Сексолог Женька гл 14-17

ГЛАВА 14

-Привет. Помощников принимаете?
Эдик, - рослый, широкоплечий, пухлое загорелое лицо, аккуратная русая бородка, из под пышных сросшихся на переносице бровей глядят светло-серые глаза, тяжело и проницательно глядят, - наполнял шприц, придерживая коленом распростёртую овцу, Эльвира гладила её мордочку и что-то шептала на ухо.

Отпустив овцу, Эдик вытер руку о брюки, протянул Жене:
-Эдуард.
-Евгений, - пожал Женя крупную мускулистую пятерню. - Эльвира, тебя мама зовёт. Ну, что, Эдуард, поехали?

Работали молча и споро. Женя ловил овцу в одном загоне, подтаскивал к Эдику, тот делал укол, и Женя отпускал овцу в другой загон.
Распогодилось. Туман постепенно уплыл в долину, тяжело нависавшие свинцовые тучи посветлели, затем местами стали рваться, пропуская в растущие прорехи чистое голубое небо и лучи солнца. Заметно потеплело, пришлось снять рубахи.
"Странно,- глянув на Эдика, подумал Женя,- такое красивое крепкое тело, интеллигентное лицо... и полное равнодушие к слабому полу... Что стоит за этим тяжёлым взглядом? о чём молчит?"

Закончили в половине десятого. Вспотевший, слегка замотанный с непривычки, Женя опустился на бревно. Эдик присел рядом, протянул пачку "Комуза".
-Спасибо, не курю.
Эдик неопределённо пожал плечами, закурил.
Подошла Эльвира, сообщила, что душ готов, а после душа будут блины.
-Семечки тоже готовы,- глянула на Женю, впервые с нескрываемым любопытством. - Вам принести? Я сейчас.
Глянул и Эдик искоса, через плечо, пожевал губами, но не проронил ни слова.
-В село ходишь? - осторожно спросил Женя.
-Бывает.
-В кино или к своим?
-Всяко.
-Сходим вечерком? Одному, сам понимаешь, не в жилу. Вообще-то я жил здесь, правда, очень давно, и совсем чуть-чуть.
-Фамилия.
-Ермоленко.
-Курбаши - твой брат?

Женя оживился: Курбаши - была детская кличка Юрия, за его пристрастие к игре в "басмачей", всегда первый кричал: "Чур, я курбаши!" Надо же, помнят ещё...
Некоторое смягчение произошло и в Эдике: потеплел взгляд, в глазах поблёскивала живинка. Посмотрел прямо, с лёгкой улыбкой:
-Это ты зимой школьный автобус остановил?

Да, было такое. В то время школа находилась в другом селе, это девять километров по шоссе, и три через перевал. Школьников возили на автобусе. Юрка с Женей и ещё пяток ребят редко пользовались автобусом, предпочитали пешочком через перевал; зимой на лыжах. А в то памятное утро был сильный мороз, и мама категорически запретила идти на лыжах, сама довела строптивых сыночков до автобуса. Остановка была на центральной площади, которая тут же резко обрывалась с одной стороны полем, с другой крутым спуском в ложбину, где у ручья стояла баня. Спуск и ложбина сплошь усыпаны крупными камнями, точно в давние, сказочные времена здесь дети исполинов играли в "камушки", всё побросали и исчезли навсегда. Между полем и спуском змеилась бугристая, вечно пыльная дорога, или по благородному шоссе, со дня основания мечтавшее об асфальте.
В то морозное утро случилось следующее: водитель, как повелось, оставил автобус и отлучился на десять минут к знакомым (обычно за это время собирались все школьники, в салоне стояли шум, гам, одним словом птичий базар), видимо не поставив на тормоз, - от толкотни ребят автобус дёрнулся и плавно пошёл, но не по дороге- шоссе, а к спуску. В первые секунды все решили, что водитель на месте, продолжали делать то, что и делали: болтали, баловались. Но вдруг кто-то крикнул:
-Автобус сам идёт... на камни!
В салоне паника. Те, кто постарше и порасторопней, кинулись вон из автобуса, малыши ударились в рёв. Автобус тем временем набирал скорость, его трясло и швыряло из стороны в сторону. Первоклассник Женя до этого сидел в центре салона у окна и, заткнув уши ватой, читал "Жёлтый туман". Вернула его в действительность сильная оплеуха : Юрка с безумными глазами указывал ему на выход, где, разбрасывая малышей, вылетали старшеклассники.
Женя освободил уши, глянул в окно, затем быстро на место водителя и всё понял.
Отпихнув брата, он вскочил на сиденье, перескочил на следующее, задев в полёте каблуком ботинка голову девчушки, та завыла сиреной - паника, давка усилились.
В кабину водителя Женя попал уже по головам ребят, неловко свалился на сиденье, ударившись подбородком о руль. Резкая боль подбросила его, Женя выпрямился, сел, лихорадочно вспоминая по памяти, как тормозил дядя Филипп. Забыв о боли, упёрся обеими ногами в педаль, а руками потянул на себя ручку ручного тормоза. Огромная фиолетово-бурая зернистая глыба наплывала на лобовое стекло.
-Стой!!! - что есть сил закричал Женя, давя на педаль и тянув на себя ручку тормоза.
Потом рассказывали: автобус как в замедленной съёмке сошёлся с глыбой лоб в лоб, замер, легонько торкнув в её зернистое "лицо". "Как поцеловал..."
Дядя Филипп с белым, как сметана, лицом, с выпрыгивающим сердцем, с трудом разжал посиневшие пальчики мальчишки, сдёрнул с сиденья, затем, плача, тискал его, жал руку, как взрослому и троекратно целовал в потную мордашку...
В полную силу почувствовать себя героем дня Жене не дал отец: в этот же день его уволили за очередной пьяный конфликт на работе. Отец тут же взял попутку, и спешно погрузились, заехали в школу, где отец учинил скандал из-за отказа тотчас выдать документы...

-О тебе ещё долго говорили. Ставили в пример, а над старшеклассниками смеялись... Наградить хотели, фотоаппаратом, но вы так поспешно уехали...
-Ты тоже был в автобусе?
-Нет. Лежал дома с ангиной. Хочешь знать, как бы поступил? Думаю, что выпрыгнул бы... О своей шкурке всегда думаешь наперёд. Шофера потом говорили: если б не ты, то либо перевернулся автобус, либо врезался в ту глыбу, смяв передок...
Эльвира давно подошла с семечками, но замерла поодаль, поражённая необычным состоянием брата: словно оттаявший, разговаривает легко, а не выдавливает слова, точно пипеткой капает. Что такого сделал этот парень, Женя?!
Эльвиру заметили, она невольно смутилась, точно захватили её за подслушиванием чужих секретов. Передав Жене семечки, напомнила, что мама просила не тянуть резину, а то блины застоятся, будут менее вкусны.
-Хорошо, Эля, идём.
Эльвира вспыхнула, прямо вся залучилась светом, вприпрыжку понеслась сообщить маме о чуде: Эдик улыбается!
-У тебя там осталось что-нибудь? - спросил Эдик, поднимаясь.
-Да. Спальник, рюкзак...
-Поедим, и смотаемся.

К двенадцати окончательно распогодилось. Небо вновь стало белёсым с лёгкой синевой, кое-где остались клочки облачков. Солнце принялось нещадно жарить, умолкли птичьи голоса, зато активизировались мухи и слепни.
После душа Эдик совсем размяк. Оживлённо приговорили горку блинов с компотом. Посветлела лицом Мария, благодарная улыбка, адресованная Жене, не сходила с её лица.
Что касается Эльвиры, та буквально поедала глазами Женю.
После блинов, Мария отправилась доить корову, Эльвира пошла с ней, усадив Толика в коляску.
Эдик с Женей на лошадях поехали за его вещами. Нашли почти всё, целёхонькое, правда изрядно вымокшее. Разбило только фаянсовую кружку, котелок слегка помяло, а вот кастрюльке не повезло: сплющило в лепёшку. Шалаш собственно от камнепада не пострадал. Эдик весьма высоко оценил расположение шалаша, но довольно скептически отнёсся к идее вот так в гордом  уединении коротать ночи.
-Не могу спать, когда нет стен прочных и потолка. В палатке ещё куда ни шло, а в шалаше... нет. И ещё чтобы в двух метрах от меня дышало живое существо.
-Какой смысл тогда выбираться на природу, если и здесь стены, потолки? Пришёл к ней в гости, не суйся со своим уставом. Принимай, что может предложить...
-Ну, не знаю, каждому своё... Если не секрет, что за бумаги мать всю ночь сушила?
-Не секрет: рукопись книги.
-Роман пишешь?
-Нет. Научно-популярную. Трактат.
-Ну, ты даёшь! В натуре? Трактат... Это из области философии?
-Не только. У меня по части медицины...
-В медвуз наметился? На психолога?
-Почему так решил?
- Есть в тебе что-то такое... Нет у меня слов, точно обозвать. Вот  глянул... и будто кипятильник сунул, сказал слово - включил, чем больше говоришь, тем горячее... внутри становится. У нас заметил, конечно, как в холодильнике было. Ледниковый период, лет десять... я иной раз даже собственные кишки ощущал, как колбасы в морозилке. Мать, Эля, думаю, тоже... Слушай, Жень, может, ты и батю разморозишь?
-А что с ним?
-Кабы знать. Он тогда сильно запил, причём начал поддавать без видимой причины. Хотя причина, конечно, была, просто мы её не видели... Короче: накиросинится, разойдётся до всеобщего мордобоя... Мать по совету баб сунула ему какой-то настойки из трав. И всё! Теперь как больной ребёнок, то есть вялый, тусклый... Только что не капризничает и не марает ползунков...
-Врачам показывали?
-А то нет! Мать столько капусты истратила, возила в разные институты... В Алма-Ате были, в Ташкенте, в Москве, в Ленинграде... Говорят: поражены какие-то нервные окончания, ну, что-то вроде хронической депрессии. Бились с ним год, вернули: не поддаётся лечению... Алька - это моя сеструха, старшая, - потом узнала, что у нас в стране просто нет нужной медтехники и препаратов. Так что:либо забирайте как балласт, либо... навсегда в психушку,- Эдик помолчал, поиграл желваками, зло пнул консервную банку. - Алька говорила, что там, за бугром, его бы за полгода вернули в строй, но кто нас пустит туда... Надо быть диссидентом или евреем. Слыхал про Солженицына? Какую шумиху подняли. Не отпустили - выперли.
-Одного отпускают, девять в лагерь отправляют...
         -Совдепия... А, ладно, поехали.

Возвращались молча. Эдик снова ушёл в себя, от него опять дохнуло холодком.
"Заработал холодильник, кипятильник отключился, - с досадой отметил Женя.- Возможно, в этом и кроется причина его женоненавистничества. Очевидно, отца любил, несмотря на его пьянство и буйства. Возможно, уже тогда интуитивно чувствовал: по вине матери изменился батя. Потом эта настойка по совету баб. Результат плачевен. Отсюда: все бабы твари... Не исключая  и сестрёнку, мамину любимицу и заступницу: ведь она вырастет и тоже станет бабой, и, глядишь по совету других баб, угробит очередного мужика... Поэтому, и только поэтому, категорический отказ от женитьбы: подальше от этих баб! Но здоровый молодой организм требует своего, "зов природы"... и найден способ утоления сексуальных потребностей. Зоофилия. Первый "мужской" экземпляр в моей практике. До этого были две молодых телятницы, специально бычка дрессировали, пока одной "любовник" не сломал ключицу... Ну, что, Женя возьмёшься? Вроде бы особых трудностей нет. Элементарная ненависть и желание мести. И приставания к матери отсюда: изнасиловать, унизить, отомстить за отца, за Найду, за козочку... Лечение? Как советовали древние, свести с мудрой опытной женщиной лёгкого поведения и... устранить раздражитель. И тогда все его комплексы осыпятся, как чешуя у рыбины под ножом кухарки... Раздражитель-это отец... Что ты, Женя, можешь сделать, если медики - светилы развели руками?.."

-О чём задумался? - внезапно прервал его размышления Эдик.
Приближались к дому и, похоже, он вернулся в то расположение духа, с каким уезжал. Добрый симптом!
-Как помочь твоему отцу.
-Ха... Брось, Женька, я уже понял: дохлое это дело. Мёртвый он, а мёртвых только в сказках оживляют живой водой.
-Он мать любил, как думаешь?
Эдик глянул так, будто Женя сморозил величайшую глупость.
-Любил? Где ты видел эту любовь? Бабьи слюни...
"Ну, ну, - усмехнулся про себя Женя.- Не говори гоп..."
Им навстречу выбежала Эльвира и радостно сообщила: дед привёз письмо - сегодня вечером приезжает Аля; у неё командировка, пробудет два дня.
-Будет маленький сабантуйчик! Эх, давно я не пил коньячку... - Эдик свистнул, поднял лошадь на дыбы, и с гиканьем унёсся по дороге вниз, в долину.
Эльвира вопросительно глянула на Женю.
-Всё будет хорошо, Эля.

ГЛАВА 15

После обеда возили сено, укладывали в сенной сарай, потом привезли комбикорма - вёдрами сносили в ларь. Тут и вечер подступил, мягкий, ласковый, сладко пропитанный запахами сена, овечьей кошары и пёстрым букетом разогретых трав, доносимый ветерком с гор.

Помылись в душе, переоделись в чистое и, поужинав, Эдик с Женей отправились в село. Планировали сходить в кино. Эдик сразу признался, что кино не любит, поэтому идёт лишь за компанию, и если фильм окажется заведомо нуден, он уйдёт, подождёт Женю у своих.

В село пришли, когда до начала сеанса оставалось чуть более получаса. Со стороны клуба доносилась музыка, возможно на танцплощадке танцы. Идти на танцплощадку Эдик категорически отказался, и Женя, смирившись, пошёл за ним.

Во дворе их встретил крупный седовласый старик в спортивных брюках и жёлтой майке: он увлечённо возился с задним колесом велосипеда. Тщательно вытерев руки ветошью, старик энергично с чувством пожал руки парням, здороваясь.
-Нет, ещё, - ответил на немой вопрос внука. - Никуда от тебя не денется твой коньячок. Приедет, лахудра, язви её вошь. А это, стало быть, и есть подкидыш? - с интересом глянул на Женю.
-Почему подкидыш, я сам дополз.
-Не серчай, это я так, шуткую. Тоже за коньячком халявным припылил?
-Дед, ну чё ты как зануда.
-Ладно, ладно, зануда, - обиженно насупился дед. - Зайди к бате.
-Как он?
-Стабильно, как говорит Алька.
-Пошли, глянешь, - позвал Эдик Женю.

Взошли на веранду. Вдоль окна на лавке и на подвесках тянулась череда всевозможных комнатных растений, большинство из которых цвело; на веранде царил влажный тропический климат.
-Бабкины джунгли. А вот и Тигра.
Из-за деревянной бочки с лимонным деревцем вышла, лениво потягиваясь, рыжая кошка.
-Привет, Тигра!
Кошка вяло мяукнула... и завалилась набок, откинув лапы, тотчас из-за бочки выкатились четверо шустрых белых с рыжими подпалинами котят, резво ткнулись в мамино брюхо, захватив набрякшие соски.

Веранда заканчивалась дверным проёмом, вместо двери цветастая занавеска.
Прокуренная с пожелтевшими обоями и потолком комнатушка-пенал. Старенький диванчик с потёртым покрывалом, мягкое кресло и детский столик. Окно, растворённое в сад.
В кресле у окна сидел худой бледно-жёлтый мужчина неопределённого возраста, в трусах и белой майке. Лишь глянув мельком, Женя определил, что им просто не занимаются: майка грязная, местами засаленная, голова давно немытая, волосы как пакля, нечёсаные борода и усы растут, как вздумается.
-Привет, батя.
Мужчина не шелохнулся, продолжая смотреть в сад. Его рука лежала на пепельнице, между пальцами курилась сигарета. Мужчина производил впечатление живой куклы.
Эдик подошёл вплотную, дружески хлопнул отца по плечу:
-Как жизнь, батя?
Мужчина чуть повернул голову, равнодушно глянул на сына, и вновь уставился в окно.

Женя отметил: они очень похожи, отец и сын. Такие же светло-серые глаза, сросшиеся брови, усы и борода, только взгляд отца был потухшим.
Эдик посмотрел на Женю, выразительно развёл руками: сам видишь, дохлый номер.
Вдруг Эдик напрягся, кинулся на подоконник, едва не задев отца.
- Коньячок приехал!
Со стороны двора послышался шум подъезжавшей машины.
-Пошли, познакомлю. Только учти: Алька дама чуток сдвинутая.

Уходя, Женя обернулся: внезапно, точно потянули веревочку, рука с сигаретой поднялась, мужчина чисто механически сделал затяжку... и вполне осмысленно загасил, вдавив окурок в дно пепельницы.
В окно, пронзительно жужжа, влетел шмель, ударился о спинку дивана, упал, перевернувшись. Комнату заполонило его сердитое жужжание: шмель тщётно пытался перевернуться.
Вдруг - Женя ощутил это каждой клеточкой своего существа,- мужчину прошила мелкая дрожь, он механически повернул голову в сторону дивана, наклонился и бережно двумя пальцами взял шмеля, положил на стол. Шмель, как бы в благодарность, добродушно жужжа, торкнулся в ладонь спасителя, взобрался на палец и взлетел. Описав почётный круг над головой мужчины, вылетел в окно.

"Он не мёртвый! Он просто в шоке. Нужно элементарное противошоковое действо. Какое? Если Мария будет беспредельно искренна и тщательно, до мельчайших подробностей, вспомнит всю их жизнь ДО... я найду это средство. Я смогу помочь. Чёрт, как же его медики лечили? Видимо, как обычно: следствие, а не причину..."


-Жень, ты идёшь?- позвал Эдик уже со двора.
Женя вышел на крыльцо. Во дворе стоял зелёный весь в бахроме пыли "Москвич". Широкоплечий, среднего роста парень в клетчатой рубашке и явно тесных ему вельветовых брюках распахнул дверцу машины, выпуская хрупкую девушку в белом с розовым горошком сарафане. У неё были классически русые волосы, заплетённые в тугую косу почти до пояса. На вид девушке было лет шестнадцать. Круглое, хорошенькое личико, в меру и со вкусом косметика. Золотые серёжки лукаво выглядывали из- под кокетливых локонов.
Девушка, потупив взор, робко протянула руку Эдику, тот дежурно пожал её, и заговорил с парнем. Наконец, сумки и пакеты были вынуты из машины, и все направились к крыльцу. И тут Женя был крайне поражён, глянув в лицо парня: это была девушка при всех бьющих в глаза мужских признаков.

-Знакомься, Женя,- выступил вперёд Эдик. - Это Алька, сеструха моя, а это её подруга, Надя.
-Салют,- Алька бесстрастно, крепко, по-мужски пожала руку Жени, как-то странно стрельнула глазами на подругу, отчего у той погасла улыбка, и вся она словно сжалась. Едва слышно обронила:
-Здравствуйте, - и быстро пошла за Альбиной.
-Не бери в голову, - дружески пихнул в бок Женю Эдик, сияя от предвкушения возлияний. - Я говорил тебе: Алька чуток сдвинутая. Это их проблемы. А наш коньячок. Пойдём, пойдём...
 
Кино, естественно, отпало. Накрыли богатый стол прямо во дворе, под старой раскидистой грушей. Перед Эдиком выставили вожделённую бутылку коньяка, и ему не перечили в желании ухаживать самому за собой. Остальных обслуживала Альбина: себе и деду рюмочку водки, Наде, бабушке и Жене (по его личной просьбе) шампанского. Альбина чувствовала себя полноправной хозяйкой, её грубоватый прокуренный голос, буквально подавлял остальные.
Женя сидел напротив неё, но, казалось, она видела только его бокал и тарелку, на которую выкладывала привезённые деликатесы.
Надя, сидевшая рядом с Альбиной, сгорбившаяся, точно придавленная, вымученно улыбалась, когда Альбина, подвигая тарелку или бокал с властной ноткой, точно приказывала: "Пей", "Ешь".

Краем глаза Женя увидел, что дед и бабушка, бросали удивлённые вопросительные взгляды на Надю, но висевший на губах вопрос, так и не сорвался.
"Неужели они все её боятся, эту мужеподобную девку? Тоже мне, царица Савская..."
После третьей рюмки, Альбина решительно поднялась, пихнула в плечо Надю:
-Пошли, покурим.
-Угостишь советского работягу импортной? - вскочил красный и возбуждённый Эдик.
-На, травись, - Алька небрежно бросила брату пачку "Мальборо".- И тебе? – впервые, вскользь, глянула на Женю.
-Не курю.
-Было бы предложено.

Отошли к крыльцу, расселись на ступеньках. Альбина поставила на перила магнитофон, узкий серебристый двухкассетник "панасоник".
-Давай, Дассена, - пьяно взбрыкнул Эдик.
Альбина неопределённо фыркнула, включила, но вечернюю тишину нарушил бабий голос Руссоса.
-Сойдёт, - мотнул головой Эдик.

Женя присел в сторонке, избегая дыма, принялся задумчиво лузгать семечки.
Некоторое время все молчали, точно зачарованные пением Руссоса. Затем Альбина, встрепенувшись, крикнула:
-Ба!
-Что, детка? - моментально у крыльца возникла бабушка.
-Стопи баню.
-Счас, я мигом.

Подошёл, попыхивая трубкой, дед, присел на перевёрнутое ведро.
-Ну, что молодёжь, нахохлились, как мокрые курицы? - водочка, похоже, смяла его робость перед внучкой.
-Слушай, дед, не зуди, - развязно протянул Эдик.
-Во, - глянул на Женю дед, - всегда так: слова не успеешь обронить - не зуди, дед.
-Путное бы слово, - вяло обронила Альбина.
-Как же... Куда уж нам, - обиженно засопел дед. - Мы от навоза, а вы, стало быть, антилегенты. В газетках пишем умные слова. Да только дорогая внученька, тошно читать ваши путные слова...
-Не читай.
-И не читаем! Выписываем газетку, чтоб печь растопить, да задницу подтирать. Опять, поди, приехала подлеца славить.
-Успокойся, дед, я теперь в другом отделе.
-А, всё едино. Знаю тебя: треску много - пользы ноль...
-Не тебе судить.
-Знамо дело... не доросли мозгой, университетов не заканчивали...
Альбина резко поднялась:
-В натуре, дед, во! как утомил. - Наде: - Пойдём, соберём бельё в баню.

Ушли. Докурил Эдик, щелчком отправил окурок на середину двора.
-Только бы гадить, - пробурчал дед, кряхтя, поднялся и направился поднимать окурок.
-Пошли, кент, ещё по стопарику.
-Спасибо, не хочу.
-Было бы предложено, - поразительно, похоже, скопировал сестру Эдик и, вихляясь в такт музыки, ушёл к столу.

Дед подобрал бычок, поплевал на него и отнёс в ведро, стоящее у забора. Постоял, попыхивая трубкой, затем вернулся к крыльцу.
-Как вас, что-то запамятовал?
-Женя.
-Вижу, Евгений, к выпивке вы не охоч. Похвально. Сам я тоже не дюж, так, чисто по-русски, стопочку-другую для аппетита, да после баньки. Я вот перед сном люблю пройтись, не составите компанию?
-Охотно.

Вышли на улицу, дед свернул налево.
Сгущались вечерние сумерки, горы словно вырастали на глазах, холодные и загадочные подступали к околице. Вдоль улицы, по обеим сторонам выстроились шеренги серебристых тополей, в их листве гомонили воробьи, располагаясь на ночлег. Порой их однотонный гомон перекрывали резкие переклички щеглов.
Несколько метров прошли молча. Дед пыхтел трубкой, Женя щёлкал семечки. Прошли мимо колонки, Женя вспомнил неласковую Анну Васильевну, Романыча и его шумную семейку. Хорошо, что сейчас никто из них его не видит, а то бы затащили и... "кушай, кушай".

Из калитки последнего дома вышла женщина с вёдрами, направилась к колонке.
-Тьфу, - чертыхнулся дед, - чтоб ей минутой поже выйти... Как думаете?
-В приметы верите?
-Верю - не верю... Чем чёрт не шутит, когда боженька спит. Переждём вот у Митрохина на скамеечке, посидим покуда обратно с полными пойдёт.

Присели. Женщина подошла к колонке, и оказалось, что это молодая девушка, может даже одних лет с Женей. Дед всмотрелся, буркнул что-то в усы, сплюнул:
-Лахудра, прости господи...
-Эта?
-Алька, ежа ей подмышку... Не зуди, дед... А что эта, так вообще говнюха поганая. Молочко ещё на губах не обсохло, а уже, извиняюсь, за ****ство из города вытурили. Мокрощелка, всё с этими, чёрными таскалась. Тьфу, говорить о ней тошнотно... Что делается, не пойму. Вот вы, Евгений молодой, чую умный парень, объясните: почему нынче молодёжь пошла гнилая?  Как бывает: яблоко или там слива, с виду всё чин-чином, налитое, спелое, так и просится в рот, а куснёшь и тут же выплюнешь - внутри сплошная червоточина. Вот и с вами тако же... Почему, как думаете?
-Думаю: время такое, гнилое.
-Время, время... Долдоните, как попугаи. Что ж вы, как лягухи в болоте киснете? Почему гниль не уберёте? А? Неужели не противно?
- Противно... Только Федор Матвеевич, вы извините меня, но этот вопрос сложный, политический. Мы, молодёжь, с таким же жаром можем вас, стариков, спросить: почему гниль нам в наследство передаёте? Почему не устранили, когда она только начиналась?
-Это как же? Поясните, будьте так любезны.

-Простите, не хочется. Потому что мы наверняка крупно поссоримся. Давайте поговорим о другом. Одним словом, об отцах и детях. У вас в доме... больной человек. Кто он вам?
Фёдор Матвеевич внимательно всмотрелся в лицо Жени, скорбно сжал губы:
- Зять. Видели...
-Видел.

Фёдор Матвеевич тяжело молчал, попыхивая трубкой. Женя почувствовал себя неловко: собственно, во имя чего он заговорил об этом? Хотел упрекнуть, что больной неухожен? А имеет ли он на это право? Нет. Так чего...

Между тем девушка скрылась за калиткой, и Федор Матвеевич поднялся.
-Трогаем до дому. Так вот про зятя... Понимаю, что хотели сказать: почему грязный? Вот гляньте,- указал на спичечный коробок в придорожной пыли. - Кому он нужен?
- Виктор не коробок, человек...
-Человек,- горько усмехнулся Фёдор Матвеевич. - Человек давно умер. Кабы человек... а так никому ненужная сломанная вещь...
-Но вы кормите его.
-Кормим. Моя б воля, так усыпил бы, как усыпляют ветеринары котов... Кормим... Не умерщвлять же голодом, мы-то человеки...
Фёдор Матвеевич выразительно замолчал, всем своим видом давая понять: тема исчерпана и закрыта. Впрочем, Женя сразу, едва тот заговорил, понял: разговора не получится. На сердце легла невыразимая тяжесть, которая с циркуляцией крови разносилась по всему телу.

К дому подходили молчаливые, насупленные.
Во дворе их встретила Екатерина Васильевна, кормившая собаку.
-Женя, может, вы тоже хотите помыться? Девки, поди, уже одеваются.
-Спасибо, мы с Эдиком помылись, когда шли сюда.
Екатерина Васильевна подозрительно глянула на мужа, затем на Женю:
-Что стряслось? Поругались?
-Ну, мать, ты как ляпнешь... Чайку свеженького сделай нам.
-Я же не слепая - вижу, - обиделась Екатерина Васильевна.
-Нет, нет, что вы, - поспешил успокоить её Женя. - Не ссорились мы, нет причины. О нынешней молодёжи поговорили.
-Да уж, - выпустил Фёдор Матвеевич клуб дыма, и как бы спрятался за ним.
-Это он любит,- усмехнулась Екатерина Васильевна, - мёдом не корми, дай посудачить о молодёжи.

Со стороны бани донеслось пение, все невольно оглянулись: по дорожке к дому шли Альбина и Надя. Альбина в голубом, спортивном костюме, плотно облегавшем её крепкую почти мужскую фигуру, бодро шагала впереди, что-то напевая. Во всём её облике читалось самодовольство и великая удовлетворённость жизнью. Ей было хорошо, и она блаженствовала. Чего нельзя было сказать о Наде: в просторном халатике, голоногая она выглядела усталой, даже замученной, нечто старушечье появилось в её фигуре. Что за метаморфоза?

-С лёгким паром.
Альбина впервые осмысленно посмотрела на Женю, поблагодарила, снисходительно улыбнувшись. Как госпожа слуге на дежурную любезность.
Надя чуть слышно обронила "Спасибо", сдавленно вздохнула.
На верхней ступеньке крыльца Альбина обернулась, и неожиданно спросила:
-Послушай, а где я могла тебя видеть раньше?
-Если только во сне.
-Глупости, мужчины мне не снятся. Кроме шуток: знакомое лицо... А, ладно, утром поговорим, сейчас я не в форме.

-Вам где постелить? - спросила Екатерина Васильевна у Жени. - В доме или на сеновале?
-На сеновале.
-Хорошо, я сейчас постелю. Только вы там не курите.
-Я вообще не курю.
-Ну, и добре. Ступайте в дом, чайку попейте.


 ГЛАВА 16

Из тягостного сна его вырвала перекличка петухов. Машинально глянул на руку и чертыхнулся: часы-то разбиты.
Оделся и вышел во двор. Светало. Лёгкий туман нехотя удалялся в горы. В тополях активно пробуждались щеглы.

Женя направился к туалету и внезапно замер, услышав странные звуки, долетавшие из-за кустов чёрной смородины. Кто-то плачет? Осторожно, почти на цыпочках, приблизился к кустам: на скамеечке сидела Надя. Она была в одной сорочке, уткнувшись в поджатые колени, плакала.
Женя потоптался в нерешительности: как поступить? Уйти, сделать вид, что ничего не видел? или открыться и по возможности утешить? И не будет ли это худшим вариантом?
Поколебавшись, принял первое. Сходил в туалет, возвращаясь, невольно, вновь замер у куста: надрывный плач Нади крепчал.
-Вы? - девушка вздрогнула, сжалась ещё больше; лицо - сплошное мокрое пятно, губы, побелевшие, нервно прыгали.
-Надя, вы, почему здесь? Почему плачете? Что случилось?
Надя затрясла головой:
-Не могу, не могу больше... Она меня доконает... я или умру или попаду в дурдом... она сосёт из меня соки...

Чуть в стороне от скамейки на верёвке, протянутой между двух абрикосовых деревьев, висели рубашка, брюки и рабочая куртка. Видимо, деда. Женя потрогал: сухие. Снял куртку и набросил на плечи Нади.
-Закутайтесь, вы совсем заледенели.
Надя порывисто схватила его за руку:
-Вы умеете водить машину?
-Слабо, чисто любительски. А в чём дело?
-Увезите, пожалуйста, увезите меня отсюда! Или я не знаю, что сделаю с собой... в Менжинском сестра моя живёт... Отвезите меня туда, умоляю...
-С машиной мы подымем шум. Сделаем иначе, - Женя метнулся вновь к верёвке, сорвал рубашку и брюки, протянул Наде: - Одевайтесь быстро, пойдём через перевал, так быстрее будет.
Надя лихорадочно стала одеваться. Женя отрезал немного верёвки, распустил её, и местами подвязал весьма просторные брюки. Видок аховый, но держатся прочно.
Углубились в сад, перебрались через забор и, спустя минут пять, растаяли в тумане, который здесь, на пустыре, усыпанном большими валунами, надеялся закрепиться, устоять против наступающего утра.

Места эти были очень хорошо знакомы Жене: здесь проходили все ребячьи игры, начиная от "в прятки", кончая "в басмачей"; здесь ловили ежей и ящериц, ставили петли на многочисленные норки сусликов.
Благополучно миновали склон с глыбами, и вышли к больничному корпусу. Предупредительно забрехала собака, и Женя взял левее, дабы не всполошить больничную охрану. Краем совхозного сада прошли к речке. Она, как и прежде была мелкой, но шуму производила достаточно. По мокрым скользким камням перешли на другой берег, далее тянулось картофельное поле. Прежде здесь было пастбище, делимое на две половинки извилистой каменой тропой.

Туман остался позади. Вершины гор порозовели, а подножья потемнели. Значительно потеплело. От быстрой ходьбы Надя даже вспотела, порывалась снять куртку, но Женя запретил.
-Потерпите, здесь внизу коварный ветерок, так продует, что не возрадуетесь. Вот поднимемся наверх, передохнём, поостынете - тогда можно.
-Простите меня, Женя, что я... так втравила вас...
-Пустяки.
-Нет, не пустяки! Вы не знаете Альку. Она звереет, когда поперёк дороги встают...
-Любого зверя можно укротить. Что же всё-таки произошло? Впрочем, если не хотите, можете не говорить. Я не обижусь.
Надя долго молчала, прежде чем решилась заговорить:
-Я скажу... Скажу, только мне очень стыдно... Вы лучше не смотрите на меня...


Сколько себя помнит Надя, мама всегда болела, тяжело и мучительно. Одни врачи говорили: наследственность, другие - от нервов. И было от чего нервничать: семь дочек мал мала меньше, а муж страстно желал сына. Он был последним из фамилии и считал недопустимым, чтобы на нём она оборвалась. Частые роды, постоянная нервозность... короче, мама не вылазила из больничных палат. После рождения седьмой дочки, отец потерял надежду и однажды ушёл насовсем. Как в воду канул. Жить стало тяжело, в отношении денег, и старшие девочки бросили школу, пошли работать. Надя тоже не пошла в девятый класс. Соседка взяла её к себе в ученицы, в типографию, сулила быстрое усвоение профессии и приличный заработок. В типографии Надя познакомилась с Димкой, выпускником полиграфического училища. Полюбили друг друга, планировали, как только Надя получит паспорт, они распишутся. Дима снимал комнату у хорошей, доброй женщины... Однажды Дима пригласил Надю на вечер в его училище, отмечали какую-то дату. Там Альбина, корреспондент "Комсомольца Киргизии" (пришла за материалом для заметки) и увидела Надю. И, как утверждает, влюбилась. Для Нади это было несусветной дикостью. Она слышала, конечно, о лесбиянках, но не верила, считала неумной выдумкой. Явно мужчины, дабы в очередной раз унизить женщин, запустили эту чушь.

Альбина стала буквально преследовать Надю, навязывая свою "любовь". Получив  отказ, - вначале мягкий, затем в резком тоне, с угрозой обратиться в милицию, - Алька на пару недель исчезла с горизонта. Не совсем: она просто сменила  тактику и стратегию. К маме Нади в больнице неожиданно поменялось отношение, значительно в лучшую сторону: и уход, и лечение. Появились лекарства, которых якобы даже в "кремлёвке" нет. И мама прямо на глазах стала поправляться. На её тумбочке стабильно появлялись дефицитные продукты и фрукты. Сестрёнок по первому желанию вдруг почему-то без обычных проволочек брали в бассейн, в художественную и музыкальную школы. Надя догадывалась, кто виновник свалившихся благ, и постепенно, видя выздоравливающую маму, счастливых сестрёнок, приучила себя к мысли: не сегодня-завтра "благодетельница" придёт за платой. Бесплатным, как известно, не бывает даже сыр в мышеловке...
И она пришла. Весёлая, жизнерадостная, прямо душа нараспашку. Своя в доску... Пришла не одна, с Димой, который прямо светился от счастья. Разве что искры не испускал, как бенгальский огонь.
-Надюшка, ликуй! Завтра мы будем мужем и женой! Законно!
Оказывается, "благодетельница" и тут приложила руку, используя какие-то свои тайные связи.
-Завтра, в половине второго, то есть в 13,30 вас распишут, всё тип-топ. Радуйтесь Наденька. А свадьбу сыграете потом, как паспорт получите...
В тот вечер Надя была ошеломлена до шокового состояния, ибо с ужасом поняла: Альбина со своими возможностями раздавит её, как букашку, если захочет...
И Надя смирилась. Очень надеясь, что это будет не противно, что привыкнет... стерпится-слюбится. Во имя мамы, сестрёнок, Димки.
Распили бутылку шампанского, и Альбина выпроводила Димку: мол, теперь у них будет девичник...

-Что она делала со мной ночью!.. Я не знаю, как насилуют, но в ту ночь меня изнасиловали... Это было не просто ужасно, а... Мне хотелось дико кричать, царапаться, кусаться... Но... мама... опять в общую палату, с грубой бездушной обслугой... сестрёнок вышвырнут из школ... Не знаю, как я вытерпела этот кошмар...
Утром, уходя, Альбина оставила деньги. Я полдня ревела, не могла встать с постели... - Надя помолчала, борясь с подступавшими слезами.

Они уже поднимались в гору. Солнце выглянуло из-за вершин, воздух стал суше, теплее. Застрекотали кузнечики, в небе пробовали первые ноты жаворонки, в полях - перепёлки.
-Устали? Может, передохнём?
Надя тревожно оглянулась на пройденный путь, знобко поёжилась и отрицательно мотнула головой:
-Нет, ещё пройдём...
Спустя минуту Надя продолжила свою исповедь.

За час до регистрации пришли Альбина, Димка и его товарищ, согласившийся быть его свидетелем. Все были такие нарядные, весёлые, счастливые... Растормошили Надю, одели как куклу, на такси - и в загс...
В последующую неделю Алька покорила всех своим задором, предупредительностью и добродушием. Мама и сестрёнки были без ума от неё, Димка - боготворил... Как же: она воплотила его мечты. Стал мужем Нади, и наконец-то его стихи опубликованы в газете.
И никто не замечал, не хотел замечать, как было плохо Наде. У них просто в голове не укладывалось, что в этом океане тепла, нежности, любви, можно мёрзнуть и быть несчастной.
Насилие Альбины продолжалось едва ли не каждый день: встречала Надю с работы, отвозила к себе... Потом, якобы по пути, подбрасывала до дому, где Димка весь в трудах и заботах ждал "любимую жёнушку". Альбина раздобыла ему "больняк" - так она именовала больничный, - и убедила подготовить десятка три стихотворений, мол, осенью поедешь на всесоюзное совещание молодых писателей. Вот и сидел дома, творил...
Приятельский ужин, неизменно с коньячком, радушное прощание с "благодетельницей". И остаются они с Димкой вдвоём... Дима, крайне возбуждённый от похвал и коньяка, подступал к жёнушке с любовью... Не могла Надя, - это было выше её сил!- после "любви" с Алькой любить Диму так, как ей хотелось... По сути её снова насиловали. Дважды за вечер... Опьянённый, одурманенный Димка счастливый, удовлетворённый засыпал, уткнувшись в шею Нади.

Вскоре "любовь" Альбины стала для Нади, как наркотик. Однажды получив дозу и отравив организм, тело требовало ещё, хотя сознание, ещё не отравленное, тщётно сопротивлялось, протестуя. Надя заболела, но Альку, "поставщика" наркотика это обстоятельство ещё больше вдохновляло и возбуждало. Спустя пару недель Альке стало мало вечера, она хотела обладать Надей и ночью. Но ночь принадлежала Димке, мужу. И тогда Алька решила убрать его с дороги...
Надя не уверена, но подозревает, что в коньяк (Димка весьма пристрастился к дармовому, да и Алька всё время провоцировала: все талантливые поэты выпивали, а коньяк лучше всего способствует вдохновению) Алька  добавляла настоящий наркотик. Видимо сильный, потому что Димка довольно быстро превратился в стопроцентного наркомана. Итог плачевный: однажды днём  на работе у Димки случилась страшная "ломка" и он выбросился из окна пятого этажа полиграфкомбината, куда его устроила Алька под предлогом большей зарплаты, а на самом деле - убрала от Нади подальше... Димка умер в "скорой".
Убитую горем юную вдову Алька окружила невиданным вниманием и заботой. Надя была к тому времени беременна. 8 марта родила сына, на удивление крепенького и практически здорового. Жизнь для Нади потеряла смысл со смертью Димки, ничего не изменило и появление ребёнка: она равнодушно приняла событие и тут же отказалась от сына. Алька приложила массу усилий и средств, чтобы ребёнка записали на неё. Получив законные права, тотчас отвезла мальчика к матери.

Они были на вершине, и Женя предложил передохнуть. Надя устало опустилась на камень.
-Сядьте на траву: камень начнёт тянуть из вас тепло, а это чревато воспалением придатков.
Надя удивлённо вскинула голову, внимательно посмотрела на Женю:
-Откуда... вы это знаете?
-Знаю. Откуда-долго объяснять.
-Значит, это за вами мы приехали сюда!
-В смысле?
-Алька сейчас работает в "Вечёрке", пишет... о семье, о супружеских проблемах.
-Алла Надина?!
-Да, это её псевдоним. Вы читали?
-Читал... А я-то, зачем понадобился?
-Вы знаете, к ней очень много писем приходит от женщин. Тут как-то коллективное пришло: мол, вот вы пишете так, а Евгений - так в письмах – считает "это дилетантством, вредной, искажающей суть вещей позицией медиков, из-за своего невежества. Либо из-за запретности темы. " Так?
- Так.
-Вот Алька и решила поглядеть на вас. Мы ездили к вам домой, там сказали, куда вы уехали. Вы и есть Евгений?
-Я.

Надя вдруг вскочила на ноги, и тут же бухнулась на колени перед Женей:
-Помогите! Сделайте из неё нормальную женщину!
-Встаньте, - Женя обхватил её за плечи, попытался поднять, но Надя мотала головой, цеплялась за его ноги.
-Нет, нет, не встану! Обещайте! Обещайте, что поможете нам... Обещайте!
-Поймите меня, Надя, не в моих правилах давать обещания, когда я не уверен. Ну, же, вставайте, - наконец ему удалось поднять Надю на ноги, прижал к себе, боясь, что она опять рухнет.- Успокойтесь, прошу вас. Я не обещаю, но... попробую.

И тут они услышали конский топот, одновременно обернулись: прямо на них летела пегая лошадь, а в седле... Альбина.
-Ах, молодцы, какие, умнички! Думали: Алька дура, не сообразит? Убери руки! - дико завопила, так как Женя от неожиданности всё ещё держал Надю, а та наоборот, инстинктивно, прижималась, видя в нём защиту от алькиного гнева.

Соскочив с лошади, Алька метнулась к ним, и с разбега, чисто по-мужски, двинула кулаком в челюсть Жени. Выпустив Надю, он отпрянул, приготовился отразить следующий удар.
-Не смей! - внезапно закричала Надя, бросившись на Альку, и отвесила пощёчину.
-Угомонись, - Алька лишь двинула крутым плечом и Надя, как тряпичная кукла отлетела в сторону, неловко упав на камни.
В следующее мгновение Алька оказалась перед Женей, и не успел он сообразить, что же она предпримет, как получил два сильных удара: ногой в пах и кулаком в челюсть.
Слёзы и искры брызнули из глаз, заныли зубы, рот наполнился кровью, низ живота будто раздирали крюками. Согнувшись пополам, Женя привалился к холодному каменному выступу.
-Хватит с тебя, - Алька присела на камень, достала сигареты, закурила. - Заруби на носу: никогда не бери чужого!
-Только не тебе это говорить, - сказал Женя, сплюнув сгусток крови; вытер глаза, потрогал щеку сначала пальцами, затем осторожно обследовал языком изнутри: зубы целы, саднило нёбо и внутренняя сторона щеки. Боль в паху не утихала. - Дура безмозглая и есть!
-Поговори у меня ещё.
-Дура и есть. Только гадости и можешь творить.
-Надька! - окликнула Альбина. - Ты что ему наплела?
-Я сказала правду, - Надя сидела невдалеке, прикладывала листы подорожника к разбитым коленям.
-Правду, - снисходительно усмехнулась Алька. - Ну и что? Вам полегчало от правды? Кому она в нашей совдепии нужна эта, правда? Вы пикнуть не успеете, как я вас сотру в порошок.
-Ой, как страшно. Прямо коленные блюдца дрожат.
-Что, мало получил? Ещё хочешь по яйцам?
-Спасибо, хватит. Теперь моя очередь.
-Что?! - Алька даже поперхнулась дымом. - Угрожаешь?
-Информирую.
-Нет, угрожаешь, - Алька решительно поднялась, отбросив окурок.

Женя всё ещё сидел у камня, скрючившись.
-Аля, прошу тебя, не бей его, - робко подала голос Надя.
Алька и ухом не повела, приближаясь к Жене. Внезапно он подался вперёд, сбив Альку с ног. Она рухнула лицом вниз, а в следующую секунду Женя заломил ей руку за спину, упёрся коленом промеж лопаток.
-Надя, верёвку!
Надя не заставила ждать. Алька яростно вырывалась, матерясь, обещая "говнюку" и "вонючке" страшные последствия.
Через пару минут всё было кончено: Алька, скрипя зубами, каталась по траве с завёрнутыми и связанными за спиной руками.
-Что будем делать с ней? - спросила Надя, с ненавистью смотря на Альку.
-Подумаем, - морщась от боли в паху, ответил Женя; присел, где стоял.
-Больно?- участливо заглянула ему в лицо Надя, присев на корточки, но тотчас вскочила, застыдившись: брюки-то деда без верёвок не держались.
-Вон видишь тропинку, ступай по ней, выйдешь к бывшей школе. Лошадь вряд ли дастся в руки, так что пешочком.
-А вы?
-А мы... побеседуем с Аллой Надиной. Она ведь хотела увидеться со мной, взять интервью.
-Так это ты Евгений? - Альке удалось сесть, лицо и одежда были в земле, из волос торчали травинки. - Развяжи. Я сожалею, что так получилось.
Женя проигнорировал её слова.
-Надя, сестра от школы далеко живёт?
-У остановки, третий дом.
-Далековато. В таком виде, конечно, неловко... - Женя перевёл взгляд на Альку, кивнул: - Годится.
-Ты что задумал? - подозрительно напряглась Алька.
-Возьмём на прокат у тебя штанишки.
-Только попробуй! - Алька угрожающе шевельнула ногой.
- Видишь куст? Выломаю прут, и выпорю, как сидорову козу. Твоё слово? Идти за прутом?

Алька выругалась в полголоса, закрыв глаза, откинулась на бок. Женя подошёл, и бесцеремонно снял с неё кроссовки, затем стянул спортивные брюки.
-Ты ещё поплатишься за это, - сквозь зубы выдавила Алька.
Женя и на этот раз пропустил угрозу мимо ушей.
- Так, резинку подтянем, а здесь подвернём. Рубашку завяжешь узлом на животе, и будет в самый раз. Куртку оставь себе.
-Как же вы с ней? Её сейчас нельзя развязывать...
-Ну, погоди, Надюха, ты у меня поплачешь кровавыми слезами!
Надя быстро глянула на Альку:
-Слышите?
-Слышу, Надя, слышу. Она пугает, а нам не страшно. Вон там, за теми кустами шиповника, есть небольшая пещерка. Мы там, в детстве от дождя прятались. Там Алла Надина и будет интервьюировать Евгения. Надя, если тебя не затруднит, принеси нам чего-нибудь поесть.
-Ой, конечно, я и сама хотела спросить...
-Тогда... полчаса туда, минут сорок пять сюда, ещё самой надо поесть... Короче, через три часа мы ждём тебя.
-Хорошо. Только вы ей не верьте, не развязывайте.
-Ничего, Надя, мы тут сами, по ходу дела.
-Наверно, вам виднее. Ну, я пошла?
-Иди.
Когда Надя отошла метров на двадцать, Женя окликнул:
-Надюш, не в службу, а в дружбу, если есть возможность, тыквенных семечек.
-Достану. Сырых?
- Лучше поджарить.

ГЛАВА  17

-Поднимайся. Давай помогу.
-Не прикасайся ко мне!
-Дурочка, сейчас налетят слепни - взвоешь.
-Развяжи, мне больно.
-Мне больнее. А Наде во сто крат. Вот вместе и потерпим.
-Я сожалею...
-Я тоже. Ты могла по дурости сделать меня инвалидом.
-Я не в полную силу.
-Даже так? Ну, тогда большое спасибо.
-Прошу тебя, развяжи, мне, правда, больно.

-Верю, Алла, верю. Но это ещё не та степень боли, которая проникает в сознание, в душу, когда начинаешь чувствовать боль ближнего, как свою. Быть равнодушным к чужой боли - это болезнь, Алла. И ты ею болеешь. Я это понял, еще, когда читал твои заметки. Советы, рекомендации твои хороши для кастратов, для забавы. Ага, вот и первый слепень. Разведчик. Сейчас налетят. Так как, идёшь в пещеру?
-Иду, иду!- истерично выкрикнула Алька.

Женя  помог встать на ноги. Алька тотчас отпрянула от него.
-Куда идти?
-Вон к тем кустам. Вперёд пойдёшь или...
-Или, - резко оборвала.
-Как скажешь, - Женя взял куртку с камня и быстро стал спускаться.

Метров через десять оглянулся: Алька осторожно ставила ноги, обходя камни и кустики, порой позволяла себе лёгкий пробег. Женя боялся одного: споткнётся, упадёт - и тогда жди беды.
Алька справилась со спуском, и даже дыхание не изменилось. Видимо, сказывалась физическая подготовка.

Пещерка осталась такой же, какой помнил её Женя. Широкий яйцеобразный вход, высотой до двух метров, стены густо покрыты жирной сажей, на гладких местах оставили автографы посетители пещерки. Пол усыпан высохшей травой, щепками, древесным углём. В центре над ямкой с золой две рогатины, полукругом шесть плоских камней, предназначенных для сидения. В дальнем углу куча мусора: консервные банки, бутылки. Чуть в стороне на выступе закопчённый чайник и три майонезных баночки.
-И что мы здесь будем делать? - спросила Алька, осматривая внутренность пещерки.
-Сначала сделаем чаёк.

Женя взял чайник и вышел. Алька прошлась вдоль стен, считывая автографы. В основном стандартные: "Здесь был..." и дата. Последними здесь были Коля, Вадим и Олег из ПТУ-17. Август 1974г." Одна надпись была индивидуальной и бесстыдно кричащей: "Лучшего кайфа, чем здесь, мы не знали! Да здравствует Любовь!!! Виктор и Тамара.25 июня 1973г. Из Токмака".

Женя вернулся с охапкой сухого хвороста и чайником с водой.
-Пить хочешь?
-Нет. Я жрать хочу.
-А я кушать. Потерпим.
-Почему я, чёрт возьми, должна терпеть?
-Потому. Не всё коту масленица. Ты думала, если у тебя деньги и связи, значит, хозяйка жизни? Что хочу, то ворочу. Хочу, покупаю себе наложницу, хочу, убираю ненужного человечка. Впрочем, сомневаюсь, что мы для тебя человеки. Так - быдло, товар.

Алька молчала, только презрительно кривила губы.
-Безнаказанность вдохновляла тебя, - продолжал Женя, подвесив чайник и готовя хворост для костра, - глохла совесть, слепла душа. Ты превращалась в животное, которому чуждо милосердие, сочувствие, когда оно ХОЧЕТ есть. Набрасывается, ломает, рвёт, не слыша крика жертвы.
-Мало я сделала для Надьки, для её семьи...
-Постыдись, Алла! Что ты сделала? Просто заплатила за товар. За наложницу, которую ежедневно насиловала. Да, насиловала! Тело, душу. Ты хоть раз удосужилась заглянуть Наде в глаза? Там крик истязуемой...
-Фантазии твои...
-Нет, это симптомы твоей болезни.
-Ха, и ты собираешься меня вылечить?
-Собираюсь попробовать. Не хотел, но уж очень Надя просила.
-И как, интересно, ты собираешься меня лечить?
-Ещё не знаю, какую методику применить. Я жду. Жду, когда утихнет боль, жду Надю с едой. А когда ждёшь, да ещё голодный, плохо думается.

-Кретин! - фыркнула Алька.
-Мимо. Никогда не страдал.
-Покурить-то можно?
-Травись,- Женя встал, вынул из пачки сигарету, поднёс к губам Альки; та взяла, пронзив его ненавистным взглядом. Женя щёлкнул зажигалкой, поднёс к сигарете.
Закурив, Алька отошла к стене, где был пучок сена, осторожно опустилась на колени, затем села.

Наступило долгое молчание. Алька, мучаясь от дыма, что лез в глаза, гоняла сигарету из угла в угол рта. Женя задумчиво смотрел в огонь костра.
Тихо зашумел чайник. Женя поднялся и вышел, вернулся скоро, неся в горсти какие-то травинки и ягоды шиповника.

Алька сделала ещё одну затяжку и выплюнула окурок в сторону костра; он упал на полпути. Женя взял прутик и подвинул окурок в огонь.
-Может, развяжешь? Я готова искупить вину. Хочешь опубликовать свою работу на Западе? Будет валюта, известность. Я могу.
-Не хочу. Там моя работа никому не нужна, своей литературы предостаточно. Моя работа нужна здесь.
-Здесь её никто не возьмётся выпустить. Тебя скорее в дурдом упекут...
-Тогда и говорить не о чем, - оборвал Женя, бросая листочки и ягоды в закипевший чайник.
-А в письмах женщины о тебе как о святом пишут...
-Со святыми женщинами и я святой. А с гадкими...
-Мстить будешь?
-Возможно чуть-чуть. В память о той боли, что причинила Наде, Димке, мне и... Толику.
-Какому Толику? А-а, она и это растрепала.
-Выплакала. Уже за одно это тебя следовало...

-Что? Сжечь? Колесовать? Возомнил себя судьёй и палачом? Перед связанной, конечно, можно и повыпендриваться.
-Ты же выпендривалась перед связанной Надей? Это запущенный тобою бумеранг вернулся и тебя же огрел. Чаю будешь? Остудить?
Алька лишь утвердительно кивнула.

Женя сходил к роднику, сполоснул банки, захватил ещё холодной воды в большую банку из- под селёдки. В ней и остудил Альке чай, чтобы только губы не обжигало.
-Немного кисленький, но вкус приятный. - Женя присел на корточки, поднёс банку к губам Альки, костяшки пальцев коснулись её лица, и Алька отпрянула, вздрогнув всем телом, точно обожглась.

-Что?
-Ничего, - глухо обронила.
-Так уж неприятно прикосновение мужчины?
-Это ты мужчина?- презрительный смешок.
-Увы, - усмехнулся Женя.
-На дух вас не выношу!- почти выкрикнула ему в лицо.
-Что так?
-Не твоё дело. И катись со своим чаем!
-Было бы предложено.

Выпив чай, Женя нестерпимо захотел в туалет. Боль вернулась, с ещё большей силой, даже в глазах потемнело, когда оправлялся.
-Стерва! - Женя закипал ненавистью, хотелось немедленно причинить ей ещё большую боль.

И он бы, наверное, сделал это, но услышал шум со стороны тропы. Зашёл за кусты, глянул: по тропе поднимался всадник на рыжем коне.
Женя вышел на тропу. Всадник приближался, уже можно было рассмотреть мужчину в белой футболке и такой же белой фетровой шляпе. Увидев Женю, всадник взмахнул рукой, конь пошёл быстрее.

И вот он подъехал, быстро соскочил на землю.
-Евгений?
-Да.
-Привет, - протянул руку, с чувством пожал. - Меня Надя послала. Я её сестры муж, Игорь. Бедняжка не смогла, у неё истерика, валерьянкой отпаивают. Неужели это всё правда, что она рассказала?
-Да.
-И где эта тварь? Я готов её вот этими руками придушить!
-Нельзя.
-Почему? Сходи, посмотри в каком состоянии девчонка! И это простить?
-Ты же не станешь душить инвалида, если он из-за своего недуга неловко ошпарит тебя кипятком?
-Ну, ты даёшь! Сравнил... Эта же сознательно...

-Ты куришь? - перебил Женя.
-Да, папиросы. Но Надя сказала, что ты не куришь, там, в сумке тебе семечек нажарили....
-Дети есть?
-Трое. К сожалению, все девки.
-Куришь в доме?
-На кухне. Я что-то не пойму... - Игорь недоумённо уставился на Женю
-Элементарно. Ты куришь, зная, что это вредно, что травишь себя, а дым вдыхают жена, дети, то есть потенциально тоже курят. Так что, тебя придушить? Ведь тоже сознательно травишь, гробишь здоровье детей. Я прав?
-Прав... - Игорь озадаченно поскрёб затылок, потянул из кармана пачку "Прибоя", как бы стесняясь, закурил.- Тебе ничего больше не надо?
-Спасибо, нет.
-Ладно, тогда я поехал. Если спустишься в село, дойдёшь до шоссе, там спросишь Соболевских,- Игорь отцепил от седла пухлую сумку, передал Жене, затем ловко вскочил в седло.- Ну, будь. Ждём тебя. - Отъехав немного, обернулся: - Надя сказала: эта тварь тебя по яйцам врезала. Так вот я за одно это уже размазал бы её по склону!

Игорь ускакал. Женя вернулся в пещерку. К его удивлению Алька спала, уронив голову на грудь.
Женя разобрал сумку. Основное место занимал двухконтейнерный термос, с чаем и гречневой кашей с мясом. В отдельном пакете были хлеб, варёные яйца, помидоры, малосольные и свежие огурчики, пяток яблок белый налив. Холщёвый мешочек с жареными тыквенными семечками. На дне лежал моток бельевой верёвки. Женя улыбнулся: Надя, наверняка, в первую очередь велела верёвку положить. Бедняжка...
Ложка была одна, значит, надо думать, еда только для него.
Алька не просыпалась. Женя поел, сходил к роднику, вымыл ложку и, вернувшись, сел у костра, поставив на колени мешочек с семечками. Теперь можно и подумать.

Болезнь Альки запущена, поэтому слова-примочки вряд ли помогут. Это как раковая опухоль. Значит, операция. Что есть операция в этой ситуации? Безнаказанность и безропотность её жертвы ускоряли болезнь, яд которой поражал чувствительные, нравственные центры. Нужен мощный шок, чтобы встряхнул, пробудил здоровые центры, включил в борьбу за оздоровление всего организма. Что ещё? Гипноз. Хорошее лекарство в подобных случаях, но, увы, не всем помогает. Надю вернёт к полнокровной жизни, укрепит расшатанную психику. Алька же... настолько поражена, что возможен резко отрицательный результат. Как с её отцом. Что может быть для Альки шоком?

Она всё ещё спала, и Женя забеспокоился: не потеряла ли сознание? Окликнул - ни звука в ответ.
Подошёл, присел на корточки, осторожно тронул за плечо. Ресницы дрогнули, Алька медленно открыла глаза, подняла голову. С минуту смотрела на Женю, видимо соображая, что к чему, затем глянула на его руку, лежавшую на её плече.
-Ты, - озлоблённо прошипела, и в следующее мгновение носок кроссовок врезался в живот Жени, отбросив его к костру. - Развяжи меня, или горько пожалеешь!

Женя с трудом отдышался, растирая живот. Когда боль немного рассосалась, он поднялся, взял моток верёвки, стал разматывать.
-Ты чего собираешься делать?
-Пороть. Я хотел по-хорошему, покормить, побеседовать, но ты не понимаешь доброго отношения.
-Только попробуй!
-Непременно. Это тебе только на пользу пойдёт.

Размотав верёвку, Женя сложил её на равные части, получилась шестиконцовая, с метр длиной, плеть.
-Не подходи! Я перегрызу тебе горло!- Алька вжалась в стену, попыталась встать.
-Очень смешно. Пещерный юмор? Это всё, чему тебя научили, как журналиста? Я подозреваю, что ты вообще не училась, диплом купила. Это видно по твоим постным статейкам.
 Женя приблизился почти вплотную, Алька выбросила ногу, но на этот раз он был на чеку: поймав, резко крутанул - Алька взвыв, опрокинулась лицом в сено. Женя моментально оседлал её, сжав коленями бока. Алька забилась под ним, как лошадь впервые почувствовав седока на себе.

-Побрыкайся, побрыкайся, необъезженная, я из тебя сделаю добрую, смирную, рабочую лошадку.
Алька рвалась, обкладывая Женю трёхэтажным матом.
-Фу, какой лексикон,- продолжая сжимать ей бока, Женя наклонился вперёд, и обнажил её ягодицы, пёстрые от следов долгого сидения на неровной поверхности.
Алька попыталась выгнуть спину и сбросить Женю, но он ещё крепче сжал колени, с оттяжкой опустил" плётку" на её ягодицы.
-Не обижай слабых! Будь хорошей девочкой. Думай, что ты делаешь больно другим...

После пятого удара, Женя почувствовал, что силы Альки уменьшились, а после десятого - она вообще затихла, не ругалась, а только плакала.
Женя отбросил веревку, ослабил сжатие колен. Алька не шелохнулась.

Женя встал, прошёл к костру. Высыпал семечки в банку, а с мешочком сходил к роднику, намочил его, и ещё набрал воды про запас.
Алька продолжала лежать не двигаясь, плач перешёл во всхлипывания.

Женя опустился на колени рядом с ней, и, говоря мягко, ласково, как с маленькой девочкой, стал бережно прикладывать холодный мешочек к пунцовым рубцам; Алька лишь вздрагивала всем телом.
-Бедная славная попочка, безвинная, а пострадала из-за глупой головки. Совсем Альбиночке не жалко её чудную попочку. А мы её пожалеем, попочке не будет больно. Альбиночка умная девочка, она больше не будет делать бяку...
Тщательно смочив рубцы и обтерев ягодицы, Женя с нежностью погладил их, ласково пробежался пальцами по внутренней стороне бёдер, а в заключение, точно поставил треугольную медицинскую печать, поцеловал в область копчика и каждую ягодицу. Алька вновь передёрнулась всем телом, так, наверное, вздрагивает животное, когда ставят клеймо.

Натягивать тесные трусики Женя не стал, просто прикрыл курткой. Алька безмолвствовала.
Женя взял банку с семечками, вышел из пещерки, присел на камень, затянутый ползучей травой.

"Правильно ли я поступил? Не переборщил? Может, трёх ударов и хватило бы. Что для неё сия операция? Унижение, причём сильнейшее. Как оно отзовётся? Родит жгучее желание мести? Или... Неужели не пробьётся сквозь дебри злобы и ненависти те ласка и нежность, которой завершил операцию? Может, толчком для прорыва станет освобождение её рук от верёвок? Хорошо бы... А вдруг нет? И тогда уж будет поединок кровавый. Очень забавно выглядеть отбивной котлетой от девицы..."

Со стороны тропы долетел свист. Это опять был Игорь. Он не слазил с коня.
-Как вы тут?
-Ничего, беседуем.
-Поддаётся?
-Пока трудно сказать. Очень крепкий орешек.
-Желаю тебе зубы не сломать. А я еду на обед. Мы вон за той горой кошару ремонтируем. Так вот мне почему-то подумалось, что вы задержитесь до вечера. А может и до утра, смотря, к чему договоритесь, - Игорь подмигнул, расплылся в сальной ухмылке.- Это вам, чтоб мягче было,- полуобернулся, дёрнул за верёвку и столкнул к ногам Жени тюк. - Если уйдёте до вечера, то я всё заберу после работы, а нет... так завтра, когда на обед поеду. Хоп?
-Хоп.
Игорь развернул коня, перед тем как отъехать, сказал вполне серьёзно:
-Я б на твоём месте отдрючил её как следует: пусть мужика вкусит. Ручаюсь, сразу нормальной бабой станет. Подумай, пока семечки грызёшь.
-Подумаю. Привет Наде. Успокой, скажи: всё будет хорошо.
-Угу. Она связана? Ерепенится? Послушай меня, Женя, я дважды был женат, и вообще баб было море, я их знаю, как облупленных. Бросишь палочку - и можешь смело развязывать ручонки, никуда не денется. Первый мужик для бабы это... это понимать надо. Только запомни одно: будь мужиком, а не скотиной, мёдом, мёдом растекайся на ней. Это они, мокрощелки, страсть как любят. Ну, бывай.

Женя притащил тюк в пещерку, развязал. Кошма, одеяло, подушка, фляжка, похоже с самогоном.
Алька лежала, как он её и оставил. Рыдания прекратились, дышала ровно. Опять заснула? Надо думать, утомилась. Может, рискнуть и развязать руки? Рискну.

Расстелил кошму, подвинул вплотную к Альке, положил подушку, затем осторожно тронул за плечо. Алька не отреагировала. Развязал слегка посиневшие кисти. Алька вздрогнула, что-то бормотнула, однако не проснулась. Женя осторожно перевернул её на спину, руки положил свободно. Укрыл одеялом. С минуту Алька лежала тихо, затем вдруг заметалась, как в горячке, разметав одеяло. Видимо приток крови в кисти причиняет ей неприятные  болевые ощущения, а усталость от шока не даёт проснуться. Вслед за метанием родился болезненный стон. Женя приблизился, потрогал лоб: он буквально обжигал руку. Высокая температура! Чёрт, только этого не хватало...

Схватил чайник, метнулся к роднику. Вернувшись, намочил мешочек, положил Альке на пылающий лоб.
Жар не спадал. Алька стала бредить, ещё сильнее метаться. Звала Надю, клялась в любви, в чём-то винилась, просила Женю не прикасаться к ней. Одежду хоть выжимай

Лишь пару секунд колебался, затем решительно снял с себя рубашку, стянул всё мокрое с Альки. Тело её было влажное и жаркое. Смочив мешочек в самогонке, которая предназначалась для иного повода, как мыслил Игорь, Женя растёр Альку от шеи до ног, сверху надел свою рубашку, низ укутал в куртку. Укрыл одеялом.
Вскоре Алька затихла, температура ещё была, но явно упала на тройку градусов.
Сходил к роднику и сполоснул её бельё, развесил на кустах. Собрал хворосту и вернулся.

Алька безмятежно спала, лишь лоб покрывала крупная испарина. Промокнул, пощупал лоб: спадает жар!
Вновь развёл костёр, подвесил чайник. В термосе чай решил оставить Альке.
Лузгая семечки, Женя внезапно ощутил незнакомую смертельную усталость, она давила каменной плитой в затылок. Глянул на спящую Альку, подумал, что она ещё не скоро проснётся, так что он вполне может придавить часок-другой. Прилёг на уголок кошмы. Заснул моментально.

...улица в незнакомом селе. Идут Женя, Эдик и Надя. Навстречу на лошади, в цветастых трусах и солдатской пилотке Игорь.  Рядом останавливается вишнёвый "жигуль", за рулём брат Юрка. Приглашает съездить в Ташкент. Женя и Надя отказываются. Эдик горячо их уговаривает: мол, там у меня кореш, попьём дармового коньячка. Уговорил - сели, поехали. Выехали из села - машина понеслась на бешеной скорости.
Женя сидящему впереди Эдику:
-По-моему мы не туда едем.
Эдик оборачивается, Женя невольно отшатнулся: перекошенное злобой лицо, ухмылка:
-Сидите спокойно, бараны. Если не хотите пойти на шашлык.
Идиотский хохот Юрки. Надя в слёзы.
Женя дёрнулся к Эдику, видимо зацепил ручку дверцы: она распахнулась. Эдик оторвал его руки, оттолкнул - Женя вылетел из машины. Удачно. Вскочил и бегом вдоль дороги.

Бугор. Сверху видит: дорога делает изгиб и входит в село. Женя бежит наперерез.
"Жигуль" скрывается за домами.
У дороги высокий разлапистый  карагач. Женя быстро залезает на него и видит: дом, высокий забор, у ворот "жигуль". Так же быстро слезает и окружным путём подбирается к дому. Крадётся вдоль забора - одна доска не прибита. Проникает в сад, перебегает к сараю. "Только бы не собака" - бьётся в голове.

Шум у крыльца. Женя юркнул в приоткрытую дверь сарая. Внутри перегорожено на два отделения: в одном спит на соломе огромный боров, облепленный мухами, во втором серая  коза с двумя козлятами. В углу ближе к входу кипы прессованной соломы. За тюками оконце. Видно крыльцо, раскрытые ворота, бампер машины.
На крыльцо выходит Юрий, довольный, спичкой ковыряется в зубах. Закуривает, идёт к машине.
Появляется Эдик с папиросой в зубах. Отходит к яблоне: помочился, загасил папиросу о ствол дерева.
-Курбаши, я счас, ноль секунд. Покури пока, - Эдик направляется к сараю.

Женя отпрянул от оконца, сунулся за кипы.
Вошёл Эдик - и в загон к козе:
-Здравствуй, моя сладенькая! Соскучилась, соскучилась, - Эдик ласково погладил морду козы, чмокнул в нос.
Козлята забились в угол, приглушённо мекали.
Эдик провёл ладонью по спине козы, и та послушно повернулась к нему задом, подёргивая кисточкой хвоста.
-Ах, ты моя умница! - Эдик протянул козе кусок сахара. Расстегнул ширинку...

Женя закрыл глаза, втянул голову в плечи, сжав ими уши, чтоб только не слышать сладострастного постанывания Эдика.
Когда Женя, наконец, решился открыть глаза, всё было кончено: Эдик прощался, поглаживая спину козы и скармливая сахар с руки.
Нетерпеливый сигнал "жигуля".
-Всё, моя сладенькая. Не скучай, я ещё приду, а сейчас у меня дела.
Эдик уходит, и вскоре они с Юркой уезжают. Женя пробирается к крыльцу.

В доме тихо. Осторожно приоткрыл дверь: спиной к нему у стола стоит широкоплечий парень в зелёных вельветовых шортах, гладит бельё.
Вдруг что-то зазвенело. Оказалось: будильник на холодильнике. Парень гасит звон, открывает холодильник и достаёт... шприц. Уходит в соседнюю комнату. Женя в профиль узнаёт Альку.

Женя бесшумно последовал за ней. Алька спускается в подполье. Женя заглянул и едва не вскрикнул: на полу на соломе лежали Надя и Валя, жена Юрки. Алька склонилась к ним и сделала, поочерёдно, уколы в руку.
Женя спрыгивает вниз. Вскрикнув, Алька выронила шприц, но тут же встала в боевую стойку каратиста. Взлетела её нога, но цели не достигла: у самого лица Женя перехватил её и резко дёрнул - Алька рухнула, неловко подломив вторую ногу. Женя моментально оседлал её, заломив руку за спину. Алька взвыла:
-Пусти, больно!
-Верю. Что колола им? Быстро отвечай, или сломаю руку! - для убедительности потянул вверх.
-О-о-о, больно! Не надо, скажу! Наркотик им ввели сразу, как привезли, а сейчас "разбавитель", что бы не умерли во сне. Сейчас им ничто не угрожает...
-Куда поехали Юрка с Эдиком?
-Во Фрунзе, зачем не сказали.

Кровь вдруг ударила Жене в голову: остервенело отхлестал Альку по лицу, резко развернул на спину, стал срывать с неё одежду.
Алька ревела белугой:
-Не надо! Не трогай меня!
Но Женя уже дико насиловал её...


...Он пробудился с бьющимся о рёбра сердцем, вскочил.
Альки рядом не было! Но... вокруг костра на рогульках натянута верёвка, на ней развешено её бельё. Значит, здесь.

Женя глянул на выход: там светло и похоже солнечно, однако моросил мелкий дождичек, именуемый в народе слепым.
Алька появилась минут через пять. Рубашка на ней мокрая, прилипшая к телу, внизу застёгнутая у ворота куртка - своеобразная юбка.
Отблески костра упали на Альку и как бы чётче прорисовали все её изгибы, выпуклости, всё женское выступило на первый план, а мужские черты стушевались, отступили в глубокий тыл.
"Своеобразно, конечно, но Алька красива, - отметил Женя, настороженно наблюдая за ней.

Алька прошла к костру, потрогала одежду - сырая ещё, - присела на камень. Женю намеренно игнорировала.
-Прости меня.
Алька стрельнула в Женю злобным взглядом:
-За что? За связанные руки или за... порку?
-За то, что пришлось раздеть. У тебя была высокая температура, бельё промокло от пота. А прелести  твои я не разглядывал: не до того было. Честно сказать, испугался. Как ты себя сейчас чувствуешь?
-Как выпоротая...
-Упрямых иногда полезно пороть, чисто в воспитательных целях.
-Ха, он ещё и воспитатель. Какое счастье мне выпало лицезреть нового Макаренко и Сухомлинского! Может, мне для истории взять у тебя интервью?
-Если без иронии и хамства.
-Не хочу. Пустая трата времени. Потому что ничего путного из тебя не получится.
-Это почему же?
-По трём причинам. Первая - не в той стране родился, не тем делом занялся. Вторая вытекает из первой: либо наступишь на горло собственной песне, либо упекут в жёлтый дом.
-И третья?
-Моя месть. Я теперь не выпущу тебя из поля зрения, и в нужный момент нанесу сокрушительный удар.

-Жаль. Я думал, ты умная.
-Для кого надо, я умная, - огрызнулась Алька.
-Вот именно: для кого н а д о. Слушай, может, хватит препираться, как дети. Давай заключим дружественный союз.
-Не имею желания.
-Ну и чёрт с тобой! Выматывайся. Только предупреждаю: Надю оставь в покое.
-Не тебе мне указывать, бабий доктор,- презрительно, по-мужски сплюнула Алька.
-Рисуешься? Ну-ну. Ты оказывается глупее, чем я думал.
-Ты, - угрожающе подступила Алька, - оборзел вконец! Ещё по яйцам хочешь?
-Попробуй.
-Ты у меня месяц будешь кровью ссать!
-Ой, как страшно, ой, не надо,- Женя дурашливо сжался, закрыл руками пах. Это и ввело в заблуждение Альку: подступила вплотную, намереваясь, видимо, сначала ударить в лицо, чтобы Женя убрал руки с паха.

Точно выброшенный из катапульты, Женя сбил Альку с ног, ловко вывернулся и, не дав ей опомниться, плюхнулся на её живот, сдавив коленями бока.
Алька выгибалась дугой, пыталась ударить коленом в спину Женю, тянулась руками к лицу. Но удача от неё отвернулась: Женя поймал руки и с небольшим усилием, но развёл их, придавил коленями. Правая нога Альки попала в рукав куртки, и освободить не получалось.

-Спокойно, спокойно. В глаза! В  глаза смотри мне! В глаза! Не дёргайся, ты причиняешь себе боль, мучительную, ужасную, дикую, адскую боль, тебе больно, очень больно, ты не хочешь боли, не хочешь. В глаза! Тебе не хочется боли, не хочется, не хочется. Тебе хочется тепла, ласки, нежности, любви, ласки, тепла, любви, нежности. Тебе безумно хочется ласки! Вот, вот тебе уже не больно, не больно, не больно. Подступает тепло! Тебе хочется ласки, нежности, любви, ласки нежности, любви. Ты хочешь прикосновений моих рук! Ты очень хочешь! Ты жаждешь! Ты умрёшь, если я не прикоснусь к тебе! Тебе хорошо, чудно, сладко, сладко. Ты женщина! Милая, хорошая, дивная, божественная! Ты женщина, женщина, женщина! Тебе приятно прикосновение мужчины, ты любишь мужчин. Мужчин! Ты любишь мужчин! У тебя великолепная грудь, тебе всегда хочется, чтобы её ласкали мужские руки, только мужские, мужские руки. У тебя восхитительный живот, а пупок, будто раскрывшийся бутон розы. Он жаждет прикосновений мужских рук, мужских, рук мужских. Он жаждет ласки языком мужчины. Мужчины! Мужчины! Тебе очень хорошо, нежность разливается по-всему телу, наполняет сладкой истомой...

Вопреки опасению Жени, Алька сопротивлялась  не более двух минут, но после слов об ужасной боли, когда она вдруг стала корчиться, стонать, обливаясь слезами, далее пошло внушение легко, обвально. Алька предельно расслабилась, Женя расстегнул рубашку и куртку, полностью обнажив её тело.
Под ласкающими руками Жени, Алька буквально таяла. Глаза прикрыты, сквозь ресницы проступали слёзы. Лишь однажды, мельком, Женя подумал: хватит ли одного шокового сеанса?.. а далее он всецело растворился в гипнотической мелодии собственного голоса, как и Алька, пропитываясь нежностью и лаской...
Он взял её страстно, в каком-то божественно-пьянящем угаре.

Алька была девственницей.
В последний, завершающий, раз Женя поцеловал каждый сосок, лёгкий поцелуй в губы, в глаза.
-Спасибо, ты была бесподобна. На счёт пять ты вернёшься счастливая, удовлетворённая, любящая мужчин. Раз, два, три, четыре, пять.

Алька открыла глаза. Женя напряжённо замер.
Алька расслабленно, томно улыбнулась... и протянула руку, как бы приглашая в объятье. Женя машинально приник, Алька обняла его, уткнулась в шею... и по-настоящему заснула.

Женя лишь мгновение держал себя в напряжении, а едва сбросил его, как тут же провалился в сон, совершенно опустошённый.
Последнее, что отметило сознание: дёргающая боль в паху и лёгкое подташнивание...
А снаружи шёл и шёл слепой дождик.