О-о, весна

                О-О, ВЕСНА!
Весна, как ее ни жди, приходит все-таки внезапно. Еще вчера яркое уже солнце не смогло согреть давнюю застуженность снежной шапки, нахлобученной на крыши по самые окна, и ночью стылые крупные звезды холодно мерцали в высоком черном небе, стоит прищуриться – и протянется от звезды к тебе колкий долгий луч; замри — услышишь смутный шорох — иней ли это оседает, или шепот времени чудится. А после полудня — частый стук капели по жестяному желобу, капли сбегаются в ручеек, уходящий под сугроб. Днем ручеек весело бежит, искрясь и переливаясь, а к вечеру притихнет, задумается в тревожном ожидании ночного морозца. Так дети, оставшись на весь вечер одни, без родителей, шумно празднуют нечаянную свободу, и в самый разгар буйных игр кто-нибудь, обычно младшенький, вдруг притихнет беспричинно, набычится отстраненно от общего гама, вот-вот закуксится, тяготясь уже и волею этой: «Ну когда уже мама придет!?»
Помню из детства: вволю накатавшись на снежной горке, наигравшись, становились кружком послушать рассказы о приключениях капитана Немо. Вечер по-зимнему долог, рассказчик, один из больших ребят, сегодня особенно в ударе — слушаем затаив дыхание. Но пальцы ног, как ни представляй их себе членами экипажа подводной лодки, как ни шевели ими в чреве валенка, согреваться не желают, и старший брат, которому обязательно попадет за то, что «заморозил маленького совсем» решительно настроен увести за шиворот домой — так и не узнал всех приключений. Зато на следующий день так пригрело, что из хлева выпустили погулять нашу большую корову, за ней, конечно же, увязался и недавно появившийся лопоухий пестрый бычок. Корова постояла, понюхала снег, шумно вздыхая, прошлась по двору. Зато бычок, вначале было растерявшийся, взбрыкнул всеми четырьмя ногами, мыкнул и понесся по рыхлому снегу в пустом огороде, задрав хвост. Ну и я, конечно, не удержался, побегал с ним за компанию, теплый ветер и солнце что-то сделали со снегом — валенки и варежки мигом намокли, даже завидно стало — у теленка-то обуточки, небось, непромокаемые — ярко-желтые копытца. Решил про себя, что назову его Немо.
На улице ребят на горке не оказалось, попробовал лед — ноздреватый, негладкий какой-то. Кататься расхотелось. А вон и ребята — сидят на полуразрезанном стоге сена — одна стенка стога ровно срезана большим ножом — сенорез называется. Здесь за ветром особенно тепло, прямые солнечные лучи нагревают сено, слабым незабытым запахом луга пыльно пахнет трава прошлого лета. Взбираюсь скорей туда — ура, наверное, продолжение приключений капитана Немо! Но старшие ребята говорят здесь о чем-то своем, малопонятном. Скучно.
Мама куда-то собирается. Скорей скинуть мокрые валенки, пользуясь случаем, натянуть братовы ботинки. Да побольше носков, чтоб не так болтались.
— «Мама, я с тобой!»
— Я далеко иду, а как же твой приятель теленок?
— Он со своей мамой в сарае, а я с тобой пойду. Провожу тебя.
— Ну пойдем, провожатый. Только недалеко, а то у тебя ноги замерзнут, в ботинках-то.
— Не замерзнут, я много носков надел, целых пять штук.
— А как же ты их поделил?
— Три на левую, два на правую ногу.
— А почему на левую больше?
— Она главней.
— Это почему же?
— Рука правая главней, а нога левая. Командир всегда командует: «Левой! Левой!»
Мама смеется:
— Ах ты, мой выдумщик! Может, все-таки поиграешь с ребятами, где они?
— Да они там согрелись на сене, разговаривают. Тоже мне, нашли про что говорить — про девчонок. А про капитана Немо не рассказывают. Я тоже буду капитаном.
— А почему ты на горке кататься не остался, капитан? Помнишь, все не мог зиму дождаться.
— На горке лед стал морщинками, плохо катится. И варежки быстро намокают. Зима стала какая-то мокрая.
— Глупенький, это не зима мокрая, это весна к нам пришла.
О-о, весна — это здорово! Весной можно измерять лужи, а на подсохших полянках бегать галопом до головокружения, взбрыкивая, как Немо. Не капитан — теленок. А еще можно пойти к железной дороге и жечь сухую прошлогоднюю траву, если повезет, то увидишь и быстроглазого суслика. А еще можно искать и жевать первые зеленые стрелы дикого лука. Нет, уж нынче большим пацанам не удастся убежать от меня и не взять с собою. А еще…
— Смотри, на бугре уже трава видна!
Так за разговорами и подошли к железной дороге, отсюда уже видна и деревня, куда мы направляемся. На насыпи, как обычно на открытых и возвышенных местах, снег почти весь стаял, видны камни и сухие прошлогодние былинки. Вид с этой насыпи открывается — дух захватывает! Поля широкие еще заснежены, вдали прозрачные продутые ветрами березовые лесочки, справа в низине угадывается речка, за перелесками у горизонта --деревни. Ветер, пахнущий талым снегом, несильно раскачивает былинки, гонит редкие белые облачка в светлом небе. Леса там, куда едва дотягивается взгляд, сливаются в тонкую синеющую полоску, и надо всем этим — солнце! Слепящие стрелы рельсов железной дороги, чуть слышный гул проводов. Слабый тревожный запах креозота от нагретых шпал, как запах дальних странствий…
— «Ну вот, сынок, ты и проводил меня. Может, отсюда побежишь домой — левой-левой, а, командир?
Я молчу. Мама, заглянув в глаза, все поняла, конечно, но без всякой надежды на успех приводит последний довод:
—«Мы же в гости пойдем, а ты вон какой чумазый».
В ложбинке, куда стекала талая вода, стоит лужица, еще затянутая льдом.
— «Да я вот сейчас из этой лужи умоюсь!» — храбро ударил каблуком ботинка по тонкому льду, лучисто разбежались трещинки. Из побелевшей подковки следа от ботинка выступила вода, радужно засияли разводы, отразившийся лучик солнца блеснул радостно и щекотно. Хрупкие льдинки, зачерпнутые в ладошки, оставались, когда вода стекала меж пальцев, кололи разгоревшиеся щеки  небольно. На вкус вода оказалась пресной и холодной, пахла землей и травой.
Льдистая прохлада талой воды, тепло рук, мамин молодой счастливый смех — никогда это не повторится и всегда со мной будет. Иду, не чуя ног, держась за самое надежное, что есть у человека — за руку матери. Птичий гомон в придорожной лесополосе, хруст редких лужиц под ногою, разгорающийся по-весеннему день, — так началось большое путешествие. Весна — это путешествие, путешествие в лето.
Нынешней весной часто прихожу сюда — оглядеться, отметить весны приметы. Хотя и выпадает иногда недолговечный снег, и подмораживает ночью, сомнений нет — пропал Угрюмый Пес зимы, улетел ее Черный Ворон. Необратимо набухли влагой и осели сугробы, исчезают помалу огромные в этом году зимние осадки. Теперь не упустить бы, запечатлеть в памяти взрыву подобный миг, когда копившаяся утробно в почках энергия вырвется наружу, и тогда грянет уж и вовсе неудержимо симфония весны.
Повсеместно нынче ожидаются паводки. В разговорах земляков также явственна тревога — вдруг да разольется Миасс, разбушуется и смоет мосты — висячий канатный у Солнечного и насыпной у Берегового. Сложно будет тогда добираться в город. Однако есть надежда, что поступит природа мудро, как обычно, — сойдет снег постепенно, вот и заморозки по ночам частые, а днем солнце греет, да знает меру, и ветер теплый, подсушит-таки. Унесет избыточную влагу белым облачком к синему морю, — так на тормозах и спустится половодье.
А тропинка, бегущая прямиком через поле, приподнятая и утоптанная еще в феврале, дольше всего будет сопротивляться солнцу, отдельными пятнами снега белея на черной пахоте. Она сейчас уже заброшена, поскольку рыхлый снег не держит пешехода. Попрощаться с ней нужно до осени — летом здесь дороги нет, летом здесь зеленеют, волнуются, наливаются посевы. В прошлом году росли подсолнухи — зеленое, желтоголовое озеро.     Что посеют нынче — не знаю, важно, чтоб не «протоптали полосой пустой мужики дорогу в город летнею порой». А до лета уже — да рукой подать.
Николай ТАЕЖНЫЙ.