Задача устава

© Dmitry Karateev & Constantin Mohilnik

Видавничий Гурт КЛЮЧ:
Дмитрий Каратеев & Константин Могильник


Фрагмент романа LIEBE DICH AUS…


Отрывок книги УЧЕБНЫЕ СНЫ (http://proza.ru/2009/05/08/679)
Скачать: http://www.scribd.com/doc/14975745/11-Liebe-dich-aus


ЗАДАЧА УСТАВА

Беспристрастный взор на натуру человека открывает даже, что последнему столь же естественно бить, как хищным животным кусаться, а рогатому скоту бодаться: это именно животное бьющее.

Артур Шопенгауэр

Да ещё и ремень применяющее. И пращу, и лук, и «калашникова». Но выдают его только тому, кто принял присягу. А прежде полагается курс молодого бойца. Стоишь, например, в строю, среди обезглавленных стрижкой тебе подобных на плацу учебного подразделения в городе Коломыя и, затаив дыхание, слушаешь сержанта Звонарёва, вникаешь, чего он от тебя добивается:
– Устав, скажите мне, на что существует, или как? Проще для вас повторю: какова и в чём задача устава? Так понятно? Не слышу ответа.
Боря Ахиезер из Минска:
– Вполне, товарищ сержант.
– Молчать, я вас спрашиваю! Отвечать вслух, а не себе под нос, как баба. Итак, солдат?
– Задача устава в том, чтобы его солдат беспрекословно выполнял, товарищ сержант.
– Длинно, солдат, аж начало забыл. Вы и в бою будете подобные ответы загибать? Начнётся, представьте, война, а сержанта Звонарёва там не будет, нет. И поймал вас, лично вас, солдат Охуезер – ну и называют же вас! – поймал вас наш с вами потенциальный противник. Поймал, твоють, и спрашивает: «Для чего в Советской армии задача устава?» Бить будут, много бить будут – день, два – а ты всё молчишь, твоють, как попугай. А почему? Не потому что такой партизан, твоють, а так как не знаешь ни буя. Так-то! Вопр-р-росы? Не слышу? Так вот, отвечаю: устав нужен для того, чтобы солдат его выполнял, и это на первых порах правильно. Но уже на вторых порах становится ясно, прежде всего, толковому сержанту, на котором, как сказал генералиссимус Суворов, вся служба зыждется, уже ему становится ясно, что нет, твоють, не для того устав. Какие ещё версии? Что, что, солдат Мкрджиев?
– Канэшьно, устав сушэствует дла дыстыплины, товариш сырджант Дзвонаров.
– Уже теплее, но не ближе. Кто ещё, твоють, способен думать под головным убором?
И тут я не выдерживаю:
– Устав дан затем, чтоб его нарушать, товарищ сержант.
Звонарёв вскидывает нос, потом резко опускает подбородок и глядя мимо меня:
– Прекратить звездёж в строю, твоють, до каких пор это кончится! Я раз добрый, два нормальный, но на третий могу начать зверствовать.
Та-ак, Ольшак меня за язык дёрнул – сейчас начнётся. Но ничего, всё нужно пройти – есть наслаждение в строю.
– Так что же вы заглохли, солдат? Я сказал, повторить ответ!
Ну что ж:
– Устав дан затем, чтоб его нарушать.
– А «товарищ сержант», твоють?
– Так точно, товарищ сержант.
– Вы прямо как звери малые. Ответ верен, но не полон. Действительно, с точки зрения солдата устав дан затем, чтобы его нарушать. А с точки зрения, твоють, сержанта, на которых, повторюсь для чурок, вся армия только зыждется, устав затем, чтобы – солдата – всегда – было – за что – взъедрить. Привожу пример. Рядовой – потом усвою вашу фамилию, – сейчас вы обратились ко мне не по уставу, т.е. никак не обратились, в задницу засунув обращение «товарищ сержант». Не будь устава, в этом не было бы, твоють, и нарушения. Во всяком случае, я бы на гражданке такую буйню вам бы не заметил. И нарушение осталось бы безвозмездным. А теперь, на первый раз для порядка, получИте – устное взыскание – условно. Поздравляю – не за что.
И опять – глаза поверх строя:
– Я, кажется, кому сказал один раз? Прекратить звездёж в строю! Кто чего не понял? Мамедов, ты?
– Ныкакнет, товарищ серджант!
– Тогда повтори.
– Ныкакнет, товарищ серджант!
– Как смеешь отказываться выполнять приказание! Немедленно повтори!
– Условно первый взысканий на порядок вкусно, товарищ серджант.
– Ну, звери! И где вас, таких, твоють, на мою шею отлавливают?
– Не могу знать, товарищ серджант!
– Мудро, солдат. По-восточному, да?
– Такточно, товарищ серджант!
– Вот я тебя и поймал. Восточный солдат – хитрожопый солдат. Но на всякую хитрую жопу, солдат, армия давно нашла буй с резьбой. Итак, продолжим оргмомент: кто по нации не русский, не укрАинец, твоють, не белорус – два шага вперёд!
Сам не знаю как, оказываюсь впереди, причём на целых три шага.
– Рядовой, мля, ещё тебя не выучил. Вы кто, совсем ненаш иностранец? Молчать! Отвечать!
– А я алтынец.
– Рядовой Алтынец! Я твою, мля, фамилию потом освою и, кажется, крепко освою! Два шага назад, твоють! Рядовой Алтынец, почему всё равно вне строя? И почему в списке тоже нет, твоють?
– Потому что я Попенков, а алтынец – это национальность.
– Сам знаю, что национальность, попрошу меня не учить. Два шага вне очереди! Куда, мля, попёр, солдат?
– Так из очереди и попёр. Выполняю команду.
– Умный, да?
– Кто?
– Ну не я же. Стать на место! И потом, тут написано – русский. Ты, я вижу, твоють, тоже хитрожопым чуркой хочешь прикинуться? Стать в строй! И смотри, а то будут большие неприятности, особенно тебе. Рядовой Ахиезер!
– Я!
– Сам вижу, что не я. Кто по нации?
– А это что, обязательно?
– Молчать, я сказал, твоють. Кто по нации?
– Еврей, товарищ сержант.
– А написано «яур». И не надо мне тут.
– Правильно, товарищ сержант, «яур.» – это по-белорусски сокращённо «яурей».
– Так ты кто мне тут, белорус?
– М-м-ну…
– Вот дубина непонятливый. Два шага назад. Напра-аво! Отставить, Охуезер! А к остальным это что, не относится? Повторяю: взвод – напра-аво! Отставить. Зарубите себе, твоють, раз навсегда: нет в уставе такой команды «кто в лес, кто во дрова». Мамедов, чего вперёд попёр? Тут – прямо, там – право. Понял?
– Такточно, товарищ серджант!
– Тогда, Мамедов, напра-аво! Почему назад?
– Такточно, товарищ серджант!
– М-м-мда… Охуезер, почему не выполнил команду?
– Так вы же мне сказали «отставить», товарищ сержант.
Звонарёв на мгновенье замирает:
– Суворов сказал: пуля – дура. А нужно сказать это вам. Мкрджиев, почему стал спиной
– Потому шьто, канэшьно, направо, товариш сырджант Дзвонаров.
– Отставить мою фамилию. Ну а ты, Попенков, – я тебя уже выучил, как обещал – почему повернулся налево?
– А я левша, товарищ сержант.
– А вот это вам будет чревато боком: наряд по роте – вне очереди. И уже, твоють, не условно. Сейчас вы посмеялись надо мной, а сейчас я буду уссываться над вами. Все на плац, на строевую. Рота, нале-ево! Ша-ам – марш!
Ну, отшагали, отбегали, ототжимались, лечь-встать, колИ-палИ, излагать тебе всё это – мало интереса, и так до вечера дожили. И к вечеру замерла во мне воля, в созерцание преобразовалось представление и блаженная безмятежность охватила. И я стал понимать тех людей, которым нравится армейская служба. Левой. Правое плечо вперёд. Стой. Смирно. Равняйсь. Кругом. Бегом. На месте – марш. Стой. Разойдись. Стать в строй. Покой, понимаешь, почти как Джуджи Чингизович учил: башка не варит, кашкой кормят и на душе чисто.
– Рядовой Попенков, на дежурство заступить. Становись на тумбочку и стой, пока я, твоють, не прикажу.
На тумбочку – так на тумбочку.
– Вопрос, товарищ сержант: а сапоги снять надо?
– Ты что, ещё Попенков или уже Охуезер? На тумбе стоят всегда в сапогах. Как понял?
– Понял правильно, товарищ сержант. Разрешите выполнять?
– Приступайте. И приветствовать всякого, твоють, сюда входящего, кто старше по званию.
Та-а-ак, как же на неё взобраться? Ступенек не предусмотрено. С разбегу, что ли? Спросить сержанта? А солдатская смекалка нам, солдатам, на что? Эх, была не была. Отталкиваюсь левой, взлетаю на тумбочку. И – входящему старшему по званию – замполиту Лонскому:
– Здравия желаю, товарищ капитан!
А тот, выпучив глаза:
– Сержант, что за бардак в подразделении?
– Новобранцы, товарищ капитан.
– Отставить объяснение! Что за бардак, повторяю! Фамилия?
– Звонарёв, товарищ капитан.
– Да не твоя. Рядовой, фамилия?
– Моя?
– Головка от буя!
– Есть, товарищ капитан.
– Не есть, а почему на тумбочке? Кто дал команду?
– Товарищ сержант Звонарёв, товарищ капитан.
– Отставить выполнение. Сержант, что я слышу? Отставить выполнение, я сказал!
– Рядовой Попенков, немедленно выполнить команду замполита!
– А как, товарищ сержант?
– Слазь с тумбы, дубина! Смирно!
– Смирно, сержант! Р-р-рота, стр-ро-ойсь!
Все бросают подшивать воротнички и, перепрыгивая через койки, опрокидывая табуреты, вытягиваются в бульвар – как есть: кто в трусах, кто в штанах, кто босиком, кто в сапогах, кто майке, кто в гимнастёрке. Мгновенная тишина, остановка времени.

Остановка «Времени»

Только диктор с телеэкрана как ни в чём не бывало ведёт программу «Время»:
– …после чего состоялась встреча с жителями города, вылившаяся в большой и содержательный разговор.
На экране площадь, на ней толпа улыбающихся пожилых женщин омывает невидимую границу свободного пространства радиусом в пять метров, где несколько плечистых молодцев в чёрных костюмах и серых галстуках с безразличной бдительностью сдерживают прилив гражданок. Посередине круга человек в тёмном плаще с пятнистою лысиной и доверительно открытыми крупными зубами толкует:
– И как-то вот так у нас идёт, товарищи, что в этом отношении ну никак не перестроимся. А это в настоящее время, скажу вам откровенно, как нельзя более необходимо. И все мы должны, просто каждый на своём месте, я хочу сказать: каждый на занимаемой им должности просто так посмотреть вокруг и осознать эту вот необходимость. Ну, вы согласны со мной или как?
Голоса:
– Согласны, Михаил Сергеевич, согласны…
– Ну вот, а то вы молчите, и у меня складывается такое впечатление, что, может быть, кто-нибудь не согласен, а кто-то даже против. И это вполне нормально, товарищи, и в этом я вижу один из характерных признаков того, что процесс пошёл. А именно: процесс демократизации, который ведь изначально был присущ социализму, так что даже вообще, можно сказать, вот как у нас теперь говорится: больше демократии, больше социализма, и не нужно бояться при этом каких-то частных особых мнений, и не нужно бояться его высказать, но – и здесь я хочу особо это подчеркнуть: не следует превращать обмен личными мнениями, их закономерное высказывание, откровенно говоря в раздрай. И мы отвечаем на это: разве за это мы сейчас боремся? Вот как вы думаете, разве за это?
Голоса:
– Нет, нет, Михаил Сергеевич, не за это!
– Ну вот: а знаете, я вам честно скажу: я ничего другого от нашего народа просто и не ожидал, потому что ведь чего скрывать: бывают у нас, я бы даже больше сказал: есть у нас некоторые такие товарищи, которые опасаются такого вот открытого разговора с народом, вы же знаете, что они есть, и смешно было бы, если бы я стал от вас это скрывать, кому это надо?
Голоса:
– Никому, Михаил Сергеевич, не надо этого, Михаил Сергеевич!
– Во, а я им так и отвечаю: нет, неправильная это позиция, товарищи, нельзя, находясь, понимаешь, в потоке такого сгустившегося ускорившегося времени впадать по-прежнему в какой-то, я бы сказал, стресс страуса и прятать головы в песок, извините за откровенность, но это ведь разве не так?
– Так, так, Михаил Сергеевич!
– Я же знаю, что это так, и кто бы что бы – мне – или вам на этот счёт ни излагал, – нет, товарищи, во всех столкновениях мнений мы не должны по казарменному командовать, что, мол, равняйсь, смирно и не рассуждать, а должны каждое мнение открыто рассмотреть, логически взвесить и в этом процессе обрести всё-таки консенсус. Мне лично запомнится этот разговор, открою вам ещё один – не секрет, какие секреты у Генерального секретаря от народа! – не секрет, а так, одно такое обстоятельство: уезжать от вас я буду с полной, всецелой уверенностью в том, что жители Семигорска и всей этой немалой области наши начинания поддерживают. А то народ для кой-кого – будто какая-то вещь в себе, о которой много говорится, но в чём действительно его воля, об этом в действительности нет представления…

Капитан:
– Отставить программу «Время»!
Диктор:
– Продолжаем программу «Время»…
Капитан:
– Я сказал: отставить программу «Время»!
Звонарёв:
– Рядовой Ахиезер!
– Я!
– Выключить телевизор!
– Есть, товарищ сержант.
Исчезли замелькавшие было на экране детские садики, погасли счастливые улыбки матерей. Исчезло представление, замерла воля. Голый зелёный экран, в нём отражение строя, коек, сержанта, капитана и рядового Попенкова. Если погаснет и лампочка под потолком, всё исчезнет:
… вместе с волей упраздняется и всё её явление и, наконец, всеобщие его формы – пространство и время, а так же последняя его основная форма – субъект и объект; нет воли, нет представления, нет мира.
– В мирное время я могу ещё закрыть глаза на этот цирк в казарме. А если закончится мирная передышка между войнами? Да, да, сержант Звонарёв, завтра начнётся война, а замполита с вами там не будет. И будет ваш личный состав прыгать, как козёл, из окопа на тумбу, прямо под пули противника! Молчать, я вас спрашиваю! Вольно, разойдись!
И ушёл замполит. А сержант:
– Рота, 45 секунд – форма одежды №2, в колонну по 2 – стро-о-ойся! Младший сержант Сидорок, внеплановый, твоють, учебный марш-бросок: горка Крутая, роща Пистолет, далее – вокруг озера Глубокого, и в казарму в обратном порядке. Рядовой Попенков остаётся стоять на тумбе, но не верхом на тумбе, как козёл, а рядом – как дневальный. А другие пусть видят, и на буй намотают, и этого козла, твоють, коллективно – один за всех, все за одного! – воспитывают, как понимать команды. Младший сержант Сидорок, приступить к выполнению!
Приступили – побежали. Стою возле тумбы и думаю: какой же мерзавец этот Звонарёв, хочет натравить на меня товарищей по оружию. Надо бы ответить взаимностью, да возможности к тому не видно. Ничего, осмотримся, принюхаемся – отомстим. Если не… Ну что ж: или мы его, или он нас. Кто? «Ну не я же» – скажи, Звонарёв. А почему это не ты? От личной ответственности уходишь, да? Стоять, сми-и-иррна! 100 нарядов вне очереди, марш-бросок вне плана: улица Широкая, горка Высокая, лес Дремучий, река Быстрая, море Синее, океан Великий Ледовитый, хребет Горный, дальше – согласно вновь имеющих поступить распоряжений. И всё не скоком, как козёл, а ползком, как… сержант Звонарёв. Однако:
– Товарищ сержант, разрешите обратиться.
– Обращайтесь.
– Прошу временного открепления от тумбы в силу естественной надобности.
– Даю 2 минуты.
– Товарищ сержант, разрешите обратиться.
– Обращайтесь.
– А если 2 минут не хватит?
– Тогда вернётесь, я добавлю. Время пошло.
Тварь. Тварь. Процесс пошёл, а не время. Сколько нужно, столько и возьму, а ты кто такой?
– Рядовой Попенков, почему опоздал? Молчать! Упал – отжался! 20 раз. Вольно. Заступить на тумбу.
Скотина: сам валяется и, в экран уткнув мурло, «Взгляд» смотрит. А в ухо тебе зарядить, пока взвод не вернулся? Но поздно, взвод уже вернулся. Запыхавшиеся, злые:
– Ну, Попенков, мля, урою!
Так, это коллективно воспитывать начинают: Мкрджиев неприметно в бок наподдал, Ахиезер понимающе отводит нос, а Мамедов сверкает раскалёнными ножами зрачков:
– Сыктым!
Я всё понимаю: по-алтынски это тоже так. Ещё кто кого!
– Товарищ сержант, разрешите доложить: взвод в расположение части прибыл; в течение внепланового марш-броска происшествий не произошло – младший сержант Сидорок.
– Взвод – вольно, разойдись, лечь, отбой.
И с внезапной мечтательной зевотой:
– А-а-а, вот и день пра-а-ашёл…
Каков зверь: отдыхать собрался. У него день прошёл, а у меня ночь только начинается. А Звонарёв снова, и уже нетерпеливо:
– Вот и день прошёл!
Чего он, сука, и от кого добивается? Подтверждения? Опять, и ещё настойчивее:
– Вот и день прошёл!
Тут я с поста возле тумбы непроизвольно-яростно:
– Ну и буй с ним!
Хмыканье, смех в темноте, а Звонарёв:
– Ну, наконец-то, правильный отзыв. Сам допёр, салага, или старший брат поделился, а? Будешь стараться – толк будет. К сведению личного состава: неписанный пароль и отзыв повторяются, твоють, после каждого отбоя ежевечерне и неукоснительно в хоровом порядке для разгрузки, твоють, дневных впечатлений и облегчения отхода ко сну, твоють. Итак:
– День прошёл!
Дружно грянули голоса:
– Ну и буй с ним!