Жизнь прекрасна

      
Оказывается -  время течет вспять. Миром управляет метаболизм, а жизнь – это болезнь, которая передается половым путем. Все просто и ясно. На моей смятой постели все мировые вопросы решаются очень просто. В глазах очередной девчонки, которую я затащил в свое логово, легко читаю осень мира, неутоленную страсть и желание прыгнуть с балкона ради нее. Ради любви. Прыгают единицы. Но думают об этом все.

 Одна из знакомых них рассказывала мне про свою подругу, которая решила повеситься понарошку, и только для того, чтобы припугнуть загулявшего мужа. Учла все: время его прихода, количество ступенек, усталость после работы, привычку долго шарить по карманам в поисках ключа и время нахождения в петле, после которого еще можно жить. Не учла интересной статьи в газете, которую муж достал из почтового ящика. Газета забыта, подруга похоронена. Вот такая сука эта любовь. И глупость, как форма ее проявления.

Вся жизнь – это игра в любовь. В любовь к сладкому, соленому, к острым ощущениям, роскоши, к славе, к сексу, просто к женщине. Первопричина  - любовь к себе. Если сто раз повторять слово «любовь» -  получится слово «хлюп». Уже проверял. Вся жизнь – это игра в «хлюп». Тот, кто это не понимает, никогда не изведает еще одного вида любви – любви к игре. Я играю, или кто-то играет мною. Но в любом случае процесс идет.

Мне тридцать четыре года, несколько месяцев и сколько-то там дней. Я один, но не одинок. У меня есть компьютер, трехтомник Борхеса, старенький двухкассетный «Панасоник» и желание проводить время с кем угодно на моей замечательной кровати, исключая геев и лиц младше шестнадцати лет. Такой вот относительно законопослушный образчик.  Это если не считать добавления в копилку разводов нашей необъятной родины одной моей учетной единицы. Теперь жена и дочка живут с родителями жены и посылают в мой адрес милые проклятия по поводу испорченной (их) судьбы. Недавно встретил забавный вопрос по этому поводу в кроссворде:

 -Во что любят играть алиментщики и грибы?
 
Правильным ответом оказалось слово «прятки».

Всю жизнь мы играем в страусов, т.е. в прятки. Мы прячем голову в песок, а думаем, что спрятались от неприятностей, от всяческих неожиданностей вроде простуды, грабителей в подъезде или измены жены. Старательнее всего мы прячемся от самих себя. И я не исключение. Изживая одни комплексы,  я зарабатываю кучу других. Когда я расстался с женой – свобода опьянила меня. Круговорот новых знакомых, которыми я обзаводился, создавал иллюзию полноценной жизни. Однодневные отношения породили ощущение вселенского ненужности.

Сотни Маркесов со своими сотнями лет одиночества поселились в моей мятущейся душе. Путем долгих внутренних усилий я поборол и это. Я стал самодостаточен. Но появился снобизм, который оказался не менее тяжкой ношей  потому, что его то я точно не переносил с самого детства у других, более, на мой взгляд, развитых личностей.

Но самый большой из всех комплексов вселила в меня та, что могла бы породить целые книги стихов, если бы я их, конечно, писал. Из-за нее легко было бы стреляться на дуэли и уезжать в поисках славной смерти на войну, спасаясь от неразделенной любви.

Началось все довольно банально. На автобусной остановке. Все мое остроумие в тот знаменательный момент превратилось в ослоумие. Даже стыдно вспоминать то, что я тогда пытался говорить ей. Она спешила, я был после бессонной ночи, народ давил со всех сторон, пробиваясь к заветным дверям автобуса. Облом не заставил себя ждать. Поначалу я отнесся к нему философски. Но пришла ночь, и появилось назойливое желание вспомнить ее лицо.

 Возникали же только смутные очертания чего-то сколь прекрасного, столь и неуловимого. Рядом ворочалась жена, страдая от белых ночей, ужасной духоты и несносных комаров. А я терзался от своей неловкости и так глупо упущенного шанса познакомиться.

На следующий день я как бы нечаянно простоял на той же остановке лишние полчаса. Об удаче не было и речи. Рассеянность вселилась в меня, наваждение охватило каждую клетку моего организма. Самое страшное – я боялся уже не узнать ее.

Проходили недели, наступила осень, а я все, уже с патологической одержимостью, всматривался в окна проходящих автобусов. Страсть внесла коррективы в мой распорядок. Рабочий день /для жены/ автоматически увеличился на один час. Хотя я и не был ограничен какими-то временными рамками, но пришлось для убедительности объяснить ей изменение графика появления перед ее светлыми очами. Она «как бы» поверила. Но вскоре предприняла некоторые розыскные действия, а так как уличить меня еще было не в чем, то вскоре успокоилась.

У Стефана Цвейга есть новелла, в которой одержимость характеризуют одним непонятным словом «амок». От одержимых личностей прятались по домам. Я же сам хотел спрятаться от себя. Я жил в параллельных мирах: пил дома кофе, смотрел телевизор, ходил на работу, спал с женой и одновременно искал и вспоминал ее. Смешно, трагично и банально. Чего больше – не знаю.

Но мы встретились.
Я чувствовал это с утра.

Мир принял другие очертания. Что-то происходило. События проступали как деревья в тумане. Время тихо шелестело, напоминая листья перед грозой.

Она оказалась еще лучше, чем я предполагал.
Тело богини, уверенный взгляд, за которым пряталось… Мне еще предстояло разгадать, что пряталось за этим взглядом.

На этот раз мы познакомились легко и естественно, будто с каждым из нас это происходило каждый день. Она дала телефон и взамен окончательно забрала остатки моей души. Фауст, не стал бы так размениваться. Но я был слеп и счастлив от этой сладкой слепоты.

Начались встречи. Что я могу сказать о них. Что из-за них я спутал дни и ночи, верх и низ, дела и безделье. Мы врали своим семьям /она была замужем и имела двоих детей/, врали своим друзьям и извращались в собственной лжи. Мы урывали любую минуту, чтобы позвонить друг другу и встретиться на очередной квартире, ключи от которой мы могли раздобыть. Удобства не волновали. Она соглашалась заниматься любовью в помещении с признаками цивилизации и полностью без признаков оных. Она научила меня такому, о чем я даже не мог и думать. С ней я понял, что о сексе знать все просто невозможно. Что только женщина может объяснить мужчине смысл его жизни, причем не в  минуты наивысшего наслаждения, а после них. Но у нас был не только секс и обоюдное помешательство.

Я неожиданно для себя стал писателем, или что-то вроде того. Поначалу на свет появлялось что-то вроде посланий к ней. Потом эти послания перешли в более менее регулярно заполняемый дневник, в котором можно было встретить и стихи, последний раз написанные в таком далеком, еще петушином возрасте.

Я упивался ее телом, самим его запахом, представляющим нечто среднее между запахом свежей соломы и свежестью августовского звездного неба. Я упивался тем, что у меня внутри рождалась скромная, но все-таки творческая жилка. Шестым чувством я всегда подозревал ее наличие, но быт, неуверенность в себе, отсутствие воли, всегда мешали целенаправленно сесть за работу.

Инга. Ее звали Инга. Была в ней прибалтийская изюминка, такая милая моему сердцу. Еще бы добавить говорок Данкунайте и кайф был бы полным. Однажды я написал « … ползи и смейся, ты умеешь/ смеяться там, где люди плачут,/ ты мне, наивному, не веришь,/ но завтра будет все иначе! …

Но все же лучшим комментарием к нашим отношениям  оказалось Гумилевское «шестое чувство» - «как некогда в разросшихся хвощах/ ревела от сознания бессилья/ тварь скользкая, почуя на плечах/ еще не появившиеся крылья…»
Итак, парение духа и тела продолжалось. Она мылась в ванной и позволяла наблюдать за ней, как ребенок, не подозревающий никакого подвоха и не испытывающий никакого стыда. Но и как ребенок, она могла впасть в столбняк от неожиданного грохота за стеной или телефонного звонка. Конечно, Инге совершенно не улыбалось быть застуканной в чужой квартире с чужим мужем. И хотя в их семье первая скрипка принадлежала ей, ведь муж зарабатывал копейки и попросту находился у нее на посылках, ей не хотелось вносить дискомфорт в их налаженный быт.

Самая известная в городе контора по перепродаже строительных материалов принадлежала этому беззащитному ребенку. Нечаянно я услышал, как Инга отдает указания по телефону. Властно, даже жестоко. Но что еще можно было ожидать от серьезного руководителя в мире, где только монстры и осьминоги способны ползти по лестнице успеха вверх.

Я не хотел признаваться в этом даже себе, но на самом деле мне льстило то, что рядом со мной была женщина, недосягаемая и одновременно желанная для многих. Я получал от нее вдохновение, и жизнь действительно становилась захватывающей игрой. Что же получала она? Мне казалось она получала то, что не могла найти вокруг. На более глубокий психоанализ меня тогда не хватало. Муж просто боялся ее, ему и в голову не приходило, что и в постели можно играть.
Я завязывал ей глаза и непредсказуемо прикасался к обнаженному телу пальцами, доставляя удовольствие именно непредсказуемостью. Однажды я умудрился привязать ее руки и ноги к спинкам диван, когда мы с определенной степенью наглости оккупировали мою квартиру. Привязывание партнера к кровати смотрится пошло в кино, но иногда, в реальной жизни вносит элемент прикола. Видимо, с нами решила «прикольнуться» и моя жена, которая прибежала домой за паспортом. Нам повезло, машина ждала ее внизу.

 Жена просто не стала заходить в комнату, где можно было рисовать картину «распластанная Венера», а просто выхватила паспорт из очередной своей сумочки в коридоре и испарилась как страшный сон. Самое же прикольное заключалось в том, что мы оказались в состоянии продолжить и даже успешно закончить начатые дела.

Инге посвящалось все, что выходило из-под моего плодовитого пера. После приложения минимума усилий, сборник мох рассказов увидел свет, что немедленно получило освещение в местной прессе. Это не могло не льстить ей и не связывать нас все сильней. Никогда не разбираясь в психологии, я ничего не понял и сейчас. Оказалось, что она врала, а точнее – просто играла в человека, интересующегося искусством, изображала из себя уставшего от меркантильности быта и работы человека. 

Красивая машина, пустая, но красивая жизнь, интересные поездки, создающие иллюзию полноценности. Запутавшись, сама в себе, а потом устав  от игры со мною, она решила открыть карты. И в последних словах, сказанных на прощанье, призналась, что считает себя небольшой и самой обычной сучкой, и уже успела полюбить другого. На что я вполне резонно заметил, что сучка она не такая уж и маленькая.

Но все испортилось не сразу. Мы понимали, что 9 ; недель не просто фильм, это правда тех отношений, в патину которых попали и мы. Одно-два неловких движения – и паутина начинает рваться. Хорошее настроение, приносимое мною в семью со временем исчезло. Ссоры, ругань с женой стали нормой. Верх и низ окончательно перепутались. То ли я ругался с женой потому, что на стороне у меня есть другая женщина, то ли у меня другая женщина, так как не все было ладно в семье.

И мы уже с меньшим энтузиазмом занимались поиском новых пристанищ. Возникли трудности и на моей работе. Вирус обрушил почти все программы в управлении нашей фирмы. Все ночи напролет мы по честному боролись с компьютерным недугом, далеко-далеко задвигая личные вопросы. В голосе Ингы я уже не слышал тех радостных приветственных ноток и списывал это на временные неудачи. Никто и не ожидал вечной рождественской сказки. Я строил планы спокойных дальнейших отношений, и даже начал книгу, отчасти благодаря Инге.

На места все расставил август.
Точнее один «черный» вторник.

Инга сказала по телефону примерно следующее:
-  Я влюбилась. Извини меня.
И что-то еще.

У меня опять резко проявилось поразительное тугодумие. Я почему-то воспринял слова в свой адрес и удивился ее минорному тону.

- Ты не понял. Я влюбилась в другого и не могу вести тройную жизнь. Я не та, за которую себя выдавала. Я просто маленькая сучка.
Дальнейшее опускаю.

В тот день я бросил работу раньше обычного. И обнаружил, что дома банально и по полной схеме мне наставляет рога моя собственная супруга. Я сидел в коридоре и хохотал как безумный, пока вице муж надевал портки и поспешно ретировался.

Через несколько дней ушел и я. Оставил ей все: квартиру, мебель, скромные сбережения. Забрал из всех книг трехтомник Борхеса, магнитофон и компьютер, снял логово и завертел новую жизнь. Зачем искать виноватых. Виноваты все и никто.

«Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино… Мы все могли бы играть в кино, но …. мы как птицы садимся на разные ветки и засыпаем в метро».

Но мы не «сели на разные ветки», и не «заснули в метро», а доползли каждый до своей постели, и обняли в итоге каждый свою подушку.

Иногда звонит Инга. Иногда – жена. Я не знаю, что будет дальше. Я подхожу к подоконнику, стряхиваю пепел в череп, подаренный одной медицинской студенточкой и превращенный в пепельницу. И глядя в пустые глазницы думаю о том, что жизнь все-таки прекрасна.