем отличается ягель от кукушкина льна. Я сказал ему про Дедушку, про чернолесье и краснолесье и профессора Кайгородова, и он ответил, что Дедушка был очень хорошим человеком, и что лучше Кайгородова никто не знал русский лес. Хорошо помню, как всей компанией мы наткнулись на продолговатую солнечную полянку и обнаружили на ней 139 штук белых грибов! 

                http://proza.ru/2009/04/20/882