Гностическая ветка омелы

… горячие протестантские парни, “напрочь” отвергают философию и прочие полезные науки. (Так и пишут: отвергаем напрочь.) Все это лишнее, говорят они, давайте напрямик устремляться к Слову Божиему, к которому нас ведет Святой Дух... и при этом исполнены самых фантастических суждений, Даниила с Апокалипсисом наизнанку вывернули, все Церкви уже посчитали, кто есть Филадельфийская, а кто – Лаодикийская. Думают, что лишь только скажут: не надо нам философии, ее и не будет. Но ведь толкование Священного Писания отражает определенную мировоззренческую позицию, а когда мы говорим о мировоззрении, то без философии не обойтись. Поэтому вопрос не в том, есть у вас философия или нет, но в том, какая она. У христиан должна быть христианская философия.

Укажем и на то, что философия способствует разрешению весьма важных вопросов. Например, как неизменный вечный Бог взаимодействует со Своим творением, изменяющимся во времени, и что есть само время? Кроме того, эта наука помогает верующим избежать разного рода лжеучений, например гностицизма, до сих пор поражающего значительные ареалы христианского мира.

Прежде статья публиковалась под псевдонимом Сергей Макаров.
Автор

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I. ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ
Гностицизм в христианстве беспокоил новозаветную Церковь с самого начала ее становления. Новый Завет предупреждает христиан о гностических тенденциях внутри отдельных общин. Сирия, Малая Азия и особенно Египет плодоносили гностицизмом.

Гностики не создали определенной Церкви, хотя большинство позиций различных течений совпадало между собой. Консолидации воспрепятствовала неутомимая борьба друг с другом. Впрочем, гностики и не стремились к обособлению. Им удобнее было находиться внутри самой Церкви, поскольку сами по себе, вне христианской общины, они нежизнеспособны. Так кустарниковая омела живет и распускает свои красивые цветы лишь на ветвях какого-либо дерева. Ветви дерева, питающие омелу своим соком, засыхают.

Укажем основные взгляды гностицизма:
1. Материя, по мнению гностиков, создана неправильно. Ее создал не Высший Бог, но Демиург – одно из низших Божественных существ (эонов). Созданный мир не имеет гармонического единства.

2. Демиург и есть Бог Ветхого Завета. Естественно, что Ветхий Завет гностикам не нравится. Бог Авраама, Исаака, Иакова для них – нелюбящий и недобрый. Есть и другие причины: теология Ветхого Завета слишком непримирима ко всякого рода сомнениям в отношении качественности сотворенного мира (Быт.1:31), а человек, живущий по законам Творца, слишком крепко стоит на земле. Поэтому вместо опоры на Писание у гностиков лишь его реминисценции. Заметим вытекающую отсюда закономерность: всякое умаление христианами Ветхого Завета ведет их к необходимости наращивать Новый Завет озарениями, откровениями и разного рода преданиями и традициями. Таковы свойства как нынешнего византийского христианства, так и неопротестантизма.

3. Дух противостоит материи, которая рассматривается как зло (дуализм, хотя и не такой радикальный, как у манихеев, присущ большинству гностических школ). Духовный элемент в человеке, будучи той же субстанции, что и Высший Бог, всегда чужд этому миру, не имеет с миром общего и противостоит ему. Задача для духа – вернуться назад к Богу и слиться с Ним (теозис).

4. Люди делятся на духовных, душевных, плотских. Только первые (и часть вторых) возвращаются к Богу. Помощь Посредника не отвергается.

* * *
Гностиков справедливо считают синкретистами, поскольку свой строительный доктринальный материал они брали отовсюду: у Вавилонских магов, египетских жрецов, мудрых эллинов. На первый взгляд многие рассуждения гностиков кажутся вполне христианскими. Христиане говорят о Боге, Который принципиально отличается от Своего творения. И гностики говорят об этом. Вопрос однако в том, как понимать Бога и творение.

Бог гностиков есть Высшее начало, от которого исходят эоны. По мере их удаления связь с Богом ослабевает. Бог гностиков не поддается описанию, но Его возможно познать посредством откровения. Ириней иронизировал по этому поводу: гностики читают Бога, как открытую книгу.

II. КОСМОС
Существующий мир (космос) воспринимается гностиками негативно. Поскольку гностики не любят мир, называя его выкидышем, то земное, материальное для них – всегда символ плохого. Не любите мира – говорят христиане, понимая под этим не творение Божие, но существующий на земле греховный порядок. И противостоят этому порядку, преобразуя его по Слову Божиему. Не любите мира, говорят гностики, понимая под этим буквально само творение, и бегут от него, тотально отчуждаясь от всего, что сотворил Господь.

Если библейские христиане воспринимают мир как арену деятельности, в будущее смотрят с надеждой, то разочарованные этим миром гностики не видят смысла в приложении к нему своих сил. Вполне очевидно, что гностические учения успешнее воздействуют на недовольного жизнью человека, и дают теоретическое обоснование его недовольства.

В истории имеется предостаточно примеров, когда гностическое отношение к миру находило питательную среду в государствах и обществах, ослабленных внутренними нестроениями. В такие времена люди склонны приходить к мысли, что весь мир распадается. Так многие наши соотечественники отвергают окружающую действительность лишь по причине того, что качество их жизни ухудшилось. Нарушилось единство комфортного бытия.

Итак, если библейское христианство утверждает необходимость деятельного участия человека в мире, который сотворил Бог, поручив человеку “возделывать его и хранить его” (Быт.2:15), то гностицизм ведет к пренебрежению миром. Понятно, что христианство, пропитанное гностицизмом, – например византийского образца, – плохой помощник в деле строительства стабильно функционирующего и безопасного государства, воспитания деятельных граждан. И если можно найти что-то доброе в истории тех или иных стран византийской ориентации, то это не благодаря, а вопреки их религиозной модели.

III. ГНОСТИЧЕСКОЕ ЕДИНСТВО МИРА
Некачественность мира гностики усматривают в его разделенности на противоположности, в том числе и по половым признакам. Гностики выступают за “совершенное” единство бытия. Поэтому для них невыносимо деление на мужчин и женщин. В Писании, указывают гностики, говорится, что во Христе нет ни мужчин, ни женщин (Гал.3:28). На этом основании они делают вывод о радикальном гермафродитизме во Христе. А вот и следствие: когда нет полов, то нет и греха совокупления между мужчиной и женщиной, связь же мужчины с мужчиной таковым не считается. Безжалостное уничтожение полов оборачивается девиантными половыми связями.

Совершая сексуальные самоубийства в смысле отвержения противоположного пола, они таким образом борются со своим главным врагом – женщиной. Разделенный мир должен быть спасен за счет уничтожения женщины, что приведет (конечная цель) к прекращению человеческого рода. Зачем поддерживать планы Демиурга по сохранению его творчества? Поэтому, например, маркиониты старались отговорить христианский народ от детопроизводства, докладывая ему о низменности самого метода зачатия, ведь люди в этот момент уподобляются скотам, и уверяли, что их прямо-таки тошнит при виде родов, а это неспроста.

Воюя с деторождением, гностики полагали, что настоящая жизнь передается не посредством зачатия, но просвещения. Поэтому брак в общинах, где преобладали гностики, подвергался жесточайшим ограничениям. Брак вовсе не рассматривался как одно из важнейших звеньев в цепи человеческой жизни. До сих пор иные Церкви отдают предпочтение служителям, не связанным брачными узами, поскольку считают, что безбрачие – выше; и уж лучше разного рода перверсии, чем семейная жизнь. Отсюда становится очевидным, насколько глубоко проник гностицизм в христианство.

Гностики подтверждают свою позицию словами из Писания: “[...] я хочу, чтобы вы были без забот. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене” (1Кор.7:32). То же самое сказано и о незамужней. Но много ли найдется людей, которые, будучи одинокими, все мысли и заботы направляют к Господу? Жизнь показывает, что заботы у них все равно не о Господе, а о себе, и думает подавляющее большинство все-таки о том, как избежать томлений плоти и тягот быта. Конечно, найдутся охотники называть это угождением Господу, но всякий здравомыслящий человек скажет, что, отвергая брак, они обрекают себя на ловушки соблазнов, идут против установления Господа и апостола Павла: “в избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа” (1Кор.7:2).

Соблазны подстерегают гностиков в самих стенах какой-нибудь тихой обители, с ними они и борются, вместо того чтобы воспользовавшись браком в качестве законного средства, нарожать детей и воспитывать их во славу Божию. Скажем и более этого: когда монахи разжигаются (1Кор.7:9), разве у них больше любви к Богу, чем у христианских супругов? И разве сам брак не есть угождение Богу? И стоит ли говорить о том, что есть даже особый тип людей, которые под предлогом угождения Господу специально уклоняются от брака, чтобы иметь свободу для своих похождений...

То же самое касается и незамужних. Найдется ли тот, кто станет утверждать, что незамужние не думают о своем, о женском? Ведь это естественно, ибо таково данное Богом предназначение женщины: она должна выйти замуж и родить детей. Библейские христиане, вторя Писанию, говорят, что женщина спасается через брак и “чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием” (1Тим.2:15).

Речь идет, как видим, о спасении не через безбрачие и просвещение, о чем толкуют гностики, – спасаемся мы через Христа, – но о том, что жизнь по вере, законный брак и чадородие есть единственный путь народа Божиего. А дети есть выражение веры в Творца, давшего жизнь, и благодарной любви к Нему.

IV. ПОЗНАНИЕ СЕБЯ (ИЛЛЮМИНАТЫ)
Бога познать нельзя, говорят гностики, кроме как через открытие (и освобождение) собственного духа, который является частью Божественного. Открытие происходит посредством озарения. Для этого надо изучать себя. Стоит ли подчеркивать, что гностик не слишком нуждается в знании Слова Божиего, данных в нем Заповедей? для него истинный источник знаний – самопознание... Гностик – человек внутренний, он погружен в себя, замкнут на себе.

Хотя гностики говорят о знании, их знание безобъектно, оно укрепляет связь не с миром и другими индивидуумами, но связь с собой, сосредоточивает на себе. Поиск Бога подменяется поиском себя, ведь “я” онтологически идентичен Богу.

Чтобы знать Бога, согласно учению гностиков, необходимо очиститься, оторваться от всего ощутимого – от времени, личности, места, сопутствующих событий. Чистое духовное знание требует отсутствия объекта. Только тогда происходит возвращение ума в самое себя, устанавливается тождество мышления и бытия.

Рациональное катафатическое богословие подменяется психотехникой обнажения души. Например, монахи хотя и говорят о познании Бога путем познания себя, но познают они все-таки свою собственную психику и физиологию. Это неизбежно: сосредоточение на Боге вне Слова, ведет к сосредоточению на себе. Думают, что мыслят Бога, а мыслят себя. Отсюда проистекают эмоциональные отклонения: агрессивность и невротизм.

Простецы – просто принимают истины веры. Высшие (элита) – проникают в глубокие тайны. Знание их изменяет. Они стали новыми людьми, узнали Бога и теперь спасены. Отметим еще раз сходство православных учителей и неопротестантских проповедников: как среди них распространены рассказы о чудесных озарениях и исцелениях, обретении веры! Все, что угодно, только не постижение Слова Божиего. Так иные проповедники на словах весьма привержены кальвинистской теологии, а на деле видишь, что им милее византийская мистика. Обращения, о которых рассказывается публике, ничем не лучше повествований православных старцев.

Итак, вместо рационального познания и понимания – догадки, принимаемые как озарение. Как нетрудно догадаться, озарение подразумевает наличие недоступной тайны, которая никак иначе не может быть раскрыта. Здесь во всем блеске разворачивается столь почитаемая на Руси апофатика, которая является неотъемлемой составляющей гностического наследия. Именно она ведет монахов по пути от гностицизма к атеизму, который является логическим ее завершением. Если Бог – ни тот и ни другой, не такой и не сякой, то в конечном итоге, Он – никакой. Таковы практические плоды апофатического богословия. Можно ли бояться Бога, о котором ничего не известно? Вот Его и не боятся.

* * *
Впрочем, истина, находящаяся в Слове Божием, не отвергается. Но эта истина недоступна миру, ибо находится в зашифрованном виде. Ее надо декодировать и пересказать на языке образов и символов. Истина всегда требует творческого озарения.

Гностиков отличает любовь к «творческой духовности». Поэтому они творчески подходят ко всему, что говорит Слово Божие. Покажем это на примере трактовки грехопадения. Грех проистекает не от нарушения заповеди Божией, оскорбления святости и праведности Бога, но от человеческого невежества. Срывание запретного плода человеком объясняется духовным созреванием. Это соответствует глубинному желанию гностиков: стать, как боги. Вот гностическая экзегеза: серпент (гиг) есть инструктор людей, который хотел освободить их от злого Демиурга. Змей и есть истинный Спаситель. Недаром, указывают гностики, Моисей сотворил медного змея. Знал, у кого просить помощи: у того змея, что был в Эдемском саду. Иисус Христос, по их мнению, не искупил человека, но лишь просветил его. Известны элементы вкрапления в христианство офического культа (поклонения змею), с соответствующими дарами говорения на языках. Приведем фрагмент записи такой глоссолалии: йе йеус ео оу ео уа о он ииии ееее ееее оо оо уууу оооо аааа(а) ей аааа оооо аее еее... и т.д. (Б-ка Наг Хаммади, 204)

* * *
Библейские христиане принципиально иначе подходят к постижению Бога: нельзя познать сущность Творца, но можно получить знание о Нем и Его мыслях посредством Слова Откровения и через взаимоотношения с Ним. Именно так выражает понятие о познании Священное Писание: познание на иврите есть “яада”, что означает познание народом своего Бога через позитивное постижение данных ему заповедей и явленных деяний и судов Божиих (катафатический метод). У библейских христиан нет претензии на проникновение в сущность Бога.

Христос говорит о познании истины именно через Слово: “если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными” (Ин.8:31-32). “Сокрытое принадлежит Господу, Богу нашему, а открытое нам и сынам нашим до века, чтобы мы исполняли все слова закона сего” (Втор.29:29);

Истина является достоянием всего народа Божиего, не только выдающихся анахоретов-постников вкупе с подвижниками непищевого направления в аскетизме. Знание о Боге доступно всем, кто имеет страх Божий:

“отец твой ел и пил, но производил суд и правду, и потому ему было хорошо. Он разбирал дело бедного и нищего, и потому ему хорошо было. Не это ли значит знать Меня? говорит Господь” (Иер.22:15-16);
“[...] мы все имеем знание. Но знание надмевает, а любовь назидает. Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать; но кто любит Бога, тому дано знание от Него.” (1Кор.8:1-3; см. также Исх.6:7; 16:12; 29:45-46; Втор.4:35; 7:9-11; Иов.15:7-9; Ис.11:9; 45:15; 48:16; Авв.2:14; 1Ин.2:3-4; 3:14; 4:2; 1Кор:1:23; 2:1-2; 2Кор.11:6).

Разумеется, нет большей оппозиции в христианстве гностицизму, чем кальвинистская теология, ибо она всегда дедуктивна, идет от общего к частному (от Слова Божиего к личному суждению, но не наоборот). Кальвинисты не подвержены влиянию моды, как это происходит с протестантскими либералами. До первой мировой войны у либералов был в почете наивный модернизм, затем неомодернизм, теология кризиса (К. Барт) с ее раздельными мирами: миром брутальной экзистенции и миром смысла, а это, согласитесь, все-таки дуализм.

(Про сходство византийцев и самых радикальных неопротестантов на гностической почве неловко уж и говорить. Ведь прямо-таки внутреннее единство обнаруживается.)

V. ЭТИКА
Христиане говорят о любви. И гностики говорят о любви. Первые понимают любовь как отношение, связь, укрепление связи посредством общения и взаимопомощи, вторые учат излучать некое благожелательное настроение, благодушно-спокойное отношение ко всем человекам. Ко всем ровно относиться... это полезно для души и способствует освобождению духа.

Христиане видят любовь Божию в том, что Он сохраняет Завет и спасает Свой народ через Христа. Спасенные для вечной жизни с Господом восхваляют Его за милость и любовь. Гностики любят Бога потому, что они являются Его частью, которая сольется с Ним, когда вырвется за пределы Демиурговой материи. Воспевая о своей любви к Богу, по сути любят себя, поскольку у гностиков бог – бог их собственного отражения.

* * *
Гностики не рассматривали зло этически, как восстание против Бога, но представляли зло метафизической данностью. А если зло – проблема метафизики, то по сути мы признаем бесполезность противостояния ему. Заметьте, как при такой философии снимается этический аспект. Мораль нужна для тех, кто крепко ходит по земле и видит людей, а если этот мир ничего не стоит, то зачем на него обращать внимание? Что мне до того, что мир обо мне думает? Какой мне смысл хранить честь и славное мое имя? Непросвещенные все равно понять меня не смогут. Поэтому мнение людей, не озаренных светом, стоит не больше, чем мнение жуков и кузнечиков.

Гностики не признавали запретов, хотя среди них и были сторонники всесторонне развитого аскетизма (Сатурнин и др.), но это была не этика, а, как вы понимаете, опять-таки метафизика, боровшаяся за освобождение духа. Иные договаривались до одобрительного предписания (позитивной прескрипции) аморализма (Исидор) и антиномианизма (Карпократ). Грех рассматривался как часть необходимой программы. Отсюда снисходительное отношение ко греху, который затрагивает лишь плоть. Плоть греховна, а душа чиста... Отсюда же и знаменитое: не согрешишь – не покаешься. Неудивительно, что у народа, исповедующего такие принципы, ослабляются моральные императивы. Раз зло неизбывно, то ничего не поделаешь, надо с ним смириться. Метафизическое зло этого мира дуалистически противопоставляется добру и благу Высшего Бога.

Этот гностический дуализм всегда присутствовал в византийском христианстве, даже на бытовом уровне. Вот что писал византийский богослов XIV века Григорий Палама: “[...] на основании противоположного, т.е. пресыщения и неумеренности, можно видеть, какую пользу приносит пост. Ибо в течение предыдущих двух недель пресыщение и неумеренность весьма овладели (нашим) городом; и посему - смятения и крики, драки и беспорядки, распутные песни, сатанинские хороводы и непристойный смех; а на этой неделе наставший пост все изменил на более достойное поведение и, изгнав связанные со многими расходами заботы суеты и сдержав тяжкий труд оставленного без дела желудка, перенес нас на дела покаяния и убедил нас делать пищу не гибнущую, но пищу, пребывающую в вечную жизнь. Где теперь заклание бессловесных животных, и чад, и всевозможные приготовления тонких кушаний, и тщания поваров? Где перебегающие дороги и бесчинные, оскверняющие воздух, вопли? Где повсюду стучащие в трещетку и играющие на флейтах, веселящие дома и трапезы, и совозлежащие, со-рукоплещущие и, под тимпаны и флейты выступающих, неумеренно напивающиеся? Где проводящие день и ночь в пирах? Где высматривающие, где будет попойка, забирающие друг друга на пьянство и на позор, проистекающий от пьянства? – Но лишь водворился пост, все злое исчезло, и вместо него пришло все хорошее. Вместо непристойных песен – ныне священный псалом воспевается устами; вместо неподобных хороводов – ныне спасительная печаль и слезы; вместо беспорядочной беготни и блужданий – общее всем устремление во священную Христову церковь” (из гомилии ”О Посте”).

И нарочно не составить такие слова. Григорий Палама думает, что обличает нравы, а обличает всю византийскую модель. И разве то, чем он умиляется, – христианство? Это пародия какая-то на него, злая карикатура. Ведь получается, что после тысячи лет (с IV по XIV века) пребывания в лоне Церкви люди не имеют страха Божиего, и лишь в определенные дни ими выказывается некое подобие жизни по Евангелию... Разгул, покаяние, снова разгул. Таковы привычные циклы византийской жизни, повторявшиеся из века в век, пока Бог не прекратил этот спектакль. Не таковыми ли предстают и наши соотечественники после своей тысячи лет византийского христианства? Какой прок от такого верования, спросите вы? Не знаю, что и возразить.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ О ГНОСТИКАХ:
Все они – духовные, все пневматики, все проповедуют лимитированную сферу изолированной от мира пневмы, сосредоточены на ней. И у всех хроническая самоинтоксикация знанием о том, как себя спасти... все знают, как вывести свой дух из нелепого космоса, надо только правильно применять духовную технологию.

И все страшно далеки от жизни...

Какова их религия? Религия самоидентификации с Божественным. Утверждают, что познают Бога, но всецело заняты познанием себя.

* * *
“О, Тимофей! – пишет апостол Павел, – храни преданное тебе, отвращаясь негодного пустословия и прекословий лжеименного знания, которому предавшись, некоторые уклонились от веры” (1Тим.6:20-21).

Это Павел говорил как раз о гностиках. В самую точку попал.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Во второй части данной статьи мы сосредоточим наше внимание на гностицизме византийского образца, благополучно перебравшемся в современное российское христианство.

I. ТЕХНИКА СПАСЕНИЯ
Поскольку мир, сотворенный Демиургом, для гностиков неприемлем, они живут вне мира и времени. Анахореты-пустынники уходят подальше от живых людей, чтобы те своим присутствием не оскверняли их чистое сознание. Пустыня дает то, чего не может дать мир: отрешение от мира.

Подобный метод практиковался еще до установления христианства. В языческом мире жрецы и философы повсеместно удалялись от мира, стремясь уйти от плоти (а не от греха). Даже лекари должны были быть аскетами. Считалось, что так лучше для тех, кого лекарь пользует. Египтяне уединялись в пустынных оазисах, чтобы предаться там занятиям мистикой и магией. Эллинизированные иудеи во втором веке до Р. Х. селились вокруг озера Марея, живя в запертых кельях; пища им доставлялась через узкие оконца. Кстати, об этом озере упоминает Сократ Схоластик в своей “Церковной Истории” (IV, 23), сообщая, что возле него жил некий “паремвольский монах, очень уважаемый между гностиками...”

Во втором веке появляются первые монашеские поселения, по сути первые христианские секты. Особенно они распространяются после окончания эпохи гонений, когда мученики за веру перестали появляться естественным образом. Людям хочется верить, что мучения (и особенно мученическая смерть) обязательно приводят к жизни вечной. Нет мучений со стороны власти кесаря – будем сами себя обрекать на муки.

Но все же основная причина, побуждавшая христиан выходить в никуда, кроется в их гностическом образе мыслей. Гностику необходимо настроить свой дух на соответствующее энергийное воздействие, на волну Божественного... в таком серьезном деле ничто земное не должно мешать. А чтобы люди со своими заботами не отвлекали, разрабатывается система поведения, ставящая целью полное прекращение контактов с кем бы то ни было. Приведем два примера из монашеских наставлений (это уже IV век), рекомендуемых сторонниками византийского верования сегодняшнему жителю Российской Федерации:

“Не пекись ни о чем (внешнем), живы ли родные твои или умерли, не посылай (узнавать) о том. [...] Будь мертв по отношению ко всякому человеку, и успокоишься” (Монашеское делание, СП “Квадрат”, М., 1991, с. 183);

“В чем состоит безмолвие как не в том, чтобы удерживать сердце свое от того, чтобы давать другим вещи и самому принимать от них, от человекоугодия и прочих подобных действий? Не давай им ничего и не принимай от них ничего; таким образом они и оставят тебя” (там же, с. 184-185).

Смысл наставлений понятен: отгони заботы о родных ... успокойся, сосредоточься на себе, и тогда сможешь настроиться на энергийную волну, и стяжаешь благодать. В этом и состоит цель аскетики, о которой Григорий Синаит говорил, что она – необходимая первая ступень мистицизма. На втором этапе (сам мистицизм) важную роль играет непрестанная умная молитва (повторение одних и тех же слов). Умные молитвы позволяют освободить ум от плотской зависимости: ум сходит в сердце, и тогда, согласно учению исихастов, душа мистически озаряется светом Божиим.

Нельзя не заметить, что молитва в данном случае предстает магическим средством – мантрой, заклинанием. Так наглядно в гностическом христианстве проявляется вера в то, что слово, магически пропитываясь Божественной энергией, своей вибрацией воздействует на мир, и в том числе на того, кто это практикует. Молитва понимается не столько как общение с Богом, исповедание Ему своих грехов, прошение о ближних, сколько как техническое средство очищения души, ее полирования.

Итак, очищение души позволяет обрести озарение, дает истинное знание. Подобный подход мы находим еще у Евагрия Понтийского:

“Тело отделить от души может только сочетавший их, душу же от тела – и тот, кто стремится к добродетели (в отшельничестве). Ибо отшельничеством отцы наши называют память о смерти и бегство от тела (то есть чтобы плотоугодия не творить в похоти)” (Добротолюбие, Русский Духовный Центр, М., 1993, т. 2, с. 576);

“Ум не узрит места Бога в себе, если не станет выше всех помышлений о вещественном и тварном; выше же их он не станет, если не совлечется страстей, связывающих его с предметами чувственными и распложающими помыслы о них. Страстей этих он совлечется посредством добродетелей, а простых помыслов посредством духовного созерцания; но и это отложит, когда явится ему тот свет, который во время молитвы отпечатлевает место Божие” (там же, с. 584).

И поскольку абсолютный уход из космоса (мира) невозможен даже в пустыне, то гностик пытается уйти в себя. В себе гностики открывают истинный дух, получая при жизни то, что обыкновенные христиане получают лишь на Небесах. Быть в духе означает освобождение от космоса. Возвращение в себя есть истинное освобождение. Таким образом пневма (дух) удовлетворяет свою ностальгию по Единому.

Напомним, что классический гностицизм говорит о знании, которое пробуждает пневму, озаряет ее. Поздневизантийский гностицизм так же начинает с сокровенного знания, обретенного под руководством опытных старцев и при помощи аскетических упражнений, чтобы затем достичь озарения, посредством которого обретается еще более сокровенное знание (всегда невыразимое человеческим языком). Вопрос, однако, состоит в том, равнозначны ли мистическое просветление духа и христианская жизнь в полноте освобожденного Христом человека?

* * *
Неудивительно, что анахореты не нуждаются в народе Божием. Он им ни к чему. Даже Литургией они готовы пренебречь, лишь бы не прерывать своих умных упражнений. Несмотря на все разговоры о соборности, о единстве Тела Христова, мы видим индивидуализацию веры медитирующих монад.

Вместе с тем, анахорет должен преодолевать свои личностные особенности, все то, что составляет неповторимость личности (в библейском смысле). “Я” препятствует слиянию с Богом.  Гностики извращают слова Христа “отвергнись себя и следуй за Мной”, понимая под этим избавление от собственного “Я”. Но Христос здесь говорит о другом: жить надо не по своим собственным законам и понятиям (такого себя надо, действительно, отвергнуться), а по законам Божиим. Апостолы, последовав за Христом, оставались личностями... Никому из них не приходило в голову обезличиваться.

Стоит ли удивляться тому, что аскетизм неизбежно приводит к отказу от гражданских добродетелей. Забыть себя и ни в чем не участвовать – это откровенная программа забвения своей семьи, общества, страны. Приведем слова того же Евагрия Понтийского: “Если невозможно тебе, как следует, безмолвствовать в своей стране, решись убезмолвиться на чужой и на это обрати весь свой помысл” (Добротолюбие, Русский Духовный Центр, М., 1993, т. 2, с. 593). Недаром византийские исихасты спокойно относились к перспективе захвата Византии мусульманами. И при магометанах жить можно... жизнь, так сказать, не кончается...

* * *
Уход гностиков от мира есть также попытка уйти от времени, равно как и от данной Богом истории. Но иного мира со своим собственным планом, отличным от плана Божиего, не существует. Да и сама история может ли быть неважной или бессмысленной, если в ней произошло воплощение Сына? Поэтому нам дана задача не бежать от мира, но преобразовывать его в соответствии со Словом. Жизнь в святости – не задержка дыхания и не сосредоточение внимания на своем пупке (согласно методике исихастов), пусть и с благими намерениями, но подчинение себя Слову Божиему.

Кальвинисты убеждены, что в истории надо активно участвовать. Кальвинизм наполняет смыслом повседневность. В истории все важно: воспитание детей, политика, культура, и даже так называемые мелочи быта. За все следует благодарить Бога. В этом и состоит истинный смысл непрестанной молитвы. Богу угодна благочестивая жизнь по Его Слову, а не безостановочное шептание слов: помилуй мя... сидя на низенькой скамейке, задерживая дыхание, согнув грудь и устремив свой умный взор на пуп. Подобные упражнения, согласитесь, навевают у нас – недоброжелателей аскетизма – гневовидные мысли о развитии незаконных творческих духовных связей с Индией брахманской да с Индией же йогической.

* * *
В XIV веке византийские монахи начинают задумываться: а не слишком ли мы удалились от Писания? Оказалось, что слишком. Увлечение мистикой  привело к потере исторического Христа, распятого на Голгофе. Григорий Палама делает попытки хоть как-то приладить Писание к монашескому образу жизни.

II. ИСКУПЛЕНИЕ ИЛИ ОБОЖЕНИЕ?
Идея спасения через слияние с Богом была присуща еще сторонникам митраизма. Для слияния с Богом нужен экстаз. Способ его достижения таков: пост и магические заклинания. Манихеи полагали, что верующие – часть Бога. После смерти верующий возвращается в Бога.

Заметим, что стоящие за слияние не имеют нужды в страхе Божием. Им надо стать Богом, а не предстоять пред Ним. Однако, такой Бог (как, например, у Плотина), все вбирая в себя и уничтожая, разрушает сам себя. Смысл истории пропадает, ибо все проваливается в атомистическую индивидуализацию.

По сути и в христианстве гностики и неоплатоники предлагают тот же самый рецепт: вместо веры в Спасителя, упования на Его святость и праведность предлагается слияние с Божеством. При таких условиях нет необходимости помнить о законе Божием. Разумеется, мы далеки от упрощения византийской трактовки обожения: обожение не есть в полном смысле слияние, но при всей внешней несхожести византийцев с классическими гностиками суть их взглядов одна и та же.

Библейские христиане полагают, что человек, искупленный Христом, разделит (насколько это возможно человеку) вечность и славу Бога, но не Его сущность. Отрицание Божественного в человеке не означает, что мы совершенно чужды Богу. Мы принимаемся Им – усыновляемся.

Гностики тяготеют к разделению Божественной сущности, хотя не всегда признаются в этом. По сути, между этими двумя точками зрения и существует главное расхождение в христианстве. Одни представляют преемников авраамитского монотеизма, другие гностиков и неоплатоников.

Приведем для сравнения гностический текст Гермеса Трисмегиста: “Если же ты научишься постигать себя в качестве света и жизни и поймешь, что из них ты состоишь, ты снова пойдешь к жизни” (Поймандр: 21. Знание за пределами науки, М., Республика, с.22); “И тогда они в определенном порядке поднимаются к Отцу, предаются Силам и, сами став Силами, входят в Бога. И таков благой конец обладающих знанием: Обожение” (там же, с. 23).

Спасение становится творчеством. Человек обретает способности к обожению, наращивает их. В этом ему помогает творческое воображение, эмоции, личный опыт, способность к уединению. Жизнь проходит в сплошных иллюминациях. Мистик незаметно для себя становится богоподобным существом. У одного из православных апологетов читаем такие слова: “Бог принял в Свою Личность человеческую природу во Христе. И в это средоточие Троицы Он призывает войти и нас” (Андрей Кураев. Традиция. Догмат. Обряд. Изд-во Братства Святителя Тихона, Москва - Клин, 1995, с. 52).

* * *
Вот почему гностиков не привлекает спасение, дарованное Христом. Сын Божий искупил грешника, вменил ему Свою праведность и святость. Это гностикам скучно. Они имеют свой путь спасения: гностик сам сущностно (хотя и с оговорками, что “по благодати”) уподобляется Богу посредством единомоментного озарения, пробуждающего пневму.

В исихазме старцы сами становятся христами. Именно к этому и стремятся: стать не христианами, но христами. Поэтому Иисус исторический, реальный гностикам неинтересен, как неинтересна им история. Христос для них – лишь импульс для композиции собственных мифов. Поэтому воплощение Сына Божиего долгое время отвергается как досадное недоразумение.

Исихасты любили обсуждать тему Фаворского света (а равно и сияющего лика Моисеева). Можно сподобиться узреть его, да и самому посветиться краткое время, хотя лучше пребыть в нем неотчуждаемо. Фаворский свет есть сигнал высшего христианского достижения, святости первой степени. Стань светом – и соединишься с Богом. Но Писание говорит о том, что лик Моисеев сияющий видели сотни и тысячи – обыкновенные люди, жестоковыйные грешники...

Византийские гностики в вопросе обожения не одиноки. В современном мире они могут найти предостаточно сочувствующих. Вот что пишет представительница движения New Age Ширли Маклейн в книге “Out on a Limb”: “Каждый из нас богоподобен, Бог в каждом из нас... Мы сделаны из Божией энергии, поэтому мы можем творить все, что мы хотим в жизни, потому что каждый – сотворец, с энергией Бога, которая творила сам мир.” Что это, как не пантеистический монизм?

Обожение в византийской школе подразумевает идентификацию человека с Богом. Человек – отчасти божествен, имеет трансмундиальный характер. Метод спасения через обожение основан, как видим, не на Слове Божием, но на гностических измышлениях. Гностики полагают, что спасение свершается не через искупление грехов, но посредством изменения метафизики.

* * *
Кальвинисты же полагают, что спасение происходит благодаря оправданию человека пред Богом через искупительную жертву Христа. К спасаемому грешнику прилагаются святость и праведность Христовы. Искупление – весьма важный догмат библейского христианства. Недаром против этого пункта так восстают современные сторонники гностицизма. Им не нравится даже учение о грехе. Один представитель византийского верования в России ратовал за то, чтобы изменить текст в Гал.3:13: вместо “искупил” (“выкупил”) поставить – “избавил”. Тогда можно будет говорить о метафизическом преодолении плоти. Мы же говорим о грехе как преступлении против закона. Спасение есть искупление, а не обожение.

III. ЕВХАРИСТИЯ КАК СРЕДСТВО ОБОЖЕНИЯ
Исихастская практика непрестанной умной молитвы и правильного распорядка дня не может подойти людям обыкновенным, поглощенным повседневными заботами о хлебе насущном. И поскольку им недоступны монашеские подвиги, для них надо было указать иной путь, не противоречащий практике обожения. И он был найден в Евхаристии византийского образца. Евхаристия стала рассматриваться как средство, заменяющее аскезу и мистические упражнения наподобие умной молитвы. Постепенно выкристаллизовывалось учение о Евхаристии как о мистическом лекарстве, как средстве обожения для немощных.

Византийцы разрабатывают учение о Евхаристии как о мистическом средстве спасения. Отдельные теоретики говорят, что именно Евхаристия примиряет нас с Богом. Иные договариваются до того, что Евхаристия каждый раз создает новую историю, поскольку она уподобляется акту творения. Их предшественник Нарсес (Narses, Narsai), тесно связанный с Несторием, пишет в своих литургических гомилиях, что Евхаристия есть “лекарство жизни”, “лекарство, которое исцеляет болезни”; “примите, и будут прощены ваши грехи”.

Материальные элементы (хлеб и вино) служат каналом, через который передается Божественное. Изменение субстанции элементов Причастия приводит, через их употребление, к изменению субстанции человека. Именно в этом суть византийского христианства: в метафизической концепции спасения.

Умаление исторического распятия ведет к Евхаристии, не связанной с Голгофой. Источник спасения видится не в Распятии, но в Евхаристии. История мало что значит, поэтому ее можно переписывать. (Неудивительно, что в России, принявшей подобное мировоззрение, находят сейчас так много свидетельств тотальной фальсификации летописей.)

У сегодняшних публицистов византийского толка можно встретить целые трактаты о важности и полезности частого совершения Евхаристии (и против этого мы нисколько не станем возражать), но во что удивительно: на протяжении истории народ, пребывающий в лоне Православия, совершенно равнодушен к Причастию. Принимает редчайше. В XIX веке причащались перед смертью, да и сейчас не намного чаще.

* * *
Кальвинисты полагают, что к верующим во Христа прилагаются Духом святость и праведность Христовы, то есть Бог ради Христа считает верующих святыми и праведными, и принимает как таковых. И когда Петр говорит о причастности Божеского естества (2Пет.1:4), он говорит все-таки не о причастности Его сущности, не о метафизическом изменении человека, но о Божией святости и праведности. Таким образом, Таинство Евхаристии является средством благодати, позволяющим нам возрастать в святости и праведности.

Вечеря Господня подчеркивает реальное присутствие Христа. Но Причастие не ведет ни к ассимиляции, ни к абсорбции человека Божеством. Христианское учение о Причастии исключает гностическую доктрину спасения. Искупление не делает нас богами.

Св. Причастие не есть источник спасения, но помощь нашей вере. Духовная пища верующей души. Кстати, о вере гностики имеют не слишком высокое мнение. Для них это всего-навсего видение человеком Бога. И когда они упоминают о вере, тут же назидательно добавляют: вера мало что значит, – и приводят слова ап. Иакова: “и бесы веруют, и трепещут” (Иак.2:19). То есть и бесы видят Бога, но не подчиняются Ему. Проблема гностиков в том, что ап. Иакова они все время пытаются противопоставить ап. Павлу, говорившему о спасении по вере. Гностики не принимают библейского учения о вере. Вот почему им трудно понять, отчего это кальвинисты уповают на спасение по вере? что они так беспокоятся о ней?

Но библейское христианство говорит о вере как о доверии Богу, полагании на Него, следовании Его заповедям, ожидании исполнения обетований... Более того, Причастие есть надежный залог Царства Небесного. “В Нем и вы, услышавши слово истины, благовествование вашего спасения, и уверовавши в Него, запечатлены обетованным Святым Духом, Который есть залог наследия нашего, для искупления удела Его, в похвалу славы Его” (Еф.1:13). У библейских христиан Вечеря Господня далеко не только анамнез страданий Христовых, как это пытаются представить православные апологеты. Это всегда присутствие Духа Христова наряду с хлебом и вином. Если же Причастие трактуется в гностическом смысле, то это всегда обязательное метафизическое изменение причащающегося.

* * *
Итак, есть два пути: путь народа Божиего, искупленного Христом, живущего по Слову, и путь индивидуальный, интуитивно-мистический. Так вопрос Евхаристии выявляет криптогностицизм византийского направления христианства.

4. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Библейские христиане полагают, что истина дается не путем озарений в процессе мистических упражнений, но посредством постижения Слова Божиего. Человек должен обучаться Слову в семье и в Церкви. Надеемся, что когда-нибудь российское общество и государство поймут важность каждодневного постижения библейских истин.

Кальвинисты признают и принимают данную Богом историю. Поэтому они не ищут лучшей земли, но стараются преобразовать ту, на которой живут. Если только их политическими средствами не вынуждают к исходу, как это было в случае с пуританами. Хотя в отношении вечности мы странники на этой земле, но в отношении временного мы должны выполнить свой долг: преобразовать землю в соответствии со Словом Божиим.

А для жителей Руси, в свое время перенявших христианство с изрядной долей гностицизма, станет характерным убегать от действительности в поисках лучшей жизни и правды. Когда надо бы делать эту самую жизнь; и не заниматься непрестанным правдоискательством, но следовать истинам Божиим. Когда же они все-таки взялись за устроение желанного миропорядка, это обернулось пышным расцветом все той же гностической омелы, только теперь на древе гуманистического государства.

Людей гностического склада в Церковь приводит не столько любовь к Спасителю, сколько ненависть к окружающему миру. Гностицизм культивируется и размножается в питательной среде ненависти к самой жизни, со всеми ее бытовыми проявлениями. Более того, характерное для гностиков негативное отношение к материи неизбежно приводит к отвержению деторождения. Стремящемуся освободить свою пневму семья будет только помехой. Так гностические фантазии превращаются в идеи, губительные для общества и самого государства. Мы же, напротив, принимаем с благодарением жизнь, данную Богом, которая наиболее полно реализуется в семье и обществе.

Мы смиренно следуем Слову Божиему, гностики сосредоточиваются на себе, любуясь замедлением физиологических процессов своего организма. И хотя гностики тоже говорят о смирении, но выказывают себя наибольшими духовными гордецами: они обрели сокровенную истину, они узрели свет.

Христос для них только символ спасения, но спасение гностики добывают самостоятельно, в соответствии с методиками исихастской техники, ритуалами самообожения. Кальвинисты же убеждены, что спасает Христос, прилагая к нам Духом Свою святость и праведность. И думаем мы, право, более не о спасении своей души, но о славе Божией. О том, чтобы слава Божия воссияла среди живущих на земле людей.

А Господь благословляет тех, кто любит Его всем сердцем, всей душою и всем разумением. Кто уповает на Него и исполняет Его заповеди, данные нам в Священном Писании.

“Но вы – род избранный, царственное священство, народ святый, люди взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; Некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованы” (1Пет.2:9-10);

“служит ли кто, служи по силе, какую дает Бог, дабы во всем прославлялся Бог чрез Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь” (1Пет.4:11).