Родные запахи или непереписывание истории

Размышления за утренним кофе о русификации Финляндии и национальном самосознании.

«После подавления революции 1905—1907 гг. политика Российской империи в Финляндии вновь приобрела характер постепенной русификации и ограничения финской автономии».




***
В 1240 году шведы, оспаривавшие у новгородцев обладание Финляндией, под предводительством Биргера вошли в Неву и достигли устья Ижоры. Александр, сын великого князя Ярослава Всеволодовича, с новгородцами и ладожанами двинулся навстречу шведам и на берегу Невы нанес им сокрушительный удар. Эта битва дала Александру прозвание Невского.

Выше изложенный факт взят мною из советской энциклопедии. О нем я вспомнила в связи с исследованием А.И.Вознесенского, члена Совета Финляндского отдела Императорского Русского Военно-исторического общества. Работа «Поход Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского в Финляндии в 1256 году» издана в Гельсингфорсе типографией «Финлядская газета» в 1916 году.

Брошюрка члена Русского Военно-исторического общества пронизана духом русификации, характерной для рубежа 19/20 веков. Финны называют этот период «сопротивлением национальному гнету» (см. мемуары Маннергейма) или «великим противостоянием русским».

Признаться, от таких заряженных выражений сильно пахнет, даже несет за версту, но и от книжки Вознесенского повеяло душком, исходящим от одной, наделавшей много шума, организации. Я имею в виду «Союз русского народа». Напомню, что это массовая, крайне радикальная националистическая и монархическая политическая организация, известная также, как партия «черная сотня».

Удивил вывод, который сделал Вознесенский в конце работы: «Не суждено было Александру Невскому, славно прошедшему Финляндию до крайних пределов ее, продолжить свои подвиги и закрепить ее навеки за Русскою землею».

Само по себе исследование, которое я откопала в фондах университетской библиотеки финского города, очень интересно. Оно написано на старом русском языке и отражает точку зрения русской науки конца 19 века.

Разве не интересно, что «весь северо-восток Европы, до прихода туда русских славян, был занят финнами. Славяне, пришельцы в Финляндской земле, были не столько завоевателями, сколько цивилизаторами»? Конечно, Вознесенский выражает устаревшую точку зрения, согласно которой население современной Финляндии относили к финно-угорскому племени. Современная финская наука доказала, что «дикие» чуваши, мордва, черемисы и прочая азиатчина не имеет никакого отношения – кроме отдаленного языкового родства – к жителям самой Финляндии. Это было доказано с помощью исследований крови.

Исторический экскурс Вознесенского с позиции науки рубежа веков интересен еще и потому, что автор, житель Гельсингфорса (шведское название Хельсинки), приводит данные и шведских историков. Согласно им Финляндия в 12-14 веках до Ореховецкого (сохраняю авторскую, очень занятную в своей простодушной архаичности терминологию) договора 1323 года, первого письменного акта, точно установившего границы между Швецией и Россией, не представляла единого целого ни в политическом, ни в культурном, ни даже в языковом смыслах. Она состояла из отдельных, враждующих друг с другом племен. Для меня это утверждение очень понятно: я давно заметила, насколько отличаются финские диалекты друг от друга. Именно в связи с этим различием в конце 19 века был создан литературный финский, который стал языком бюрократов, ученых, литераторов и эмигрантов. Да-да, эмигранты учат именно это искусственный язык, цель которого была в свое время политической. Разным племенам нужен был язык, на котором они смогли бы договориться. При этом до сих пор этот государственный язык, то есть единый финский, делит пальму первенства со шведским, статус которого не был отменен несмотря на автономию Финляндского Великого княжества, а потом на создание и развитие независимого государства.

По словам Вознесенского, на севере страны жили лапландцы или лопари («лопь» - по выражению русских летописцев), промышляющие пушниной. Именно оживленная торговля мехами привлекла в тогдашнюю Финляндию норвежцев и новгородцев. Карелы занимали восточную и северо-восточную часть страны. Владения их на юге доходили до Невы, на западе до реки Кюмени и озера Пэйенэ, то есть средней Финляндии, где я и живу.

Карелам принадлежали губернии: Выборгская, Сант Михельская (город Миккели), Куопиоская (город Куопио) и Улеоборгская (город Оулу). Некоторые ветви карельского племени жили во владениях Великого Новгорода. Приладожские карелы, поселившиеся на западе от Ладожского озера, на перешейке между Ладогой и Финским заливом (Карельском перешейке), были союзниками новгородцев, но не подданными, как ижора (инкери) и водь (вотяки).

С новгородцами карелы предпринимали набеги на соседей тавастов (племя ямь) и шведов. «Особенно замечательный набег 1187 года, когда карелы и новгороцы нагрянули на лодках в озеро Мелар, разграбили и сожгли многолюдный город Сиггуну*, был убит архиепископ упсальский Иоанн. В числе богатой добычи были взяты тогда новгородцами и знаменитые «Сиггунские ворота», и поныне находящиеся в Новгороде, в Софийском соборе. Сиггуна подняться уже не могла, и вместо этого города шведы построили Стокгольм».

Конечно же, шведские историки специально не выделяют тот факт, что русское влияние на финские племена проявилось во многих областях. Шведы этим не озабочены, финны делают вид, что сей факт лишь незначительная деталь в истории соседей. Зато Вознесенский подробно рассказывает о русском влиянии не только на уровне терминологии, связанной с сельским хозяйством, родственными отношениями, но и в духовной жизни. И действительно, такие слова, как «Раамату» -  что есть «Библия» и происшедшее от слова «грамотность», ристи  -  от слова «крест», паппи  -  от слова «поп» выступают немыми свидетелями того, что христианство пришло в Финляндию сначала с востока, ведь карелы и другие племена приняли православие. Лютеранство принесено намного позже в результате шведского влияния.

Увлекательное это занятие – прикасаться к живой истории. Живая история, как правило, существо нежное, чувствительное, легко поддающееся воле современников. Она просто дышит политикой, как например, исследование Вознесенского. Но при всей своей ангажированности работа не является попыткой «переписывания истории», ни в коем случае! Автор просвещает публику, излагая уже известные по русским летописям и другим историческим свидетельствам факты, чуть-чуть жонглируя ими для удовольствия той же публики. Мне кажется, автор подумал и обо мне, далеком потомке, молчаливой эмигрантке, ветром перемен занесенной в Финляндию. Он постарался, чтобы я лучше понимала коренных жителей, боровшихся за независимость, укреплявших из последних сил свое самосознание. А оно есть нечто само собой разумеющееся, законченное, округленное, счастливое и пышущее здоровьем, как рекламное личико финской молочницы, украшавшей трущобы Петербурга. Вслушайтесь в это слово – «суомалайсуус»*, это существительное абстрактного значения лишь с точки зрения грамматики, на деле оно очень конкретно, имеет свои запах и вкус.

Правда, я долго думала, что за фрукт такой - «финскость», с чем его едят, пока не увидела картинку на пакете молока, произведенного в Финляндии. Фирма «Валио» придумала, по ее мнению, оригинальную трактовку понятия «национальная идентичность». Под картинкой, изображающей счастливую пару финских фермеров, красуется надпись: «Есть что-то возвышенное в финском самосознании. Мы осязаем финский вкус, чувствуем неповторимый его запах!» Присмотревшись, я увидела, как за финскими «крестьянами», облаченными в комбинезоны, резиновые сапоги, проглядывает сено, контуры коров.

И я тоже ощутила прелесть настоящей финской деревни, ну прямо пахнуло родным и знакомым запахом то ли овина, то ли хлева, то ли, скажем, гумна*.
 
* в буквальном переводе «финскость», но лучше – «финское самосознание».
* это древнеславянское слово восходит к другому, в компетенцию данной статьи не входящему.


P.S. Вдогонку - о том, как используется историческая символика в ВВС Финляндии:
http://shkolazhizni.ru/blog/283998/

*имеется в виду Сигтуна. Это опечатка, перекочевавшая в некоторые издания.