Зиночка 6-9

                6

Из Дневника Александра (продолжение)


«Заявилась в начале девятого, бодрая, весёлая. Я лежал колодой на диване, свет не включал, только над аквариумом лампочка светилась.
Включив свет, с порога:
-Привет, папуля. Представляешь: в трамвае к Натуле прицепился хачик. Выходи, говорит за меня замуж, будешь любимой женой в моём гареме…Алё, Саш, ты чего кислый? Опять желудок?

Я уже накачал себя до такой степени, что готов был взорваться. Однако, (может, стоило действительно взорваться, наорать, ударить, наконец?) как всегда сухо заговорил:
-Посмотри в зеркало.
-Что? Испачкалась?- сунулась к трюмо. - Где? Ничего не вижу.
-Вот и я не вижу! Ни чувства вины, ни раскаянья.
- Опять старые песни о главном, - вздохнула, помрачнев. - Прямо хоть домой не приходи…
- И не приходи! Без тебя прекрасно проживём.
-Проживёте…Я у вас крайняя, - голос дрогнул, послышались слёзы. - Дети как на подружку орут, ты волком смотришь…
- И что ты сделала, чтобы этого не было? Ни-че-го! Палец о палец не стукнула.
- Я наизнанку выворачиваюсь, и всё плохая…

- Ха!- я резко сел.- Это когда же ты наизнанку выворачивалась? Как только язык у тебя повернулся такое сказать. Живёшь по скудной программе, точно выбитой в камне и вызубренной назубок. И ни шагу в сторону! Когда ты в последний раз детям завтрак готовила?
-Я виновата, что они не едят?
- Правильно, не едят. Потому что невкусно. Они ещё в садик ходили, тебе об этом сказали. Ты их услышала? Нет! Потому что такого пункта нет в твоей скрижали. То, что я приготовлю, едят.
-Ты умеешь готовить, а у меня не получается…

- Это,- я вскочил, врезал кулаком по книжной полке с книгами по кулинарии,- я для кого покупал? Для себя? Так я все проштудировал. А ты хоть в одну заглянула? Напомни мне день, когда у нас на столе было новое блюдо приготовленное тобой?
      
 Сжалась, точно в ожидании удара, уставилась в пол.
- Не слышу ответа.
-У меня не получается…
-И не получится! Потому что ты всё в жизни делаешь по своей дурацкой программе. Ни-ни за рамки! Первый блин получился комом - и всё, ты больше блинов не печёшь. И хоть кол на голове чеши, упёрлась барашком и блеешь: »У меня не получается». Чтобы получилось надо второй, третий, пятый блин спечь. Сколько нужно извилин, чтобы это понять? И наша постельная проблема не решается по этой же причине. Один раз не получилось - и всё? Предприятие закрывается, персонал увольняется. Так?
       
Молчит, как провинившаяся школьница, уставясь в пол, шмыгает носом.
- Я со стенкой разговариваю?
-А что сказать?
- Как всегда: Саша, дурачок, надеется на нормальный разговор, а Лида ставит затёртую кассету, где всего три фразы: я не умею, у меня не получается, а что сказать? Не противно одно и тоже столько лет повторять? Не противно?
   
 Я видел, что Лида, как всегда в таких случаях, включила на полную катушку «молчанку», и всё же продолжал надеяться, что на этот раз мы поговорим по-человечески.
 
– Ну, скажи хотя бы чётко и ясно, почему тебя столько лет устраивает фиктивный брак? Почему ты врёшь сестре, - сам слышал,- что любишь меня? Это, по-твоему, любовь? Ты ж меня как мужчину…топчешь, мучаешь как садистка.

Вздрогнула вся, по лицу прошла тень, поморщилась, как от боли. И Саша, конечно, как обычно проникся жалостью, смягчил тон.
- Ладно, сформулируй ответ. Пойду, перекурю.

Курил минут пять, значительно успокоился. Надежда, что всё же  состоится нормальный разговор и, наконец, поставим точки над ё, заполнила всё освободившееся пространство.

Возвращаюсь с кружкой кипятка,- захотелось кофе хлебнуть,- Лида сидит в кресле хмурая, уставилась на руки: пальцы нервно теребили кусок нитки.
Я сделал кофе, присел к столу.
- Готова?
Быстро глянула исподлобья, взгляд тяжёлый, гнетущий. Так, наверно, смотрит истязуемый на истязателя.
- Я не знаю, что ответить,- обронила, точно камень уронила в пропасть.

А там, на дне пропасти, сидел дурачок Саша, и камень шмякнул по его седой башке.

Нет, это ещё не был взрыв, просто вспыхнула просыпанная кучка пороха.
Вскочил, отбросив стул, и…грохнул чашку с кофе об пол.
- Всё, Лида! Это была последняя капля,…чаша переполнилась! Я больше не желаю тупо ломиться в закрытую дверь!
- Не кричи, - дёрнулась.
- Как не кричать, если ты не слышишь? Пятнадцать лет кричу…. Я живой здоровый мужик…Мне не нужна сестра, тётя, мать, мне нужна нормальная баба, которая любит не на словах…- я продолжал говорить, переодеваясь.

- Ты… куда?- вскинулась.
- Совершаю побег из этой камеры пыток! Подальше от тебя!
Сникла, опустив ещё ниже голову, захлюпала носом.

Я уходил, она даже не шевельнулась…
В феврале Лиде исполнилось 45. Разницу в пять лет мы никогда не ощущали: всё время были, как ровесники. Это так, к слову. Вот говорят: баба в 45 - ягодка опять. Чёрт подери, почему, за что мне досталась волчья ягода, которую невозможно есть?!»

 
                7

Над кроватью тускло светился розовый светильник. Плотные шторы были наполовину сдвинуты, и свет с улицы ломился сквозь тюлевую занавеску. Так что в комнате было прилично светло.

Нина повлекла Александра к кровати, остановилась подле, жарко приникла, вскинув голову, потянулась к его губам. Александр невольно отвёл лицо в сторону: почему-то только сейчас он обнаружил, что от Нины разит таким амбре, что в другое бы время его просто стошнило. Жгучая смесь пота, табака и винного перегара.

Нина отпрянула:
-Я поняла, Сашенька.…Всё, я мигом…
Метнулась к тумбочке, покопавшись в ней, извлекла зелёный флакон шампуни, сдёрнула с крючка над холодильником полотенце.- Я мигом…не устанешь ждать…

Убежала. Александр тупо опустился в кресло рядом с кроватью, медленно приходя в себя. Сразу за креслом стоял журнальный столик, на нём стоял включённый ноутбук, на мониторе плясали радужные сполохи, а из динамика лилась приглушённо лёгкая инструментальная музыка. Рядом с компьютером початая бутылка вина «Каберне», блюдце с печеньем, широкий тонкостенный бокал, чуть поодаль книга-томик Цветаевой.

Александр, частично придя в себя, обнаружил, что в нём произошло пугающее раздвоение: сознание само по себе, а тело само по себе.

«Зачем я здесь? Как же принципы?»- метрономом пульсировали вопросы в голове.
«Плюнь на принципы!- зудело тело.- Ты долго голодал, тебе предлагают поесть отпуза. Ешь! Сколь влезет…»
«Не слушай! Потом будет плохо…»
«Так это потом. Пройдёт: понос не золотуха…»

Александр потряс головой, но голоса не пропали, они лишь поменяли место нахождения: разум бухал в самое темечко, а голос тела уже зудел из области паха.

«Надо что-то делать или я прямо здесь свихнусь».
 Александр резко поднялся, и рука помимо его воли потянулась к бутылке.
Голос разума захлебнулся в вине, утонул, а тело одобрительно обдало теплом и тем ощущением, которое коллеги Александра называли «расслабухой».
Александр вновь опустился в кресло, хрумкая печенюшкой.

А собственно, чего он всполошился? Необычному состоянию, когда Нина взяла за руку и сказала: идём? Так всё понятно: если изголодавшего возьмут за руку и скажут: пошли, поешь досыта,…у него тоже помутнение в мозгах случится. И ему плевать, как это всё будет выглядеть, главное, поесть. Стоп! Если я сейчас так рассуждаю, значит, я ещё не совсем тот изголодавшийся? Выходит так. Ну, и чего тогда сижу, чего жду? Кушать-то хотца? Даже если…

Вбежала Нина, и мысли Александра прыснули в стороны, как пичуги.
- Не соскучился?- сунулась к лицу:- Теперь как?
Александра обдало сладким ягодным запахом.
-Вкусно.
- Ты уже хлебнул? Можно и я чуть-чуть? Потом карамелькой мятной перебью…

Александр плеснул в бокал. Нина откуда-то принесла берестяную вазочку с карамельками. Взяла бокал, помедлила, как бы оправдываясь, сказала:
-Для храбрости.
Выпив, взяла карамельку, откусив половину, вторую поднесла к губам Александра, фальшиво пропев:
-Тебе половина, и мне половина-а-а…
А потом просто плюхнулась ему на колени, жарко обняла, задышав в самое ухо:
- Сегодня ты мой…весь.…Не думай о последствиях…Я никаких претензий…Подарок, просто подарок…
Отпущенная на волю страсть Нины захлестнула Александра как щепку морская волна и понесла, понесла…

Уже когда они оказались на кровати и лихорадочно раздевали друг друга, Александр краешком сознания отметил: помнят руки! помнит тело!  И стряхнул, как пылинки с плеча, остатки скованности. И сфокусировал себя на одной мысли: у Нины это впервые, значит, ты должен – нет, обязан!- всё сделать как можно мягче, нежнее, и желательно безболезненнее. Память услужливо прокрутила фрагменты некогда прочитанных книг с советами сексологов как правильно делать дефлорацию.

В бесшабашной юности до армии и после у Александра были случайные девушки и женщины, немного, правда. И ни одной девственницы! Наслушавшись рассказов парней о тех удивительных незабываемых ощущениях, когда из невинной девушки делаешь женщину, Александр страстно желал их тоже испытать. Но, увы, судьба смеялась ему в лицо: выберет девчонку помоложе, по всем приметам явная девственница…Ага, эта скромница ещё в седьмом классе потеряла невинность: в бутылочку играли, так случилось.…А потом судьба вообще финт выкинула: свела его с Лидой. Тоже ведь на первый взгляд показалась старой девой, нетронутой…

И вот она уже подзабытая мечта перед тобой. Тоже своего рода подарок к его сорокалетию.
Вопреки опасениям, всё прошло великолепно. Нина лишь на мгновение сдавлено вскрикнула, вогнав в его спину ногти, ещё теснее прижалась.
Александр замер, шепнул в самые губы:
-Отдохни.
- Благодарю, - так же в самые губы ответила Нина.

Несколько минут они полежали, не двигаясь, и только губы затеяли лёгкую игру в «ладушки».
Наконец Александр упёрся руками о постель и медленно стал отлипать. И тут…хлопнула входная дверь в коридоре, и раздался громкий голос Зиночки:
- Алик, я пришла. Ты дома?
Нина дернулась, выдавила сквозь зубы:
-Зараза…

Она ещё что-то хотела добавить, но Александр упал на неё, заткнув рот, поцелуем, и одновременно гася рвущийся на волю собственный крик: вагина Нины сжалась так, точно две доски притянули болтами, а между ними сами понимаете что. Дыхание у Александра перехватило, боль вырвалась наружу и агрессивно захватила весь пах, отдаваясь в копчик и далее по позвоночнику. На глаза навернулись слёзы, помедлили и заструились по щекам.

Стиснув зубы, Александр обхватил Нину, и они перевернулись на бок. Нина странно затихла, видимо осознав, что случилось невероятное. Шепнула:
- Что? Мы как…собаки?
- Склещились…- с трудом выдавил Александр. Боль захватывала всю спину, в висках неприятно покалывало.
- Что…мне делать?
- Расслабься…
- Я стараюсь,…не получается…

Зиночка тем временем постучала в дверь Александра, подёргала.
-Интересно, куда тебя на ночь, глядя, понесло?
Протопала к себе, затем на кухню, погремела посудой, вновь вернулась к себе.

Слёзы Александра попали в губы Нины, она вновь вздрогнула - Александра вдоль позвоночника пронзил болевой штырь и, раздвоившись крюками, зацепил черепную коробку. Инстинктивно Александр попытался отпрянуть от Нины, и не сдержал вскрик: »доски» держали намертво, и «болты» подкручивались…

- Б…больно? - теперь уже Нина старалась заткнуть ему рот поцелуем.
Александр хотел ответить, но лишь стон просочился.
«Так не пойдёт,- билось о череп в воспалённом мозгу,- мы напряжены, а дёрганья только увеличивают напряжение…Чёрт! Не помню, что там было в книгах.…Читал ведь о таких случаях и советы были, как справиться с «приключением»…Ничего не помню! Ясно одно: надо предельно расслабиться.…Но как? Разве что заснуть…»


Превозмогая боль, – она захватила всю спину, утвердилась, и неспеша перетекала в руки и ноги,- Александр вывернул руку, дотянулся до столика, и чудом не опрокинув, всё же овладел бутылкой.
- Заснуть…надо…

Как младенцы в люльке они по очереди припадали к горлышку бутылки и отсасывали хмельную влагу. Алкоголь сделал своё дело: притупил боль настолько, что её можно было терпеть. Александр облегчённо передохнул:
-Надо же такому случиться.…Только читал о таком…
-Это всё Зинка… - начала Нина, но Александр мягко оборвал её:
- Не надо.…Попробуй уснуть.
- Хорошо, Сашенька…попробую…

Меньше чем через минуту она уже сладко посапывала, уткнувшись в шею Александра. Ему невольно подумалось: совсем как Лида. Она тоже мгновенно засыпала, едва уронит голову на подушку. Особенно сразу после секса: сонно вымолвит «Всё? Спим?» и вырубается, не дожидаясь ответа. Поначалу Александра это раздражало, ибо он был сторонник «а поговорить?», но со временем привык гасить раздражение. Вставал якобы перекурить, а затем садился за стол, доставал Дневник…и говорил, говорил…

Минуты через две «болты» лопнули и «доски» отпустили пленника. А вскоре и боль сжалась, покинув спину, руки и ноги, временно задержалась в головке члена - ощущение было очень похожее, когда ошпаришь палец кипятком. Терпеть можно, хотя весьма и неприятно. А если учесть что придётся натягивать трусы, затем брюки… Короче: врагу не пожелаешь.

Нина даже не шелохнулась, когда он покинул постель. Опять подумал: ну точно вторая Лида.

С предельной осторожностью, морщась, и сдавлено охая, оделся. С ещё большей осторожностью приблизился к двери, прислушался. Тихо. Зиночка, скорее всего уже отбыла ко сну. И это хорошо. Не придётся изворачиваться. А ведь застань его выходящего от Нины, засыпала бы вопросами, и наверняка страшно обиделась бы, посчитав его предателем.
Стараясь не производить шума, Александр приоткрыл дверь и юркнул в щель, так же бесшумно вернул дверь на место. На цыпочках направился к туалету.
Поравнявшись с дверью туалета, расслабился, встал твёрдо на ноги, щёлкнул выключателем.
- Когда пописаешь, зайди сюда,- как гром с ясного неба раздался негромкий голос Зиночки изнутри кухни.


8
Из Дневника Александра

«02час.55мин.
Продолжаю:
Я на смене. Через пять часов моя  смена закончится, но я остаюсь на вторую: с Олегом договорился о подмене. Договаривался ещё до того, как всё случилось…


Голова идёт кругом: нахлынула мыслей толпа, устроила давку, ибо не ведают в каком направлении идти. Как-то странно покалывает сердце. Пробовал поспать - только бока отлежал, сна ни в одном глазу. Да и какой к чёртям собачьим сон, когда не знаешь, что и думать?!

…Зиночка устроила мне форменный допрос: что это я делал в комнате старухи? почему не отозвался, когда звала и стучала в комнату?..
Как же я врал! Такая правдивость, такая убедительность. Артист! Сказались восемь лет игры в Народном театре…»Оскара» мне и «Нику» в придачу! Боже! как противно и гадко было потом, как паршиво чувствовал себя.…Так нагло цинично лгать ребёнку…Правды, естественно, я не мог сказать, боясь, прежде всего, потерять уважение и дружеское расположение Зиночки. А через неё и Веры Васильевны.…Вот и пришлось экспромтом нести ахинею: у Нины забарахлил компьютер, попросила посмотреть, пришлось повозиться, а не отозвался потому, что был в наушниках. А Нина не сказала, потому что сильно обижена на тебя…

- Ладно, сделаем вид, что поверила, – расслабилась Зиночка, потянулась, зевнув.- Чтой-то я притомилась.
-Как баба Фима?
-Скверно. Отвезли в больницу. Не больница, а тихий ужас. Я бы умирала, не согласилась там лежать. Всё, глазоньки слипаются, пойду-ка я баиньки.
- Спокойной ночи, приятных сновидений.
-А ты?
- Я ещё поработаю. Я Сова, ночная труженица.
- А я курица, наверно: как стемнеет, хочется на жёрдочку.

Поработать в эту ночь не получилось: должно быть, угрызения совести жгли нутро изжогой. Много курил, пил попеременно то чай, то кофе - не помогло. Лишь под утро, словно пропущенный сквозь камнедробилку, вырубился. В 10 позвонил Буков: он сейчас на халтуре, работа объёмная, деньги приличные, если есть желание, присоединяйся. Я всегда «за».

Короче: в 11 я уже был на Комендантском. Работа действительно объёмная: заменить в квартире весь водопровод на металлопластик, канализацию - чугун на пластмассу, кроме того, заменить ванну и установить новый водогрей.
Провозились мы с Буковым до 8 часов, сделали всё надо сказать отменно. Хозяйка осталась довольна, и закатила нам щедрый ужин, даже по рюмочке коньяку плеснула. Я тяпнул эту рюмочку, не раздумывая, чем крайне удивил приятеля:
- Ты ж не пьёшь?! А, понял: излишки свободы.…Не увлекайся, Саш, это я тебе из личного опыта…
- Спокуха. Норму знаем, мозги имеем.

Мы уже заканчивали ужин и собирались распрощаться с хозяйкой, когда затрезвонил мой сотовый. Звонила Зиночка. Сквозь частые всхлипы прорвалось:
- Алик…со старухой что-то случилось…Лежит на кухне, трясётся…и вся зелёная…Алик, мне страшно! Приезжай скорее!
- Скорую вызвала?
- Вызвала.…Приезжай скорей! Я боюсь…
- Еду.



Выскочил, как наскипидаренный, на улицу, остановил частника, уломал подбросить на Петроградку.
Влетаю по лестнице на площадку - наша дверь приоткрыта, на пороге Зиночка зарёванная, жалкая какая-то.
-Всё, всё, успокойся,- закрыв дверь, приобнял Зиночку, погладил по волосам.- Увезли?
- Да, минут десять назад.…Так страшно было…Алик, я трогала её, а вдруг это заразно? И я тоже буду зелёная и дёрганная…
- Тьфу, на тебя! Сейчас же прекрати чушь молоть! Что врач сказал?
Зиночка трясла головой, разбрызгивая слёзы, видимо, больше не в силах говорить.

Неожиданно, скрипнув, открылась дверь комнаты Нелепова, и в коридор вышел Боб. Одет, как говорится, в парадно-выходное, на плече объёмная сумка.
- Привет, Львович. Врач сказал: печень. Остальное покажут анализы. Странно: Нина вроде не поддавала.
- А в какую больницу повезли?
-В какую возьмут. Там на кухне на столе бумажка с телефоном справочной. Надо же: заскочил на минутку, а тут такое.…Извините ребята, я бы побыл с вами, но надо уходить.
Боб, даже с мужской точки зрения, красавец. О таких в народе говорят: смазливый. Только чуток помятый, не то от сна, не то от излишних возлияний. Возраст с ходу не определить: где-то в районе между 22 и 30.
- Львович есть желание пообщаться. Наслышан. Как-нибудь состыкуемся?
- Как только так сразу.
-Усёк. Всё, удаляюсь. Если будете разговаривать с Ниной, передайте: Боб искренне желает поскорее поправиться.
Боб ушел, оставив после себя стойкий похожий на дамские духи запах одеколона.

Я позвонил в справочную. Залыгину Нину Юрьевну поместили в больницу при Первом медицинском институте.
-Ты пойдёшь?- спросила Зиночка, когда я положил трубку.
-Пойду.
-А как же я? Мне страшно…
-У бабушки в аптечке есть снотворное?
-Кажется, есть. Зачем тебе?
-Примешь таблетку и уснёшь сном младенца. А я быстро сбегаю, узнаю, что к чему.
Зиночка покапризничала точно малое дитя, но выпила таблетку снотворного, поставив условие: я посижу рядом, подержу её руку, пока не заснёт.
Выполнил, конечно, условие.

В больнице поначалу хотели турнуть меня: мол, не приёмное время, то,сё. Проявил настойчивость, и меня всё же пропустили к дежурному врачу. Пожилая в меру упитанная тётечка, довольно симпатичная.
- Кто будете больной?
-Друг.
- А близкие…
- Никого нет.
-Ясно. Так вот, Друг: непонятное с твоей подругой. Печень ни к чёрту, кровь загажена. Алкоголя не обнаружено…Симптомы говорят об отравлении, но чем именно? Нужны более тщательные анализы.
-Её можно увидеть?
- Нет. В реанимации она. Пока положение стабильное, хотя и крайне тяжёлое. Так что, Друг, ступай домой, и если веруешь, молись, чтобы выкарабкалась.

Зиночка спала. Я сварил кофе, но пить расхотелось, перекурив, вдруг почувствовал адскую усталость и пошёл на боковую. Вырубился моментально.

Проснулся почти в 10 утра, проспав, таким образом, более девяти часов. Давненько со мной такого не случалось.
Вышел на кухню. На моём столе закутанная в полотенце глубокая миска, в ней оказались чуть тёплые гренки. И записочка: »Приятного аппетита! На здоровье! Зиночка».
Скоренько перекусив, оделся, и полетел в больницу. Там меня ждала приятная новость: Нине стало значительно лучше, настолько, что можно к ней пройти, правда, не более пяти минут.

Нина была в удручающем состоянии. Бледнющая, по всему телу какие-то странные пятна.
- Стой там,- остановила меня у порога; голос слабый, надтреснутый.
- Успокойся: у тебя не заразное…
-Я не о том…Я страшная.…Запомни меня ту…домашнюю…
- Ты что, прощаешься? Выбрось из головы! Ты поправишься, непременно. Мы ещё с тобой на рыбалку съездим с ночёвкой, а зимой на лыжах в лесу…

Нина отвернулась, уткнулась в подушку, плечи мелко затряслись
- Нин, ты плачешь?- я шагнул к кровати.
- Не подходи!- дёрнулась Нина. - Ничего у нас с тобой Саша… больше не будет.… Я умру сегодня,… я чувствую…
- Не умрёшь ты! Не смей настраивать…
-Знай, Саша: это Зинка меня отравила…
-Не могла она…
-Всё! Уходи!- Нина истерично забилась.
Вбежала медсестра и вытурила меня вон. Через некоторое время туда же быстро вошли врач и ещё медсестра.

-Она в коме,- спустя четверть часа ответил глухо на мой немой вопрос врач.
-Надежда есть?
Врач пристально посмотрел мне в лицо, вздохнув глубоко, тихо произнёс:
- Честно?
-Желательно.
- Процентов на пять. Процесс разрушения продолжается.…Искренне сочувствую…

Весь день я был как на иголках, места себе не находил. Разумеется, ничего делать не мог. Сначала метался по комнате, затем по Петроградке. Несколько раз звонил в больницу и слышал один и тот же ответ:
-Без изменений.
Голова пухла от мыслей. Итак, и эдак переворачивал слова Нины, по сути, обвинение, покушение на жизнь. Нет, не могла Зиночка такое сотворить. Просто не могла и всё. Не верю! Скорее всего, Нина траванулась на работе каким-нибудь реактивом, не заметила, а на Зиночку подумала по старой неприязни.…Эта версия намного правдивее.

Домой пришёл в седьмом часу буквально разбитый. Зиночка, очевидно, увидела меня в окно, так как открыла дверь, едва я подошёл. Зиночка была трогательно печальной. Несмотря на вечные стычки с Ниной она всё же искренне переживала за соседку.
-Привет. Где ты был? Я звонила в больницу.…Без изменений.
-Знаю.
-Кушать будешь?

Я вяло ковырялся в тарелке, ел, не чувствуя вкуса. Зиночка сидела напротив, опустив голову.
- Ты что-то хочешь мне сказать? - произнесла приглушённо, не поднимая головы.
- Нина считает, что это ты…её отравила.
-Нина считает? - Зиночка слегка приподняла голову, глянула исподлобья. - А ты? Ты как считаешь?
-Я уже не знаю, что и думать…

- Даже так?- вскинулась Зиночка, глянула прямо, глаза увлажнились.- Не знаешь, что и думать? Значит, ты мне не веришь! Считаешь, что я могу? Спасибо Алик за доверие! - Зиночка вскочила, сжав кулачки, нервно сопя, давила на меня тяжёлым взглядом:- Я думала ты,…а ты…ты…-Зиночка грохнула по столешнице кулаком: -Так и знай: ты разочаровал меня!
Убежала к себе в комнату - короткой автоматной очередью прощёлкал внутренний замок.

Я посидел ещё немного в растерянности, затем подошёл к двери Зиночки, постучал.
- Зин, давай поговорим без психов? Извини, если я тебя обидел. У меня действительно голова кругом идёт…ну, ляпнул чушь. Конечно же, я не верю, что ты могла такое сделать. Я и Нине так сказал. Слышишь?
- Слышу,- сердито крикнула изнутри комнаты.
- Прощаешь?
- Завтра поговорим. А сейчас я реву, и не могу говорить…
- Хорошо, завтра.

А утром я узнал, что в это же время умерла Нина…»



9

Прошло девять дней. Девять дней как не стало Залыгиной. Девять тяжёлых муторно-нервных дней. Особенно досталось Алику и ей, Зиночке. Алик был сам не свой, помрачнел, потускнел, стал молчалив. Осунулся, щёки немного впали, но он перестал бриться, и вскоре щетина скрыла впалость. Волосы вроде на голове стали белее, даже бородка и та пробивалась серебристая, седая. Да любой в такой ситуации не то что поседеет, но инфаркт может получить. Алик молодец всё выдержал. Как папка. Папка ведь тоже таким был, когда предательски сбежала мамка. Зиночка хоть мала тогда была, но как могла, поддерживала папку, вселяла веру в жизнь. И теперь, как тогда папку, Зиночка поддерживала Алика. Правда он сторонится её, ушёл в себя, как в раковину. Зиночка не в обиде, ибо понимает, как сейчас Алику непостижимо плохо. Бабушка говорит: время лечит. Зиночка потерпит.

Бедный Алик, у него наверно что-то наклёвывалось с Залыгиной, и надо же: по этому росточку плеснули ядом.…Менты прицепились к единственной версии и стали терзать Алика допросами. Только ментам с их куриными мозгами могла прийти такая мысль: Алик, якобы, силой принудил Залыгину написать завещание, а потом отравил.…Мол, у него был веский мотив: из дому ушёл, за душой ни квадратного метра, а мужик в сорок лет без жилья по нынешним временам почти что бомж. Вот мужик и развернулся: одинокая бабёнка, без наследников, сама-то она не пришлась по сердцу - старая пресная дева, понятное дело, не каждому по вкусу. А с комнатой он мог закинуть удочку на дамочек посвежее, помоложе, поядрёнее…Чушь, полнейшая чушь! Даже пьяному ёжику стало бы понятно, что стоило взглянуть на убитого горем Алика, чтобы понять, какой степени эта ересь. Хорошо выяснилось, что завещание Залыгина составила за семь часов до смерти, вызвав юриста со своей работы, а тот уже оформил, как следует. Залыгина завещала свою приватизированную комнату Алику, и всё что в ней находится. Зря она, Зиночка так обижала Залыгину. Прямо последней стервой чувствуешь себя…

Она так и сказала бабушке. Ах, бабуля железобетонная ты моя! В эти дни, особенно первые, бабуля разрывалась между больницей, где подруге не становилось лучше, и домом, где такое несчастье случилось…
-Бедная Ниночка, безгрешная душа…Она уже там, в райских кущах. Смотрит оттуда на нас, простив нам все обиды.…Как нехорошо мы порой вели себя с ней, особенно ты, Зинуля…
- Я уже жалею,- искренне всплакнула Зиночка. - И чувствую себя последней стервой…
- Успокойся. Ниночка простила тебя. Её безгрешная многострадальная душа непременно станет ангелом. Может статься и твоим Зиночка ангелом-хранителем…

Зиночка не верила во всю эту религиозную ахинею, но сделала вид, что верит, поддакнула бабушке, захлюпав носом.

Странно: даже Боб со дня похорон стал неузнаваем. Трезв как стёклышко, тщательно выбрит, вкусно пахнущий цветочными ароматами, столь сильными, что и запах сигарет не перебивал. Боб чаще стал бывать дома, захаживал в гости к Алику.
Зиночке это не совсем нравилось ( её, Зиночку, сторонится, держит на дистанции, а какой-то Боб запросто заходит и они часами о чём-то разговаривают…), но пока пусть: ведь цель у них одна - взбодрить Алика, вернуть вкус к жизни. А потом, когда Алик вновь станет улыбаться и шутить, Зиночка попросит Боба отойти в сторону: мавр сделал дело, мавр может идти гулять…

Сегодня воскресение. Зиночка проснулась рано, и хоть дел было предостаточно, ничего не хотелось делать. Позвонить бы Алику, но он отключил мобильник. Можно и сходить на фабрику, и вызвать - у них можно спокойно выходить, тем более в выходной, когда фабрика не работает. Но Алик не выйдет…
Зиночка слонялась неприкаянно из комнаты на кухню и обратно. Взялась, было приготовить тесто, чтобы к утру для Алика спечь чего-нибудь вкусненького, но всё валилось из рук. Всплакнув немного, сгребла всё в мусорное ведро, оделась, чтобы вынести ведро на помойку. Проходя мимо комнаты Алика, увидела, что дверь неплотно прижата к косяку. Пробно толкнула носком дверь, и она нехотя с осуждающим вздохом распахнулась. Алик, уходя, забыл закрыть. Бедненький, как же тебе плохо…

Зиночка трогала его вещи, вдыхала их запахи, и незнакомые всеохватывающие чувства встряхивали её тело, как удары тока. И после каждой встряски тело замирало, будто в невесомости, затем скользило, скользило…в сладостной истоме.
- Я влюбилась? Не может быть.… Нет: я влюбилась!
Зиночка глянула через плечо в зеркало на стене на своё отражение, и на секундочку ей почудилось, что отражение нехорошо хмыкнуло:
- Свежо предание…
-Не смей! - Зиночка подбежала к зеркалу, замахнулась влепить оплеуху отражению:- Не смей так думать! Это по-настоящему! Да! Да! Да! По-настоящему, как у взрослых!  Не как у девчонок с пацанами: одноразовая секс-любовь…

Взгляд зацепился за отражение кровати, вернее за угол толстой книги, торчащей из под подушки. Что Алик читает, когда ему плохо?
Зиночка осторожно вынула книгу. Но это оказалась не книга, а толстая самодельная тетрадь, переплетённая как книга. И не просто тетрадь, а личный Дневник.
Зиночка раскрыла наугад и, отпихиваясь от протестов разума, нырнула во внутренний мир Алика.

-Бедненький…бедненький мой Аличка.…Сколько же тебе пришлось страдать…
Зиночка сидела на кровати, Дневник на коленях. Слёзы обильно текли по щекам, и капали на страницы, но она их не замечала, всё глубже уходя за Аликом по тропе Унижения и Боли, пропитываясь той Болью…

Зиночка сделала паузу, прикрыв Дневник: иначе бы просто задохнулась. Боль Алика клонировалась, и клон поселился в сердце Зиночки, захватив всё пространство. И стал колоть, давить, жечь…

Зиночка глубоко и часто дышала, загоняя внутрь побольше прохладного воздуха. А внутри головы, точно гвоздики забивали:
«Гадкая, бездушная Лидка…Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Чтоб у тебя все отверстия ниже пояса слиплись, срослись! Что б ты лопнула от собственного дерьма! Как же я тебя ненавижу!.. Мне противно даже думать о тебе! Тьфу, на тебя, тьфу, тьфу! Буду думать об Алике…»

Волны чувств захлестнули её. Зиночка вдруг отчётливо поняла, что Дневник Алика - это не только его внутренний мир, его Боль, но и…папина. Зиночка всегда это чувствовала, пока жив был папа, смутно правда, по причине малолетства, но достаточно было, чтобы ещё больше любить его, ещё больше жалеть. Той жалостью, которая обычно в женском сердце незаметно перетекает в великое чувство Любовь. Уже тогда, в 11лет, пусть ещё не так чётко, Зиночка понимала, что любила папу иначе, чем дочь. И сознавала, что родственная кровь, как пограничник, будет всегда стоять на пути, ведущему к запретному.

Алик ей не отец, вообще не родственник. Значит, она смело может любить его…как мужчину. И пусть только кто-нибудь попробует сказать, что она не может! Пусть только попробуют помешать…