нутро

Чувство романтика столь же изменчивы, как порыв ветра. Когда тот смолкает, то начинается здоровый реализм, который в свою очередь может вылиться в особую философию творческого акта целью которого, я полагаю, является очищение души...

~

Вместо эпиграфа…




Что ты мой юный друг печален?
Что не весел? Шрам на сердце у тебя…
Ты слишком долго был взведен.
Бес толку ножом в сердце теребя…

О как скупы твои слова,
Тот, кто утратил веру в счастье.
Ты как полуночная сова
Разложил луч света на составные….

Где красота, там и безобразие. Ты долго плавал в грязи омута решений для себя. О, эта непонятность, о которой кричат все безумцы возомнившие себя гениями во плоти безуспешно рыскающей по земле и просящей лишь кнута, чтоб вызвать жалость и хоть как-нибудь самоутвердиться! Тебе мое презрение – непонятность. Я отвергаю тебя, я делаю затяжной прыжок в пропасть моей (фанатично привязанной к телу) души, просящей очищения от разложения на составные белого цвета. Душа просит цельности и гармонии, она не терпит теперь другого. Она живой организм, и изучать его можно лишь во взаимодействии его органов, а не иначе.
Мои глаза взирают на мир красоты, детским неокрепшим умом, от чего, порой, у меня буйство мыслей потаенных - поступки нецелесообразные, логике действий большинства людей не присущей. Каждый в праве задавать свой вектор движения вперёд по лестнице жизни, даже если это не выгодно большинству. Тогда встает вопрос о целесообразности порога сумасшествия или, проще говоря, считать ли человека вменяемым. Несоответствие стандарту  протеворечущее канонам мировоззрения, которое в свою очередь, есть некоторое негласное соглашение большинства в ущерб свободе, называется сумасшествием. Если не соблюдается сиё, то человека относят к сумасшедшим либо через некоторое время признают правоту поведенческого акта биологического существа…
Итак, все это лирика… перейду ближе к делу. Язык мой не совершенен, чтоб передать то, что порой творится у меня в душе. Но образ должен хоть как-то помочь, он есть вместилище духа, который, соприкасаясь с кем-нибудь, рождает новый мир, новую реальность. Пускай мои мысли беспорядочны и порой не связанные, но в этом и суть настоящего откровенья человека. Он не стеснен ни какими рамками, он не на суде, чтоб отстаивать свою позицию и доказывать свою правоту. Не я судья себе, а тем более другие. Мой судья один – он БОГ. А если есть часть его во мне и я по образу его, то волен выбирать, не более того. Я начинаю жить по-новому, хочу жить законом божьим по стратегиям своим…
…поставлю все на кон...
Сегодня это мой закон...

Если проиграю,
То смысл потеряю...

Если обманом жив,
То не судим

За обманы я свои
В отместку... картежным шулерам своим...

Если вошел во искушение отмщенья,
То от злости ощущенья...

О, как же злость порой приятна.
Ты словно свободен ото всех
Снега мерзлого на лице, как пятна
У меня зверский смех...

Четыре цифра не плоха!!!
А лучше пять...
И два в запасе...

Если ничтожество довлеет
Умиляясь хлебом с маслом,
То у меня теперь веет
В душе запахом испражнений - калом.

Если бьют по морде,
То ударь с ноги в ответ.
Нехрен жить по моде
Слабоумцев и позеров…

Игра, игра, игра, игра!!!
Где ставка жизнь.
Я понял тигра…
Глаза  разинь…

Есть где-то то счастье, когда ты на грани лезвий бритвы неопасной, но, завернув ее под другим углом… то сочится алая пена. Умер медведь, спавший на боку клубком наев сальные бока. Тигром он стал, и в прыжке он теперь…

Вменяемость моя в тигре мудром…
Монастырская ряса сгорела дотла, теперь лишь сажа на руках…

И от этой сажи мне как-то вдруг стало не по себе. Я понял, не кочегар я, не трубочист. Зачем разжигать пламя яркое, разбегаться и прыгать прямо в сердцевину кострища крематория. Я пессимист от части, от части – анархист, но в целом – я прутик из креста  ЕГО. Сгореть боюсь, а перегореть еще намного больше. Вспыхнуть, высохнув на золоченом солнце, в костерчике, зажженном на горизонте в тени плачущих ив.
И вот, ставку сделать вроде надо, но комок сгустка крови черной, вселяет страх перед самим собой, и убежать охота. Но куда бежать, зачем эта паника. И наконец ты вдалбливаешь в голову. Ты сильный, ты жестокий, будь как они... и рождается тогда  он самый; тот образ бегуна, отшельника среди чужих
образов.

Утомленный путник мыслей
Жизни шел по улице бетонной
Среди раскинувшихся аллей,
Лицезрев полет фантазии шальной.

Он был скромным пешеходом,
Уступая дорогу спешащим
Куда-то угрюмым толпам.
А он был тогда счастлив настоящим.

Его томление от плоти
Уходило прочь на шагающих ногах.
Его веселье от злости
Приходило в упадочный маразм и прах.

И, вот волна эйфории
К щекам румянцем приливала.
Глаза пронзительные, цветом карие
Как знак передышки и привала

Нашли приют на сером голубе, упавшем с неба
К корням двух деревьев сросшихся, как зубья вилки.

Был случай, помню, я бежал как ребенок пятилетний. Ветер обдувал лицо свежестью, так что грудь моя наполнялась кровью, и сердце начинало постукивать о ребра еще быстрее, чем обычно. Пробежав пару кварталов, я уселся на газон под дерево, чтобы перевести дух, а потом пошел дальше. Остановившись у церкви, я увидел тополь, у корней которого лежал серый голубь и действительно, что-то екнуло у меня, до меня что-то дошло. Это есть символ, когда отшельник голубь лежит, забившись в клубок не подалеку от церкви, а свора черных и белых собратьев бегала, клюя хлеб прохожих и прихожан.
А кто есть в сути те прохожие
                Прихожане
                Горожане?
Они как я, они люди нашего шального века. Века упадничества духа в угоду комфорту цивилизации, где каждый за себя, а другие за других.
Вся беда наша заключается в том, что мы стадо волков, отбившихся от волчицы вскормившей, нас, несмышленышей. Кто волчица спросите? Природа наша матушка – отвечу я.
О, как же мне вырвать тот огонь Прометея, чтоб осветить путь к себе настоящему, без маски лицемерия социальных канонов, как мне обрести ту свободу, о которой кричат все и о которой грезят все, не понимая, что в сути уже свободны в воле своей.
Что есть свобода в принципе своем? Выбор, но он уже навязан… мы не выбирали, быть нам или нет. Нас зачали и мы живем.
А у меня возникает все время вопрос: а почему я такой, какой есть? Почему я так крепко держусь за жизнь и пытаюсь двигаться вперед, к высшим горизонтам человеческой мысли, наперекор нищете окружающих, которые более беспокоятся о хлебе насущном, нежели о духе своем. Не уж то ли, я старомоден и застрял в начале крестьянства?
Да,  по большому счету – я крестьянское дитя, которое пытается, хоть как-то понять себя не обижая других. Но, я не могу понять, почему сейчас лучше быть циником, любящим себя, чем раскрывать свою душу искренни, такой, какая она есть?
Может быть так удобнее?...
А может, когда понимаешь, что мир не вращается вокруг тебя, то возникает страх быть закрученным этим миром?
Когда понимаешь, что один среди всех окружающих тебя, то можешь быть охвачен страхом одиночества, грозящим аутизмом в себе…
Когда ты понимаешь, что выживает сильнейший, то возникает вопрос: «а, ты сильный, если еще жив?»
Когда предают и продают, тебя как вещь неодушевленную,  то возникает вопрос; «а не продать ли тебе?»
Вот, тогда то и охота кричать так сильно, чтоб, сорвав голос, не было обидно от своей хрипоты. Каждый день есть бой с самим собой,  чтобы не захрипеть хриплым голосом. Ведь, заметят и распнут за нее (хрипоту), чтоб не поганил хор… ведь, каждый жив, по сути своей самим собой и так же шепелявит в сердце, мечтая пропеть райскую песню соловья… ведь, я же шепелявлю, стоя на ногах; ведь, я же мечтаю выучить заветное слово жизнь.
Уроков много, а слов еще, быть может, больше, что иногда, наверное, истолковываешь не верно себя. Кто задал вопрос однажды о том, кто он есть и что за персона, тот уже никогда не придет к согласию с самим собой.

Кто скажет, что «Я»
Есть я, тот глуп.
Не вина сыновья,
Что былое под призмой луп
Есть плоть коровья…

Кто скажет, что я молод и с табакеркою в руках, тот старомоден; и в этом я согласен с ним.

Кто мнит себя собой,
Тот есть суть своя…
Эйнштейн был прав,
Что жизненный устав,
Есть сломанный сустав…
 
И если истина – есть, не поняв себя, понимать других, то это лишь иллюзия. Разобраться, для начала в самом себе – есть истина моя… ведь каждый – вселенная, которая не объята…

И есть три бутона роз, каждая незаменимая в себе…

белая роза…
ее лепестки свежи белым цветом.
она совершена чистотой.
ее стебель сладок жизни цветом
она сложна, как две прямые простотой.

красная роза…
кровь есть вена
на шеи обожженной крестом.
не моя вина
что загнил из-за истом…

черная роза…
ее блеск слепит глаза прозревших,
ее траур вселяет надежду,
что соль от вспотевших
оросит живую воду…

вода есть мои слова,… обращенные куда-то в даль себя, где, совершая каждый день прогулки, находил нового Христа…


…рифма.

Слова
Снова…

Сода –
Вода –
Ода…

Безнадежность –
Принадлежность-
Тупость –
Кость…

Жесть
Есть
Месть –
Честь –
Лесть…

Масть
Класть…
Пасть –
Снасть
Красть –
Пропасть…

Апатия
Бытия
Распития
Лития…
Симпатия
Подмытия…
p/s…т.и.я...



ребро,
грань отчаянья,
одиночество и покаяние...
Глоток отравы на заклание,
как проклятое послание,
как желание
в униженье
и стяженье
замочится для блюда вкусного
что поджарят красного
вина, как песнопенье,
бредовое сопенье
в норки две черепа от носика.
А  по утру, глотки жадности от морсика
ударом рук в дверь каленой чугунной проволоки,
как эхо от початого романтика...

Пал
на пол
головой убиться,
но он прогнулся от удара.
Пал
на пол
голым порезвиться
и он жестким стал,
как железяка бетонных скал...

Тогда  пал
на колени,
рукой голову держа.
Тогда  спал
от лени,
корку, жуя коржа.

Припадок страха
Пленил спазм удушья.
Хотелось соли сахара
Стояла сучья гуща
волос, как кара...

...выдирал их с корнем,
что слеза наворачивалась невольно.
...хотел быть камнем,
Чтоб прохрипеть: довольно!
в душе немые крики:
Очень, очень больно!
 
Рассудок потемнел,
Сошел с ума,
              Пробит лоб...
Черный мел
Глядел как кома,
Когда забивали гроб...
***
....и потащили руки
тело погребать,
              с притворством лести
                слезы утирать...
                Скрежет кроватной жести
оргий
подмывать...

Оно нагое взирало на всех,
тряпицей
прикрывая лобковый волосатый мех...

Кто скажет, что не прелюбодей?-
Оно истошно вопросило...
Кто сейчас бодрей?-
в потухшем взоре
его сочило...
Кто, та птица, воробей?-
...прядь волос седых ветерком ласкало...
...могильник закусывал кусковато сало...
              ( ...тогда  я совершал прогулку
рядом с той процессией - ...
                умильно радуясь празднеству -
        говорил смотритель публичного дома-
отбыл гостем моего дома...
подай бутылку рома...)
               
 
II
На холме могильном сидела женщина
Она была прелестна и  закускою сыта.
Морская из глаз соль и тина
Билась о берег камня из гранита.

А романтик спал в гробу,
Мечтая вернуть себе ребро,
Забытое мысленно во лбу,
Разбитое на зло,
А может быть добро.

Таков конец юнцов
Надкусивших
И вообразивших
непорочную любовь.
Воспетую бессмысленно, бес слов.

Так живите ребра-
-Женщины
И прелюбодеи...

Так ищите плоть тел взмыленных
В неугомонной оргии детей невинных.
Так тащите плоть от плоти,
Кидая игральный кубик из адамовой кости.

бег по улице
успокаивает нервы...
Ясность в лице,
улыбка,
как окопы и рвы-
след от  духовной войны.

Беглый взгляд по сторонам,
где прохожий лишь точка в пути-
это удары по струнам и стонам
музыкальной истомы души.

В ушах гул толпы из машин
местностью проезжих....
Беглый господин
помыт из лужи от шин
негой дождя...
видно и я промокну,
продрогну
до кости
кого-то,
не дождавшись, уйдя…


любовь – это сердца вуаль.
Любовь – это птица не в клетке.
Как порой, бывает мне жаль,
Что засохли сласти ранетки...


как пророй мне грустно без тебя,
Что рядом нет тебя…
Отвечу просто:
- Я люблю тебя…

Ты - сердце мое,
Ты - жизнь моя…
Ты - самое родное…
Я люблю тебя…

Ты - ангел мой.
Ты – чудо небесной манны.
Спроси кто я такой?
… я любовь от раны…


мои глаза смотрят
 в твои глаза.
Что вижу я тогда?
…они искрой горят!
О, я поэт!
Какая чушь. Каждый
Пишет в двадцать лет…

О, я поэт?
Какая чушь? Моя жизнь?
Бульварный неосознанный сонет.
Ты говоришь: «несмышленыш и дитя».
Я в душе гораздо глубже стар,
Чем ты, чудное дитя.
Тысячу пыток перенес и кар,
До того, как повстречал тебя, дитя…

Ты, говоришь: «жизнь сложна…»
Я ж, говорю: « она до глупости проста.
У меня по утру – волос копна,
У тебя – эстетика и красота…»

Парень и девушка –
Чем не пара?
У тебя дома кошка,
У меня два на два нора…

Ты, говоришь,
Что жизнь не справедлива и все достало.
А, я отвечу:
«рад тому, что солнце встало»

Ну, почему, ты, не поймешь,
Что ты – муза во плоти.
На меня без повода психуешь.
Неужели, хочешь соли слез из кости…

На! Возьми! Я сгорел… соленый прах…
Молюсь тебе, мой ангел;
Я уже давно монах.

Прими меня, отчисти от грехов
Моих прожитых годов.
Ты же, знаешь, что на все готов
Лишь бы вкушала сладость от моих тортов…

Ты ангел мой
Есть жизнь моя.
Глаза прикрой рукой,
Но так же на коленях я моля
Буду жить любя тебя…


они любят давить на жалость.
Их имя – женщины!
А, мне лишь надо малость:
Получить удар пощечины
От ручек их. Такая штука – злость…
пачка в ментоле под сигарет...
...жрала меня в себе.
И ворон черный в небе,
Ломал крылья о тугой
      усопший трясиной 
                воздух -
                пух.
 
Тогда... притворщик и обманщик!
Теперь, как барабанщик,
Стучу гвоздем в запястье
                счастье
                месть
                поесть
                кнутом  правды
                черной лоскута дыры
        от окурка залежалого бычка
                и вони моего толчка...

Пора дернуть за веревку
И смыть фекалии от испражнений
упражнений
веры в девку-
            целку-
     перепелку,
стонущей в переулку,
            поднося  утку
очередному козлу-ублюдку...

Пора, отяжелевший дух
Промыть,
       забыть,
           пора ему застыть
от роя неглагольных мух.
 
Пора, наконец,
Узреть,
   сгореть,
       неистовству сему сидеть...
в терново-черный мой венец.

Пора вспомнить
Те, двадцать сигарет,
Те, двадцать дымных лет,
Тех, кому звон монет
                словесной пелены,
беляны,
дорожной пыли
Позволит мнить,
пить,
блудить,
хаять, мои, запеченные блины...
И вот, палочки в руке дрожат,
Бью я в барабан,
Курю кальян,
Немного пьян,
И эхо - черный саван
Упало на кровать,
Начну я сать
Ровно в такт
На венозный,
нервозный,
артерий...альный,
жалкий из соли,
затянутый
канат,
Раз,
     три,
           четыре,
                пять...
итак, первородная строфа моя,
              начну я горланить
                вспять...

Сколько помню,
Был какой-то клубок в душе,
Который я иглой колю
И крепко сжав в истерике, душу.
Набирая воздуха побольшу
Ребра,  стеснявшие меня, я раздвигаю!
Подобно собачке без хозяина - я лаю,
Ноги куда-то волочаю...
Крест на плечи погружаю.

И так, из круга в круг
на периферию
пересечений
течений,
где чей-то гений
в усталости веселий
чих-то мнений
дает мне плуг,
которым перепахиваю
я нутро крыльцо-
          кольцо-
               лицо,
      сажая новый урожай
гримасой 
улыбкой
кожей
от лезвий затупившихся ножей!

Сия болезненность моя
бледностью лица,
взирающего из зеркала,
             прямо на меня
привносит вкус забродившего меда
                и покоя.

Но что, значит сей покой?
Забвенье в грусти,
Самоедство чести
Иль шрам в мозгу прямой?

                Извилин много,
А путей быть может больше.
                Одеяния срамного
Отчаянья  и страха
    У человека в нутрии слепого.

Но, свет открыл глаза
На время ослепив...
Как скульптор, слепив
Из глины и грубого алмаза,
Я навожу призму-объектив
В глубину двадцати годов,
                залазя...
1.
Из угла в холодный угол и на стену,
Непостоянство хочу отрезать, как ног гангрену.
2.
Порой, у разума пред неизвестным страх.
К чему он мне, ведь знаю, что в скоре прах.
3.
От многозначий смыслов злость!
К чему мне в горле кадык и кость?
4.
Отчаянье есть, порой, мой смертный грех.
К старости останется седина на голове прорех. 
5.
Предан не раз...
Сам продал не раз...
6.
Все это, может, очередной самообман.
А может, голос небесных манн...
7.
Чувство жалости, как следствие.
К преступнику греха, мое приветствие!
8.
К чему череда обид, что я убит?
Они вода, пузом к верху я разворочен, побит.
9.
Есть хорошо, есть плохо,
Может быть не зря, дерево иссохло?
10.
Каждому своя цена!
Моя ж: у эпилептика - сока пена...
11.
Смута веры в лучшее –
Веревка в петле на шее...
12.
Апатия на склад ума -
Есть камень в руках у гнома.
13
Ища свой заветный идеал,
Кто-то под косой кривой упал.
14.
Безумец сейчас блажение,
Чем воли заключение...
15.
Игра в прятки с самим собой
Походит на волчий бой.
16.
Максимализм - есть мой юный друг,
Не повстречай в себе точеный плуг....
17.
Пульсируя как поплавок,
Побрел в пивную я без плавок.
18.
Напился, подмылся, побрился
И, наконец, поменяться в корне, робко я решился.
19.
Наконец, поняв что, прокормил себя,
Я скромно усыновил себя.
20.
Я - в сознании,
Нежели в самобичевании.

Те двадцать сигарет,
Я к вам, с великим уважением,
Я к вам, сошел нонет,
Я устал быть глупо подражанием...


как мне жаль, вас, любители тоски!
Вы, гниющие лакированные доски!
Вы стоячие соски,
Ощенившейся сучки!

Лучше веселиться
Поилом вонючим,
Чем на табурет треногий...
В удавке щетиной колючей
                болтать, волосатою ногой!

Вы кричите, жизнь плоха...
Я отвечу просто:
Я – кровососущая блоха!
Давите дегтем мед,
     и пальцы гните мне до хруста...
         Когда-то тоже верил в своего
                Христа...
Теперь лишь треск
Плетеного хлыста...

Как жаль мне, вас, любители тоски!
Вы, решили, что я весел!
Да, мои вонючие носки,
Я очень весел,
От того, что сердца пятку
Вклал в удавку...

Нет, не баба тому виной,
А изо лба мозги ползущие,
Как из раны забродивший гной,
Как мимолетные гости,
В ванной на корточках блюющие...




от черного к белому через серое

           (по вехам сюрреализма, сквозь дебри человека, которого какой-то господин назвал разумным …)


серое

Весенняя мгла.
Неясные очи.
В знойном сердце игла.
( тугой воротник)
              В карманах брюк билета клочки.

Шатаясь, как гений про смерть,
По одичавшей пустыне, шел
На ледяном кострище сгореть.
   …но пламя жгучих углей
                руками взять не посмел…

В желтых пятнах квартир,
Обрамленных сталью дверей,
Искал забвенье и мир
Пустотой притворных речей.

Что нашел я тогда -  не знаю.
Что обрел я тогда?
Осталось тайною
У серого морга.

Думал, что жив.
Оказалось – погиб
Иллюзии миф,
И чей-то женский изгиб…

Чей голос понять,
Зачем уцелел?
И может …
        В румянах деву обнять,
               Когда проклятый Амур
                Сплюнув кровью, пропел:
                «кути, не унывай…
                мост, дорога, рай…».

И вот, простывший и пьяный
Бежал по траве сырой,
И бес окаянный
Явился по утру
              мороза росой.

Солнце, улыбнувшись, в ответ
Тень от него опалило,
Указав мне совет:
Промой же сердце,
А то оно малость загнило.

Небо же, облизнувшись, в ответ
На меня посмотрело,
Указав мне совет:
Иди за мной, если чувство надоело.

Земля же, поклонившись, в ответ
Обняла меня теплым зеленым ковром,
Указав начертанный кострища браслет,
Что мне давно был знаком.

Я же спросил у них:
«где оно счастье?»
Разум мой, проникся и стих.
В небе случилось ненастье…

Глаза я закрыл.
Муравей песчинку зарыл.
Я руками землю схватил.
И солнце укрыл.
Ветер молча грустью провыл…

Лежал, не ел и не пил…
Мысль.
Труп.
Запах, гниль.

Темнота, уставши, опустилась,
И до утра мне снилось:
Снежинка в пурге металась
И каплею слезы осталась.

Душа моя, впитав ее,
Тревожно спряталась за телом.
Оно ж, прозрев сие,
Пахло в истоме жаром.

Итог, таков:
При температуре тридцать – сорок
Серая зола свесилась с боков.
Прошло пол жизни, а это – срок…

И вот, о чудо, прозрев, я, вновь, от сна
Сидел,  чуть сгорьбясь 
В своей комнате около сквозившего окна,
И за спиной опаленное  крыло  скребясь,

Вздохнув от ветра летнего,
Всучило в руки засохший холст
И кисть в краске терзавшую его.
Я произнес, поднеся бокал заклятий, тост:

Пусть черный – лишь белый;
                Пусть серый - их смесь.
  Вывел чей-то контур унылый
                Грустный пока  … месть.

Лицезря цвета свои
Хотел разуметься  про тайну смеси их
Решив писать как многие,
А, именно, в строку…

Что ты серый контур невидимки, отбросившего черную тень, так невесел или есть вопрос ко мне?
Иль спрашиваешь, кто есть? Нет не я тебя придумал. Ты был всегда, когда луны и солнца, что любят все творцы незримых тонких совестных тайн, в помине звуком не назвали. Был, тогда я думаю, лишь цвет, а может, свет.
Но как сказать словами то, что не понять
мозгами…
Кто-то бьется о бетона стену…холодным лбом, кто-то истязает плоть розгами, как упрямый козел с веньчёными рогами.
А кто по ловчее, тот отвечает ударами рук об стол, расплескивая дешевое ли, дорогое ли зелье, после которого лишь недолгое облегченье и забытье, бездна, омутом которой служит конвульсия тела, обиженного таким небрежным отношением к себе.
Так слушай, серый контур (смесь черноты, прикрытой наготой словесной фикции, и света родившего ее) твое призвание ткать очертания, а блек белого листа, пропитает черная  обводка.
               
черное

Как пророй, смешно мне видеть
Твои потуги, контур серый,
            Кого называют средний человек
                Сотни раз из века в век.
                Ты есть та чернь, что питает дохлый
След житеско-будничных позабытых рек.

Ты не единица, ну,
  Конечно же, не ноль.
Ты беседа тягучею соплей,
Слеза твоя не соль!...

Ты  персоной мнишь себя большой.
По сути, могильный гной.

Я не с нападками к тебе,
А с правдой горькой,
Глаза промыть густой заваркой
Листьев чайных…

Как гангрена, норовящая сожрать все тело,
Ты плетешься  общественной
Навязчивой морали…ну дело…
А сам помыслом блудлив, как
Сука волчья, что бьют ногой!

Проникнувсь духом равенства,
Давишь слабых острым с засечкой каблуком,
Лицемеря у пьедестала первенства,
(Обманув наперед себя)
Прогоняя подступивший к горлу ком…
 
А вот, еще один нюанс:
Жалеть себя всегда готов
Посылая к черту шанс
Начать с себя, а не с котов,
Черных  и впавших в транс,
На пол пути, где золоченый ров…

Короче, все ясно по тебя.
(земля замершая разверзлась тяжелым ломом.)
Пахучий смрадом человек.
Прожил наметкой на холсте,
Пара замазывать белимом
Сей персонаж, в мысленном хвосте... 

белое

Всплеск воды о потный лоб
Охладит исступление мое.
Глаза закрыл, вспомнив про особ
И, вот, от белого - озноб...

Испуг с начало.
Потом для храбрости
Образов лекало:
Как обрастают кости.
А тело пролежало
Вечно в страсти.
Его вырываю словно жало
Утомления рыбака и снасти..
Поспешно набираю номер и слышу звонкое: Алло!

Молчу ...
Еще раз звучащее: Алло.
Тут понимаю, что нелепицу шепчу.
И мира ужасно мало!
      (...прозрел, ослепнув....
 жив и жить хочу...
тебе надуманной кричу!)

Тут, дива-муза,
Свесясь электролампой с потолка,
Открыла тайну восторженного блюза.
Речь сия была такого толка:

Ты потерял себя.
В лице твоем лишь ложь.
Живешь скорбя
У меня от сего лишь дрожь.

И я спросил тогда-
Где белое, душа ?

Гром неба, лед земельного каскада...
Муза тихо руша,
Кутя с электролампой потолка,
Открыла тайну – а это ноша.
Речь была такого толка:
 (глазами я расскажу ее,
              как полуночник- кофемолка...)



Вот скажи, любезный юный друг, ты бел в том что чернота радостна тебе. Когда горечью, как желчью пропитаешь, ты сознанье, что в ответ услышишь от себя? И есть ли счастье в том, что темнота гложет внутриность сию? Ведь не познал бы счастья, не будь печали; не назвал бы ночь ночью, не будь дня названого днем.
И, вот, когда чернь чуть-чуть известна - ты частично человек; когда чуть-чуть белость, хотя бы планшетного холста, известна – возможно, человек. Все это в сумме лепит из глины человека, а жизнь есть печь для обжига. И если температура ничтожна низка, то, к сожалению, хотя бы твой же холст будет чист всегда.
Совет - он лучше утверждения, так можешь не принять его.
Представь стоишь у пропасти ущелья. Сделав неосторожный шаг, ты оступился и летишь на дно. И чем ближе ты к нему, тем ярче свет от солнца. Вдруг видишь ветвь почти засохшего кустарника, что корнем впился в скальную породу и тянется туда же куда и ты: к солнцу. Схватись же за него хотя б рукой одной и, если ты практичен и умен, схватись за ветвь, и поднимайся верх по склону. Но будь осторожен. Сорвавшись во второй раз, может упадешь на тот же куст, что спас тебя , но в третий – врать ли.
Вскарабкавшись на верх, я думаю, узришь ты солнца белый цвет...

                P.S.

Какой-то тревожный господин
  Выкрикнул в толпе:
    Безумный мир, а я один
                На том достаточно вполне...               
(и поплелся разумность горькой водкой заливать и в дальнейшем на мраморной  плите блевать)

   

               

если не в силах,
Не в обстоятельствах,
Не в словесных стяжательствах,
Не в двояких мыслях и смыслах,
Не в делах
Не виновен,
То оставь и забудь;
Ты уже, значит, равен.
А виновным, все равно назначат тебя,
Как назначишь их ты.

Зла не держи за спиной
И на судьбу, ты, не ной.
Лучше раз или два ты провой
И слезы пряча, ты горечь то, смой.

Ведь, и слезы не в силах
Не в обстоятельствах,
Не в словесных стяжательствах,
Не в двояких мыслях и смыслах,
Не в делах
Не признают обид.
Им будет, что плевать,
Что ты притворно убит.

Зла не держи за спиной,
А то не взлетишь от тяжести мести.
Лучше раз или два ты провой
От скрежета ржавого потекшего сердца из жести
И руки от грязи отмой.
Глупо злится на них.
И запомни одно.
Сторонись ты лихих
Палачей...
Падая вниз, не убейся об дно.



Кухонный монолог.
                1
Сухой черствый хлеб к обеду
Был всучен ему в тощие руки.
Он вел грубую беседу
Излучая оскудевший мозг от скуки.

Он изгнал себя в краю своем.
Посему  радовался скупости, 
Крутясь рядом с вдовой вдвоем,
Жуя истлевшие кости.

Мерзкий жирный таракан
Ползал по сальному лицу
Водки стакан
Вонял, рыгая в пепельницу.

Три часа ночи,
А он, смотря в пьяные женские  очи
Был со слабым душком от мочи,
Ласкавшей забитый нос ее пахуче.

Залив порцию воды в вонючее горло
Он промолвил ей:
Ты вдова, давай спою в честь твою соло!
Не грусти, а слухай. Эй!

2

Солнышко – зоря сидел напротив матушки Морфии, подперев рукой, подбородок и уже засыпал, когда в его шальную бесноватую голову пришла очередная бредовая мысль. Он встал из за дубового столетнего стола, вытянулся, вздохнул побольше воздуха в легкие. Уставившись в глаза утомленной женщины, прервал  пятиминутное молчание, пронзая  словами мозг, изливая долгий монолог...

-Я человек, по сему мне присуще чувство от животного. Ведь, если плоть есть живая ткань, вмещающая меня в себя, то значит, я – шимпанзе, плутающее уже сорок тысяч лет в мозговой дрессуре.
Меня зовут Солнышко – зоря, потому каждый раз я восхожу с ясным разумом, как солнце по утру. Но сутки - время включает утро, день, вечер, ночь... И вот, под ночь, устав от глупостей дрессуры, я засыпаю крепким сном младенца.
Мне не понятна та пелена «пустомельства» о грезах сна. То сон, а сейчас жизнь. И вот, что хочу сказать тебе матушка Морфии по сему поводу, когда глаза не прикрыты ночными чарами, когда наш разум бодрствует о коме, когда мы мнимо, лжем себе о том, что явь есть заключение о солнце, а не о  луне...
Пелена есть жизнь, что творим себе. Мы с большей охотой готовы забыться в повседневной жизни, нежели выдрать из сердца себя и показать людям, окружающим нас каждый день.
Мы радуемся, мы грустим, мы что-то делаем, куда-то движемся, чем-то грезим, но постоянно лжем своей душе. Мы рады, когда находится занятие. Оно помогает убежать, не думать. И, вот мы с радостью погружаемся в дела не стоящие ни гроша. Вечером бредем к друзьям или домой, а может просто бесцельно шляемся. Потом, утомившись от череды событий, мы засыпаем в надежде, что следующий день будет другим. И, вот, наступает утро. Мы вновь создаем полосу событий, представляя себя в ней точкой центра и одновременно  координатором трех измерений: X, Y, Z.
Что есть наше третье измерение по осям координат?
Что для нас X?
Что для нас Y?
Что для нас Z?
И что принять за ось житейских координат? каждый из нас пытается дерзнуть на жизнь, но не каждый приемлет ее такой. Мы боимся сделать хоть шаг по направлению, хотя бы, одной из осей. Вот, и грезим о красивом благополучном мире, у истока, в точке нулевой.
Что ж, старушка Морфии, послушай про сие измерение трех граней ребер, выпирающих у меня наружу, обтянутых сальной жирной и вспотевшей от напряжений мышцы сердца кожи. Она есть облик мой телесный...

Х ...измерение...
Когда я наступал на разбитое стекло подошвой ступни оголенной, то текла кровь, которая вскоре запекалась в сгусток грязи. Она была в начале просто живое тело примата, которое с врожденной адаптацией к оси движения вперед от точки нуль к N-ой точке, проносит на ногах все остальное прямо в даль пещеры из стеклобетона, а после, за склон холмов обнесенных оградою могильной. Она есть плоть.
И буду не примат, если не поверю в код, который собратья называют ДНК.
Исходя из этого, я как честный искрений поклонник науки всякой скажу про цвет крови, чтоб загадкой не был генокод.
Когда сладкая девица, грудь, нарастя, брела по чаще зеленевшей по опаленной ржи, была весела и пьяна от самогона. Она была обычная крестьянка недалекая умом. И вот, кровь, уронив на ковер травы для хлеба из тела юного, вызвала дуновенье ветра ласкавшего русые волосы, похожие на волнистый океан бездонного граненого стакана.
Явился старый хромой принц на запах и овладел ей в свете заходившего солнца силой мужика. Дивчина сопротивлялась по началу, а потом впала в экстаз, забывшись, зачем брела по полю. Родился плод, зачатый по влечению полов для продолжения родов, племен и стад, объединенных в государства разноязыкие. «Плодитесь и размножайтесь» - их лозунг до сих пор. Приятное сношение для них есть образ жизни, закрытый маскарадом действий обществ. Семья для них есть лишь отговорка для узаконенья разврата.
Они шуты, что верят в государство, как самоцель их жизни. Те двое: крестьянка и мужик давно уже метры и лишь мы потомки их живем сейчас. Невинное дитя для нас порой ужасней страхов наших. Мы в маскараде плебейства и упадка кричим, что невинны в помыслах своих. Но, что с того, что наш мнимый гуманизм прошел все рамки эгоизма и каждый глубинно жив эмоцией своей за счет других таких же. Друг за друга слабаки держаться любят и бьют из подтяжка, кто чуть сильнее их.
Инокомыслее - вот грех последних лет ( для старцев стало тоном дурости веков). 
И кто такой человек сейчас в коде ДНК?
Наверно, тот, кто по утру просыпается в бетонной клетке, кто идет по растрескавшемуся асфальту босым и, наскочив на ржавый гвоздь,  которым когда-то прибивали Его к кресту, кричит от боли, хотя он нем был в страдании своем от плоти растерзанной венцом терновым.
Наверно, я дитя крестьянки и мужика, что как-то впало в род людской. Но, кто знает меня как ты, старушка Морфии, тот скажет что бес и черт я в сущности своей.    
Моя миссия проста: зачать и умереть. Твоя  взрастить и умереть, чтоб круг замкнулся, чтоб тот код меня и ДНК замкнул круги сия.

Y...измерение...
Когда наступал на разбитое стекло подошвой ступни оголенной, то страх от боли давал мне силы идти вперед. Каждый день есть сражение с этой болью. А боль есть проявление того, что жив.
Кто голгофский гвоздь с ранних лет забивал себе в перст, тому знакомо это чувство от пареза лба в мыслях про мир эмоций.
Кто говорит про жажду чувств, тот не эмоционален, а претворен в замысле своем. Вот, скажи мне, матушка Морфии, если ты глубоко увяз в душевных чувствах раздирающих тебя на клочки флага алых парусов, где твоя Асоль холодна как камень плиты надгробной, а ты лишь тень ее, то это ль чувство? 
А может быть, ты эмоционально не устойчив иль претворен?
Ты говоришь творчество, есть искусство. Но прожить сим творением бытия своего, быть безумным и утопичным в иллюзорной фантазии, значит, чуть-чуть познать себя. Тогда, возможно, кто-то скажет про тебя: он был человек искусства, от нашего племя.
Порой, человек мнит себя созидателем духовных ценностей, но, по сути, он безликий позер, играющий в социальную драму комедиантов.
Любовь не в том ценна, что дарит нам волнение чувств, а в том,  что она врывается к нам в сердце, самым наглым образом коверкая наше нутро. Так, и творческий акт подобен ей. Он так же сладок и приятен, пьянящий и утоляющий жажду откровенья перед самим собой.
О как же, блажены те, кто сошел с ума в свободе полета мысли! Кто, не взирая на мнения и запреты, творит себя из нечего, ведь, в сути и есть не что. О, как же блажены те, кто творит души свои на пытки будней выходных, а праздник умиления бросает в уху из свежей рыбы, готовящейся на кострище пастухом!
Пастух же кормит нас потом. Кто он такой? Он – мы за делом открытия себя других. Ведь, плоть есть плоть, она же рыба. Когда достаточно ее, то мы осознаем что вовсе не такие...

Z...измерение...
Когда я наступал зажившею ступней на речной песок, тогда был счастлив я. Свежая вода ласкала ноги.
Раздевшись, я шел в гущу леса, как повелитель дома для зверей...
Как порой охота уйти опять туда мне в глушь лесную от суеты бетонной общины, где вместо сердец арматура ржавая. Там озера рек, трава зелена, а воздух чист: не пахнет табаком и коньяком. Там я могу побыть один, там могу родиться вновь рожденным в нутрии себя. Там куча троп волков, закаленных в поисках пищи.
Я – есть волк там. Дикий волк рыскающий среди высоких веток. Ведь, тот лес породил меня, вселив надежду на лучшее, давший мне толчок вперед от  точки нуль к  N-ой точке. Исток реки жизни он вложил в меня, а я заплутал в синтетическом дубликате бытия.
Дикий нрав у волка одинокого. Он может укусить, завыть прямо на луну, а может просто уступить кому-нибудь и стать домашней псиной, устав рыскать по тропе в поиске жирности. Но одомашненный волк уже другой, а  я был и тем, и тем...
И, вот, опять один  вернулся я из осеннего леса, протрезвев от мухоморов...
Иллюзий миф развеян...
Завет говорю на гору  свою входя опять. Мне видно то, что до сих пор было рядом с носом, у глаз моих. Упадок душевных сил приводит многих в отчаянье смутного терзания выбора новой жизни иль старой. Но, в том и смысл, чтоб выбирать тропу  и бежать по ней, а когда тупик, идти назад и вновь к другой тропе, почерпнув воды холодной из ручья, что увидал, когда брел вспять на перекресток.
Кузнец подковывает лошадь, а я кую себя. Кузнец рад ремеслу. Оно кормит его, а я в ответе за дела свои нечистые и чистые. Я есть судья нутра души и тоже рад ремеслу сему.
Ремесло которому учит жизнь есть мое измерение перспективы бытия. Но чтоб трехмерно жить, надо познать и плоскость бытия. Тогда ты, вырезав себя из бумаги, сложишь оригами черепахи мудрой, плывущей по реке в океан на остров из песка...

3

Старушка Морфи улыбнулась, услышав монолог. Она подошла к нему и, обняв его, сказала:
- Ты есть человек, плыви  как черепаха в море океана. И пусть, ты пока что слаб душой, принять его, каков он есть, но если цель твоя близка, не напугайся узнать себя в прибои выкинутым на берег пустынного песка.


work@molostow.ru
www.molostow.ru
© 2008