Грешен

В коротком перерыве затянувшегося заседания парткома Научного центра учёный секретарь Лев Валентинович Цветницкий перехватил директора  НЦ  Георгия Константиновича Скрябина и попросил подписать его какие-то неотложные бумаги.
- Лёва, ты дашь когда-нибудь подымить спокойно? – проворчал Георгий Константинович, страстный курильщик, более других страдавший от необходимого воздержания на затянувшихся прениях.
- Что  вы сегодня  так долго? – поинтересовался помощник.
- Да тут некий коммунист Степанов бросил свою третью жену и собирается жениться в четвёртый раз, за что партком думает  взыскать с него по полной программе, а мне вот за то, что не бросаю свою Ирину Борисовну уже 30 лет, хоть бы кто спасибо сказал.

Это была, конечно, шутка. На самом деле Георгий Константинович, ни в каких комментариях своей личной жизни не нуждался. Мало того, он с тоской думал о том, что в качестве  Директора Научного центра его самого не так давно обязали заняться этим малопочтенным  делом  в отношении одного из самых уважаемых членов Совета директоров.

Некоторое время тому назад по какому-то текущему поводу он был приглашён к Первому секретарю Райкома партии, который, как бы, между прочим, с хорошо разыгранным сожалением сообщил ему о том, что на одного из директоров Научного Центра в Райком поступил компрометирующий материал.

Анонимный источник сообщал, что основатель и бессменный руководитель Института агрохимии и почвоведения  член-корреспондент АН СССР коммунист  Виктор Абрамович Ковда, чьё 70-летие общественность Центра незадолго  перед этим достойно отметила, грубо попирает нормы социалистической морали и сожительствует со своей 22-х летней секретаршей, которая в обмен на интимные услуги, злоупотребляет своим должностным положением и пользуется, в этой связи, всякого рода служебными поблажками.

С этими словами секретарь Райкома вручил Георгию Константиновичу  копию злополучного письма, прибавив к этому, что сигнал  находится у него на контроле, но проверка указанных фактов и предложения оргвыводов  поручаются коммунисту Скрябину, в качестве Директора Научного Центра и председателя Совета директоров.

Опытный «царедворец» Георгий Константинович без труда определил, чьи уши торчат из текста поданной кляузы, и пытался разъяснить секретарю Райкома, что дело всего лишь в том, что ожидаемая кое-кем смена руководства института в связи с достижением его директором предельного для этой должности возраста, не состоялась.

В высших научных кругах  сохранение руководства институтом за его создателем - учёным с мировым именем и международным авторитетом сочли крайне желательным и полезным для развития фундаментальной научной проблемы, в связи, с чем по ходатайству Учёного совета института  специальным решением Президиума АН СССР перевыборы директора ещё на один  срок были отложены.

Ясно, что амбициозную группу лиц, метившую в случае смены руководителя на кадровые перемещения, это решение крайне разочаровало и, понимая бесперспективность оспаривания научного авторитета маститого учёного ими было принято решение о его компрометации. Отсюда и анонимка.

Георгий Константинович прекрасно понимал, что авторы доноса вовсе не рассчитывают на успех своего заявления, а намерены всего лишь поколебать публичным разбирательством заведомо вздорного обвинения недосягаемый авторитет крупного учёного, нежелающего уступить  директорское кресло, и этим потрепать ему нервы и выместить досаду за нарушение своих планов.

Он считал, что злопыхатели довольствуются уже самим фактом разбирательства, и рекомендовал Райкому партии на их провокационное заявление  не поддаваться и на полученное письмо никак  не реагировать.

Предложение Скрябина было разумным, однако секретарь Райкома, настроившись на демонстрацию независимых от научного авторитета партийных строгостей, с Георгием Константиновичем не согласился и делу был дан официальный ход.

В течение минувшего за этим месяца инструкторы Райкома партии, в порядке порученного им контроля, не раз  интересовались ходом   разбирательства и были не на шутку обеспокоены тем, что к нему, по сути, ещё не приступали.

Не зная, каким, щадящим Виктора Абрамовича образом подойти к столь  щекотливому делу, Георгий Константинович, никому письма  не показывал и не решался, открыто объявить о нём в повестке дня, предполагая рассмотреть его на закрытом заседании в разделе  «разное»,  но пока, что  не мог решиться и на это.

К недоумению директоров, заседание с неопределённым содержанием раздела «разное» уже несколько раз предусматривалось, но всякий раз по неизвестной причине почему-то откладывалось, и даже обычно осведомлённый обо всём учёный секретарь Цветницкий  не мог на этот раз  ничего пояснить, поскольку  сам знал об  этом не более остальных. 

Традиционно пункт «разное», как правило, таил в себе разбор совершенно необходимых для развития Центра так называемых общих вопросов, затраты на которые нигде не были предусмотрены, однако были необходимы, и на покрытие которых члены совета под давлением Георгия Константиновича должны были за счёт своих директорских фондов время от времени  раскошеливаться.

В этих случаях, чтобы задобрить  прижимистых директоров на заседании совета, ближе к намеченному обсуждению, в зависимости от суммы, которую предполагалось из них выудить, к обычно предлагаемым чаю или кофе с ломтиком сахара,  могли  дополнительно подать печенье с пирожным и   бутербродами, а то и не погнушаться  рюмочкой коньяка.

Причинно-следственная связь одного с другим была очевидной, и когда директорам не удавалось у учёного секретаря Цветницкого заранее выудить  нужные сведения, достаточно было ознакомиться с меню ожидаемого угощения, чтобы хотя бы приблизительно  предположить сумму намеченной  на этот раз подати.

Никаких собственных фондов для угощения директоров  сам  Георгий Константинович не имел,  поэтому, добившись от них мобилизации нужных ему средств, он всегда осведомлялся, понравилось ли им сегодняшняя закуска и, убедившись, что понравилась, просил не забыть внести по 3 рубля Цветницкому. Этот порядок был привычен и никого не обременял.

Непонятное стало происходить в последний месяц. Уже несколько раз объявлялось о предстоящем закрытом обсуждении  «разного» и, судя по высшему разряду угощения, чрезвычайно важного по содержанию вопроса, однако всякий раз по какой-то причине, не отменяя угощения, само обсуждение отменялось, что заставляло недоумевающих директоров, выпивая предложенный коньяк, расходиться восвояси, теряясь в догадках.

Между тем, всё объяснялось тем, что Георгий Константинович никак не мог приступить к непростому для себя делу, всячески его, откладывая, но поскольку деваться было некуда, то в один прекрасный день всё же на него решившись.

Выпроводив однажды посторонних, он, с бесконечными предварительными заверениями Виктора Абрамовича в абсолютной непричастности присутствующих к происходящему, проинформировал директоров о своём визите к Первому секретарю Райкома, огласив содержание злополучного письма  и откровенно признавшись том, что понятия не имеет, что делать с этим дальше.

После ознакомления с доносом за столом воцарилась тягостная пауза.

Никто из директоров, испытывая естественную брезгливость к такого рода делам, не желал начинать тяжёлого разговора.

Молчал и глубоко удручённый услышанным   Виктор Абрамович.
Баловень судьбы, не раз, занимавший ответственные и почётные научные и административные должности, обласканный правительством и научной общественностью нескольких академий он никогда не задумывался над тем, что его успех может быть вызван и объяснён чем-нибудь иным, кроме опубликованных  им результатов  своих исследований.

Но вот оказалось, что кто-то имеет к нему претензии другого рода. Он не знал, были ли эти люди и раньше где-то около него, или появились только теперь.

Аморальность доноса заключалась в его анонимности, склоняющей  его к недоверию коллегам и тотальной к ним подозрительности.
Никто из присутствующих директоров не посмел обратиться к нему с каким-нибудь  прямым вопросом. Оправившись от первоначального шока, они стали высказываться обезличено, и, полемизируя друг с другом, казалось, забыли о ком собственно идёт речь, всячески оттягивая тем самым неизбежность нежелательных никому прямых объяснений.

А Виктор Абрамович погружённый всё это время в невесёлые размышления, мысленно перелистывал страницы прожитого, задавая себе, вопрос были  ли окружавшие его люди искренни в ответ на его чистосердечное к ним отношение, или он был настолько наивен, что не замечал царящего вокруг всеобщего лицемерия?

Он не был настолько глуп, чтобы не допускать возможности проявления в своём окружении человеческих пороков, и, в то же время, был достаточно умён, чтобы не подозревать в этом всех поголовно.

Сейчас ему хотелось думать о хорошем. Он вспомнил молодые годы, связанные со счастливым студенчеством и аспирантурой в Краснодарском институте. Свою первую заграничную стажировку в Швейцарии. Своё становление, как учёного в Докучаевском институте. Руководство в военные годы Узбекским филиалом института ботаники и почвоведения АН СССР. Семь лет во главе Департамента точных и естественных наук ЮНЕСКО, Профессура в МГУ. Десятки подготовленных кандидатов наук. Международное признание через избрание в целый ряд национальных академий и Президентом Международного общества почвоведов.

Наконец, создание пять лет назад своего последнего детища – Института агрохимии и почвоведения АН СССР в Пущино, где, отметив с триумфом год назад своё 70-ти летие, он сегодня сидит перед лицом своих коллег, чтобы объясниться с ними по поводу поступившего в Райком партии анонимного доноса.

Почему-то вспомнился недавний разговор с младшим  сыном Вадимом, который, добросовестно окончив физматовский и кинооператорский факультеты, бросил и одну и другую профессии,  отдавшись поэтической лирике. Узнав через, сколько иллюзий и разочарований пришлось ему пройти, чтобы вышла первая книга стихов, с которой 38-и летний сын был принят в Союз писателей, отец подивился тому, что в отличие от его собственной судьбы, у талантливого поэта большая часть сил уходила не на творчество, а на борьбу.

- Что поделать, - отвечал Вадим, - слово «Ковда» или «ковдя» по-украински означает наковальню. Так что, в отличие от Кузнецовых и Ковалёвых, Ковда не тот, кто бьёт, а тот, кого бьют, кому приходиться держать удар.

- Так что же, - подумал Виктор Абрамович, разговаривая с собой, - должен ли я в этом случае оборониться  обширным списком оказанных мне ранее милостей против свалившейся на голову вздорной напасти?

Он понимал, что дело вовсе не в секретарше. Кому-то понадобился институт. И этот кто-то, в общем-то, прав. Ведь предельный для директора возраст действительно достигнут. Он привык, что его всю жизнь приглашали на должность руководителя, а не предлагали за неё бороться. Он столько раз основывал и возглавлял научные коллективы. Что ему, в конце концов, одним институтом больше или меньше.

Когда Виктор Абрамович  очнулся от своих мыслей и взял, наконец, слово  он уже  не выглядел ни смущённым, ни подавленным. Коллеги рады были заметить, что он по-прежнему само ироничен и уверен в себе, но меньше всего ожидали то, что им пришлось услышать из его уст.

Маститый ученый, сердечно поблагодарив присутствующих за искреннюю заботу о судьбе возглавляемого им института и о его собственной репутации, неожиданно для всех заявил, что предлагает коллегам не оспаривать анонимного письма, а  полностью с ним   согласиться и  без лишних хлопот подготовить для Райкома партии справку о том, что указанные в письме факты проверены и полностью подтвердились.

- Вы не ослышались, я действительно прошу это сделать, но при одном непременном условии, - продолжил Виктор Абрамович, - чтобы второй подлинный и заверенный печатью экземпляр такой  справки будет  выдан мне на руки. Я думаю, это  не только полностью удовлетворит Райком партии, но, и, что немаловажно, избавит нас с вами от неприятных и мучительных разбирательств.

- О чём вы, – заговорили хором директора, - это же будет  стоить  вам  должности!

- Вы ошибаетесь, - ответил учёный, - я при этом не только ничего не потеряю, но с удовольствием  обменяю необходимость защиты весьма  сомнительных  достоинств постаревшего директора на общественное признание его полноценности, как  успешного 70 летнего любовника. Это, согласитесь, очень выгодный обмен, и, как говорят в таких случаях  о прекрасном  Париже – он стоит мессы. Поверьте, в мои годы ваша авторитетная справка о моей мужской состоятельности в 70 лет  будет выглядеть для меня куда привлекательней, чем  кресло оставленного из милости директора.

Участники закрытого заседания, поначалу не знавшие как реагировать на заявление  почтенного коллеги, в конце концов, разразились хохотом, оценив завидное остроумие нестареющего мэтра, и,  допив в честь его коньяк,  пожелали самим  себе ко времени  столь же достойного завершения карьеры.

Оставался серьёзным только Георгий Константинович Скрябин, легко распознавший в словах Виктора Абрамовича откровенную издевку, и испытывающий собственную вину и стыд за происходящее. Перед тем, как закрыть заседание, он принёс Виктору Абрамовичу личные извинения за собственную беспомощность, не позволившую ему избежать самой постановки вопроса, даже в столь узком кругу.

Теперь он знал то, что следовало сделать ему с самого начала.
Уже на следующий день, отложив все дела,  он посетил весьма высокий кабинет одного из секретарей Обкома партии, откуда в адрес районного комитета последовало прямое  указание оставить заслуженного учёного в покое.

Вожделенной справки Виктор Абрамович, правда, так и  не получил, но  ещё полных  пять лет, после описываемых событий, вплоть до 1980 года, он беспрепятственно руководил созданным им Институтом, а затем ещё более десяти лет, до самой своей кончины в 1991 году, продолжал там работать  заведующим лабораторией и советником директора.

Москва, май 2009 г.