Герой не нашего времени. Часть 1

                Герой  не  нашего  времени.


                Воинам – афганцам,
                вернувшимся  и  не  вернувшимся  с  той  войны,
                посвящается…



       Что  есть  жизнь?  Извечный  философский  вопрос.  И  мучается  человечество  много  веков,  пробуя  найти  ответ  на  него.  И  придумало  для  него  разных  ответов,  от  простых – способ  существования  белковых  тел -  до  сложных  и  громоздких.  И  много  их,  да  только  нет  универсального -  одного,  верного,  всеобъемлющего.  Чтобы  для  всех  людей,  и  на  все  случаи  жизни.
       И   каждый  человек  самостоятельно  ищет  ответ  на  этот  вечный  вопрос.  Мучается,  пыхтит,  но  ищет.
       А  помните – «Если  б  жизнь  мою,  как  киноплёнку,  отмотать  на  много  лет  назад»… -  почти  так  поётся  в  известной  песне.  Или  в  широко  известной  интернетовской  миниатюре  «Если  прожить  жизнь  в  обратном  направлении».  Только  не  удавалось  почему-то  никому  проделать  подобное.  А  если  удавалось  кому – поделитесь  ощущениями.
         И  вот  рождается  человек,  оглашает  мир  своим  криком.  Почему  кричит?  От  страха?  От  неизвестности?  По  необходимости – попробуй  не закричать,  тут  же  акушерка  по  заднице  нашлёпает,  не  любят  они  молчаливых.  А,  может  быть,  всё-таки  от  озабоченности  за  жизнь  будущую.  До  этого-то  девять  месяцев  почти  как  сыр  в  масле.
         А  раз  уж  родился,  обратного  пути  нет.  Самому  надо  думать,  в  чём  твое  предназначение,  что  есть  твой  жизненный  путь.  Такой  же  пространный  вопрос,  как  и  первый. 
         Случается,  вопрос  этот  человек  разрешает  всю  свою  жизнь.  Болезненно.  Набивая  синяки  и  шишки.  Наконец,  оказавшись  на  смертном  ложе,  перебирая  в  памяти  прожитую  жизнь,  с  огорчением  осознает:  не  так  жил,  не  то  делал,  не  верил,  не  ценил,  не  понимал,  не  хотел…  А  жизнь  прошла – не  перепишешь  набело.
          Вероятно,  счастлив  человек,  понимающий  в  последний  миг,  жизнь  целиком  можно  занести  в  чистовик,  расписаться  за  каждый  год, день,  час,  секунду,  принимая  их  такими,  какими  прожиты.  Полагаю,  где-то  есть  такие  люди,  но  я  таких  не  встречал.
          С  самых  первых  мгновений  новорожденный  приступает  к  разрешению  своего  жизненного  вопроса.  Это  ли  лёгкое  и  приятное  путешествие  с  ворохом обновляющихся  впечатлений,  с  калейдоскопом  лиц,  каждодневно  меняющихся.  Или  это  ежедневный  Сизифов  труд  по  вкатыванию  на  гору  жизни  кома  житейских  проблем,  то  уменьшающегося,  то  опять  разрастающегося  и  норовящего  сорваться  и  раздавить  напряжённое  тело.
           Кто-то  не  выдерживает  этого  гнёта  и  срывается,  и  мчится  под  откос  вместе  с  проблемами,  и  бывает  раздавлен,  растёрт  в  порошок  ими.  И  если  удаётся  зацепиться,  то - что  впереди? Снова  взбираться  в  гору,  наращивая  груз  переживаний?  Или,  оглядевшись  по  сторонам,  прямо  на  склоне  начать  строительство  домика  личного  благополучия и  наблюдать,  как  пролетают  вниз  те,  кто  взобрался  повыше,  но  в  какой-то  момент  не  выдержал  напряга  и  сорвался.  А,  может  быть,  собрать  в  рюкзачок  нехитрый скарб  из  необходимых  вещиц  и  тихонько  начать  спуск,  сбросив  наперёд  груз  проблем,  упрощая  по  максимуму  жизнь?
          И  что  тогда  счастье?  Человечество  также бесконечно  спорит  на  эту  тему,  предполагая  его  то  эфемерной  птицей  удачи,  то  сию  секундным  состоянием  души,  то  отсутствием  проблем  или  множеством  других  человеческих  состояний.

          Вспомните,  совсем  ещё  недавно  провозглашался  лозунг – счастье  человека  заключается  в  борьбе  за  светлые  идеалы  человечества.  И  пусть  он  больше  походил  на  общую  фразу,  и  неясно  мотивировались  эти  самые  светлые  идеалы,  среди  нас  по-прежнему  живут  люди,  поставившие  во  главу  всей  жизни  именно  этот  лозунг.  И  предназначение  своё  видят  в  его  осуществлении.
         Я  попробую  рассказать  историю  молодого  человека,  посвятившего  жизнь  борьбе  за  эти  светлые  идеалы.  Нет,  даже  не  всю  историю,  а  только  первую  её часть,  объясняющую  мотивы, пусть  косвенно,  его  приверженности  этой  идее.



                Часть  первая.

                1


             Родился  Алексей  в  городе  Кирове. Семья  жила  в  посёлке  Коминтерновский,  на  правом, заливном, берегу  Вятки.  Улица  с  женским  названием  «8 Марта»,  всего-то  метров  в  триста,  начиналась  с  пустыря  двумя  бревенчатыми  почерневшими  двухэтажками,  далее  состояла  из  одноэтажных  двухквартирных  домиков,  отделённых  палисадниками  от  проезжей  части,  и  упиралась  в  общий забор  городских  садов.
            Самая  что  ни  есть  окраина.  За  огородами,  которые  при  домиках,  посадки  картошки;  за  ними  луг,  переходящий  в  подлесок  и  Барамзинский  лес.
             Лёшкина  семья  считалась  неполной.  Их  с  Серёгой,  младшим  братом-погодкой,  воспитывала  мать – Антонина  Сергеевна  Ковалёва.  Мать,  строгая  и  рассудительная,  выгнала  отца  из  семьи  за  беспробудную  пьянку,  когда  Серёге  было  чуть  больше года.  Маленьким  Лёшка  помнил - отец  несколько  раз  приходил  к  ним,  в  надежде  восстановить  семейный  очаг.  Приходил  пьяным,  и,  получив  достойный  отпор  со  стороны  матери,  возвращался к  родителям.  Потом  приходить  перестал, оставшись  жить  у  своих  на  другом  конце  посёлка  и  окончательно  спившись.  Для  провинции  история  не новая,   скорее  типичная.
             Мать  работала  мастером  участка  на  обувной  фабрике,  слыла  женщиной  решительной,  уважаемой  и  работящей.  Пока  дети  были  маленькие,  полностью  тащила  воз  хозяйственных  нужд  и  домашних  проблем.
              Со  временем  домашние  заботы  перелегли  на  Лёшкины  плечи – он  же  старший.  К  десяти  годам  он  отвечал  за  порядок  в  доме,  покупку  продуктов,  поливку  огорода,  прополку;  к  четырнадцати  едва  ли  не полностью  взвалил  домашнее  хозяйство  на  себя.  Серёга  пытался  ему  во  всём  помогать,  только  сам  особой  инициативы  не  проявлял,  многое  делал  по  напоминанию,  принимая  руководящую  роль  брата  вполне  естественной.
            Жили  Ковалёвы  по  местным  понятиям бедно.  Одежда  и  обувь  дешёвые,  мебель  и  телевизор – старее  некуда.  Ни  машины,  ни  мотоцикла  даже.  Соседи  побогаче  давно  провели  в  квартиры   водопровод  от  колонки,  установили  газовые  баллоны,  поставили  газовые же  водонагреватели  и  ванны. Ковалёвы  и  мечтать  не  могли  о  подобной  роскоши.
            Менее  двухсот  рублей  в  месяц,  получаемых   матерью,  в  Нечерноземье  без  своего  хозяйства  с  трудом  хватало  на  продукты  и  одежду.  На  огороде  вырастало  овощей  и  картошки  до  следующего  урожая,  с  него  и  какие-то  домашние  заготовки  удавалось  делать  на  зиму,  но  на  хлеб,  чай,  сахар,  молочное,  как  ни  крути,  уходило  больше  половины  денег.  И   с  одеждой  случались  проблемы.  Ребята  росли  быстро,  и  Серёга  постоянно  жаловался,  ему,  мол,  не  покупают  ничего  нового,  и  приходится  постоянно  донашивать  вещи  старшего  брата.
            Надо  сказать,  и  Алексею  из  новой  одежды  редко  перепадало:  иногда  по  линии  родительского  комитета  в  школе.  Только  вещи  эти  были  в  значительной  мере  непрактичными,  низко  ценными  и  отставшими  от  моды,  и  носить  их  в  школу  казалось  стыдным.  Помогали  родственники  матери,  ближние  и  дальние.  Зная    о  тяжёлом   их  материальном  положении,  присылали   старую  одежду,  вполне,  порой, добротную,  а  мать   вечерами  и  по  выходным  перешивала  её  под  нужный   размер.
            Росли  ребята,  как  это  часто  и  случается  в небогатых  семьях,  добрыми   простодушными,  отзывчивыми.  Их  не  задевали  прелести  лёгкой  жизни,  и  улицей  они  ничуть не  были    испорчены.  О  чём  речь?   Какая   тут  улица,  если  на  тебе  и  огород,  и   магазин,  и  печь  истопить,  и обед  приготовить;  воды  натаскать,  куриц  проверить  и  накормить – целый  день  полный  рот  забот.
            Соседка,  заходившая  иной  раз  к  матери  за  чем  либо,  восхищалась:
          -Дак,  золото  у  тебя,  Сергевна,  не  парни.  Всегда  первы  поздороваются,  и  с  магазину  помогут  сумку  донесть,  а  уж  по  дому-то  и  всё  делают,  всё  умеют.  Мово-то  идола  ни  чё  не  допросишься – умотат  с  утра,  и  до  вечера  с  концам.  Как  так  их  воспитывошь-то?  Чё  токо  делашь?
            Антонина  Сергеевна  степенно  и  рассудливо  отвечала:
           -А  чё  говорить-то.  Держу  в  строгости,  а  голоса  никогда  не  повышаю,  своего  добиваюсь  терпением,  и  добрым  словом.  С  детьми  поступаю  так  жо,  как  со  мной  родители  в  детстве  поступали.
            И  всё-таки  жили  с  надрывом,  через  силу,  через  трудности.  За  желание,  чтоб  соответствовать,  чтоб  не  хуже  других,  чтобы  за  глаза  не  говорили  соседи,  вот-де,  выгнала  мужика-то,  дак  и  майся,  приходилось  расплачиваться  и  сверхурочными,  и  бабьей  слезой  по  ночам  в  подушку.
            Привычка  к  организованности  с  детских  лет  напрямую  отразилась  на  школьных  делах. Учились  оба  легко:  многое  понимали  и  запоминали  на  уроках,  дома  тратя  на  домашнее  задание  минимум  времени. Лёшка  учился  хорошо,  тройки  получал  крайне  редко.  Серёга – ещё лучше.  Про  него  учителя  в  один  голос  говорили – парень  вне  всякого  сомнения  талантлив  и  поступать  ему  надо  в  престижный  ВУЗ.
            После  десятилетки  Алексей  подал  документы  в  местный  политех  на  модный  в  то  время  факультет  автоматики  и  телемеханики.   Нравилось  ему   с  детства  чинить  разные  электрические  и  радиотехнические  штучки.  Но,  то  ли  карты  на  небесах  легли  по-другому,  то  ли  в  том  году  конкурс  был  действительно  высокий,  на  вступительных  экзаменах  не  добрал  нужного  балла,  получив  по  любимой  физике  тройку.
            Школьный  учитель  физики,  которому  Лёшка  перечинил  множество  различных  приборов  и  пособий,  был  в  недоумении.  Он  съездил  в  деканат  института,  переговорил  со  старыми  товарищами  и  договорился,  что зачислят  Алексея  на  другой  факультет,  а  через  год,  если  будет  хорошо  учиться,  переведут  туда,  куда  он  хотел.
             Взыграло  на  сердце  у  парня.   Не  приучен  был через  других  переступать,  а  тут  показалось  ему,  как-то  в  высшую  школу  не  прямо  хочет  войти,  а  с бокового  входа.
             Не  послушал  ни  разумных  доводов  старших  товарищей,  ни  увещеваний  матери  -  не  поступит,  так  в  армию  загребут – забрал  документы.
             Устроился   в  автоколонну  учеником  автослесаря.  По  вечерам  два  раза  в  неделю  занятия  в  ДОСААФ – освоение  прикладной  военной  специальности  радиста.
             Весной  пришла  повестка  в  армию.   На  медкомиссии  осмотрели,  здоровье  проверили – парень  крепкий,  высокий,  без  вредных  привычек  -  прямая  дорога  в  десант.
             На  проводы приехали  родственники  матери,  соседи  пришли.  Молодёжи, считай,  не  было  совсем,  только  девушка – Лена  Журавлёва,  да  Серёга.  Спиртное  не  приветствовалось  в  семье,  но  для  старших  гостей  мать  тем  не  менее  купила  водки. Настроение  у  всех  не  самое  весёлое,  как  на  поминках.  Мать,  предчувствуя тягостное,  постоянно  вытирала  носовым  платком  накатывавшие  слёзы.  Мужчины,  выпив  по  паре  рюмок,  принялись  делиться  воспоминаниями  о  своей  службе,  рассказывая,  как  лучше  обмануть  старшину,  как  умаслить  дедушек,  как  строить  отношения  с  сержантами  и  сослуживцами.
             Лене  эти  посиделки  быстро  надоели,  и  она  попросила  проводить  её  домой.

             Лена.  О  Лене  надо подробнее.  Лёшкина  одноклассница - девушка  красивая,  с  правильными  чертами  лица,  с  хорошей  фигурой,  из  интеллигентной  семьи  (отец – инженер,  начальник  цеха  на  фабрике,  мать  работала  в  управлении  торговли),  одна  дочь  у  родителей.  Можно  догадаться,  при,  в  общем-то,  добром  характере,  была  она  испорчена  любовью  родителей  и  взращённым  с  малых  лет  эгоизмом,  привыкла  считаться  только  с  собственным  мнением,  но  не  с  мнением  других.
             Наиболее  вероятно,  она  интуитивно  поняла - из  Лёшки  вырастает  именно  тот  тип  мужчины,  который  ей  нужен,  которого  необходимо  направлять  в  верное  русло  и  управлять  которым  легко,  и,  в  то  же  время,  достаточно  умный,  приученный  к  работе  и,  самое  главное,  не  испорченный  жизнью.
            Лена  ещё  в  седьмом  классе  подошла  к  нему  на  школьном  вечере,  пригласила  танцевать  и  с  тех  пор  не  выпускала  из  своих  коготков,  став  второй,  школьной,  мамой.
            Лёшке  Лена  очень  нравилась. Приятно  льстило – модная,  продвинутая  девушка,  из  хорошей  семьи,  сама  выбрала  именно его,  по  сути  своей,  простого  парня  из  рабочей  среды.
            После  школы  Лена  благополучно  поступила  в  педагогический  институт  на  факультет  иностранных  языков.  Со  школой  свою  будущую  работу  она  связывать  не  собиралась,  но  здраво  рассудила,  специалисты  с  хорошим  знанием   английского  и  немецкого  даже  здесь,  в  Кирове,  найдут  достойную  работу.

        …Выйдя из  квартиры  Ковалёвых,  они  пошли  по  разбитому  асфальту  улицы  к  центру  посёлка.  Апрельский  снег  грязными  сугробами  кое-где  возвышался  в  теневых  местах  и  сточных  канавах.  По-весеннему  прозрачный  и  чистый  воздух  вдыхался  легко.  Запад  замазался  алой  краской  заката;  в  темноте,  наступающей  с  востока,  проступали  первые  яркие  звёздочки.  День  выдался  тёплым.  Легкое  прикосновение  ветерка  наполняло  ощущением  праздности  и  покоя,  и  с  трудом  представлялось,    всего-то  через  несколько  часов  жизнь  координально  изменится.
            Обычно  они  прощались,  подойдя  к  Лениному  дому.  Лена  чмокала  в  щёку,  и  он  шёл  домой.  На  этот  раз  она  взяла  Лёшу  за  руку  и  повела  за  собой   в  подъезд.  На  третьем  этаже,  открыв  дверь  квартиры,  пропустила  его  вперёд,  в  прихожую.
            Дома  никого  не  оказалось.  Она  провела  Алексея  на  кухню,  поставила  на  газовую   плиту  чайник  и,  тяжело  вздохнув,  сказала:
           -Эх,  Лёша,  Лёша!  Что  ж  ты  наделал?  Учился  бы  сейчас  на  ПГС   и  никакой   армии.  Как  же  ты  обо  мне  не  подумал?   Как  я  тут  без  тебя  одна  буду  целых  два  года?
           -Ну,  уж  как-нибудь  переживёшь,  не  навсегда  расстаёмся. -  Смущенно  ответил  Алексей. -  Это  в  армии  время  тянется,  на  гражданке   проще  -  человек  волен  в  своём  выборе  проводить  время.
           -Дурак  ты,  Лёшка!  Не  понимаешь,  два  года  за  тебя  переживать  буду,  а  если  ещё   в  Афган  попадёшь  служить,  тогда  уж  совсем   испереживаюсь.
             Она замолчала,  потом  сердито  звеня  чайной  посудой,  стала  разливать кипяток  и  раскладывать  растворимый  кофе.
             Они  молча  пили  кофе,  потом  Лена  провела  его  в  свою   комнату,  включила  кассетный   магнитофон,  а  сама  вернулась  на   кухню  мыть  посуду.
             Комната  была  большая.  По  краям  двери  стояли  шкаф  для  одежды  и  книжный  шкаф,  с  левой  стороны от  окна  приютилась  широкая  тахта,  стена  над  которой  была  увешана  плакатами  с  изображением  Юры   Шатунова,  Майка  Джексона,  четвёрки  Битлов  и  ещё  кого-то,  кого  Лёша  не  знал.
             В  другом  углу  от  окна  стоял  массивный  письменный  стол  с  множеством  заставленных  книгами  полок  над  ним.  Между  столом  и   книжным  шкафом  на  модном   стеклянном  журнальном  столике  стоял   портативный  цветной  телевизор  красного  цвета.  На  полу  во  всю  длину  комнаты  лежал  ковёр  с  мелким  гладким  ворсом.  В  комнате  было  уютно,  в  воздухе  плыл  тонкий  аромат  дорогой   косметики,  отовсюду  сквозили  достаток  и  благополучие.
             Алексей  растерялся  сначала.  Он  и представить  не  мог,  в  каких,  можно  сказать,  сказочных  условиях,  живут советские  труженики…
             На  кухне  перестала  стучать  посуда,  потом  из  ванной  раздался  шум  душа,  и  через  несколько  минут  на  пороге  возникла  фигура  Лены  в  кружевах  розового  пеньюара.  Она  подошла  к  Лёшке,  положила  руки  на  плечи.  От  этого  движения  поясок  сам  собой  развязался,  полы  халата  разошлись,  и  перед  онемевшим  Лёшкой  предстало  нагое  девичье  тело.
            -Ну  что  же  ты,  Лёша? – Спросила  Лена. – Мы  же  любим  друг  друга.  Садись  на  тахту,  я  помогу  раздеться.
              Алексей  от  неожиданности  отшатнулся.  Он  конечно  же  знал  об  отношениях  между  мужчинами  и  женщинами,  но  предполагал,  инициативу  в  таких  деликатных  вопросах  должен  проявлять  мужчина,  а  в  силу  своего  воспитания  мыслил  их  только  в  семейной  жизни.
             Чувствуя  его  неуверенность,  Лена  озабоченно  повторила:
            -Лёша,  ну  что  же  ты?  Я  же  хочу  как  лучше.  Я  уже  обо  всём  подумала.  Мы  завтра  вместе  пойдём  к  военкому,  я скажу,  что  беременна,  и  что  нужна  отсрочка  на  несколько  дней,  чтобы  официально  оформить  отношения.  Потом  мама  поговорит  с кем  надо,  и  тебя  в  этот  призыв  не  возьмут.  Летом  поступишь  в  политех,  там  кафедра  военная,  потом,  если  что,  офицером  отслужишь, - она  целовала  его  в  щёку и,  прижавшись  к  нему,  тихо  шептала  в  ухо. - Лёшка,  я  ведь  умная,  я  всё  устрою.  Ты  даже  представить  не  можешь,  как  я  люблю  тебя.  Я  всем  пожертвую,  лишь  бы  не  отпустить  в  армию!  Видишь,  я свою  девичью  гордость,  ни  секунды  не  сомневаясь,  тебе  отдаю!  Бери  же,  не  бойся,  всё  хорошо  будет!
              Алексей  пребывал  в  полном  оцепенении.  И  Лену  не  обнял,  понимая,  что  сейчас,  возможно,  стоит  перед  самым  главным  своим  выбором  в  жизни,  и  в  голове  вертелось  дурацкое  сравнение – он,  как  тот  витязь  на  распутье,  из  сказки,  стоит  перед  двумя,  правда,  дорогами,  где  налево  пойдёшь – голову  на  плечах  не  спасёшь,  а  направо  пойдёшь – богатым  будешь…
              Лена  же,  по-своему  истолковывая   Лёшкино  замешательство,  торопливо  продолжала:
             -Может,  ты  моих  родителей  стесняешься  или  комплексуешь,  что  мы  живём  лучше?  Так  ерунда  это!   Родители  же  понимают,  как  я  скажу – так  и  будет.  Да  и  матери  я  о  наших  отношениях  уже  давно  говорила,  она  меня  одобряет  и  поможет,  если  нужно  будет.  Ты  только  скажи,  Лёш,  и  всё  будет  нормально.  Я  обещаю!
              Алексей  вдруг  отчетливо  осознал -  не  так  что-то  происходит.  Как  будто  покупают  что  ли  его,  силой  затаскивают  в  семейное  рабство.  Нет,  он  конечно  же  не  против  был  этого  рабства,  и  Лена  ему, безусловно,  нравилась,  только  не  так  как-то  получалось,  не  по-людски,  не  по  совести.  Выходило,  как  с  учёбой  в  институте. Словно  он  ценой  отказа  от  службы  в армии  покупал  личное  благополучие. Получалось  так – совсем  другим  пацанам  придётся  служить  за  него,  тянуть  тяжкую  лямку  армейской  службы,  и  это  им,  а  не  ему,  возможно,  прикрывать  своей  грудью  его  безоблачное  счастье  от  душманских  пуль  в  Афгане.
             Этакий  червячок  сомнения  надкусил  сердце,  и  оно  заныло  тупой  болью.
             С  другой  стороны  посмотреть,  было  очень  жаль  Лену.  Получалось,  он  не  любил  её  так  преданно,  как  любила  она  его.  От  него  и  требовалось-то  всего  лишь  бросить  маленькую  гирьку  своего  согласия.  И  её  было  бы  вполне  достаточно,  чтобы  уравновесить  огромную  чашу  её  любви.  Но  совесть,  совесть  по  рукам  и  ногам  опутала  его  волю,  и  он  отчётливо  понял – не  быть  ему  рабом  семейного  благополучия,  а  быть  рабом  собственной  совести.
            Наконец  он  обнял  Лену  за  плечи  и  тихо,  запинаясь  словами,  выговорил:
           -Лен,  ну  Лен…  Ну  пойми  же – решено  уже  всё…  Я  же  себя  всю  оставшуюся  жизнь  уважать  не  буду,  если  не  пойду в  армию…
           -Ты,  Лёшка,  гад!  Гад  последний! – Взъярилась  Лена, - Ты  только  о  себе  думаешь!  А  ты  обо  мне  подумал?!  Ты  же  точно  в  Афган  попадёшь!  А  я…  вот  умру  от  переживаний,  будешь  знать!  Я  не  выдержу  этой  ежедневной  пытки,  я…,  я  из  окна  выброшусь,  если  с  тобой  что-нибудь  случится! – Она  в  порыве  ярости  принялась  барабанить  сжатыми   кулачками  по  Лёшкиной  спине,  а  слёзы  обиды,  попадая  с  прижатой  щеки  на  Лёшкину  щёку,  струйками  скатывались  и  горячими  капельками  падали  за  воротник  рубашки  в  ложбинку  ключицы. – Лёшка,  ну  одумайся!  Всем  же,  всем  лучше  будет!  О  матери  хотя  бы  подумай!  Она  же  весь   вечер   сегодня  ревела!
            -Лена,  ты  извини  меня,  я  давно  решил  и  ничего  менять   не  собираюсь.  Я  люблю  тебя,  но  я   сам   выбрал  себе   судьбу,  и  пусть  будет,  как  будет!
            -Лёшка,  ты - мерзавец!  Ты  оттолкнул  меня!  Да  я…  да  я…  я  тебя…  ненавижу, я…!  Убирайся…  вон!
             Она  отстранилась,  и  он  второй  раз  увидел  её  нагое  тело:  стройные  ноги,  темный  треугольник  пушистых  волосков  внизу  живота,  тонкую  талию,  дрожащие  овалы  небольших  грудей  с   маленькими  сосками,  сжавшимися,  словно  от  холода,  заплаканное  милое  лицо. Это  тело  будто  кричало  ему: «Что ж  ты,  дурак!  Обними  меня  скорей,  воспользуйся  моей  красотой,  и  тогда  всё  изменится…»
              Он  повернулся, прошёл  в  прихожую,  надел  обувь  и  вышел.  А  в  спину  доносились  всхлипы  и  стенания.
              Как  ни  странно,  на  улице  ему   сделалось  легко  и  просто.  Мысли  и  переживания  отлетели  на  второй  план,  душа  очистилась  в  ожидании  большего…

              И  что  бы  можно  было сказать  в  данной  ситуации?   Дурак?  Так  и  обидно  звучит.  За  подобный  поступок  уважать  человека  вполне  пристойно.   Только  сам-то   поступок  как  и  не  вяжется  с  действительностью.  И,  полагаю,  из  ста  девяносто  девять  так бы не  поступили.   Вот  и   получается  -  не герой  он  нашего  времени,  или  нет,  скорее  герой,  но  не  нашего   времени.

                2

              Провожать  ни  к  военкомату,  ни,  потом,  к  электричке,  никто  кроме  Серёги  не  пришёл.  Матери  он  сам  сказал,  чтобы  не  приходила,  не рвала  лишний  раз  сердце.  Лена  -  Лена,  вероятно,  очень  сильно  обиделась.
              Без  малого  две  недели  он  провёл  в  Котельниче,  в  областном  сборном  пункте.  В  четырёхэтажную  казарму  со  всей  области  собирались  новобранцы,  формировались  и  разъезжались  по  стране  команды.  Уже  и  в  Псковскую  десантную  дивизию   уехала  команда  и  в  Тульскую,  а  его  никак  не  брали.
              Наконец  на  пункте   появился  прапорщик, здоровый,  коренастый  дядька.    Забрав  Алексея  и  двух  других  парней,  повёз  их  в  десантный  полк  под  Нарофоминском  в  Московской  области.
              Последовавшие  четыре  месяца  прошли  как  в  тяжёлом  кошмарном  сне.  Курс  молодого  бойца,  присяга,  раздельное  обучение  спрессовались  в  единый  сгусток  времени,  где  из-за  учёбы,  тренировок,  марш-бросков  почти  не  оставалось  пространства  для  мыслей  о  доме.  Было  настолько  тяжело,  что  и  привычному  к  труду  Лёшке  начинало  казаться – организм  заклинит,  не  выдержит  и  сломается.
               Он написал  письма,  домой  и  Лене.  Из  дома  пришло  радостное  письмо  матери,  она  наивно  полагала, со  службой  сыну  повезло,  и  пускай  пока  трудно,  но  это  не  война.  Лена  писала    сухо,  незажившая  обида  проступала  в  каждой  строчке.  Лишь  в  конце  дописка -  «Всё  равно  люблю  тебя,  Лёшка!» - перечёркивала  сухость  письма.
               Два  месяца,  следовавшие  за  раздельным  обучением,  оказались  значительно  тяжелее  первых  армейских  дней:  началась  специальная  десантная  подготовка,  прыжки  с  парашютом,  высадки  десанта  с  вертолёта,  ночные  и  дневные  многокилометровые    марш-броски  с  полной  выкладкой,  стрельбы.
               В  этом  аду  лишь  прапорщик – командир  взвода – поддерживал  их  одной  единственной  фразой: «Терпите,  терпите,  ребята!  Чем  больше  сейчас  наглотаетесь,  тем  потом  будет  легче».
               Почти  всем  было  ясно – готовят  их  к  Афгану.   Политработники  во  время  политзанятий,  когда  немыслимо  хотелось  спать,  рассказывали  о  международном  положении,  постоянно  акцентируя  внимание  на  военных  действиях  в  Афганистане,  подробно  раскрывая  важность  добровольной  миссии  наших  солдат…
               Пролетало  лето. Осень  готовилась  вступить  в  свои  права,  одаряя  первым  золотом  подмосковные  леса.  Каждый  из  взвода  с  затаённым  чувством  ждал  приказа  о  переводе. Никто  не  писал  домой  правды,  стараясь  не  пугать  родителей.
               К  сентябрю  в  часть  приехали  сваты.  Они  набирали  по  несколько  человек  и  уезжали.  Лёшкина  команда  поехала  в  Чирчик,  в  Среднюю  Азию.
               Ребята  думали,  осталось  несколько  дней,  и  они  будут  в  Афганистане.  Особого  страха  не  ощущалось,  скорее  наоборот,  хотелось  быстрее  вступить  в  строй  и  заниматься  настоящим  военным  делом.
               Только  получилось  опять  не  так,  как  хотелось.  Они  прибыли  в  учебный  батальон  отдельной  бригады  спецназа  ГРУ.
               На  плацу  их  встретил  командир  батальона,  моложавый  высокий  подполковник  в  выцветшей  камуфляжке. Он  вкратце  объяснил,  чего  от  них  требует  Родина  и  какие  задачи  предстоит  решать  в  ближайшем  будущем.  Сказал,   в  предстоящие  два-три  месяца  нужно   основательно   потрудиться,  чтобы  в  совершенстве  овладеть  некоторыми  специальными  навыками.
              И  опять  потянулись  нелёгкие  трудовые  будни,  когда  время  имеет  странную  особенность  сжиматься  в  тугой  узел.  Кроме  общих  дисциплин:  ориентирования  на  местности  и  использования  карты, горной   подготовки,  минно-подрывного  дела,  маскировки  на  местности,  освоения  навыков  владения  разными  видами  оружия  и  боевой  техники,  единоборствами,  медицинской  подготовки  и  оказания  первой  помощи – Алексей  углублённо  изучал  варианты  армейской  связи  и  разные  типы  раций,  а  кроме  того – снайперское  ремесло.
              Организм  постепенно  втянулся  в  тяжёлую  работу,  и  он  не  напоминал  того  робота  первых  дней,  когда  многие  вещи  выполнял  на  автомате  или  по  команде.  Он  пытался  осмысливать, даже  доведя  действие  до  автоматизма.  Он  прилично  научился   стрелять,  выработав  важнейшее  снайперское  качество – терпение.
              Среди  товарищей  Лёшка  больше  других  выделялся  своими  способностями,  умением  многое  схватить  на  лету,  глубоко,  детально  и  правильно  анализировать  обстановку,  за  что  дважды  сам  комбат  хвалил  его  лично.
              Приближалась  зима.  По  ночам  было  холодно,  в  горах  выпадал  и  лежал  снег.  Внизу  с  наступлением  дня  пригревало  солнце,  и  к  вечеру  становилось  тепло.

              Хмурым  ноябрьским  днём  комбат  зачитал  на  плацу  приказы  о  зачислении  в  батальоны  бригады  и  дал  полдня  на  отдых  и  сбор  личных  вещей  перед  отправкой.
              Ночью  на  КАВЗике  их  везли  к  Ташкентскому  военному  аэродрому.  До  полудня  просидели  в  казармах,  ожидая  попутного  борта  до  Кабула.
              После  обеда  в  казарму  вошёл парень  в  новой  песочке,  в  берцах  иностранного  производства.  Кепка  была  аккуратно  сложена  и  подсунута  под  левый  погон.  Знаки  различия  на  погонах  отсутствовали.  На  левой  стороне  груди  поблёскивала  медаль  «За  отвагу»,  на  другой  стороне  над  значками  желтели  двумя  полосками  нашивки  за  ранения.
              Он  спросил  с  порога:
             -Четвёртый  батальон  бригады  спецназа  есть  кто?
              Держался  парень  самоуверенно,  каждое  движение  кричало  желанием  выделиться,  особой  уверенностью  в  своих  силах,  особым  статусом.  И  от  этого  прапорщик,  сопровождавший  их  из  учебки,  слегка  смутился,  полагая,  перед  ним  кто-то  из   младших  офицеров  четвёртого батальона.  Он  надел  кепку  и,  вяло  козырнув,  доложил,  что  доставил  группу  из  десяти  человек  для  последующей  отправки  в  батальон.
              Парень  представился:
             -Сержант  Ивкин. Пока  уполномочен  принять  команду  для  дальнейшего  сопровождения.
              Прапорщик,  осознав,  что  перед  ним  сержант,  расслабился.  Они  отошли  в  сторону,  проверить  и  передать  сопроводительные  документы,  потом  прапорщик  дружески  хлопнул  парня  по  плечу,  пожал  на  прощание  руку  и  заспешил  ловить  попутку  в  часть.
              Сержант  построил  команду,  внимательно  осмотрел  каждого,  видимо  остался  доволен  и  добродушно  пробурчал:
             -Поздравляю  вас,  салажата, с  окончанием  детского  садика  и  поступлением  в  школу.  Меня  зовут,  кто  не  слышал,  Саня  Ивкин,  ну  для  вас,  ясное  дело,  пока  товарищ  сержант.  Борт  до  Кабула будет  к  вечеру,  пока,  пару  часов,  личное  время.  У  кого  остались  советские  деньги,  летите  в  чепок,  наберите  курева,  хороших  конфет,  сгущёнки,  в  общем  - шикните,  возможность  теперь  не  скоро  представится.
               Появился  старший  прапорщик.  Он  возвращался  из  отпуска  и  в  Ташкент  прибыл  с  запозданием. Вечером  прошли  рамку  таможни,  и  началась  загрузка  в  самолёт.  Площадка  перед  раскрытым  задним  люком  освещалась  прожекторами,  отчего  тьма  вокруг  казалась  кромешной.  Лёгким  ветерком  доносило  запахи    перегоревшего  кизяка.
              Транспортный  ИЛ  76  был  забит  посредине  ящиками  с  военным  снаряжением. Вдоль  бортов  оставались  узкие  проходы,  и  откидные  скамейки  уже  ждали  пассажиров.
              Они  разместились  кое-как  в  тесноте  грузового  отсека,  запихав  вещмешки  под  скамейки.  Засипели,  зашелестели,  переходя  на  свист,  реактивные  двигатели,  включилось  дежурное  освещение,  и люк  начал   медленно  закрываться,  отрезая   свет  прожекторов  и  оставляя  там,  за  бортом,  хоть  и  суетную,  но  мирную  жизнь.
              В  отсек  заглянул  лётчик - старлей - спросил:
             -Ну, как  вы  тут?  Терпимо?
              Услышав  в  ответ:
             -Да,  нормально.
              Добавил:
             -Слышь,  старшой!  В  углу,  справа,  парашюты   свалены.  Тфу,  тфу…  не  дай  Бог,  чтоб  пригодились… - суеверно   постучал  по  дереву   ящика  и  снова   спрятался  в  лётной  кабине.
              Самолёт  вырулил  на  взлётную  полосу.  Прапорщик предупредил,  чтобы  держались  крепче.  Начался  разгон,  отрыв,  резкий набор  высоты,  вираж  с правым  креном.  Внизу  мелькнула  полоса  огней  взлётно-посадочной  полосы,  и  самолёт  плавно  стал  набирать  высоту.
              В  иллюминаторе  проплывали  заснеженные  вершины,  слабо  подсвечиваемые  светом  луны.  Спать  не  хотелось,  но  из-за  гула  движков  спросить  о  чём-то  сержанта  тоже  было  сложно. 
              Вспомнился  дом,  Лена.  Почти  год  прошёл  с  момента  их  расставания.  Мать  по-прежнему  наивно  верила,  будто  он  служит  в  Подмосковье,  полевая  почта  была  с  Московским  индексом,  а  Лена,  наоборот,  почти  с  уверенностью  писала,  что  он  в  Афгане.  Письма  приходили  в  учебку  каждую  неделю,  были  ласковы  и  добры,  в  них  не  просматривалось  и  намека  на  пережитую  ею  обиду…
             Через  час  с  небольшим  самолёт  начал  снижаться.  Между  горами  замелькали  огни  Кабула.
              Заходя  на  посадку,  самолёт  отстреливал  тепловые  заряды,  сбивающие   наведение  на  цель  «Стингеров».  Ребята  прильнули  к  иллюминаторам,  разглядывая  разбегающиеся  яркие  дорожки.  Вдруг  от  темнеющего  горного  массива  отделилась  серебристая  цепочка  и  промчалась  впереди,  но  значительно  ниже  самолёта,  потом  ещё  одна.  Сразу  же  в  ту  сторону  с  других  сторон  помчались  такие  же  цепочки  трассёров.
             Колёса  чуть  ударили  о  бетон,  и  самолёт,  тормозя,  побежал  по  полосе,  а  потом  на  малой  скорости  зарулил  на  стоянку.  Открылся  задний  проём,  и  прапорщик  дал  команду  на  выгрузку.
             Потом  проходили  таможню  и  до  утра  находились  в  аэропорту.  Из-за  холмов  проклюнулось  солнце.  Прапорщик  посмотрел  на  часы  и  скомандовал  строиться.

                3

               В  пятидесяти  метрах  от  здания   их  ждал  КАМАЗ  с  тентом.  Они  быстро  погрузились  и  выехали  с  аэродрома,  за  территорией  которого  к  ним  присоединились  БТРы  сопровождения. 
               Ехали  долго,  наконец,  остановились  перед  КПП,  но  шлагбаум  поднялся  почти  сразу,  и  они  въехали  на  территорию  десантного  батальона  прикрытия.
               Сержант  Ивкин  отвёл  их  в  казарменный  модуль,  показал  койки.  Наскоро  умылись,  сходили  на  ужин  и  сразу  упали  спать.
               Утром,  после  зарядки,  утреннего  осмотра,  из  канцелярии  вышел  поджарый  капитан – командир  роты.  Внимательно  осмотрел  прибывших,  сверился  со  списком,  коротко  опросил  и  сказал  старшине  кого  в  какую  группу  определить.
               День  пролетел  незаметно,  в  суете  и  заботах.  После  завтрака  старшина  сводил  их  в  баню. Потом  всех  переодели,  каптер  забрал  старую  форму  цвета  хаки  и   выдал  старенькие  застиранные  песочки.  Вместо  кирзачей  каждый  подобрал  второсрочные  отремонтированные  берцы,  зато  тельняшки  вместо  маек  все  получили  новые.  Старшина  вскрыл оружейку,  за  каждым  записал  личное  оружие,  проверил  комплектность,  приказал  провести  полную  разборку,  чистку  и  сборку,  затем  выдал  амуницию  и  индивидуальные  средства  защиты,  заставил  на  них  поменять  бирки  с  фамилиями.
                После  обеда  ротный  политработник  почти  час  напоминал  о  режиме  секретности  (он  усиленно  рекомендовал  не  сообщать  родным  и  близким,  где  приходится  служить,  сказав - писем  с  секретами  цензура  конечно  же  не  пропустит,  а  секреты  здесь  всё).  Рассказывал  о  высокой   бдительности,  войсковом  товариществе  и  братстве,  о  необходимости  вытаскивать  с  поля  боя  не  только  раненого,  но  даже  убитого  товарища,  показывая  при  этом  фотографии  отрезанных  голов,  выколотых  глаз  и  других,  более  страшных,  элементов  надругательства  над  трупами  советских  воинов.  Фотографии  впечатлили,  холодок  страха  потным  ручейком  прокатился  под  тельняшкой  к  поясу.
                Потом  заместитель  командира  роты  провёл  молодых  по  территории  батальона,  показал  издали  посты,  караульное  помещение,  охраняемые  стоянки  с  техникой,  склады  и  прочие  подсобные  помещения.
                На  следующий день  командир  роты  лично  принимал  зачёты  у  каждого  по  разным  военным  дисциплинам,  побеседовал  индивидуально,  доходчиво  разъяснив,  кому  какие  задачи  решать  в  ближайшее  время.  Во  второй  половине  дня  появился  после  наряда  командир  группы – старший  лейтенант  Никифоров.  Он  также  поговорил с  каждым  из  новичков   за  жизнь,  занёс  данные  о  семейном  положении  в  тетрадку,  спросил,  у  кого  с  чем  трудности,  есть  ли  проблемы,  пожелал  каждому  побыстрее  адаптироваться  в  условиях  боевых  действий.
                На  завтра  их  группа  заступила  в  караул.  Ночью  Алексей  стоял  на  втором  посту,  охранял  склады  и  стоянки  с  техникой.  Проходя  по  маршруту,  с  опаской  поглядывал  в  сторону  гор,  где  было  затишно,  почти  как  в  Союзе,  только  там  неожиданно  могли  напасть  свои  же – с  целью  проверки,  а  здесь -  духи,  и  уже  по-настоящему…
               Пролетело  несколько  недель,  а  молодых  пока  на  выход  не  брали.  Рота  либо  несла  дежурства  и  караулы,  либо  пребывала  в  дежурном  режиме,  подстраховывала  первую  роту,  находящуюся  на  боевом  выходе,  и  сама  готовилась  к  боевому  выходу,  либо  была  на  выходе.  На  поддежурке,  днём,   проходили  занятия  по  военно-прикладным  дисциплинам.  Со  стороны  могло  показаться – два  часа  беспрерывно  метать  нож  или  сапёрную  лопатку – никчёмное  занятие,  но  командиры  к  таким  вещам  относились  очень  серьёзно,  за  этими,  с  виду  однообразными  занятиями,  могла  стоять  чья-то  спасённая  в  бою  жизнь.
             Ребята  в  группе  подобрались  нормальные,  правда,  ни  одного  земляка  даже  в  роте  не  оказалось,  зато  с  соседней,  Горьковской  области,  было  сразу  четверо,  и  они  считались  почти  как  земляки.  В  основном,  ребята  были  из  Москвы,  Ленинграда,  Прибалтики,  с  Украины.  Было  несколько  таджиков  и  узбеков,  их  присутствие  считалось  очень  важным,  они  знали  язык,  точнее  не  то  чтобы  знали,  но понимали,  о  чём  говорят  афганцы,  и  в  простом  могли  объясниться.
             Как  таковой,  как  пугали  в  Союзе,  дедовщины  не  было.  Скорее  наоборот,  старики  старались  как  можно  быстрее  научить  молодёжь  всему  тому,  что  знали  и  умели  сами.  Правда,  через  пару  дней  после  приезда  в  батальон  к  Лёшке  подошёл  Саня  Ивкин  и  попросил:
           -Слышь,  земеля! (Он  как  раз  и  призывался  из  Шахуньи,  из  Горьковской  области.)  Тут  такое  дело.  Валдас   в  мае  на  дембель  уходит,  а  старшина  с  новым  тельником  жмётся,  в  военторге  их  тоже  давно  нет.  Вы  с  ним  одних  габаритов.  Поменяйся  с  ним  тельняшкой,  пока  не  замусолил,  через  полгода  новую  получишь.
            Алексей  безоговорочно  снял  тельняшку  и  отдал  подошедшему  Валдасу.  Тот  прикинул  её  на  себя,  остался  доволен.  Потом  протянул  свою  старую,  застиранную,  но  чистую  и  сказал  с  эстонским  выговором:
           -Носи,  друк!  Она  счестливая.
             Тот  же  Валдас  научил  Алексея  правильно  метать сапёрную  лопатку,  штык-нож,  нож  самострел.  Коля  Иванов  из  Питера  до  армии  был  КМСом  по  дзюдо.  Сейчас  он  всех  желающих  учил  приёмам  боевого  самбо.  Лёшке  он  очень  нравился  интеллигентностью,  и  тот  часто  приходил  к  Коле  на  спарринг.
             Многие  старики  были  награждены  боевыми  медалями.  Саша  Петухов  из  Подмосковья  кроме  медали  имел  ещё  и  звёздочку.  Ребята  рассказывали,  как  он  из-под  «огня»  вытащил  на  себе  раненого  заместителя  командира  роты.  Случалось,  в  редкое  свободное  время,  в  курилке  шли  разговоры  за  жизнь.  Никто  из  стариков  про  свои  подвиги  не  распространялся,  было  не  принято  хвалиться,  примета  что  ли    существовала  такая,  что  нельзя,  больше  рассказывали  про  других.  Хотя  нет,  больше  было  разговоров  о  гражданке,  о  дембеле,  о  последующей  жизни  и  планах  на  будущее.
             В  первые  дни  старики  подробно  расспрашивали,  что  там  нового  в  мирной  жизни,  и  хотя  после  призыва  молодых  прошло  около  года,  им  казалось,  они,  старики,  безнадёжно  отстали  от  ушедшей  вперёд  мирной  жизни.  Они  искренне  удивлялись  и  радовались – на  гражданке  популярны  те  же  самые  песни,  что  и  при  них,  на  дискотеках  те  же  танцы,  и  в  моде  мало  что  изменилось.  Им,  повзрослевшим  и  помудревшим  за  время  войны,  набравшимся  бесценного  боевого  опыта,  представлялось,  словно  они  прожили  огромный  отрезок  времени,  в  то  время,   как  в  мирной  жизни  мало  чего  изменилось…

                4

            Наступил день  первого  боевого  выхода.
            Почти  ночью с  задания  вернулась  первая  рота.  Утром  на  плацу,  на  брезенте  раскладывали  добытые  трофеи:  кучей  лежали  китайские  АКМы,  несколько  ручных  гранатомётов,  ящики  с  боеприпасами,  гранаты,  ножи,  кинжалы  и  сабли.  Комбат  прохаживался  перед  строем  роты,  принимая  доклады  от  командиров  групп,  внимательно  слушал  пояснения.  Кого-то  хвалил,  поощрял,  кого-то  ругал.
             Было  интересно  посмотреть  на  всё  это,  но  командир  группы  уже  построил  все  три  отделения  перед  оружейной  комнатой  для  получения  оружия,  боеприпасов  и  снаряжения.
             Старики  в  основном  вели  себя  обыденно,  словно  и  не  на  выход  собирались.  Они  привычно  натягивали  лифчики,  снаряжали  магазины  патронами,  раскладывая  их  по  кармашкам,  снаряжали  запалами  ручные  гранаты,  пристраивали  различное  снаряжение,  тут  же  получали  сухпай  у  каптера,  медаптечки,  укладывали  их  в  вещмешки  вместе  с  цинками  запасных  патронов.
            Лёшка  получил  СВДшку – снайперскую  винтовку,  отдельно  обычную  оптику  и  оптику  ночного  видения.  Получил  боеприпасы  и  гранаты.
             Командир  отделения,  Коля  Иванов,  проверил  укладку  снаряжения,  заставил  попрыгать – убедиться,  не  бренчит  ли  чего  излишне.
             Ротный  вышел,  когда  все  были  готовы,  и  группа  стояла  перед  модулем  в  полном  составе,  готовая  к  отправке  в  поиск.  Он  кратко  поставил  задачу  о  перехвате  каравана в  заданном  районе,  пожелал  удачи,  дал  команду  грузиться  на  технику  и,  позвав  с  собой  старшего  группы,  вернулся  обратно  в  канцелярию.  Перед  модулем  ждали  два  БТРа  и  БМПшка.  Бойцы  разместились  на  броне.  Вернулся  старший  лейтенант  Никифоров – старший  группы.  Взобрался  на  первую  машину,  и  они  разом  тронулись   к   КПП…
             Сперва  двигались  по  дороге  на  Гардез.  Шли  быстро – хорошо  укатанное  шоссе – без  опасения  минных  или  фугасных  подрывов.  Дорога  оживлённая,  подрывнику  трудно  заложиться,  даже  ночью.
             Миновали  горный  кряж,  и  свернули  налево  в  межгорье.  Дальше  ехали  медленно,  между  двумя  хребтами,  постепенно  набирая  высоту.  Один  из  бетеров  находился  в  головном  дозоре,  на  малом  отдалении – второй,  БМПшка  замыкала.
             Каменистая  грунтовка,  больше  похожая  на  караванную  тропу,  виляла  по  узкой  лощине.  Редкие  кишлаки  старались  обходить  стороной,  боясь  засады  или  минирования.
             Лёшка  удивлялся  горам.  Юго-восточные  склоны  хребтов – сплошь  скальные  породы,  северо-западные  в  конце  февраля  местами  стояли  под  снегом.  Оказалось  всё  просто,  старики  объяснили,  с  юго-востока  максимум  солнца,  и  оно  успело  растопить  снег.
          …Уже  несколько  часов  колонна   передвигалась  по  каменистой  тропе,  вилявшей  среди  серых  скалистых  гряд.  Солнце  скатилось  к  горизонту,  похолодало.  Старики  развернули  и  накинули  бушлаты,  подавая  пример.
             Наконец  солнце  село,  и  резко  спустились  сумерки.  Только  ночью они  прибыли  на  место.  Командир  группы  приказал  рассредоточиться,  занять  исходные  позиции,  выставить  охранение.
              Коля  вместе  с  Лёшкой  выдвинулись  вперёд,  расположились  среди  скал  в  мелкой  расщелине.  Лёшка  расчехлил  и  прикрепил  к  винтовке  ночную  оптику,  а  Коля  осмотрел  окрестности  в  прибор  ночного  видения.  Он  шепотом  указал  на  ориентиры и  разъяснил  порядок  действий  в  случае  какого-либо  оживления,  отдал  прибор  и,  приказав  разбудить  через  пару  часов,  почти  мгновенно  отошёл  к  морфею.
              Вокруг  было  пустынно  и  тихо.  Окружавшие  скалы    в  зелёном  свете  ночной  оптики  проступали  белесоватыми  пятнами.
              Прошло  около  двух  часов,  когда  Лёшка,  осматривая  окрестности,  заметил  чуть  двинувшееся  пятно.  Он  пристально  разглядывал  тень,  она  то  медленно,  то  рывками  перемещалась  к  ним.  Осторожно  задел  Колю,  тот  мгновенно  очнулся,  посмотрев  в  прибор,  успокаивающе  прошептал,  мол,  это  идёт  старший  с  проверкой.
              Тень  бесшумно  скатилась  в  расщелину.  Старший  лейтенант  одобрительно  кивнул  на  тихое  приветствие,  осмотрел  в  свой  прибор  позицию  впереди  и  двинулся  дальше.
               Потом  спал  Лёшка.  Закутавшись  в  бушлат,  на  торчавших  из  земли  булыжниках  он  долго  ворочался,  никак  не  засыпая,  и  вдруг  словно  провалился  в  яму.
              Коля  разбудил  его  осторожно,  чтобы  он  не  испугался  со  сна.  Показал  в  прибор  на  соседнюю  скалу.  Метрах  в  ста,  на  вершине  её  силуэтом  с  мерцающим  глазом  гордо  стоял  горный  козёл, запрокинув  морду  вверх  и  касаясь  закруглёнными  мощными  рогами  спины.  И  было  в  этом  нечто  сказочное.  Как  будто  он  обращался  к  Богам,  и  они  мерцали  ему  в  ответ  звёздами.
              Снова  дежурил  Алексей.  Над  горами  на  востоке  зарозовел  восход.  Внизу  из  тумана  отчётливее  проступили  скалы.  Света  добавилось,  но  солнце  ещё  долго  не  всходило.
              Он  поменял  оптику  на  винтовке  и  через  прицел  рассматривал  окрестности. Позиция  притаилась  на  холме.  На  полтораста  метров  ниже,  между  грядами,  петлял  ручеёк  с  редкими  зарослями  кустарника  вдоль него.  Повторяя  изгибы,  пролегала   верблюжья  тропа, раскатанная  на  две  колеи  редким  транспортом.  Она  резко  выворачивала  из-за  холма,  примерно  семьсот  метров  оставалась  на  виду  и  так  же  резко  скрывалась  за  выступом  скалы.
              На  противоположном,  через  дорогу,  холме  за  валунами  Алексей  разглядел  установленный  на  станине  автоматический  гранатомёт,  снаряжённый  барабаном-кассетой  с  лентой  из  гранат.
              БМПшка,  с  повернутой  в  сторону  дороги  башней,  стояла  на  отдалениии  за  пригорком.  Её  было  видно  с  высоты,  но  не  видно  с  дороги.  БТРов  вообще  не  было  видно.
              Лёшка  ещё  раз  внимательно  осмотрел  окрестности  в  оптику.  Никакого  намёка  на  засаду  не  наблюдалось.  Только  в  одном  месте  еле  заметное  пятнышко  белого  дымка  поднималось  от  скалы,  может  быть,  кто-то  из  ребят  курил    по-тихому.
              Проснулся  Коля.  Они  перекусили  сухпаем,  съев  банку  тушёнки  с  галетами  и  шоколадку,  запили  парой  глотков  воды,  больше  Коля  не  разрешил.
              Из-за  камней  появился    старлей.  Он  ещё  раз,  по-светлому,  разъяснил  задачу, сказав,  что  они  пропускают  караван,  который  ожидается  в  лучшем  случае  к  обеду,  а  вернее  часам  к  трём-четырём  пополудни.  Минёры  начнут  дело,  а  их  задача  и  гранатомёта  напротив  отсечь    любые  попытки  вырваться  назад.
             - Тебе, Лёша,- сказал  старлей, - особая  задача.  Если   в  караване  будут  машины и,  попав  в  засаду,  начнут  разворачиваться,  попробуют  удрать,  постарайся  их  подбить  так,  чтобы  заклинили  дорогу,  как  пробка  горлышко у бутылки.  Бей  по  колёсам,  по  мотору,  в  крайнем  случае,  по  бакам.  Верблюдов  можешь  не  трогать.   Главное – отступающие  машины.  Быстро  с  ними  покончишь – действуй  по  обстановке.  Коля  подскажет.
              Он  осторожно  спустился  вниз,  пересёк  ручей,  поднялся  к  гранатомёту.  Побыв  там  несколько  минут,  скрылся  за  холмом, пошёл  проверять  другие  точки.
              Коля  обозначил  ориентиры  для  стрельбы,  провёл  по  расщелине,  показал,  где  лучше  устроиться  снайперу,  чтоб  сектора  обстрела  были  шире  и  удобней (Лёшка  и  сам  уже  с  этим  вопросом  определился,  но  забота  старшего  товарища  приятно  польстила),  объяснил,  как  лучше  замаскироваться.  После  этого  разрешил  поспать,  оставшись  наблюдать  за  обстановкой.
              Лёшка  устроился  за  камнями,  в  тенёчке,  на  отсыпке  из  мелких  камешков.  На  бушлате  лежалось  удобно.  Он  заложил  руки  за  голову  и  смотрел  в  ярко-голубое  небо.  В  вышине  парил  орёл.  Вокруг  царили  спокойствие  и  тишина,  словно   и  нет  никакой  войны.  Он  незаметно  заснул  и  проснулся  от  осторожного  Колиного  прикосновения.
              Солнце  давно  перевалило  за  полдень.  Вкусно  пахнуло  разогревшимся  на  солнце  гуляшом  с  гречкой.  Пообедали.  Наступило  тягостное  время  ожидания…
              В  ущелье  заползли  тени,  стало  прохладно.  Над  ручейком  забелели  лёгкие  облачка  тумана.  Вдруг  будто  клёкот  неизвестной  птицы  пролетел  над  низиной.  Коля  молча  кивнул,  давая  понять – началось.   
             Они  залегли  за камнями, приготовили  оружие, гранаты  и  боеприпасы.  Из-за  поворота  выехал  конник.  Душман, в  полосатом  халате,  с  бородой,  в  чалме,  с  лежащим  поперёк  седла автоматом,  понуро  восседал  на  лошади.  Лошадь, изнурённая  дневным  переходом,  тяжело  тащилась  по  тропе.
              Всадник  пересёк  половину  ущелья,  и  только  тогда  показался  запылённый  джип  с  открытым  сзади  кузовом,  где  на  поперечных  дугах  духи  установили ДШК - тяжёлый  станковый  пулемёт,  возле  которого  на  корточках  и  сидело   четверо  душманов.  Следом  за  джипом  метрах  в  двадцати  мерно  вышагивали  семь  верблюдов  в  одной  связке.  На  первом  сидел  погонщик,  у  остальных  на  спинах  были  приторочены  ящики  поклажи,  какие-то  трубы,  завёрнутые  в  брезент.  Замыкало  караван  ещё  пять  всадников.
Хакнул  взрыв  радиоуправляемой  мины  и  эхом  раскатился  по  ущелью.  Джип  с  левой  стороны  подбросило  и  завалило  на  бок.  Контуженные  душманы  посыпались  на  дорогу.
Остальные  духи  заверещали.  Горстка  всадников,  отчаянно  пришпоривая  лошадей,  поскакала  вперёд,  мимо  остановившихся  верблюдов.  В  считанные  мгновения  она  была  расстреляна  сосредоточенным  пулемётно-автоматным  огнём.  Всадник,  ехавший  первым,  закрутился  на  лошади.  Его  свалил  меткий  выстрел  снайпера  из  третьего  отделения.
Если  честно,  то  Лёшка  ничего  толком и  сообразить-то  не  успел – настолько  скоротечно  происходил  бой,  а  точнее – побоище.            
               Несколько  ребят  из  группы  уже  спускались  с  разных  сторон  к  разгромленному  каравану.  Коля,  приказав  Лёшке  внимательно  следить  за  дорогой,  тоже  поспешил  вниз.  Из  духов  остался  в  живых  только  погонщик.  Он,  стоя  на  коленях,  истово  молился  своему  Богу,  касаясь  лбом  пыльной  земли…
              Обратно  выбирались  другой  дорогой и  очень  медленно. Погонщик  вёл  цепочку  верблюдов  между  двумя  бронетранспортёрами.  Старлей  приказал  надеть  каски  и бронежилеты,  выслал  вперёд  пеший  дозор  и  оставил  тыловое  охранение,  здраво  рассудив - с  такой  добычей  они  и  сами  могут  стать  добычей.
              Трофеи  оказались  очень  серьёзными.  Трубы  в  брезенте  были  «Стингерами», в  ящиках – ракеты  к  ним.  Всё  это,  из  рассказа  пленного  погонщика,  предназначалось  генералу  Масуду  и  стоило  бешеных  денег.
               Коля  с  Лёшкой  замыкали  колонну,  ехали  на  БМПшке  метров  за  двести  от  каравана.  Коля  всю  дорогу  удивлялся,  почему  настолько  ценный  груз  охраняли  такими  малыми  силами.  Он  предположил,  скорее  всего,  шло  несколько  отвлекающих  караванов,  но  здорово  сработала  разведка,  и  их  вывели  на  самый  главный  караван.
               Коля  вслух  рассуждал,  за  такие  трофеи  Никифоров  уж  точно  получит  нечто  более  серьёзное,  чем «звёздочку»,  конечно  и  ребят  из  группы  не  забудут,  и  кого-то  медалями  обязательно  наградят.
               Ночью  заняли  круговую  оборону,  отдыхали  в  полглаза.  Постоянно  приходилось  быть  начеку,  ждали  нападения  душманов.  Пронесло.
               После  ночного  отдыха  целый  день  тащились  под  жарким  солнцем,  изнемогая  под  тяжестью  броников,  касок,  оружия.  Всё  время  хотелось  пить,  а  дорога  казалась  бесконечной…
               После  полудня  вышли  из  межгорья  на  плато  и  вдоль  горного  потока  продвигались  к  Гардезской  дороге.
               В  небе  несколько  раз  пролетали  вертушки – МИ-24.  Видимо  они  сверху  прикрывали  колонну.  Низко  промчалась    «Сушка»,  приветливо  качнув  крыльями.
               На  вечернем  привале  они   вдоволь  напились  воды,  пополнили  её  запасы,  немного  поели.
              В  сгущающихся  сумерках  старлей  разрешил  им  сблизиться  с  колонной  до  нескольких  десятков  метров.   Коля  сказал – до  базы  двадцать, от  силы  двадцать  пять  километров,  и  к  ночи  они  будут  дома.
           …И    всё-таки  они  сами  попали  в  засаду.  Когда  они  обходили  кишлак, из  зелёнки,  которая  в  паре  сотен  метров  выделялась  совсем  уж  тёмным  пятном  на  фоне  темнеющего  неба, неожиданно  началась  беспорядочная  стрельба.  Тявкнуло  безоткатное  орудие,  взрывом  подбросило  передок  головного  БТРа.  Тут  же  раздались  взрывы  гранат,  выпушенных  из  ручных  гранатомётов.  Второй  бронетранспортёр  и  БМПшка,  повернув  башни,  поливали    пулемётно-пушечным  огнем  зелёнку.  Ребята,  соскочив  с  брони,  занимали  круговую  оборону.
             С  началом  стрельбы  пуля  из  калаша  попала  в  пластину  Лёшкиного  броника,  и  от  удара  его  свалило  на  землю.  Коля  упал  рядом,  спросив:
           -Ну  что,  живой?
            Услышав  в  ответ:
           -Да!  Вроде  не  зацепило!
            Прокричал:
           -Подтягиваемся  ко  второму  бэтэру,  занимаем  круговую  оборону!  Надень  ночную  оптику,  сейчас  духи  в  атаку  попрут!
            Так  и  вышло.  Только  духи  в  атаку  пошли  не  от  зелёнки,  а  с  другой  стороны.  Со  стороны  холма,  лежащего  грядой  в  сотне  метров  от  дороги.  Было  их  много,  точно  больше  полусотни.  С  криками  «Аллах  акбар»,  стреляя  из  калашей,  они  бежали  к  взятой  в  тиски  группе.
            БТР  развернул  башню  и  стал  строчить  из   спаренных  пулемётов  по  наступающим,  в  тон  им  заговорили  другие  пулемёты и автоматы  группы.  Это  слегка  охладило  наступательный  порыв  душманов,  они  залегли.
            В  полумраке  возник  силуэт  Ивкина – заместителя  командира  группы.  Он  со  смешком,  за  которым  улавливалась  лёгкая  растерянность,  прокричал  Коле:
          -Слышь,  Колян!  Полная  жопа!  Старшой  контужен,  Вовик-связист,  похоже,  убит.  Связи  нет,  помощь  не  вызвать,  не  могу  рацию  включить!
           Лёшку  будто  током  пробило.
          -Саня!  Я!  Я  могу  включить!
           Он  вскочил  и  побежал  за  Ивкиным  к  первому  БТРу.
           У  заднего  колеса  лежал  без  дыхания  связист.  Глаза  дико  выпучены,  из  носа  и  ушей  чернели  полоски  вытекшей  крови.  Рация  валялась  рядом  и  была  включена.  Огонёк  автоматической  настройки  горел  ровным  светом.
           Лёшка  схватил  гарнитуру  и,  нажав  клавишу,  заорал  в  микрофон:
          -Лазарь!  Лазарь!  Я – седьмой!  Попали  в  засаду!  Нас  окружили!
           В  наушниках  прокричали:
          -Седьмой!  Почему  открытым?!  Где  вы?  Где  вы?  Что  со  старшим?
           Ивкин  вырвал  гарнитуру  и  проорал:
          -Срочно  высылайте  помощь!  Мы  на  выходе  из  сорок  восьмого!  Окружены  превосходящими!  Ценный  груз!  Старший  ранен!  Нас  дав…
           Срикошетившая  пуля  попала  в  рацию,  и  она  замолчала.  Огонёк  погас.
           Со  стороны  зелёнки  тоже  началось  движение.  Ивкин  завопил:
          -Мужики!  Где  гранатомёт?
           Никто  не  ответил.  Лёшка  в  оптику  видел,  впереди  всех от  зеленки  к  ним,  стреляя  на  ходу,  бежал  бородач,  за  ним  ещё  человек  сорок  духов.
            Палец  плавно  нажал  спусковой  крючок.  Бородач  запнулся,  упал.  Духи  завыли  и  залегли.
           Минут  десять  стояла  стрельба.  Пули  цокали  о  камни  вокруг,  кто-то  из  наших  вскрикнул  и  заматерился.
            Верблюды  лежали  на  земле,  погонщика  не  было.  Ивкин  прокричал,  чтобы  берегли  патроны  и  были  готовы  по  команде  прорываться.
           После  первых  минут  боевого  запала,  когда  нет  времени  думать  ни  о  чем,  кроме  действий  в  бою,  в  наступившем  относительном  затишье  стало  вдруг  по-настоящему  страшно.  Сразу  вспомнились  беседы  политработника,  ужасающие  фотографии.
           Снова  очутившийся  рядом  с  ним  Коля  попытался  подбодрить:
          -Не  горюй,  парень!  Не  вешай  нос! – Похоже,  он  испытывал  те  же  самые  чувства  и  хотел  подбодрить  не  только  Лёшку,  но  и  себя. -  Помни,  для  себя  надо  оставить  гранату,  а   лучше  две.  Только  дёрнул  колечко,  и  ты  уже  на  небесах,  и  тебе  всё  равно.  А  если  ещё  духов прицепом  прихватишь,  так  это  за  счастье!  Но  только, - он  нахмурился  и  посерьёзнел, - это  в  самом,  самом  крайнем  случае,  когда  уж  полная  безнадёга.  А  пока  готовься,  сейчас  они  в  атаку  пойдут.
            Колины  слова  подействовали  отрезвляюще,  дурацкие  мысли  отошли  на  второй  план.
            Лёшка  в  оптику  рассмотрел  сектор  от  холма.  Почти  ничего  не  было  видно  и  слышно.  Духи  маскировались  за  камнями,  в  ямках,  но  казалось,  они  тихо,  почти  вплотную,  подползают  к  ним.
            В  другом  секторе,  от  зелёнки,  тоже  не  было  заметно  движений,  словно  духи  затаились  перед  последним  броском.
            Наконец-то ребята  вытащили  и  установили  переносной  станковый  гранатомёт.  Командовал  Саня  Ивкин.  Чувствуя  приближение  атаки,  он  приказал  приготовить  гранаты,  примкнуть  штык-ножи  и  быть  готовыми  к  рукопашной.
           Гранатомёт  дал  очередь  в  сторону  холма.  Цепочка  разрывов  легла  метрах  в  пятидесяти.  Кто-то  из  духов  гортанно  завопил.  Тут  же  станкач  перетащили  за  убитого  верблюда  и  приготовили  к  бою.
           Стрелять  перестали.  В  наступившей  тишине  отчётливо  доносились  звуки  переползаний,  бряцания  оружия.
           Чувство  страха  прошло,  его  сменил  боевой  задор.  В  оптику  Лёшка  разглядел  торчащий  из-за  камня  и  шевельнувшийся  халат.  Он  мягко  нажал  спуск.  Крик  боли  подтвердил  точность  попадания.
           Минутой  позже  духи  поднялись  в  атаку.  Ребята  повесили  несколько  осветителей.  В  их  мерцающем  бледном  свете  отчётливо  проступили  фигурки  движущихся  от  холма  моджахедов.  Они  не  стреляли,  но  быстро  приближались.
           Дружно  ударили  гранатомёт  и  пушка,  их  поддержали  короткие  очереди пулемётов  и  автоматов.  Серии  разрывов  разметали  наступающих  духов,  и  они  снова  залегли.  Зато  со  стороны  зелёнки  поднялась  редкая  цепь.  Она  оказалась  значительно  ближе,  чем  можно  было  предположить,  всего  в  тридцати-сорока  метрах.
            Башня  БТРа  успела  развернуться,  и  пулемёт почти  в  упор  косил  наступавших,  в  то  время  как  гранатомёт  с  пушкой  помогали  сдерживать  напор  от  холма.  И  всё-таки  некоторые  успели  добежать  до  позиции.  В  руках  у  них  поблёскивали  палаши  и  сабли,  видимо  была  установка,  любой  ценой  сохранить  «Стингеры».  Наступая,  они  перестали  стрелять  из  автоматов,  не  метали  гранат,  безоткатка,  подбив  БТР,  молчала.
            Подбегавших  духов  расстреливали  кинжальным  огнём.  Их  тела  с    перекошенными  гневом  лицами  валились  перед  БТРами.
            И  опять  наступила  передышка.  Из  темноты  возник  Ивкин.  Переводя  дух,  он  бодро  прошептал:
          -Повезло,  земеля!  Если  бы  духи  со  стороны  зелёнки  не  замешкались,  а  с  двух  сторон  навалились  бы  разом,  крандец  бы  нам  вышел!  Не  удержали  бы! – Он  ободряюще  похлопал  Лёшку  по  плечу. -  А  ты – ничего,  землячок!  В  первом  бою  попал  в  такую  передрягу,  мы  вот  за  всё  время  так  не  попадали!  И,  ничего,  бодряком  держишься.
            Лёшка  молча  выслушал  похвалу,  но  чувство  гордости  горячей  волной  крови  прилило  к  лицу.  Ему  стало  стыдно,  и  он  испугался,  заметит  ли  Саня,  как   он  покраснел. Саня  в  темноте  ничего  не  заметил.  Придавленный  грузом  свалившейся  ответственности,  он  озабоченно  продолжал:
           -Слышь,  Лёха!  Старлей-то  тяжело  контужен,  мы  его  под  первым  бэтэром  положили.  Я  вот  теперь  за  старшего!  У  тебя  как  с  патронами,  ажур? – Поймав  утвердительный  Лёшкин  кивок,  добавил. – Это  хорошо.  Ты  береги  патроны,  непонятно,  сколько  ещё  нам  тут  чалиться.  А  вообще  нам  везёт,  дико  везёт!  Духов  положили!!  Их  как  на  мясокомбинат,  на  убой  гонят.  «Стингеры»  хотят  сберечь. – Он  поправил съехавшую  на  бок  тяжёлую  каску. – Если  бы  не  это,  давно  бы  нас  снарядами  накрыли  или  из  гранатомётов  закидали.  А  так,  только  старшой  да  водила  с  БТРа  контужены,  Вовку  жаль,  похоже,  убило,  ну  и  Димку  с  Талгатом  зацепило.
           Он  в  другой  раз  ободряюще  хлопнул  Лёшку  по  плечу.
- Ладно,  пойду  дальше,  других  ребят  морально  поддерживать.
           Ивкин  уполз  в  темноту,  через  минуту  его  шепоток  долетел  справа.
       …Духи  ещё  пару  раз  поднимались  в  атаку,  но  теперь  только  со  стороны  холма.  Атаки  получались  вялыми,  и  они,  попав  под  сильный  огонь,  сразу  же  залегали.  Видимо  ждали  подкрепления  и  понапрасну  не  хотели  тратить  человеческие  жизни.
     …Подкрепления  они  не  дождались.  За  шумом  боя  духи  не  заметили  подошедшей  колонны  из  объединившихся  двух  других  групп  и  десантной  роты.  Похоже,  они  и  боевого  охранения  не  выставили,  уверенные  в  своей  безнаказанности,  за  что  и  поплатились  тяжко.
          Группы  и  рота  тихо  сосредоточились  с  двух  сторон  за  холмом.  Подобравшись  почти  вплотную,  одновременными  ударами  зажали  в  клещи  духов  и  в  ходе  короткой  схватки  остатки  банды  разметали,  рассеяли,  захватив    около  десятка  в  плен.
          К  центру  обороны  подкатили  шесть  БТРов  объединившихся  первой  и  второй  групп.  Пока  основная  масса  разведчиков  собирала  трофеи,  осматривала  трупы  духов,  снимала  с  двух  убитых  верблюдов  груз  и  приторачивала  его  к  броне  БТРов,  подцепляла  подбитый  БТР  и  грузила  раненых,  старший  второй  группы  с  двумя  отделениями  прочесал  зелёнку,  притащил  из  кустов  брошенное  безоткатное  орудие  и  ящик  со  снарядами…
           В  батальон  вернулись  с  рассветом.  После  завтрака  рота  построилась  на  плацу.  На  брезент  выкладывали  теперь  уже  их  трофеи.  Комбат  принимал  доклады  старших  групп.  От  третьей  группы  рапортовал  Саня  Ивкин.  Он  вкратце  доложил  о  захвате  каравана  и  ночном  бое.
         -Молодцы! – Похвалил  комбат  после  доклада. -  Вели  себя  как  герои.  По  возможности  всех  представлю  к  наградам  и  поощрениям.
          Утром  на  двух  санитарках  увезли  в  госпиталь  раненых  и  контуженых.  Володя-связист  остался  жив,  но  получил  глубокую  контузию и  в  батальон  больше  не  вернулся.
                5

           Продолжалась  привычная  боевая  жизнь.  Обычное  чередование:  караулы,  подготовка,  боевой  выход.  Таких  боёв  больше  не  было.  На  выходах  блокировали  и  уничтожали  небольшие  группы  душманов,  иногда  перехватывали  караваны,  но  они  были,  как  правило,   с  малыми  партиями  полевого  оружия  и  боеприпасов  китайского  производства,  противопехотных  мин,  фугасных  зарядов,  ручных  гранатомётов  с  зарядами.
          По  итогам  первого  Лёшкиного  боевого  выхода  многих  ребят  наградили  медалями.  Саню  Ивкина  представили  на  звёздочку,  но  она  где-то  задерживалась.
Лёшку  и  другого  молодого  медалями  не  наградили,  зато  ему  объявили  благодарность  от  имени  командира  бригады,  это  считалось  очень  круто,  а  Толику  от  имени  комбата.
          Из  госпиталя  вернулись  сначала  легкораненые  ребята,  потом  старлей,  потом  водила  БТРа.  Связиста-Володю  отправили  на  большую  землю,  в  Ташкент,  и  он  уже  не  вернулся.
          Май  был  в  разгаре.  На  дембель  из  группы  уходили  Валдас,  Жора  Бачно  и  зам  командира  группы  Саня  Ивкин.  Валдасу  и  Жоре  по  дембелю  дали  младших  сержантов,  Сане  присвоили  звание  «старшина».
          За  неделю  до  этого  пришла  звёздочка  Сани.  Дембеля  тихо  обмыли  её  неизвестно  где  добытой  водкой.  На  «праздник»  из  группы  пригласили  Колю,  его  официально  назначили  на  место  Сани  Ивкина,  и,  как  ни  странно,  Лёшку,  солдатская  молва  прочила  ему  Колино  место.  Старлей  знал  о  готовящемся  мероприятии,  но  отнёсся  к  нему  спокойно:  дембеля  на  боевые  не  ходили.  Коля  выпил  всего-то  грамм  пятьдесят,  а  Лёшка  пригубил  чисто  символически.
          Под  лёгким  кайфом  Саня  расчувствовался.  Он  приобнял  Лёшку,  скупая  слезинка  покатилась  по  щеке.
         -Спасибо  тебе,  зёма!  Всю  жизнь  буду  помнить!  На  том  твоём  первом  выходе,  в  ночном  бою,  это  ты,  можно  сказать,  нас  спас…  Я  в  ночную  оптику  видел,  когда  волна  от  зелёнки  поднялась,  это  ты  запалил  их  главного  душмана.  Чего  уж  теперь  скрывать,  честно  скажу,  я  тогда  здорово  пересрал.  Всё,  думаю,  зажмут  с  двух  сторон,  и  хана  нам!  Старлей  в  отключке,  круговуха  не  налажена,  и  душманы  наседают…  Старшего  у  них  сбил,  атака  и  захлебнулась,  а  нам  передышка  вышла.  Успели  круговую  замкнуть!..

           Через  несколько  дней  на  плацу  построился  батальон.  Три  боевые  роты,  рота  минёров,  техническая  рота  и  связисты.  Комбат  зачитал  дембельский  приказ.  Дембеля,  человек  восемьдесят,  стоявшие  двумя  группами  по  бокам  трибуны,  прощались  с  батальонным  знаменем,  поочерёдно  подходя  и  целуя  его,  слушали  торжественные  речи,  хлопали  в  ладоши и  радовались.  Затем  роты  прошли  торжественным  маршем,  четко  печатая  шаг  по  бетонным  плитам  плаца.  Дембелей  отвели  в  столовую  на  праздничный  обед,  возле  которой  уже  поджидали  четыре  тентованных  КАМАЗа  и  БТРы  сопровождения.
            После  обеда  комбат  дал  десять  минут  для  прощания.  Ребята  собрались  группами,  в  основном  по  ротам.  Дембеля, в  отглаженной,  чётко  подогнанной  парадке,  в  голубых  десантных  беретах  на  затылке,  с  надраенными  пуговицами,  значками  и  медалями,  подпоясанные  белыми  ремнями,  в  новых  начищенных  берцах, смотрелись  красиво.  Последние  две-три  недели  они  усиленно  готовились  к  достойной  встрече  с  мирной  жизнью.
             Прозвучала  команда: «По  машинам»!
             Начались  последние  объятия, дружеские  рукопожатия,  напутствия,  пожелания  и  наказы.  Лёшка  поочерёдно обнимался  с  ребятами,  каждому  желая  успешно  начать  мирную  жизнь.
             На  прощание  Саня  сказал:
           -Вот  и  всё,  зёма!  Дожил!  Будешь  через  год  домой  возвращаться,  поедешь  в  Киров  через  Шахунью,  обязательно  заедь.  На  день  хотя  бы.  Помни,  я  буду  ждать!  Адрес  знаешь,  совсем  недалеко  от  станции.  Обещаешь?
           -Конечно  заеду,  Саня! – Комок  в  горле  никак  не  проглатывался  и  болью  отдавал  в  затылок,  и,  тем  не  менее,  Алексей  смог  выдавить. – Ты  же  знаешь,  какие  вопросы!
            Странное  ощущение  овладело  им.  Он  не  завидовал  ребятам.  Нет.  Но  понимание  того,  что  из  его  жизни  уходит  что-то  большое,  что-то  очень  важное,  тупой  болью  саднило  в  сердце.  Потом,  позднее,  он  понял,  какое  чувство  владело  им.  Чувство  это  было  чувством  настоящего  боевого  товарищества.  Замешанное  на  запахе  пыли  и  пороха,  на  запахе  пота,  было  оно  чувством  благодарности   более  старшим  и  опытным  товарищам,  учившим  его  истинной  боевой  науке,  боевой  практике.  Было  оно  и  чувством  локтя.  Той  бесценной  поддержкой  и  помощью  в  бою,  которая  придаёт  ощущение  силы  и  уверенности  в  себе,  изгоняет  из  души  мерзкое  ощущение  страха,  а  самое  главное,  оно  было  тем  великим  чувством  самопожертвования,  когда  ради  друга,  ради  боевого  товарища  ты  готов  положить  самое  бесценное,  самое  главное – свою  собственную  жизнь…
            Машины  тронулись.  Из  заднего  проёма,  помахав  на  прощание  голубым  беретом,  высунулся  Саня  и  прокричал:
           -Помни,  Лёшка!  Ты  обещал!  Жду  через  год!

                6

            И  снова  потянулись  будни.  Боевые  выходы  сделались  однообразно  привычными.  Коля  получил  старшего  сержанта,  а  Лёшку,  как  и  говорили,  назначили  командиром  отделения  на  Колино  место  и  присвоили  младшего  сержанта.  Он  ещё  больше  сдружился  с  Колей.  Вместе  обсуждали  рабочие  проблемы,  иногда  читали  друг  другу  письма  из   дома  или  от  девушек.
            Такой  уж  видно  был  у  Лёшки  характер – любую  свободную  минуту  стремился  он  потратить  максимально  разумно.  С  разрешения  ротного  ходил  в  техническую  роту,  где  учился  водить  БТР,  БМД,  БРДМ,  трофейные  машины.  Любая  техника  интересовала  его.  Иной  раз  заходил  к  связистам  - повозиться  со  сборкой  и  настройкой  поврежденных  полевых  раций.   На  досуге  отремонтировал  ротному  телевизор  «Фунай» - оказалось,  всего-то  нужно  было  заменить  пробитый  диод  в  блоке  питания -  и  этим  сильно  приподнялся  в  глазах  ротного.
             …В  начале  августа  командира  роты  перевели  в  другой  батальон  начальником  штаба.  На  его место  назначили  старшего  лейтенанта  Никифорова – старшего  их  группы,  а на  место  старлея   пришёл  лейтенант  Марченко  после  окончания  Рязанского  десантного  училища.
             Марченко оказался  в  общем-то  неплохим  парнем.  Он  прекрасно  владел  единоборствами,  Коля  в  спарринге  и  то  не  всегда  у  него  выигрывал.  Будучи  на  пару  лет  старше  ребят  из  группы,  мог  сойти  за  своего  в  доску,  за  рубаху-парня,  при  случае  любил  пошутить,  но  всегда  чётко  чувствовал  черту,  отделяющую  командира  от  подчинённого.  Главным  недостатком  было  отсутствие  у  него  боевого  опыта,  которое  он  пытался  компенсировать  излишней,  порой  совершенно  необоснованной,  храбростью.
            В  первые  боевые   выходы  вместе  с  новым  старшим  ходил командир  роты.  Обучал,  натаскивал  Марченко,  передавал  практические  знания  и  навыки.  Потом  функции  контроля  и  обучения  легли на  Колины  плечи,  и  он  порядком  намучился,  удерживая  старшего  от  необдуманных  поступков.  Группу  из-за  неопытности  командира  пока  посылали  на  самые  лёгкие  и  простые  задания.

            Жарким  сентябрьским  днём,  когда  рота  была  в  дежурном  режиме,  одна  из  групп  первой  роты  попала  в  засаду.  На  усиление  из  их  роты  выдвинулись  две  полные  группы  и  одно  отделение  Лёшкиной  группы  во  главе  со  старшим  и  с  Колей.  Группы  ушли  на  семи  БТРах.
            Через  час  от  связистов  в  штаб  батальона  прибежал  запыхавшийся  посыльный.  Он  принёс  перехваченное  сообщение -  в  горах  духи  завалили  МИ-8  командира  эскадрилии  вертолётного  полка  поддержки.
            Лёшка,  в  это  время  дежуривший по  штабу,  доложил  комбату.  И  почти  тут  же  позвонили  из  штаба  группировки  с  подтверждением  и  просьбой  оказать  помощь  в  спасении  лётчика.
            Никого  из  свободных  офицеров  в  батальоне  не  было.  Да  и  людей  набиралось  со  скрипом.  Комбат  сам  возглавил  наспех  собранную  группу.  Двумя  отделениями  своей  группы  командовал  Лёшка,  еще  одной,  сборной,  группой,  из  свободных  второй  роты  руководил  их  старшина,  прапорщик  Иванов,  а  всеми – комбат.
            Через  несколько  минут  в  небе  раздалось  тарахтение  вертолётов,  и  четыре  МИ-8  сели  прямо  на  плац,  разгоняя  винтами  пыль.  Группы  загрузились  в  вертолёты,  они  плавно  оторвались  от  бетона   и,  клюнув  носами,  пошли  на  юго-запад.  В  предгорьях  к  ним  присоединились  с  десяток  МИ-24 – тяжёлых  вертолётов  огневой  поддержки.
            Вся  кавалькада  на  малой  высоте  хищной  стаей  устремилась  на  запад,  огибая,  словно  облизывая,  высокие  холмы  и  горы.  Минут  через  тридцать  они  были  на  месте.  В  лощине,  пыхая  копотью,  догорал  МИ-8.  Судя  по  оставшимся  целыми  лопастям,  он   не  упал  и  не  разбился,  а  был  подбит  в  воздухе  и  мастерством  пилота  посажен  на  более-менее  ровном  месте.  Машина  комбата  села  рядом,  он  по  рации  дал  команду  сесть  и  другим  десантным  вертушкам.
           Комбат  осматривал  место  посадки,  когда  из  приземлившейся  вертушки  выпрыгнул  Лёшка,  и,  пригибаясь  под  потоками  воздуха  от  работающих  винтов,  подбежал  к  нему.
           Стёкла  подбитой  вертушки  оказались  прошиты  автоматной  очередью.  При  внимательном  осмотре  обнаружился  кровавый  след,  ведущий  в  горы,   и  множество  натоптанных  конных  следов,  цепочками  уходивших  в  том  же  направлении.
           Комбат  скомандовал  погрузку. Вертолёты  поднялись  и  веером  разошлись  в  девяностоградусном  секторе  от  вертушки  в  сторону  уходивших  следов.  Минут  через  пять  по  радио  прошла  информация – одна  из  вертушек  засекла  большую  группу  всадников, движущихся  по  ущелью  азимутом  примерно   тридцать  восемь  градусов  в  юго-восточном  направлении.  Комбат  дал  команду  вертушке  больше  не  светиться  над  душманами,  а  минут  через  пять  выдал  координаты высадки  десанта.  Необходимо  было  постараться  перехватить  всадников  осторожно,  из  засады,  и  неожиданно,  так,  чтобы  можно  было  спасти  лётчика,  если  он  оставался  жив.
          Группа  Алексея  десантировалась  на  холме  с  плоской  вершиной,  здесь  же  должна  была  его  дожидаться  десантная  Мишка  и  два  вертолёта  прикрытия.
          Они  бегом  спустились  с  холма  в  сторону  предполагаемого  места   перехвата.  До  него  по  карте  определялось  километра  три.
          Ребята  гуськом  бежали  в  глубине  ущелья  по  едва  заметной  горной  тропинке,  когда  вдруг  впереди  раздались  раскаты  боя.  Зататахали  станковые   гранатомёты,  суховато  застрочили  автоматы  и пулемёты.  В  небе  в  ту  сторону  пронеслись  два  вертолёта  поддержки  и  ударили  очередями  из  пушек  и  НУРСами.  Звуки  очередей  ручного  оружия  растворились  в  гуле  пушечных  и  гранатомётных  разрывов.
          Тропинка  заворачивала  за  скалу.  Лёшка  дал  команду  остановиться  передохнуть,  а  сам  с  командиром  другого  отделения  пошёл  вперед  на  разведку.
           Обогнув  скалу,  они  увидели   примерно  в  километре  от  них  группу  всадников,  скачущую  в  их  сторону.
          Они  быстро  вернулись  назад.  Лёшка  приказал  занять  оборону  вдоль  тропинки,  рассредоточившись  метров  на  сто,  предупредил,  чтобы  стреляли  только  после  его  выстрела  и  только  по  целям,  чётко  определённым.
          Ребята  залегли,  замаскировались,  изготовились.  Стал  различим  топот  коней.  Из-за  скалы  показалась  головка  группы – человек  пять-шесть,  чуть  позднее  ещё  трое,  которые  взяв  в  охват  с  трёх  сторон  четвёртую  лошадь,  с  переваленным  через  седло  телом,  погоняли  её.
          Первые  всадники  поравнялись  и  проскочили  начало  засады.  Алексей,  немного  выждав,  точным  выстрелом  из  СВДшки  свалил  лошадь  с  перекинутым  поперёк  грузом.  Почти  сразу  короткими  очередями  ударили  автоматы,  вышибая  всадников  из  сёдел.
          Лёшка,  не  обращая  внимании  на  стрельбу,  бросился    к  убитой  им  лошади.
Перекинутый   через  седло  всадник  действительно  оказался  лётчиком.  Сам  он  был  без  сознания,  руки  и  ноги  перетянуты  верёвкой.
         Алексей  разрезал  верёвки,  осмотрел  раненого,  пока  остальные  ребята  проверяли  убитых  и  раненых  духов.  Ранений  оказалось  два – в  плечо  и бок.  В  принципе,  ничего  страшного,  но  подполковник,  похоже,  потерял  много  крови.  Кусок  грязного  душманского  халата,  которым  затянули  бок,  стал  заскорузлым  от  запёкшейся  крови,  а  вот  плечо  продолжало  сочить  тонкой  струйкой.
          Он  дал  команду  сделать  укол  и  перевязать  раны  лётчику  и  подготовиться  к  отходу  в  горы,  а  сам  принялся  настраивать  рацию.
         -Первый!  Первый!  Я – трояк! – Пробубнил  он  скороговоркой.
         -Третий!  Доложите  обстановку! – Пробурчал  недовольный  голос  комбата. – Почему  молчите?  Где  находитесь?
         -Первый!  Объект  у  нас,  тяжело  ранен!  Уничтожили  в  засаде  восемь.  Отходим  в  условную  точку. -  Ответил  Лёшка.
         -Третий!  Отход  подтверждаю!  -  В  голосе  комбата  прорезались  радостные  нотки. -  В  условной  точке  новый  выход  на  связь.
           В  этот момент  из-за  скалы  показалась  другая группа  всадников,  на  этот  раз  значительно  больше,  на  глаз  -  человек  тридцать.
         -Первый!  У   нас  проблемы! – Успел  прокричать  Алексей. -  На  хвосте  тридцать.  Отхожу  в  горы!
         -Третий!  Объект  спасти  любой  ценой!  Головой  лично  отвечаешь!  На  помощь  высылаю  вертушки.  Подтверди  приём!
         -Первый!  Приём  подтверждаю!  Сделаю  всё,  что  смогу! – Он  отключил  рацию.
           Ребята,  отходя  назад  по  ущелью,  короткими  очередями  били  по  душманам.  Духи  спешились  и кучками  поднимались  на  холмы.  Стараясь  охватить  группу  с  двух  сторон. 
           Лёшка  догнал  ребят.  На  ходу  скомандовал – отправить  по  два  человека  на  холмы  в  обе  стороны, отсечь  возможность  охвата.  Второму  отделению  приказал  навязать  душманам  бой,  чтобы  он  смог  оторваться  от  духов  хотя  бы  минут  на  двадцать  и  выполнить  приказ  комбата – любой  ценой  спасти  лётчика.
           Миша  Зайцев – комод  два – обречённо  посмотрел  на  Лёшку.  Духов  и  так  было  почти  в  два  раза  больше.  А  тут    уходило  ещё  три  человека,  делая  силы  совсем  уж  неравными.
           -Мишка,  не  куксись! – Алексей  приобнял  товарища. – Сам  знаешь,  если бы  не  комбатовский  приказ,  я  не  стал  бы  делить  силы.  Комбат обещал  прислать  вертушки  на  помощь,  они  уж  точно  где-то  на  подлёте.  Ты,  вот,  сразу  начни  обозначать   место  боя  сигнальными  ракетами.
            Взвалив раненого  подполковника  на  плечи,  он,    вместе   с  двумя  ребятами  своего  отделения,  мелкими  шажками  стал  подниматься  на  холм.
            Сзади  зачастила  стрельба  короткими  очередями – ребята  берегли  патроны.  Зашипела  сигнальная  ракета.
            На  вершине  холма  они  оглянулись,  над  тем  местом  уже  кружили  вертушки,  заходя  в  карусели  над  боем  и  поливая  из  пушек  и  пулемётов.

         …Почти  час  тащили  они  раненого,  поочерёдно  сменяя  друг  друга.  Шум  боя  стал  стихать.  То  ли  бой  заканчивался,  то  ли  горы  гасили  звук.  Начинало  темнеть,  когда  они  вышли  к  ожидавшему  их   вертолёту.  Лётчик  выскочил  встречать.  Он  уже  издали  закричал: 
           -Ну  что,  ребята,  жив? – Поймав  утвердительный  кивок,  радостно  добавил. – Ну  спасибо  вам,  дорогие  вы  мои!  Вы  даже  не  представляете,  как  мы  вам  благодарны,  вы  же  Петровича  спасли! – И  он  ринулся  помогать  осторожно  вносить  в  вертолёт  раненого  комэска.
           Алексей  вышел  на  связь:
          -Первый,  первый!   Я – третий!  Приём.
          -Первый  на  связи! – Ответила  рация. -  Как  дела,  третий?
          -Первый!  Ваше  приказание  выполнено!  Сейчас  взлетаем.
          -Спасибо  тебе,  Лёша! – Голос  комбата  отвечал   не  по -  уставному. – Взлетайте,  и  сразу  на  базу.      
           -Товарищ  первый!  Очень  прошу,  скажите,  как  там  ребята,  которые  оставались?
           -Не  волнуйся,  у  них  всё  нормально. – Ответил  комбат  и  строго  добавил,- Всё!  Конец  связи!
         …Это  был  последний  серьёзный  бой  в  том  году.

                7

            Лето  закончилось.  И  сентябрь  отлетал  последними  днями.  Из  учебки  пришло  в  боевые  роты  пополнение  -  человек  сто.  Их  раскидали  по  группам.  Вот  и  у  Лёшки  в  отделении  добавилось  трое  новеньких.
            Первые  дни  он  опекал  их  словно   маленьких  детишек;  рассказывал,  как  вести  себя  в  самых  разных  ситуациях  на  боевом  выходе.
            В  октябре  его  неожиданно  вызвали  в  штаб  группировки.  Они  ехали  вместе  с  комбатом  на  УАЗике  по  пыльной  дороге.  Комбат,  долго  молчавший,  вдруг  спросил:
           -Чем  думаешь  заниматься  после  армии,  Алексей?
           -Да  я,  в  общем-то,  не  думаю  об  этом,  товарищ  подполковник!  Сами  знаете,  у  нас  не  загадывают -  рано.
           -Ну  а  всё-таки,  как  мыслишь?
           -В  политех  наш  снова  буду  поступать,  товарищ  подполковник.  Мне  с  электроникой  работать  интересно.
           -На  какой  фиг  тебе,  Лёша,  далась  эта  электроника?! – Досадливо  проворчал  комбат. – Ты  же  прирождённый  военный,  можно  сказать – талант.  Поступай  в  Рязанское  десантное.  С  такими  наградами  тебе  - зелёная  улица.
             Лёшка  недоумённо  повернулся  к  комбату.  Тот,  поняв,   что  проговорился,  добавил:
           -Есть  мнение.  Мы  тут  с  Петровичем  посовещались  и  решили  тебя  на  «Знамя»  ходатайствовать.  Не  по  чину,  конечно.  Но  Петрович  обещал  лично  с  главкомом  поговорить.  Он  теперь  полковник,  своим  вертолётным  полком  командует.
            Они  проехали  КПП  и  остановились  перед  штабным  модулем.  Дежурный  по  штабу  проводил  их  к  кабинету  командира.
            Открыв  дверь,  комбат  сказал  с  порога:
          -Ну  вот,  Толя.  Встречай  спасителя!  Я  обещал – я  выполнил.
            Из-за  стола  поднялся  худой  высокий  полковник.  На  груди  его  чуть  блеснула  Звезда  Героя…  Он  обошёл  стол  и,  протягивая  комбату  руку,  ответил:
           -Спасибо,  Серёга.  Уважил  дядьку!
            Затем  он  подошёл  к  Алексею,  притянул  его  голову  к  своему  плечу,  дружески  приобнял.
            Спасибо  тебе,  родной! – Хрипловатый  его  голос  выдавал  внутреннее  волнение. – Ты  мне  теперь  за  крёстного  отца  будешь,  Хотя  всё  бы  наоборот  должно  быть!
          -Не  за  отца,  скорее  уж  за  сына. –Вставил  реплику  комбат.
          -Чудны  дела  твои, Господи! – Повернулся  он  к  комбату.  Помнишь,  Серёга,  когда  тебя  раненого  с  задания  вытаскивал,  ты  тогда  сказал,  мы,  мол,  Петрович,  в  долгу  не  любим  оставаться.  Года  не  прошло,  оплатил  более  крупной  монетой – жизнь  спас.  Да  что – жизнь?! – Он  махнул  рукой. – Самое  главное, от  позора,  от  плена  спас!  Уж  они-то  бы  поглумились  надо  мной – такого  я  им  перца  задал – живого  бы  по  кусочкам  стали  резать!  Ну  да  ладно  об  этом…
            Он  снова  махнул  рукой  и  опять  повернулся  к  Алексею.
           -Слышал  я,  ты  из  вятских  будешь?  Служил  я  там  в  вертолётном  училище.  Слыхал,  наверное,  про  такое. -  И,  поймав  утвердительный  кивок,  продолжил. – Лётную  практику  там  вёл  три  года.
            Полковник  немного  замешкался,  чуть  помолчал,  как  бы  преодолевая  неловкость,  и  всё-таки  сказал:
           -Такое  вот  тут  дело  получилось,  Лёша.  Не  знаю,  говорил  ли  тебе  чего  комбат,  но  я  ходатайствовал,  чтобы  тебе  «Боевое  Знамя»  дали,  сам  к  главкому  ходил,  добро  получил…  Но  в  верхах  где-то  видно  посчитали,  что  простому  сержанту  «Знамя»  уж  через  чур  много  будет…  Одним  словом… -  он  отвернулся  к  столу, Вроде  как  перебрать  бумаги, - одним  словом,  только  вот  «Звёздочка»  пришла…
            Он  взял  со  стола  бордовую  коробочку,  открыл.  На  ярко-красном  бархате  тускло  выделялся  орден «Красной  Звезды».
            Протягивая  коробочку  Лёшке,  Петрович  добавил:
           -Прости,  сынок!  Не  смог  я  тыловых  крыс  перешибить.  Всегда  помни  только,  что  твоя  скромная  «Звёздочка»  вполне  моей  стоит,  а  уж  их  штабных  орденов,  так  целой  горсти…  Прими  вот  её  и  носи  гордо,  как  «Звезду  Героя…»
            Лёшка  осторожно  вынул  звёздочку  из  коробки,  аккуратно  привинтил  на  куртку.
           -Ну  а  теперь  не  грех  и  выпить  за  нового  орденоносца! – Полковник  подошёл  к  сейфу,  вынул  из  него  бутылку  пятизвёздочного  армянского  коньяка,  пузатые  рюмки.  Открыл  бутылку,  налил  коньяк  в  рюмки,  достал  и  поставил  рядом  на  стол  блюдечко  с  нарезанным  тонко  лимоном,  присыпанным  сахарным  песком. – Ну,  будем  здравы,  боярин! -  провозгласил  он  и  жестом  пригласил  поднять  рюмки.
             Тёрпкая  жидкость  огнём  обожгла  горло.  Кисло-сладкий  вкус  лимона  пригасил  огонь.
           -Серёжа!  На  двух  других  ребят  возьмёшь  у  меня  наградные  листы  и  медали – сам  вручишь,  и  поблагодари  их,  пожалуйста,  от  моего  имени.  По  отцовски  поблагодари!  -Попросил  полковник.
           -Какие  вопросы,  Петрович?  Сделаю  всё  как  надо! -  Ответил  комбат.
        …Обратно  они  уехали  вечером.  Комбат  полдня  решал  свои  вопросы,  а  Лёшка  прошёлся  по  военторговским  магазинам,  прикупил  для  себя  и ребят  тельняшки,  кроссовки,  множество  других  необходимых  мелких  вещей,  которых  просто  не  продавалось  в  их  магазинчике.

                8

           В  октябре  прошёл  слух  о  скором  выводе  войск  из  Афганистана.  Говорили,  в  следующем  году  война  закончится.
           В  батальон  прибыл  представитель  Генерального  Штаба,  вовсе  уж  молодой  подполковник.  Солдатская  молва  донесла – дико  блатной  и  дико  растущий.  В  добавок   молва  донесла  разговоры,  мол,  прибыл  он,  за  Звездой  Героя.
           Как  бы  там  ни  было,  он  готовился  выйти с  группой  на  поиск.
           Группа  уже  экипировалась  и  стояла  перед  модулем  роты.  Марченко  проводил  предвыходной  инструктаж.
           Из  канцелярии  вышли  ротный  и  подполковник.  На  последнем  под  лифчиком  был  натянут  бронежилет  необычной  конструкции,  на  голове  надет  вместо  каски  шлем – почти  как  у  мотоциклиста.
           Бегло  осмотрев  строй,  он  позеленел  от  гнева:
          -Капитан!  Е…   твою  мать!  Вы  что  здесь  окончательно  разложились?!  Вы  что  за  сброд  мне  представляете?!  Может  мне  прямо  сейчас  строевой  смотр  устроить?!
            Ротный,  сначала  не  поняв  в  чём  дело,  начал  буреть.
          -Вам  что,  капитан,  погоны  жмут?  Или  я,  может  быть,  не  понял,  и  мы  собрались  не  на  боевой  выход,  а  на  легкоатлетические  соревнования!
            До  ротного  наконец  дошло,  чем  вызван  гнев  проверяющего.  Группа  в  большинстве  была  обута  в  кроссовки,  даже  Марченко  уже  как  месяц  сменил  берцы  на  эту  обувь.
            К  ротному  вернулось  самообладание,  и  он  довольно спокойно  сказал:
           -Товарищ  подполковник!  Прошу,  пройдёмте  в  канцелярию.
             Из  канцелярии  минут  десять  доносились  выкрики  и  бубнение  проверяющего,  потом  успокоилось.  Они  снова  вышли  к  строю.  Ротный  невозмутимо  отдал  команду:
            -Группа,  у  техники  строиться!  Марченко,  руководите  посадкой!  Сержант  Ковалёв,  зайдите  ко  мне.
            Коля  оставался  за  старшину  ( тот  был  в  отпуске)  и уже  готовился  к  дембелю.  На  его  место  вполне  официально  назначили  Алексея.
            Лёшка  зашёл  в  канцелярию,  доложил.  Капитан  Никифоров   стоял  у  окна   и  смотрел  на  погрузку.
           -Ну  что,  теперь  понял,  что  за  штучка  к  нам  пожаловала? – Саркастически  усмехаясь,  спросил  он. – Нынче  уж  и  за  героями  стали  приезжать!  Боятся,  ****ь…  не  успеют  хапнуть.  А  нам  лишняя  головная  боль.   Одним  словом,  дело  такое,  Лёша,  чтоб  с  головы  проверяющего  ни  одного  волоска  не  слетело.   Марченко  горяч.  Переживаю,  как  бы  не  залупился  или  по  горячности  не  заварил  каши.  Хоть  я  его  и  инструктировал,  да,  полагаю,  впустую.  В  общем,  присматривай  за  обоими.  Самое  главное,  побольше  субординации,  и  почаще  к  подполковнику  обращайтесь,  видимость  создавайте,  что  как  бы  он  всем  командует,  ну  а  уж  действуйте  по  обстановке…  Дело  вроде  плёвое – зачистить  кишлак  на  пять  мазанок.  Но  чует,  чует  моё  сердце, -  он  тяжело  вздохнул, - не  кончится  вся  эта  хренатень  добром…  Связь  постоянно  держите.  Чуть  осложнение – сразу  доклад,  чуть  что  не  так – вызывайте  усиление  и  вертушки.  Так!  В  общем,  всё  понял?
           -Так  точно,  товарищ  капитан!
           -Да,  чуть  не  забыл,  зачистку  обязательно  в  бронежилетах  и  касках,  чтобы  всё  как  по  инструкции,  проводите.  Это  чтобы  замечаний  у  проверяющего  поменьше  было…  Эх,  сам  бы,  сам  бы  повёл,  да  комбат  на  координации  оставил.  Ну,  иди  с  Богом!

        …БТРы  и  боевая  разведывательная    машина  (БРМка),  натужно  урча,  катили  к  кишлаку.  Подполковник,  сидя  на  броне  первого,  несмотря  на  сильный  ветер,  изнывал  от  жары  под  лучами  палящего  осеннего  солнца.
            За  километр  от  кишлака  группа  высадилась,  надела  броники,  натянула  каски.  Одно  отделение,  захватив  станковый  гранатомёт  и  запасные  кассеты  боеприпасов  к  нему,  двинулось  занимать  господствующую  высотку,  другое,  с  двумя  БТРами,  обогнуло  кишлак  по  большой  дуге  и  оседлало  выездную  дорогу.
            Кишлак  был  совсем  маленький.  Несколько  квадратных  и  прямоугольных  построек  с  ровными  крышами,  отгороженных  друг  от  друга  каменными  дувалами,  с  росшими  внутри  чахлыми  чинарами  и  акациями  с  усохшей  пыльной  листвой,  с  пожухшей,  выгоревшей  травой,  приютились  на  пригорке.
            Марченко  обратился  к  проверяющему:
           -Товарищ  подполковник!  Разрешите  выслать  разведку,  два  человека?
            Подполковник  долго  разглядывал  кишлак  в  бинокль.  После  паузы  ответил:
           -Какого  чёрта  мы  сюда  припёрлись?  Точно!  Здесь  же  никого  нет!  Разгильдяи  ваши  в  оперативном  отделе  ни  хрена  не  умеют  или  не  хотят  работать!
           -Товарищ  подполковник! – С  чуть  различимой  обидой  в  голосе  ответил  Марченко. – Оперативный  отдел  почти  никогда  не  ошибается,  тем  более  от  резидентуры  сведения  имели  подтверждение.
           -Да  что  ты  мне,  лейтенант -  резидентура-резидентура!  Где  она!?  Я  что-то  не  видел,  чтобы  в  оперативных  документах  хоть  об  одном  Киме  Филби  речь  шла!  Так,  одни  чайханщики-духанщики  обкурившиеся!  Накурились  травки  и  насочиняли  сказок  и  небылиц! – Он сердито  протянул  Марченко  бинокль. – На  вот,  в  мой  усиленный  сам  посмотри,  ни  одного  телодвижения!
            Лейтенант  взял  прибор  и  внимательно  разглядывал  строения.  Подполковник  с  сарказмом  продолжал:
           -Что,  думаешь,  не  догадываюсь,  откуда  ветер  дует?  Догадываюсь!..  В  штабе  группировки,  когда  я  сказал,  что  сам  поиск  возглавлю,  ваш  комбат  встал  и  сказал,  он,  мол,  категорически  против.  А  когда  Москва  мои  полномочия  подтвердила,  ему  уже  деваться  некуда,  так  он,  пидорас,  что  придумал – решил  для  меня  пустой  выход  организовать!
           -Зря  вы  так,  товарищ  подполковник! -  Совсем  уж  разобиделся  Марченко. -  Комбат - очень  толковый  разведчик!  В  батальоне  около полугода  нет прямых  потерь,  только  случайные  и  раненые.  Он  в  первую  очередь  о  вашем  здоровье  заботится!  О  вашей  карьере!
            Упоминание  о  карьере  стало  стратегической  ошибкой  лейтенанта.
          -Да  какого  хера  все  вы  о  моей  карьере  и  о  моем  здоровье  думаете?! – Раздраженно  заорал  подполковник. -  Я  и  сам  в  состоянии  о  них  подумать!  И  в  оперативной  обстановке  не  хуже  вас  разбираюсь!
            Немного  поостыв,  он  достал  планшет,  долго  разглядывал  карту  и,  в  конце  концов,  произнёс:
          -Вот,  смотри,  лейтенант.  Здесь,  в  районе  этих  скал,  возможно  расположена  база  душманов.  Приказываю,  наблюдение  с  кишлака  снять,  всем  подтянуться  к  точке  сбора  на  выходе  из  селения.  Совершим  марш-бросок  и  проведём  разведку  боем!
          -Товарищ  подполковник!  Это  прямое  нарушение  приказа.  Мы  не  выполним  поставленную  задачу.  Надо  связаться  с  базой  и  получить  разрешение!
         -Ссышь,  лейтенант!  Ссы-ы-шь!..  Тебе  что  комбат  не  довёл,  какие  у  меня  полномочия!  И  я  в  праве  на  месте  принимать  решения!
           Марченко  вспыхнул  от  возмущения.
         -Я,  товарищ  подполковник,  не  ссу!  Только  ответить  за  нарушение  приказа  базы  можно  и  перед  трибуналом!
         -Ну  вот,  лейтенант!  Опять  ты  ничего  не  понял!  Приказы  здесь  отдаю  я  - я  и  буду  отвечать  за  их  выполнение  или  невыполнение!  Ты  вот  подумай,  лейтенант, - голос  его  слегка  размягчился,  видимо  он  уже  заранее  представил  приятную  картину, - мы  нападаем  на  базу  душманов.  Врасплох!  Естественно,  удара  они  не  ждут – эффект  неожиданности!  Захватываем  главарей  в  плен!  И  под  звуки  бравурного  марша  возвращаемся  в  батальон!  У  тебя,  лейтенант,  правительственные  награды  есть?
          -Нет, - сокрушенно  ответил  Марченко.
          -Вот  видишь,  войну  заканчиваешь  и  ни  одного  боевого  ордена!  А  так – минимум  звёздочка!  В  случае  большого  успеха  обещаю  что-нибудь  покрупнее!
           Лейтенант  со  столь  заманчивой  перспективой  похоже  уже  согласился.  Однако,  обещание,  данное  командиру  роты,  заставило  его  сказать:
          -Товарищ  подполковник!  Давайте  свяжемся  с  батальоном,  доложим,  что  кишлак  зачесали  и  далее  действуем  по  оперативной  обстановке.
          -Ну,  ****ь,  ты,  лейтенант,  и  тупой!!! – Взревел  в  гневе  проверяющий. – Я  тебе,  *****,  про  Фому,  ты  мне  всё  про  Ерёму  норовишь!  Какая,  нахер,  связь  с  базой!  Там  в  момент  всё  поймут,  и  никакой  операции  не  выйдет!  В  общем,  так!  Приказываю – никакой  связи  с  базой  до  моего  особого  распоряжения!  Всё  понял?!  Повтори  приказ!
          -Так  точно,  товарищ  подполковник!  Никакой  связи  с  базой  без  вашего  распоряжения! – понуро  выдавил  Марченко.
          -Вот  и  хорошо,  лейтенант! – Пропел  подполковник,  радостно  потирая  руки. -  Таким  ты  мне  больше  нравишься.  Ну,  действуй,  как  я  сказал!
           Лёшка,  слышавший  весь  этот  разговор  со  стороны,  приуныл.  Марченко  обвели  вокруг  пальца,  как  пацана.
          -Сержант! – Подозвал  проверяющий. – Давай  со  связью  сюда.  Передай  приказание  в  отделения,  пусть  собираются  за  кишлаком.  А  мы  его  пересечём  напрямую.
           Лёшка  передал  команды.  С  холма  доложили,  в  кишлаке  вроде  бы  наметилось  шевеление.  На  чинару  бросили  старый  халат.  Одним  словом,  что-то  вызывало  подозрение.
           Алексей  попытался  вмешаться  в  ход  событий.
          -Разрешите  обратиться,  товарищ  подполковник!
           Проверяющий  недовольно  обернулся.
          -Что  там  у  вас,  сержант? – Пробурчал  он,  поглощенный  в  мысли  о  предстоящем  рейде.
          -Товарищ  подполковник!  С  высотки  докладывают,  в  кишлаке  началось  подозрительное  движение,  можно  предположить – знак  предупреждения  на  дерево  повесили.  Разрешите  отделением  быстренько  зачесать  селение?
           Подполковник  вскинул  бинокль  и  несколько  секунд  разглядывал  строения.
          -Да  брось  ты,  сержант,  волну  гнать! – Сердито  сказал  он. – Подумаешь,  грязный  халат  сушиться  бросили!  Хотя  ладно.  Пошлёшь вперёд  трёх  человек.  А  мы  на  дистанции  в  пятьдесят  метров  на  БРМ  следом.

       …Трое  разведчиков,  с  оружием  наготове,  медленно  входили  по  дороге  в  кишлак.  Селение  хранило  полную  тишину,  будто  вымерло  или  было  брошено  жителями.  Чинары  и  акации,  казалось,  замерли  или  притаились,  ожидая  развязки.
Дувалы  словно  шептали  зловеще: «Ну,  идите  же!  Ближе,  ближе»…
           «Какая  дурацкая  ситуация!  Сами  в  мешок  лезем».- Только  и  успел  подумать  Лёшка,  как  с  нескольких  сторон  начался  убийственный,  почти  в  упор,  кинжальный  огонь.
           -А-а-а! – Вскричал  подполковник.  Его  голова  дёрнулась,  и  он  кулём  упал  вниз,  на  жёсткую,  каменистую  дорогу.
           «Вот  и  всё,  похоже,  убили» - мелькнула  запоздалая  мысль.
             Марченко,  прикрывая  лежащего  подполковника,  веером  бил  короткими  очередями  по  дувалам.  К  нему  присоединился   спаренный  пулемёт  БРМки,  снося  очередями  камни    заборов.  Затем  дважды   ахнула  гладкоствольная  пушка  машины,  развалив  угол  глинобитного  строения.
             Лёшка  подбежал,  наклонился  над  проверяющим. Тот  был  жив,  возможно,  даже  не  ранен,  лишь  в  шлеме  на  лбу  углублением  сверкала  основательная  вмятина.
           -Берите  его  под  руки, -  в  запале  заорал  Марченко, - и  тащите  назад!  Я  вас  прикрою!
            Лёшка  с  рядовым  Дёминым  подхватили  подполковника  и  оттащили  за  БРМку.  Пару  секунд  передохнув,  потащили  дальше – по  дороге  от  селения.  Проверяющий  вяло  переступал  ногами.
            Еле  различимо  щёлкнул  винтовочный  выстрел.
           -А-а-а! – Ещё  громче  заорал  подполковник. – Я  убит!  Я  убит!
           Они  втроём  упали  на  землю.  Лёшка  наскоро  осмотрел  проверяющего.  Из  развороченной  ягодицы  ручейком  стекала  кровь.
           Стреляя,  подбежал  Марченко.  Он  был  растерян.
          -Что,  что  с  ним?! – Заикаясь,  выкрикнул  он.
          -Ранен!  В  задницу, - ответил  Лёшка, - теряет  много  крови…
          -Ребята! – Перебил  лейтенант. – Давайте  бегом,  выносите!  Я  вас  прикрываю!
            Они  с  Дёминым  снова  подхватили  подполковника  и  потащили  волоком  на  исходную.  Сзади,  коротко  стреляя,  бежал  Марченко,  а  ещё  дальше,  поливая  из  пулемёта,  медленно  сдавала  задом  БРМка.
           Вдруг  автомат  Марченко  перестал  огрызаться.  Лёшка  оглянулся – тело  лейтенанта  лежало  у  обочины  в  неестественной  позе.
           Они   быстрее  того  засеменили,  вытаскивая  раненого  из-под  обстрела.  Подполковник,  с  перекошенным  от  страха  и  боли  лицом,  стеная,  лихорадочно  просил:
          -Ребята,  спасите!  Прошу  вас,  спасите  меня!  Ребята,  только  вынесите,  я  вас  к  герою  представлю – я  могу – только  не  оставляйте!
           Было  противно  его  слушать.  Буквально  десять  минут  назад  этот  человек  рвался  в  бой.  Был  готов  ради  личного – глупого – геройства  положить  жизни  других.  Был  горд  собой  и  самоуверен,  и,  вдруг,  попав  в  перестрелку,  опять  же  по  собственной  глупости,  мгновенно  струсил,  забыв  об  остальных,  забыв  даже,  зачем  он  сюда  приехал,  и  думал  теперь  только  об  одном – о  собственном  спасении.
           Оттащив  подполковника  примерно  на  километр  от  кишлака,  они  уложили  его  среди  камней  недалеко  от  дороги.  Алексей  достал  нож,  разрезал  с  запёкшейся  кровью  штанину  и  внимательно  осмотрел  рану.  Рана  зияла  рваной  дырой,  из  которой  согласно  работе  сердца  волнами  выливалась  кровь.  Ранение  было  не  сквозным,  предположительно,  пуля  застряла  в  кости  таза.  Лёшка  сделал  противостолбнячный  укол,  наскоро  обтёр  рану  дезинфицирующей  салфеткой  и  заткнул  её тампоном.
            Приказав  Дёмину  потуже  перевязать  рану,  он  настроил  рацию  и  начал  передавать  в  эфир:
            Орёл,  орёл!  Я – сайгак!  Как  слышите?  Приём?
            Из  рации  с  минутным  запозданием  донеслось  голосом  ротного:
           -Сайгак!  Слышу  нормально!  Как  дела?
           -Докладывает  сайгак! -  сурово  произнес  Лёшка. – Срочно  высылайте  вертушку,  нужно  эвакуировать  проверяющего!  Тяжёлое  ранение  в  ягодицу,  большая  потеря  крови.  В  кишлаке    засада,  возможно  с  оленем  большие  проблемы!  У  меня  всё!
           -Лёша,   горячку  не  пори! – Сразу  ответил  ротный. – Самое  главное,  обеспечь  охрану  объекта.  В  кишлак  на  рожон  не  лезь!  Сам  буду  с  усилением,  разберёмся  на  месте.  Уточни,  что  с  Марченко?  Окажи  помощь!  При  подлёте  вертолётов  обозначь  место  посадки.  Всё!  Ждите!  До  встречи!
             Алексей  обратился  к  Дёмину:
            -Дёма,  остаёшься  с  подполковником.  Я  к  нашим – прояснить  обстановку.  Попросит  пить,  дашь  из  фляжки,  будет  терять  сознание,  сигнал  ракетой!  Всё  понял?!
            -Чего  тут  не  понять. – Отозвался  Дёмин. – Давай,  беги!
             Лёшка  собрался  уходить,  но  тут  застонал  проверяющий.  Он,  видимо,  слышал  разговоры.
            -Сержант,  приказываю,  не  бросайте  меня.  Вам  же  сказали,  обеспечить  мою  охрану.
            -Товарищ  подполковник,  разрешите  отлучиться!  Я  быстро.  Пять  минут.  Только  обстановку  узнаю!
            -Нет,  не  разрешаю! – Заныл  проверяющий. – Вы  отвечаете  за  мою  жизнь  и  должны  её  охранять!
            -Товарищ  подполковник! – Алексей  пошёл  на  хитрость. -  Охрана  охраной,  но  в  первую  очередь  я  должен  обеспечить  вашу  безопасность!  А  вдруг  духи  уже  обходят  нас?  Нужно  срочно  уточнить  обстановку!  БТРы  подогнать  сюда,  ребят  для  вашей  охраны!
              Приведенные  аргументы  подействовали.  Проверяющий  вяло  махнул  рукой.
            -Ладно,  иди.  Только  не  на  долго.  Не  бросай  нас.
              Лёшка  побежал  к  кишлаку.  В  селении  кипел  бой.   Два  других  отделения,  при  поддержке  БТРов,  наступали  с  высотки  и  от  дороги,  выжимая  духов  из  селения.  БРМка  поддерживала  огнём  ребят,  залегших  на  входе  в  кишлак.
              Добежав  до  командира  группы,  Лёшка  наклонился  над  Марченко.  Тот  был  мёртв.  Пуля  снайпера  попала  точно  в  переносицу,  оставив  во  лбу  круглое  отверстие.
              Алексей  отшатнулся  от  неожиданности.  Впервые  на  войне  ему  в  глаза  стеклянными  глазами  лейтенанта  Марченко  смотрела  смерть.  Ему  стало  нестерпимо  жалко  командира,  так  нелепо  погибшего  у  него  на  глазах.  Не  сам  факт  смерти  страшил  его.  Страшило  другое,  страшила  глупость,  из-за  которой  лейтенант  отдал  жизнь,  страшила  неоправданная  обесцененность  отданной  жизни.
             От  БРМки  к  нему  подбежал  командир  отделения,  Толя  Марков.  Он  доложил,  духи  до  сих  пор  держат  под  перекрёстным  огнем  трёх  ребят,  шедших  впереди,  и,  похоже,  двое  из  них  ранены  или  убиты,  так  как  не  стреляют  уже  несколько  минут.
              Только  сейчас,  увидев  убитого  Марченко,  он  отпрянул,  поражённый  увиденным,  потом  снял  каску  и  грустно  произнёс:
            -Жаль  парня!  Такой  же  молодой,  как  мы.  Жить  бы  и  жить!
              Алексей,  прикрывая  глаза  Марченко  рукой,  ответил:
            -Из-за  одного  дурака  столько  глупостей  наворотили.  В  общем,  Толя,  беги  к  БРМке,  дай  команду,  чтобы  отходила  сюда.  Не  оставлять  же  здесь  лейтенанта.  Пришли  пару  ребят,  нужно  охранять  подполковника,  приказ  подтвердили.  И  постарайся  узнать,  как  там  с  ребятами,  которые  под  обстрелом,  по  возможности  их  надо  вытянуть  из-под  огня.
             Марков  убежал.  Через  несколько  минут,  сдавая  задним  ходом,  подкатила  БРМка.  Ребята,  выбравшиеся  из  задних  люков,  помогли  затащить  убитого  Марченко  внутрь.  Лёшка  забрался  на  броню,  стукнул  по  башне,  машина  развернулась  и  двинулась  назад.
             Они  подъехали  к  месту,  где  за  камнями  лежал  проверяющий,  выгрузили  тело  лейтенанта.  Дёма  доложил,  подполковник  только  тихо  стонет,  но  просьб  никаких  не  было.
             Алексей  подошёл  к  проверяющему,  тот  открыл  глаза  и  посмотрел  мутноватым  взглядом.
            -Разрешите  доложить,  товарищ  подполковник! – начал  он.
            -Валяй,  сержант! – просипел  проверяющий.
            -Опасности  больше  нет!  Зачистку  кишлака  заканчиваем!  Потери:  один  убитый,  один  тяжело  раненый,  возможно,  ещё  двое,  уточним  позже!
            -Ерунда – операция. – Прохрипел  в  ответ  подполковник,  всего  один  убитый.  Что  там  у  душманов?
            -По  душманам  доложу  позднее,  -  ответил  Алексей, - а  убили  лейтенанта  Марченко,  это  он  вас  телом  от  снайпера  прикрыл…

             Минут  через  сорок  подлетели  вертушки.  Из  первой  выскочили  комбат  и  ротный,  оба  с  серыми  лицами.  Выслушав  подробный доклад,  они  осмотрели  раненого  подполковника,  который  был  без  сознания  или  притворялся  таковым,  а  потом  тело  убитого  Марченко.
             Комбат  проговорил  огорчённо:
            -Из-за  этой  мрази  хорошего  парня  потеряли.  Кто  и  что    теперь  его  матери  напишет?  Этот-то  уж  точно  устранится.
             Подкатил  один  из  БТРов.  Марков  доложил,  зачистку  селения  закончили.  Раненых   двое,  один  из  них – тяжёлый.  Душманов  убито  двенадцать,  ранили  и  взяли  в  плен  девятерых.  В  одном  из  домов  обнаружен  схрон  со  складом  оружия  и  подземной  базой  для  нескольких  человек.
             Комбат  кивал,  молча  слушая  доклад,  потом  распорядился  срочно  эвакуировать  раненых  и  убитого.
             Затем  они  с  ротным  съездили  на  БТРе  в  кишлак,  сами  осмотрели  базу  духов.  Вернувшись,  комбат  приказал  грузить  пленных  духов  на  машины  и  возвращаться  в  лагерь.
             Несколько  дней  шло  разбирательство  по  случаю  гибели  лейтенанта  Марченко.  Лёшку  неоднократно  вызывал  на  беседу  особист,  но  он  всякий  раз  достаточно  чётко  рассказывал  одно  и  тоже.  И  особист,  пытавшийся  поймать  его  на  нестыковках,  в  конце  концов  отстал…