Сексолог Женька гл 10-13

ГЛАВА 10

Во Фрунзе на автовокзале Женю окликнул Борис Чесноков, Юркин одноклассник. Он был в приподнятом настроении, пил из горлышка пиво и закусывал полугорелой самсой, от которой струился дразнящий ароматный пар.
-Привет, привет, и утром два привета! Домой? Хошь?- Борис кивнул на стоявшую у ног сетку с дюжиной бутылок.
-Спасибо, не употребляю.
-Что, нога болит? Дело хозяйское? Откуда кости тащишь?
-У Юрки был.
-Ну, и как он там женихается? Видел я его кадру, путёвая бабёнка.
-Ничего, живут нормальненько.

-Слушай! - вдруг вскрикнул Борис, поперхнулся, вежливо обложив матом себя, швырнул в зев урны недопитую бутылку, а следом и недоеденную самсу. - Я ж тебя весь день искал! Правда, под этим делом был, ничего не помню, но что искал - верняк. Как ни зайду - замок. Мамахен в отпуске?
-Нет. А зачем искал?
-Тут понимаешь, какие пироги... Лёха, братан, вернулся из армии. Комиссовали: что-то со здоровьицем. В Ташкенте подцепил кадру - промокашку, вчера ещё в белом передничке за партой сохла. Предки там у неё. Короче: проштамповались там. Мои предки ничего, понравилась им соплюха... Но, понимаешь, по части еб... у них не стыкуется. Леха бухой на сопли изошёл, всю  ночь мне плакался. Тут мне моя и говорит: к Женьке надо... Ну, я понятное дело, кинулся тебя искать... - Борька передохнул, закурил и, доверительно понизив голос, спросил:- Правда, что моя травит?
-В смысле?
-Ну, по этой... по бабьей части спец? Гинеколог, да?
-Психолог, - уклончиво ответил Женя.
-Словами? - недоверчиво глянул Борис. - А, собственно, какая разница. Слушай, братуха, помоги молодым. Мировые ребята. Лёха грозился кусок отвалить, плюс чеки, если поможешь...
-Я денег не беру.
-Ну, это вы с ним договоритесь. Я счас смотаюсь к тёще, а в субботу мы завалим к тебе. Лады? - Борис судорожно подал руку, зыркнул на подошедший автобус. - Ну, бывай. Так мы договорились, привалим? В субботу.

Дома была только мама, собиралась на ферму. Юрка уехал к себе. Как приехал, полдня был в норме, потом напился до чёртиков. Отоспавшись, навозил травы поросятам, не разговаривал, был мрачнее тучи. Утром рано ушёл куда-то, вернулся в полдень, как в воду опущенный. Сказал, что уезжает домой.
Мама пыталась возразить:
-Ты ж обещал Женю дождаться...
-Женя, Женя, - взорвался с озлоблением. - Только и слышу кругом: Женечка, Женечка... Бабьё! Я твоему Жене рога поотшибаю, если он... Пусть только... - грубо выругался и, не пообедав, уехал.

-Кретин, все, что я могу сказать,- Женя устало опустился на стул.
-Кушать будешь? - осторожно спросила мама.
-Разумеется.
-Я поставлю разогревать, а ты уж сам себя обслужи. Я побегу: моей группе сейчас прививки будут делать.

Поев и вымыв посуду, Женя прошёл к себе в комнату. В толстую общую тетрадь подробно записал отчёт о проделанной работе. Таких тетрадей у него уже пять, эта шестая. Ещё начиная первую, он поставил себе задачу: довести до десяти, затем все записи тщательно проанализировать, суммировать результаты и написать... нечто вроде трактата. Подобная мечта была и у Геннадия. У него даже и название придумано было: " Женская сексопатология и как с ней бороться". Жене не нравилось название, он хотел видеть свою работу с поэтическим названием, в духе восточных трактатов. Ищет заветную строчку.

Подведя черту, Женя отступил немного и крупно вывел: Итог.
Если бы этот кретин не сорвался, итог ожидался (Женя был в этом убеждён на все сто) отличный. А теперь... Наверняка ещё в то утро, когда они простились, гадкая мыслишка начала грызть нутро Юрки. Конечно же, он не поверил, что Женя не тронет Валю. Потому и бесился, а когда довёл себя до белого каления, сорвался и полетел... Зачем? Пытать Валю: было? Сможет ли, бедная, выдержать удар, отразить и нанести свой? Отрезвляющий... Хочется верить, что справится, выйдет победительницей. И покорит Юрку. Сразит любовью, нежностью, лаской... Они теперь в ней как горячие ключи забили. Он, Женя, выражаясь старинным языком, п о з н а л её, поэтому и уверенность стояла на прочном основании.
Справится Валя с Юркой, справится. И будет у них всё славно.

В субботу Чесноковы не привалили: накануне молодые крупно поссорились, и Роза кинулась в Ташкент, к мамочке. А через пару часов, получив солидного леща от Бориса с одной стороны, от отца с другой, бросился догонять её Леха. Борис клятвенно заверял Женю: "Если завтра к обеду не вернутся, сам поеду и притараню как вязанку дров!"
Скрепя сердцем, Женя согласился подождать: мысленно он уже был в горах.

Закончилось воскресенье, а беглецы не вернулись. Утром, как и грозился, Борис укатил в Ташкент.
-Раньше чем через неделю и не жди, - убедительно сказал Чесноков - старший. - Будут мотаться по кабакам, уговаривать друг друга. У Лёшки-то чеков полный карман, станет угощать импортными винами. Что за служба такая? Я тоже служил в Германии, нам никаких чеков не давали... Так что, Евгений, это надолго...

И Женя с лёгким сердцем уехал в горы.
 

ЧАСТЬ 2
               
                ГЛАВА 11

Четыре дня минуло, как синоптики обещали похолодание и ливневый дождь, но собиравшиеся к вечеру тучки, точно решили посмеяться над синоптиками: не проронив ни капли, вяло распадались и уплывали за перевал. И все дни солнца и тепла было в избытке.

Женя поднимался с первыми лучами. Совершал пробежку на ближайшую гору, где на вершине делал зарядку, затем спускался к роднику, с удовольствием плескался в обжигающей воде. Лёгкий завтрак - и за работу.
Но тщётно... За четыре дня ни строчки. Изнывая, до головной боли просиживал впустую над рукописью. Совершенно не работалось. Дело в том, что у него в стойкую привычку вошло работать под музыку, - не важно какую, лишь бы звучала. Поэтому всегда рядом был транзистор, настроенный на волну "Маяк". И вот четыре дня транзистор молчит: сели батарейки. Собирался в расстроенных чувствах из-за Юрки, забыл проверить, тем более взять запасные.
Дважды спускался в село, но в магазине давно не было поступлений. Поспрашивал у жителей, но безуспешно: дефицит!

Попробовал переключиться на Дневник, но вымучил полстранички, и словно в тупик упёрся:
 "Двое суток минуло, как я в горах. Устроился отменно: начало ущелья, густо поросшее шиповником и алычой, местами примостилась облепиха. Плюс, нависавший козырёк. Под ним, в гуще кустарника, и соорудил шалаш. Место, прекрасно защищённое от ветра, ночью, хоть и прохладно, в спальнике спится преотлично. Что-то снится, но, проснувшись, почему-то ничего не могу вспомнить. Возможно причина в общем, состоянии организма: некая аморфность.
Внизу, шагах в десяти, из под глыбы гранита сочится родник. Расчистил его, а чуть ниже соорудил прудик, так что перед сном принимаю чудные водные процедуры. Вода за день славно прогревается. Погодка стоит, как по заказу. Я весь день в одних плавках - будто котлета поджаренный. Так и дальше пойдёт, вернусь негриком.
Три горки перевалишь и спустишься в долинку, где четыре села, один другого мельче. Самые мелкие киргизские. Был только в центральном, Иссык-Ата: отоварился в магазине. Хлеб, крупа есть, чего ещё мне надо. Картошку можно купить в любом доме.
Почему именно сюда приехал?
Много лет назад, - я тогда в первый класс ходил, - мы полгода жили здесь, в Иссык-Ата, потом отца за пьянки на работе выгнали, и мы уехали. Почему-то я никого не могу в лицо вспомнить, а вот места, где катался на лыжах, куда с друзьями ходили за кисличкой и на охоту за кекликами отлично помню. Поразительно: моя детская рогатка, отполированная и выкрашенная в оранжевый цвет, так и стоит перед глазами... Да, кстати, о кекликах. Их тут и сейчас предостаточно - подумываю о свежей дичи. Рогатку, собственно, и брал для такого случая. Не такая пижонистая, как в детстве, но бьёт отменно.
Пока пишется легко. Завтра случится "обрыв плёнки": садятся батарейки. О запасных прошляпил! Без музыкального фона - я туп, двух слов связать не смогу. Нехорошая зависимость, однако.
И ещё беспокоит одна загвоздка. Только решу отдохнуть, расслабиться, как мысли устремляются в Кара-Балта... Странные какие-то мыслишки, всё о Вале. И перед глазами её тело... Уж не..."

На этом запись обрывалась. Собственно, рука уже готова была вывести"... влюбился", но Женя резко отбросил ручку. Испугался: будучи написанным, слово как бы утверждало явное, а так... нечто смутное, неясное, как дымок...
Но дымок, разумеется, не был сам по себе, и потому не таял, а напротив, рос, ширился. А дыма, как известно, не бывает без огня...

Сегодня Женя проснулся задолго до рассвета. От того, что впервые в его зыбкий сон чётко и красочно вторглась обнажённая Валя, принялась активно провоцировать на связь...
За необычно ранним завтраком Женя отчётливо уяснил, что Валя не только обосновалась в мыслях, но, похоже, норовит властно прибрать во владения и пустынные пространства души.

Нет! Так дальше не пойдёт. В его планах, пока, не предусмотрено освоение целины. Тем более такой первоцелинницей... Пусть лучше засучив рукавчики, осваивает территорию Юрки, возделывает клумбы и сады... Ах, Юрка, Юрка, хватит ли умишка осознать ситуацию?

Всё! Не думать об этом. Надо решительно чем-то забить, отвлечься. Чем? Может, спуститься во второе ущелье: там кошара стоит, пообщаться с чабаном...
Решено: иду!

ГЛАВА 12

Кошара была на ремонте. Три мужичка, бронзовые от загара, лоснящиеся от пота (и от внутреннего "подогрева") вяло строгали доски. Так же неспеша перекуривали, цедили пиво с вяленой форелью, трепались обо всём сразу. Помощи им не требовалось. Предложили Жене пиво, рыбу, из праздного любопытства поинтересовались: кто и что. Оказалось, один из мужичков, Романыч, хорошо помнил Николая, отца Жени:

-Помню, как же, Коляна. Мировой мужик был по части кладки кирпича. Новая школа, считай, вся им сложена. Вот литроболом, грешен, увлекался, меры не ведал. Ты, стало быть, меньшой? Помнится, ещё соплюхой бегал... Ха, прикатит на велике и дзинькает. "Можно мы с вашей Тонечкой покатаемся?" Ядрена вошь, женишок! Тонька у меня шибко ранняя оказалась: робят уж пятеро с мужиком настрогали. Разъелась тёлка, во, нам втроём не обхватить. А братан как?
-Ничего. Отслужил, женился недавно.
-Ну и правильно. Погулял, и будя! А чего заранее-то хомут напяливать. Ты пей, пей, не жмись, как девка.
-Спасибо. Я смотрю, у вас магнитофон. Лишних батареек нет? Я бы купил...

Романыч глянул на усатого востроносого:
-Геш, кажись, у тя есть.
-Есть. Лёха цельную коробку привёз. Что, очень надо?
-Спрашиваешь, - дёрнулся Романыч. - Слухай, паря, меня. Пойдёшь по ущелью, выйдешь к речке, чуть левее мосток, по тропке прямиком на улицу попадёшь. Так вот справа второй дом, рядом с колонкой. Спросишь Аньку, ну, для тебя Анна Викторовна. Скажешь: мол, Генка велел дать батареек. Сколь надо, скажешь. Будет спрашивать про Генку, скажи: трезв как стёклышко. Ну, и не в службу, а в дружбу, заскочи к моим - это дом напротив, зелёные ворота. Скажи: Романыч просил сбегать к Рубцовым, пусть завтра Антон привезёт цепь для пилы...

Батареек Жене выделили 12 штук. Без слов. Анна Владимировна, высокая сухая с хмурым деревянным лицом, грубовато спросила:
-Генка, поди, уже лыка не вяжет?
-Да нет, трезвый...
-Сказывай, а то я Генку не знаю, - повернулась и пошла в сарай, проигнорировав женино "до свидания".

У Романыча же его ждала полная противоположность. Жена, Раиса Матвеевна, дочь Тонька, куча ребятишек. Все полные, словно сдобные булки, говорливые, весёлые. Затормошили, забросали ворохами вопросов, когда узнали, чей сын. Силой усадили за стол, наволокли снеди, как на Меланьину свадьбу, и посекундно "кушай, кушай".

Посмеялись от души, вспомнив, как Женя приезжал "женихаться"  к Тоне. Она старше, на четыре года, тогда была маленькой, худосочной, казалась, наоборот, младше Жени.
-Да-а, - с грустью протянула Тоня, - тогда я была, как пузырёк, а теперь... даже не бочонок... Очень страшная?
-Не очень. Хорошего человека должно быть много.
-Спасибо, Женечка, ублажил.

Опомниться не успели, как убили два с половиной часа. Хором стали отговаривать Женю возвращаться в горы, порывались затащить на чердак, где готовы совершенно бесплатно предоставить ему "почти люкс".
-Чего ты как бирюк будешь там. Перебирайся к нам, глянь, как шумно и весело у нас. Поди, и питаешься в сухомятку?
-Каждый день супчик варю...
-Вот именно: супчик, - усмехнулась Тоня.- Тощий, постный.
-Поди, из этих, из пакетов,- Раиса Матвеевна поморщилась, - с отвратительным запахом. А у нас всё свеженькое, прямо с огорода. Ну, что, уговорили?
-Нет. Как только надоест мне мой тощий супчик, так приду.
-Милости просим. В любое время.

Довольный и осветлённый вернулся к себе Женя. Сразу же вставил батарейки в транзистор, включил. Передавали погоду: опять синоптики пугали ливневым дождём и возможными селевыми сходами.
-Мели Емеля, ваша неделя, - хмыкнул Женя, разводя костёрчик: чайку захотелось. А потом, наконец, засесть за рукопись. Столько времени потеряно!

Пока возможно было писать при дневном свете, Женя работал, прихлёбывая чай и гоняя во рту карамельку. Изредка заглядывал в книги и подготовительные записи.
Едва стемнело, совершил пробежку, затем с наслаждением нахлюпался в тёплой "ванне". Весьма удовлетворённый, залез в спальник, и моментально заснул.
Разбудил его дождь. Шёл, видимо, уже давно, ибо спальник был в воде. Сквозь "крышу" шалаша лились ручьи, вокруг царили библейская мгла и невообразимый шум. Кинулся, по памяти, собирать книги, тетради. Как назло, не мог вспомнить, где оставил непромокаемый пакет. Засунул всё в спальник. Натянул мокрые джинсы, рубашку и кожаную курточку. Не хватает ещё одной книги и блокнота...

Налетел ветер, ударяя со всех сторон, точно имел цель обнажить Женю и как можно больше залить водой его жилище.
Дождь крепчал, оправдывая прогноз. Где-то недалеко рокотало. Видимо сотни ручейков сбегали к роднику, и, образовав уже бурную речушку, подхватывая камни из запруды, уносили вниз по ущелью.
Из-под ног Жени вымывало грунт, обнажая острые, как щебень, края камней и корни. Дважды он зацепился и упал, в кровь, ранив колено, в щиколотке резануло нестерпимой болью. Не вывих, успокоил себя, просто ушиб.
Что-то ещё искать было бессмысленно, и Женя несколько успокоился. Скатал спальник, сверху водрузил рюкзак - за этой преградой и спрятался от ветра.

Который час? Почему-то циферблат не светился. Оказалось: часы без стекла, на ощупь определил, что стоят,  без четверти четыре. Что ж, до рассвета недалеко, можно подождать, не бумажный, не размокнет. Но вскоре с тревогой понял, что ощутимо замерзает: губы постепенно деревенеют, а самого вроде в сон клонит. Пожалуй, так он утра не дождётся, окоченеет, потом хоть на костёр сажай, дабы отогрелся... Если будет, что отогревать.

Вскочил, попробовал попрыгать, энергично вращая руками, но вновь упал, пребольно зашиб локоть, добавил уже разбитому колену.
Нет, разумнее будет спуститься к кошаре и там дождаться рассвета.
Рядом со свистом пролетел камень, смачно врезался, кажется в котелок, и, громыхая, увлёк его вниз.

Превозмогая боль и дрожь, Женя нащупал пакет из клеёнки, в котором у него были сахар и крупа. Освободив пакет, сунул в него тетради, книги, закрепил ремнём свёрток на животе, с трудом застегнул куртку.

Похоже, камни летели только слева, поэтому, положившись всецело на интуицию, Женя шагнул вправо, выставив руки вперёд. Идти было адски трудно: ноги скользили, куда бы ни ступили, каждый новый шаг сопровождался падением, приходилось хвататься за скользкий и колючий кустарник, дабы кубарем не полететь вниз.
Никогда бы не подумал, что будет таким жалким и беспомощным...

Прошла целая вечность, измотавшая  Женю до предела, когда с исцарапанными лицом и руками, в изодранной куртке, на деревянных ногах и задубевшими губами, не способными даже вытолкнуть  крик, он увидел огонёк.
Мобилизуя последние крохи сил, прибавил шаг, споткнулся о выступавший камень и грохнулся лицом вниз. К счастью, удачно: отделался лишь пучком искр из глаз, да разбитым носом.
Встать на ноги сил не осталось. Долго лежал, собирая их по каплям. Наконец, почувствовав опасность заснуть, где ползком, где на четвереньках преодолел ещё метров сто. К счастью эти метры пришлись на подъездную дорогу к кошаре.

У освещённого окна Женя передохнул, заклиная всех святых, чтобы не было спущенных собак. Отдохнув, приподнялся, заглянул в окно: узкая комнатка с обилием красного - в центре стол, застелённый красной скатертью, на стенах красные щиты с всевозможными лозунгами и партийными цитатами, здесь же портреты Ленина и Брежнева. Даже два ряда стульев с красной обивкой.
"Красный уголок?! На той кошаре его не было... Куда же я вышел?"
Держась за стену, с подветренной стороны Женя обошёл здание и оказался у входной двери; над входом чуть теплилась лампочка в плафоне.

Ветер пихнул в спину, как бы подбадривая. И Женя припал к двери, некоторое время пытался постучать, но сил хватило лишь царапнуть мокрое дерево. Не получилось и крика: вместо голоса сдавленный хрип.
"Не услышат... не услышат... под дверью сдохну... " - Женя заплакал, обессилено сполз по двери вниз...

И вдруг... вспыхнул свет в маленьком оконце, за дверью сонный женский голос спросил:
-Кто там?
-...я...я...я...-с великим трудом, приподняв голову, прохрипел Женя.
-Кто я? Откуда?
- ...с...с...г...о...р...
Последнее, что ухватил гаснущий взгляд, это распахнувшаяся дверь, крупные волосатые ноги в шлёпанцах и фрагмент двустволки...
...тупая волна тёплого пахучего воздуха обжигающе ударила в ноздри и погасила едва тлевшее сознание...

 ГЛАВА 13

Разбудил его разговор. Говорили на немецком. Девочка.
Женя поднял голову: в полуметре от него стояла детская кроватка, в ней лежал и гукал ребёнок, с другой стороны девочка лет десяти, что-то рассказывала ребёнку по-немецки.
Комната освещалась дневным светом, а за окном было пасмурно.

Женя лежал на полу, на толстой кошме, сверху на нём два тяжёлых ватных одеяла. Тело потное, одновременно ныло и зудело.
Выкарабкался из-под одеял, сел.

-Здравствуйте, - встрепенулась девочка.
Ребёнок тоже повернул головку, разулыбался, потянул пухлые ручонки.
-Здравствуй. И тебе привет, - Женя, шутя, пожал ручку ребёнку.
Девочка прыснула.
-Ваша одежда на кухне, сейчас принесу.- Девочка шустро убежала, вернулась вскоре, неся на плечиках выстиранные и заштопанные брюки, рубашку, куртку. Положила на одеяла, и ещё раз сходила на кухню - принесла носки и трусы. Подавая последние, покраснела до ушей, спрятав глаза.
Женя вспыхнул не менее, сообразив, что голый: хорош бы был, если бы сразу встал, откинув одеяла... "Ничего себе кино..."
-Одевайтесь, я маму позову,- девочка убежала, что-то крикнув ребёнку.
Под забавное гуканье ребёнка, Женя быстро оделся. Поколебавшись секунду, аккуратно собрал постель в стопку, сложил на сундук в углу.

Скрипнула входная дверь и вошла худенькая женщина среднего возраста. На ней были ватная телогрейка, мужские брюки, кирзовые  сапоги, на голове тёмный платок, который значительно старил её прекрасное, но слишком запущенное лицо.
-Доброе утро,- приветливо поздоровалась хозяйка. - Как себя чувствуете?
-Спасибо, хорошо. Тело только ломит.
-Это скоро пройдёт, потерпите, - женщина прошла к плите, взяла маленькую кастрюльку и нацедила в кружку чёрной, как кофе, жидкости; затем достала из холодильника кувшин и плеснула в кружку молоко, добавила три ложки мёду, тщательно перемешала. - Вот, выпейте.
От кружки несло овчиной и ещё бог весть чем, у Жени внутри всё протестующее сжалось.
-Вы не нюхайте, - улыбнулась хозяйка, снимая телогрейку. - Пейте разом, как... водку.

Женя сделал глубокий выдох, и залпом выпил, с ужасом опасаясь, что пойдёт назад.
-Расслабьтесь, всё уже прижилось,- хозяйка накинула ему на плечи полушубок. - Сейчас немного бросит в жар и растопит всю вашу ломоту. Будете как новенький.

Пока Женя млел под полушубком, хозяйка деловито накрыла стол, показала, где умыться.
-Кушайте. Приятного аппетита.
-Спасибо.
-Ещё не за что,- просто сказала хозяйка, и ушла в комнату к ребёнку.

Действительно, после нескольких минут жара, ломота, зуд исчезли, Женя почувствовал себя преотлично. Машинально отметил: надо рецептик спросить. С каким-то диким, несвойственным ему аппетитом приговорил тушёную баранину с картошкой, выпил пяток пиалок ароматнейшего чаю с медово-морковными лепёшками и алычовым вареньем.
Ребёнок тоже с аппетитом позавтракал, высосав рожок молока и, видимо, решил подремать: хозяйка тихо вышла, прикрыв дверь.

-Покушали?
-Да, спасибо.
-На здоровье.
Хозяйка прошла к шкафу и вернулась, выложив перед Женей его вещи: портмоне, зажигалку, авторучку, перочинный ножик и часы с разбитым стеклом.
Женя расстегнул портмоне, вынул три десятки и подвинул хозяйке:
-Огромное спасибо вам за заботу и участие.

Хозяйка как-то странно посмотрела на деньги, на Женю, отошла к шкафу, пару секунд покопалась в большом фарфоровом чайнике с отбитым носиком, и вернулась к столу, положив рядом с десятками две банковские упаковки пятёрок.

-Здесь тысяча рублей. Только не перебивайте меня, дайте высказаться... Эти деньги будут ваши, Женя, если вы поможете в моей беде. Ночью, приводя вас в порядок, я обнаружила при вас книги и тетради. Они сушатся на печке: всё было мокрое, пришлось каждый листочек проложить промокашками, у дочки позаимствовала... Не удержалась, - думаю, простите мне этот грех, - прочла написанное... Я сразу поняла, что вам всё это известно не понаслышке, личный опыт... Болью отозвалась своя беда, подумала: вас мне бог послал. Не может быть, что не поможете...- женщина присела на стул, напротив Жени, сняла платок, расстелив его на коленях. Если в платке  она была неопределённого возраста, то теперь ей смело можно дать лет тридцать пять. Впрочем, её усталость, невыразительная причёска, лицо, просто умытое водой, похоже, не знавшее косметики, всё это вместе и накидывало лет пять. Скорее всего, ей тридцать. "Ей бы хорошую добрую реставрацию..."

-Вы меня слушаете?
-Да, да, продолжайте.
-Беда у меня, вот какая... С мужем и с сыном... Сперва о муже. Замужем я двадцать три года, трое детей. Двенадцать лет жили хорошо, как говорят, душа в душу. Муж ежегодно на Доске почёта, бригадиром поставили... А потом как кто сглазил: стал пить... Всяко было: бил, гонял с детьми... Прощала, потому что люблю. Всё успокаивала себя, утешала: образумится, поймёт, что напрасно меня обижает... Видит бог, упрекнуть меня не в чём... Не понял. Обнаглел до предела. И пить стал больше, и драться беспощадно. Ладно бы только меня, но и детей... Надоело мне всё так, что, верите, жить не хотелось. Кабы не дети, - Эльвире в ту пору два годика было, - так руки бы наложила... Короче говоря, посоветовалась  с добрыми людьми, они-то меня к бабке-травнице и направили...- скорбно помолчала, комкая платок и с трудом сдерживая подступавшие слёзы.- Дала она мне пузырёк настойки: плеснёшь, мол, в чай... Плеснула, дура безмозглая. Теперь... и не пьёт, и не бьёт... и ничего прочего, понимаете? Загубила мужика... Кинулась к бабке, деньги вот эти предлагала, в ногах валялась, слёзно умоляя: верни всё обратно... Денег не взяла, как обухом по голове ударила: обратно невозможно... Хужее, пожалуйста... И вот уже седьмой год сидит сиднем, как глухонемой. Никого вокруг не замечает. Один. Молчит,- женщина всё же всплакнула, закрыв глаза рукой.

Женя молча ждал, когда успокоится и продолжит рассказ.
-Извините, расхлюпалась... С Эдиком, сыном, вообще... постыдная история. С детства рос молчаливым, робким. Не понимаю, почему, откуда у него это... Мы тогда жили ещё хорошо, весело, дружно. Таким и в армию пошёл. Ни друзей, ни подруг... всё с животными возился... Одна радость: в стакан не заглядывал, как батя... За всю службу одно письмо прислал. Вернулся такой же молчаливый. Подавленный какой-то, курить и пить стал вровень с отцом... Очень подружился с собакой, была у нас сторожевая Найда... - женщина снова замолчала. Женя чувствовал, как она борется с чувством стыда: интуитивно он уже понял беду Эдика.- Однажды я случайно увидела, как Эдик с Найдой... Словами не передать, что я пережила в тот момент... на утро отправила сына в город, что-то купить, а Найду завезла за перевал...и пристрелила... Эдик неделю проболел, думала, как отец станет... живым трупом... Уж кляла себя, как могла... Оклемался, пить стал больше, под горячую руку шпынял Эльвиру... Стала я искать ему невесту, а как заговорила, весь в лице переменился, заявил: никаких баб ему и близко не надо... Не пойму, почему он их так боится... Потом гляжу: обхаживает козочку... Ну, уж нет, решила, и под нож её...- вновь дала волю слезам. - Теперь напьётся, как дурак становится... ко мне пристаёт... Пока удаётся отбиться. Пока... Но с каждым днём он начинает звереть... Я боюсь, что он станет применять силу и к Эльвире. Хотя я предупредила, что если...то как Найду пристрелю...Кто его знает, что у него в голове. Как трезвый, так нормальный парень, а выпьет - сам не свой... - замолчала, некоторое время комкала платок, хлюпала носом, изредка смахивая с ресниц слёзы.
Молчал и Женя.

-Что же вы молчите, Женя? Если этого мало, скажите... я с книжки сниму...
-Извините, я просто думаю. У вас, случайно, тыквенных семечек не найдётся?
-Тыквенных? Вы думаете, помогут?
-Семечки мне. Это мой допинг.
-У меня нет, но у мамы в селе найдутся. Я сейчас Эльвиру пошлю.
-Хорошо. Чем сейчас занят Эдик?
-Мы заканчиваем прививки барашкам. В прошлый раз делал ветеринар, что-то по пьяни перепутал, много было выкидышей, больных ягнят. Нынче решили сами.
-Если позволите, я помогу ему. А вечером отпустите его со мной в село.
-Я поняла.
-Деньги уберите. Я вообще плату не беру. Только в крайнем случае, если понадобится купить медикаменты. Ладно, с Эдиком в принципе ясно. Сталкивался с такой проблемой. А где муж?
-У мамы. Привезти сюда?
-Не нужно. Постарайтесь пока вспомнить, желательно подробнее, все его пристрастия до т о г о дня. Что любил больше всего, чем увлекался, что хотел, но по каким-то причинам не получилось... Любимый запах, музыка, цвет. В этом плане. Не исключая интимные моменты.
-Хорошо, я поняла. Так я пошлю Эльвиру к маме? Вам сырые или пожарить?
- Пожарить. Я сам пройду к Эдику и позову Эльвиру. Занимайтесь домом.