Сексолог Женька гл 22-25

ГЛАВА 22

Час спустя.
Дед, Эдик и Таня уже тронулись к дому, Женя задержался: дать последние "цэу" Марии.
Виктор ещё спал в шалаше, с минуты на минуту мог проснуться.

Мария и Женя стояли у "бассейна". Привядшие цветы прикрыли охапками свежих. Здесь же под кустом стояла коробка с утятами.
-Как только он проснётся, - если невмоготу ждать, осторожно попробуйте разбудить, - всё время разговаривайте, называйте себя "твоя Машенька". Включите магнитофон, там стоит как раз на "Аве, Мария", следом идёт "Джамайка". Кончится, перематывайте и снова включайте. Ни секунды не молчите: говорите, вспоминайте всё хорошее, светлое, что было у вас, у него. Дальше. Выведите его сюда и медленно начинайте раздеваться, предстаньте пред ним без всего. Затем так же медленно, всё время, разговаривая, разденьте его, и заведите в воду. Вымойте его, как  когда-то мыли Эдика. Затем неожиданно пустите утят, затейте игру с ними. И много, громко, счастливо смейтесь. Чтобы он видел это. Ну, а дальше... вспомните всё, чему вас учила Таня. Помните: не спешите! Быстро - не значит лучше. Растягивайте удовольствие, множьте его и пропитывайте им Виктора. Он должен отяжелеть, как губка, впитавшая воду...
Я оставляю лошадь. Мы ждём вас до 9 часов утра. Если... тогда я приеду после девяти. Всё? Да, всё. Вопросы?

-Можно… я вас поцелую?
-Если это вам придаст сил, сколько угодно.
Мария на мгновение припала к его груди, затем порывисто обхватила голову руками, впилась долгим поцелуем в губы. Наконец, оторвалась, качнулась в сторону, едва не упав, засмеялась:
-Трепещет, не умерло... Я готова, теперь я готова!
-С Богом, Мария. Мы ждём вас.
-Мы придём... или не придём совсем...
-Мария! Вон видишь куст? Счас выломаю прут, и отстегаю, как непослушную девчонку!
-Всё, всё, всё, всё, - замахала руками Мария.
-Успеха и удачи, Мария!
-Спасибо, Женечка! И будь здоров!

Ночью никто не мог заснуть. Пытались что-то делать - всё валилось из рук. Лишь Екатерина Васильевна прикорнула на часок. Дед, Эдик и Таня много курили, Женя нервно грыз семечки, метался по двору, как в клетке. Эльвира тенью следовала за ним.

Ночь выдалась тёплая, мягкая, небо чистое, густо усыпанное звёздами, по-восточному, низкое. Жене казалось, что это всё свет в окнах в небесных домах, и там тоже не могут уснуть - ждут, гадают: что там, как там в ущелье?

-Женя, остановись. Сядь, отдохни.
-Не могу, Эля: меня всего трясёт.
-Тебе холодно?
-Нет, нервишки. Мне всё время кажется, что я что-то упустил, самое важное... Не могу вспомнить, не могу...
-Сядь, я обниму тебя, и ты успокоишься. И всё вспомнишь.

Женя присел, но не успела Эльвира протянуть к нему руки, как он вскочил:
-Нет, я сейчас как вибратор. Тебе не выключить...

-Может, я попробую? - словно из воздуха возникла Таня.
Эльвира набычилась, подозрительно засопела, сжала кулачки. Таня глянула на неё, улыбнулась:
-Да, пожалуй, и мне не справиться. Нервы - это такая жуткая вещь. Пойду, пройдусь, а то от курева башка разболелась.

Эльвира проводила её нехорошим взглядом.
-Позови Эдика, - вдруг остановился Женя.
-Да, Жень, - вырос на пороге Эдик.
-Отойдём. Эля, подожди здесь.

Они отошли к началу дороги, по которой неспеша шла Таня.
-Иди за ней, и если вернёшься мальчиком... я тебя побью.
-Замётано.
Эдик побежал догонять Таню. Женя ещё некоторое время постоял, глядя ему вслед, затем повернулся, и нос к носу столкнулся с Эльвирой.
-Зачем вы Эдьку позвали? Зачем он побежал за ней? Они не вернутся, она его заманит...
-Стоп, стоп, стоп! Ты мне веришь?
-Верю, как ты... вы можете спрашивать...
-Верь и дальше. Раз я что-то делаю, значит для блага.
-Ага, мы тут все на нервах, а они там будут...
-Эля, Эля, когда ж ты начнёшь мозгами шевелить? Ведь папу с мамой мы отвезли не утят пасти...
-Там другое... я понимаю. Там мама будет... будить. Или, как дед сказал, заново рожать.
-Правильно. И Эдик тоже немного спит, его тоже надо разбудить, иначе... Вот Таня и пусть разбудит. Это ж здорово будет: за одну ночь родится заново два человека. Радоваться надо, невеста! - Женя притянул Элю к себе, обнял, прижался щекой к её щеке, замер.
-Я не сильно дрожу? - шепнул в самое ухо.
-Нет. А я?
-А ты-то чего?
-Не знаю. Может потому, что люблю.
-Так скоро?
-А я сразу, как увидела тебя спящим, так подумала: хорошо бы влюбиться и стать твоей женой.
-Долго ждать.
-Когда любишь, не долго.
-Не долго, если любишь. Но за любовь часто принимается фантазия, увлечённость.
-Я знаю, читала. У меня не фантазия! Фантазии уже были, это другое - настоящее.

Помолчали, слушая, дыхание друг друга, и соединённый стук сердец.
-Она так на тебя смотрит.
-Кто?
-Танька. Я сразу поняла, что она хочет... с тобой переспать. Правда, ведь?
-Правда.
-И ты согласишься?
-Не знаю, не хочу лгать.
-Если хочешь, можешь... со мной. Только с ней не надо!
-Что бы подумали твои учителя, услышь сейчас тебя.
-Их бы кондрашка хватила.
-А меня сейчас кондрашка хватит от твоего предложения.
-Почему?
-Потому что дико. Тебе только-только двенадцать, физиологически ты ещё ребёнок. Тебе вредно...
-Но я читала...
-Не всяко печатно слово есть истина.
-Бывают исключения.
-Бывают. Но почему им должна быть ты? Всё, маленькая, давай закроем эту тему.

-Я не маленькая! - Эльвира вырвалась, отбежала. - Не маленькая! Можешь с ней спать, хоть до посинения! Но не смей её любить! У тебя моё колечко, и ты мой! Всегда будешь мой! Мой! Мой! Мой! - разрыдавшись, Эльвира убежала в дом.

Подступало утро. Звёзды заметно потускнели, по небу поплыли тёмные пятна. В кустах зашелестел сонный ветерок. С гор сползали лохмы тумана. Из села долетали приглушённые петушиные крики.

Женю вновь стала бить дрожь, затылок наливался свинцом, ломило в висках. Сжал их ладонями, стал энергично растирать. Боль как отлив, отхлынет, затем с новой силой ударит. Что? что там происходит? Плюс или минус?

-Женя, хочешь кофе? - Эльвира, как ни в чем, ни бывало, протягивала чашку в облачке пара.- Дед уже наверно ведро выпил, сидит на кухне варёный. Бабушка задремала.
-Спасибо.

Впереди что-то цокнуло, пискнуло. Нечто большое, тёмное показалось вдали на дороге. Эльвира сжала руку Жени, вогнав ногти в мякоть, но он даже не почувствовал этого.

Нечто наплывало, наплывало, и вот уже можно угадать лошадь.

Женя вздрогнул, выронил чашку, с трудом передвинул на шаг ватные ноги, затем, точно получил толчок в спину, побежал. Эльвира следом, не выпуская его руки.
Пробежав метров пять, Женя так же резко остановился - Эльвира по инерции врезалась ему в спину. От боли в голове помутилось, и она сползла вниз, как по стволу дерева.

Женя стоял и смотрел на дорогу, по щекам его текли слёзы, из-за них он плохо видел, но зато ясно видело сердце. Впереди лошади, размашисто вышагивая, шёл Виктор и нёс на руках Машеньку. Увидел Женю, приостановился:
-Парень, ты не нас ли ждёшь?
-С возвращением, Виктор!
 Женя шагнул навстречу, внезапно охнул, выгнулся дугой и рухнул лицом в пыль.

И сотряс горы, рванул в клочья тишину дикий вопль:
-Ж-е-н-е-ч-к-а!
И чуть тише:
-П-а-п-к..?!
Захлебнулся, и с большей силой:
- Ж-е-н-е-ч-к-а! Н-е  у-м-и-р-а-й, р-о-д-н-е-нь-к-и-й!!!

ГЛАВА 23


...Роскошная усадьба в духе конца 19века утопала в зелени. Неподвижный и душный воздух, казалось, можно было резать ножом как мармелад.
Женя, изнывая от духоты, брёл по тутовой аллее, подошвы босых ног нестерпимо жёг раскалённый песок. Под деревьями пёстрыми ковриками лежали опавшие ягоды, они плавились и растекались джемом.

Дом выглядел мёртвым. Женя поднялся по высокому резному крыльцу, толкнул дверь  - она легко распахнулась. Большой и светлый зал, стеклянная дверь в сад. На стене в массивной золотой раме огромное зеркало. Женя видит себя: босой, в сорочке из белого шёлка, и в шортах темно-вишневого цвета.
Очень хочется пить.

На столе тёмная бутылка. В ней оказались чернила. Женя отшвырнул бутылку, она покатилась по паркету, оставляя за собой извилистую фиолетовую полосу. Бутылка остановилась, и Женя увидел металлическое кольцо в полу. Подполье? Там должно быть есть что попить, прохладное...

Потянул кольцо и участок паркета-с квадратный метр - поднялся, открыв лаз в подпол. Женя склонился над отверстием, но ничего не увидел, кроме непроницаемого мрака. Из чёрного квадрата потянуло сыростью, где-то в глубине родился неясный шум, стремительно стал расти, приближаться.
Женя инстинктивно отпрянул. Из подполья полезли... ослепительно белые кошки. Казалось, им не будет конца. Они принялись грызть и есть всё, что можно было.
Женя медленно, спиной, отступал к ближайшей двери, ведущей в сад.

Вдруг кошки все разом переключили внимание на Женю. Он пулей вылетел на песчаную дорожку, окантованную кроваво-красным кирпичом. Вырвал первый кирпич и швырнул в кошачью гущу.
Кошки лопались, и рассыпались на сотни фарфоровых черепков. Но их становилось всё больше, они буквально речным потоком вырывались из распахнутой двери...
Женя повернулся и панически метнулся в заросли аккуратно постриженного кустарника. Споткнулся, упал, перевернувшись через голову...
И наступил мрак...

...Очнулся. Яма, заросшая ползучей травой. Боль в груди, тяжело дышать. Осторожно вылез из ямы. Тишина, кошек нигде не видно. В доме тоже тихо. Вооружившись кирпичом, Женя поднялся на крыльцо. Повсюду валялись обломки кирпичей и фарфоровые черепки. Тоже самое и на паркете зала. Всё перерыто, переломано. Отверстие в полу зияет чернотой. На мгновение показалось, что высунулась кошачья мордочка, и Женя швырнул кирпич. Звук - точно в колодец бросил.
В следующее мгновение из отверстия выхлёстывает поток чёрных отвратительных крыс. Они суетливо принялись собирать "останки" кошек: грызли черепки, словно сухари.
Вот одна,  как бы случайно, обнаруживает Женю и тотчас бросается ему на ногу.
Отлетает, отброшенная, как мяч, ударяется о стену и... лопается. Резиновые?!
И вновь поспешное отступление. Отбиваясь ногами  и обломками кирпичей, Женя перемещался к кустарнику. Неожиданное падение в уже знакомую яму, и провал в холодный мрак...

...Очнулся. На дне ямы. Сухая, почти сено, трава. На коленке застыла крупная сине-розовая стрекоза.
Где-то громко чихнули. Женя вскочил и быстро покинул яму. Тишина. Вся дорожка до крыльца усыпана лопнувшими крысами. Деловито сновала стрекоза, шурша крыльями. Точно разворачивали шоколадку в обёртке - "золотинке".
Женя машинально взял кирпич и направился к крыльцу. В доме странно зашумело, захлюпало, и в дверном проёме возникла скульптура - обнажённая женщина с ребёнком на руках. Ещё одна, ещё, ещё... Они сходили, как с конвейера. Красивые, мраморно-холодные, стандартные.

В глубине сада, за спиной Жени, снова кто-то чихнул. Резко обернулся:
-Эй, кто там?
А в ответ из кустов крыжовника выпорхнули сотни разноцветных бабочек.
Со щенячьим писком дети соскочили с рук женщин, и с сачками шумно унеслись вслед за бабочками.
А женщины... они внезапно образовали плотный круг-Женя в центре.
Закричала кукушка над головой, и с каждым её "ку-ку" круг сужался.
Женя замахнулся кирпичом:
-Не подходите! Остановитесь!
Женщины нехорошо засмеялись, и Женя с ужасом увидел: у них у всех перекошенное ненавистью лицо Альки.
Кукушка закричала чаще, чаще, точно пластинку пустили на большую скорость...

...За окном беспокойно гукала горлинка. Едва она делала паузу, как "брал слово" удод, ещё более беспокоясь.
Женя лежал с закрытыми глазами. Попытка открыть их, причинила острую боль в висках. Сердце незнакомо билось, точно он долго бежал в гору. Тело какое-то чужое, ватное, непослушное.
Женя тщётно пытается понять, где он, и что с ним. Почувствовав дикую усталость, заставил себя расслабиться. И тогда сквозь шум в голове услышал голоса горлинки и удода, почувствовал специфический запах больницы, и, чуть слабее, запах яблок.
Больница?! Почему? что случилось?

Справа послышалось шевеление, затем лёгкие шаги прошелестели, остановились рядом.
-Кыш! Чего, спрашивается, раскричались?- раздался почти над ухом сердитый шёпот.
Ага, значит, он лежит у самого окна. Голос вроде пожилой женщины. Почему больница?
-Я тебе погукаю, погукаю. Вишь, засранка какая, точно не ей говорят. Кыш! Тьфу, это ещё что за цирк? Эльвирка, ты что ли? Я пичуг невинных облаиваю, а тут другая птица. Ты что ж удумала, девка? Упасть захотела? шею сломать? Спит, сама видишь. И ещё долгонько будет спать. Пусть: ему на пользу. А ты, милая, живо слазь и беги домой. Как не можешь? Бог ты мой! Да как же так? Чем думала, дурёха? И что прикажешь делать с тобой? Ну, чего молчишь?

"Эльвира... Эля там, за окном... с ней что-то стряслось... ей нужна помощь..."
Женя шевельнулся, в области сердца резануло, и, обливаясь потом, задыхаясь, он стремительно полетел в ледяную бездну...

...Женя открыл глаза и сразу вспомнил: за окном Эля! Хотел повернуться, но одеревеневшая шея не позволила.
Мелькнула тень, и над ним склонилось женское лицо:
-С возвращением, молодой человек!
-Откуда?- с трудом разлепил губы Женя.
-Оттуда, зайчик, оттуда. Считай, второй раз родился. Как самочувствие? Сердечко не болит?
-Что со мной случилось?
-Сердечко захлебнулось. Раньше не беспокоило?
-Вроде нет... не помню... Там Эля за окном...
-Была. Ремня бы всыпать этой Эле! Что удумала: всю ночь просидела на дереве, ноги судорогой свело. Удивляюсь, как не грохнулась. С лестницы снимали...
-Сколько я здесь?
-Вторые сутки на исходе. Значит, так, зайчик: никаких шевелений! Постарайся заснуть.
-Это надолго?
-Я смогу ответить дня через два-три, как пойдёт реабилитация. Всё, всё, спать, спать, спать.
Женя прикрыл утомленнее веки...

...кукушка захлёбывалась своим "ку-ку", "Альки" сужали круг. Женя уже ощущал на себе их дыхание и жаркое тепло, исходившее от их тел.
Заметался, беспорядочно размахивая кирпичом. Раздавалось шипение, и то одна, то другая "Алька" обмякала, сгибалась складками, становилась плоской, и с чмоканьем распластывалась по земле. Резиновые надувные куклы!
Сотни обжигающих рук срывали с него одежду, ласкали, щипали его тело, губы присосками впивались в лицо. Женя отчаянно закричал... Перед глазами замелькали разноцветные круги, овалы, полосы, пятна...

...звенящая тишина, мрак. Внезапная вспышка яркого света... комната... стены - сплошные зеркала. Женя видит себя голого, всё тело в красных пятнах. Пол устлан соломой. В трёх шагах от него стоит Алька, не резиновая, живая.  Алька в ночной рубашке, кисти рук в рваных матерчатых перчатках. Алька держит вилы. Гримаса презрения исказила её лицо:
- Вам полагается плата, бабий доктор!- Алька медленно поднимает вилы, точно копьё.
Женя хочет закричать, метнуться в сторону, но губы как склеенные, а ног он вообще не чувствует.
Алька засмеялась и метнула вилы, они пролетели над головой Жени, сверху посыпалась штукатурка.
Алька шагнула к нему. Лицо её вдруг стало приветливым, взгляд ласковым.
-Я пошутила, солнышко, - пропела медовым голосом.
Ещё сделала шаг вперёд, шурша соломой. Протянула руки к Жене, но не притронулась, секунду помедлила, затем порывисто сбросила рубашку. Женю всего передёрнуло: вся грудь её, живот и ниже покрывала омерзительная татуировка...

... Женя проснулся, как от толчка.
Солнце заливало палату, чётко проецируя квадраты окна на стену и потолок. От окна тянуло утренним холодком, слышался оживлённый щебет щеглов и чириканье воробьёв.

Опять утро? Которое по счёту? Почему он так много спит? Женщина, видимо врач, сказала: надо много спать... Ему всегда хватало пяти часов... Они, наверняка, пичкают меня снотворным. Что же со мной? Сердце захлебнулось... Что это значит? У мамы был миниинфаркт два года назад, ей тоже велели много спать и "никаких дум, шевелений"... Шевелений... как же, попробуй, шевельнись: всё одеревенело...

С лёгким вздохом отворилась дверь. Женя глянул искоса: вошла дородная пожилая женщина, белый халат плотно облегал её фигуру. Женщина несла в руке вазу с букетом из ромашек и васильков. Поставила на тумбочку у кровати.
-Доброе утро, - тихо поздоровался Женя.
-Здравствуй, детка. Что так рано, али выспался?
-Лет на десять вперёд. Какой нынче день? час?
-Суббота, четверть шестого. Как самочувствие? Сердчишко не беспокоит?
-Нет. У меня был инфаркт?
-Типун тебе на язык! Что ты, в твои-то годы? Перенапряг, поволновался дюже. Чай не железный, шибко к сердцу всё принимаешь. Нельзя так, что-то ведь можно и мимо пропустить, отмахнуться. Али не так?
-Так. Только не всегда получается.
-Вот и результат. Впредь умнее будешь. От окна не дует?
-Не дует, спасибо. Скажите, как долго я пролежу здесь?
-В точности скажет тебе Тонюшка Сергеевна. Я ж тебе скажу так: в худшем случае - тьфу! тьфу!- месяца три-четыре, в лучшем - около двух.
-Чудная перспектива, - горько усмехнулся Женя. - Очаровательными были каникулы... И всё без дум, без шевелений, один.

-Почему один? К вечеру, я думаю, Сергеевна распорядится подселить к тебе ходячих, выздоравливающих. А через недельку от посетителей не будет отбою. Ты, парень, теперь у нас как достопримечательность. Каждому хочется воочию посмотреть на того, кто утёр нос специалистам. И в первую очередь Сергеевне. Она ведь бралась за Виктора, и отступилась. Другие врачи лишь подписались под её диагнозом. - Женщина помолчала, задумчиво глядя в окно, затем встрепенулась: - Ой, что ж это я курица безмозглая! Тебе по нужде надобно?
-Нет, спасибо.
-Ты ужо не стесняйся, сынок, понимать надо, не мучай организм, ему покой надобен...
-Не беспокойтесь, пока не надобно. Да, как вас звать?
-Нарекли Раисой, по батюшке Николаевна. Может, чего желаешь?
-Что я могу желать? Встать бы скорее, увидеть друзей.
-Встать? Об этом пока забудь. Шутка ли, два приступа...
-Два?
-Да, милый, два. В прошлое утро, я грешным образом, подумала: всё, не вытащить тебя оттуда... Обошлось, к счастью. Не ведаю: толи Богу так было угодно, толи Сергеевна постаралась. Так что можешь считать себя трижды рождённым.
-Спасибо.
-Не мне спасибо. Тонюшке Сергеевне, да этой девке, прости господи, чуть не матюкнулась.
-Это кто ж?
-Да Танька, Чешковых дочка. Не растерялась, сделала искусственное дыхание, массаж сердца... Если б не она, сынок, тебя нынче уже б хоронили... Тьфу, зараза! что это я тут мрачность развожу! Давай-ка, мы умоемся, потом укольчик сделаем, а там и Сергеевна пожалует. Не думай ничего такого, всё худшее позади. Вот отлежишься и будешь как новенький.
-Хорошо бы, - с лёгким сомнением сказал Женя.

ГЛАВА 24

В это время в двух километрах от него, кусая изрядно мокрую подушку, плакала Эльвира. Ночь прошла для неё отвратительно: в минуты, когда усталая, зарёванная, наконец, засыпала, ей снова и снова снился Женя, а рядом не она, а Танька... Она целовала его в губы, прижималась тесно, тесно, обнимая... И Женя не противился, напротив, отвечал ей тем же... И лицо такое счастливое, довольное...

Эльвира вываливалась из сна, мокрая от пота и слёз. Сердце колотилось о рёбра так, что в голове стоял болезненный звон. В бессильной ярости Эльвира колотила и грызла подушку:
-Не отдам! Он мой! Не отдам!
В доме она была одна, так что никто не слышал её терзаний.
Мама с папкой на сеновале. Эдик ещё вечером таинственно исчез. Предполагали: к Таньке ушёл.
Никто из них в этот ранний час не спал.

Мария и Виктор уже вторую ночь безудержно любили друг друга, выплёскивая всю скопившуюся за эти годы ласку, нежность. Они заново познавали друг друга, переживая тревожно-сладостную первую брачную ночь и медовый последующий месяц.
Вот и сейчас насытившись, друг другом, удовлетворенные и обессиленные они лежали на кошме, слушали наступающее утро. Прохлада нежно освежала их горячие потные тела.
Мария повернула голову, коснулась губами уха Виктора.
-Я всё ещё лечу... Так хорошо, что кажется... растаю, как мороженое.
-Погоди, я сбегаю за миской и ложкой. Нет, пожалуй, я лучше так съем, - Виктор обнял жену, дурашливо стал лизать ей губы, щёки. - Мм, вкуснятина! Сахарку, однако, переборщили.
-Много сладкого вредно,- засмеялась Мария, вздрагивая: её тело вновь затрепетало под ладонями Виктора, свежо и ново, как перед первой близостью.

Внезапно, когда казалось уже не в силах сопротивляться чувствам, страсти охвативших обоих, Мария дёрнулась всем телом и замерла. В следующую секунду из её глаз полились обильные слёзы.
-Что? Машенька, что?! - вскочил Виктор. - Я сделал тебе больно?
-Нет, нет, нет... Прости, родной, я напугала тебя. Почему-то подумалось: мы тут любимся, а тот, кому обязаны этим счастьем... может быть, в эти минуты умирает...
-Машенька, девочка ты моя... Фу, как ты можешь такое думать? Ну же, золотце, успокойся и выбрось из головы эту ерунду. Чтобы Евгений... нет и нет! Ты помнишь, что он сказал, когда Таня привела его в чувство?
-Будем жить и любить.
-Во! Евгений из тех, кто слова на ветер не бросает. Сказал - значит, так и будет! Мы ещё с тобой, Машенька, его ребятишек будем нянчить. Видала, что с Элей творится? Вся в меня! Эта уж если впустила в сердце, то намертво.
-Она ещё ребёнок.
-Ребёнок... Не скажи. Ты знаешь, я эти дни много говорил с детьми. Эдька, скажу тебе, великовозрастный пацан... мальчишка. Армия не сделала из него мужчину. А вот Эля... Нет, Машенька, ты ошибаешься, считая её ребёнком. Она уже выросла.
-Но ей всего 12 лет.
-Это Эдьке двенадцать, а Эле двадцать один.
-Может, скажешь: замуж пора.
-С этим погодим. Вот жених в армии послужит, вернётся - тут и свадебку закатим.
-Твоими бы устами да мёд пить.
-Я готов, сладенькая ты моя, медовая, - Виктор принялся жадно страстно целовать её грудь, шею, губы...

Не спал в эту ночь и Эдик. Вечером он действительно пошёл к Тане. Она, сославшись на недомогание, выпроводила его. Эдик подавленно поплёлся назад. Домой не зашёл: не хотелось сейчас, когда на душе муторно, видеть безумно счастливых родителей и безумную от ревности сестру.

Эдик пришёл к той скирде, где в ту радостную и злополучную ночь Таня лишила его девственности. Сколько в ней было огня! Как ласково и сладко сломала она все его преграды, барьеры! Конечно, он был робок, неуклюж, возможно, поэтому ощущения получились слабые, бледные. Ему словно от большого торта дали попробовать маленький кусочек. На один зубок. Если бы не появление родителей и сердечный приступ Жени, он получил бы желанный солидный кусок... Дёрнуло же батю раньше времени тащиться домой... Стоп! что это я, уже выражаю недовольство? Получается: покувыркаться с Таней мне дороже... да нет, чушь какая! Всё, харэ об этом. Потерплю: не вечно же она будет недомогать. Это всё из-за Жени, переволновалась...

Сон так и не пришёл. Эдик много курил, подолгу лежал, не двигаясь, глядя в небо. Таня всецело занимала его мысли. То ему звёзды чудились её глазами, то сосками её грудей. То, мысленно соединив звёзды линиями, получал полное изображение обнажённой Тани. Созвездие Татьяна!
То, раскрепостив фантазию, красочно рисовал картины будущих встреч...
Как-то незаметно подступило утро.

ГЛАВА 25

Она впервые познала мужчину в 16лет.
После восьмого класса Таня поехала в город, поступила в культпросветучилище на библиотечное отделение. Её решение чрезвычайно поразило, как родителей, так и учителей. Способная, умная девочка, отличница, все прочили блестящее окончание школы и поступление в университет. На филологический. Так советовала учительница литературы, и постоянно внушала Таниным родителям.
Таня с пятого класса писала стихи, сначала для себя, в форме дневника. Но однажды - это было в начале восьмого класса, когда она влюбилась в киноактёра Олега Видова, - внезапно "пошли" другие стихи, какие-то чужие, инородные в её дневнике. Когда их набралось десятка три, Таня решилась показать их Ларисе Петровне, учительнице русского языка и литературы. Та восприняла стихи с восторгом, расхвалила до небес и тут же посоветовала отправить в журнал. Сама в учительской и отпечатала на машинке.

Без малого через месяц пришёл ответ от литконсультанта И.Л.Сахарук. На фирменной бумаге с крупной зелёной шапкой "Литературный Киргизстан".
"...Задатки у автора есть, и неплохие... чувствуется резко выраженная индивидуальность, что большая редкость у начинающих в этом возрасте - обычно сплошное подражательство...
...нужно работать, много работать и повышать кругозор, как можно шире раздвигая диапазон... Сейчас же у автора кругозор беден, средства выражения скудны... Хорошо бы походить в литобъединение, но, к сожалению, автор далеко от города... Есть опасение прокиснуть в собственном соку...
... Не отчаивайтесь, Таня: проработайте литературу из нижеприведённого списка...
К огорчению, присланные Вами произведения ещё не готовы для печати - это лишь заготовки..."

В списке было 17 авторов. В трёх библиотеках - школьной, сельской и личной Ларисы Петровны - нашлось только три книги: "Поэтический словарь","Как делать стихи"Маяковского и "Советы молодым авторам" Горького. Маяковского Таня сразу отвергла, ибо не любила его поэзию, и учиться "делать" такие стихи не желала. Горький тоже ей ничего не дал.
Таня упала духом, почувствовав себя серой. Права, ох, как права И.Л.Сахарук: закиснет она в этой глуши!

Предложение перебраться в город, родители сразу отвергли, сочли детской глупостью. Мол, куда спешить, если есть дар, то за два года никуда не денется, а там поступишь в университет...

Таня не настаивала, осознав тщётность. К концу восьмого класса она твёрдо знала: в 9-й не пойдёт-поедет в город, поступит на библиотечный, станет посещать лито, много читать и общаться с умными людьми. И не пропадут впустую эти два года.

Не устояли родители против её напора: отпустили скрепя сердцем. Новая жизнь, точно весенняя горная речка, оглушила шумом, сбила с ног и понесла в бешеном потоке, ударяя о донные камни.
Уже через пару недель всё деревенское выветрилось, Таня почувствовала себя свободной и независимой, раскованной в мыслях и поведении. Резко сменила стиль одежды, отдавая предпочтение брюкам и свитерам, подражая новым подругам, на два-три года старше её. В лито подавляющее большинство были уже взрослые, работающие, иные обременены семьями. Из молодых Таня, да семиклассница Алтынай, успешно прокладывавшая свой путь в фантастику: у неё уже было три публикации на родном языке, а в ноябрьском номере "Литературного Киргизстана" будет опубликована повесть.

Однако с Алтынай они не нашли общего языка: Таню нестерпимо тянуло к более взрослым. Незаметно она и сама преобразилась, стала выглядеть значительно старше своих лет. Естественно на неё стали посматривать мужчины, прозрачно намекая на особые отношения.
К тому времени Таня уже теоретически знала почти всё об интимных отношениях мужчин и женщин. Эта тема обсуждалась в общаге довольно легко, читалось немало специальной литературы. Но практически познать э т о Таня была ещё не готова. Она поклялась себе, что первым мужчиной у неё будет непременно умный, красивый, старше её, он будет безумно любить её, и помогать расти. Разумеется, и она должна его любить. А пока в обозримом пространстве такого мужчины не наблюдалось.

И вот на седьмом месяце её занятий в лито сменился руководитель: пожилую болезненную Аиду Игоревну сменил Сергей Борисович, обладавший крепким здоровьем и юмором, возрастом и обликом походивший на Христа. В первый же день он буквально влюбил в себя весь женский состав лито, покорив мягким, задушевным голосом, своими обширными знаниями в области искусства и мировой литературы. Немаловажен был и тот факт, что Сергей Борисович в прошлом году получил премию Ленинского комсомола и по путёвке трижды ездил на БАМ. Помимо поэзии он фанатично увлекался альпинизмом и путешествиями на мотоцикле. Недавно развёлся, у него есть сын 14лет, живёт с матерью в Ленинграде.

Занятия стали проводиться три раза в неделю- понедельник, среда, пятница (с Аидой встречались лишь по пятницам), - и отличались от прежних, как день и ночь.
-Всё, чем вы ранее занимались, никуда не годится. Забудьте о кружке вязания. Кому это дорого, к великому огорчению, с нами не по пути. Графоманов на дух не выношу, и пестовать таковых не собираюсь. Лень и расхлябанность буду гнать взашей. Литературой или занимаются всерьёз, или вообще не занимаются. Походя можно вязать носки и кофточки. Литература, настоящая литература, делается, создаётся лишь колоссальной работой души, сердца и ума.

К концу второй недели, "вязальщики" отсеялись, а оставшиеся "проснулись" и с удвоенной силой рванулись седлать Пегаса, с единственной целью: покорить Парнас. Лень и расхлябанность действительно были изгнаны взашей: два-три часа занятий буквально окрыляли, включали второе дыхание. И результат сказывался: мало того, что все стали более серьёзно относиться к поэзии, к своему пристрастию к ней, но и как бы заново узнавали друг друга - почти родственно сошлись.
После занятий, по инициативе Сергея Борисовича, устраивали чаепитие, где всецело царила атмосфера семейного застолья. Тут, кстати, выяснилась ещё одна завидная   сторона руководителя: прекрасный кулинар, радушный хозяин и, ко всему, неподражаемый тамада.

И вздыхали грустно замужние дамы, ломали голову: чего той дуре в Ленинграде не хватало - такой мужчина! Ах, кабы мне такого... Но дома свои постылые мужья, дети...

Пока те дамы мучительно терзали дилемму: переступить черту или пересилить себя - Таня твёрдо решила переступить. С каждым днём, - а тем более, бессонными ночами,- она убеждалась, что влюбилась, как говорится, с первого взгляда. Пусть разница в возрасте велика, пусть у них нет будущего, но первым её мужчиной будет Сергунька. Так Таня наедине с собой звала Сергея Борисовича.

Приняв решение, Таня активно принялась претворять его в жизнь. Прежде всего, приложила максимум сил, чтобы стать самой активной, лучшей. Охотно и больше всех читала рекомендуемую литературу, делала конспекты, для лучшего закрепления. Всё что не ясно тут же спешила разъяснить. Одним из элементов учёбы Сергей Борисович использовал переводы, приносил ворох подстрочников. Таня и тут была первой, ибо в отличие от других чисто механически подходивших к переводу, она предварительно знакомилась с биографией автора, вникала в его мировоззрение. Три стихотворения персидских авторов 13 века и басню Джамбула Сергей Борисович высоко оценил, обещал предложить "Литературному Киргизстану". Два стихотворения о любви он уже пристроил в газету "Комсомолец Киргизии".

Когда расходились, Таня нагло напрашивалась подвезти её до общежития, мол, " всё равно вам в ту сторону".
По субботам, кто мог, выезжали в горы с ночёвкой. Шашлыки, сухое вино, добрый юмор, шутки, стихи, песни у костра под гитару. Таня, разумеется, всегда могла. И безумно счастлива была всё время, как бы случайно, находиться рядом с Сергунькой.
Огорчало только, что относился к Тане Сергей Борисович... как к дочери. Он обмолвился, что ещё с детства мечтал сначала о сестрёнке, но родители нарожали шесть братьев, потом стал мечтать о дочке. Может, в Тане он и видел отдалённо свою мечту, отчасти заполняя, пустую нишу в душе, только Таню это в корне не устраивало.

И однажды она ему в папку с выполненными переводами с польского положила стихотворение-признание. Прямым текстом.
На другой день Сергунька пришёл озабоченным, избегал глаз Тани. Когда расходились, сам предложил подвезти. Но поехали они почему-то другим маршрутом с заездом в Дубовый парк. У пустой скамейки, в дальнем углу за фонтаном, остановились.

-Садись, Татьяна, поговорим.
-Всегда готова.
-Девочка моя, мне кажется, ты затеяла игру, которая отнюдь не детская. И не безопасная.
Сергунька был необычайно взволнован.
-Почему? - спокойно, стараясь заглянуть ему в глаза, спросила Таня.
-Это же элементарно...
-Хотите сказать: я тебе в отцы гожусь?
-Да, именно это я и хотел сказать.
-Сергей Борисович, я вас не узнаю. Вы рьяно учите нас бороться со штампами, что же сейчас выдаёте махровый штамп? Думаете, я глупенькая девочка, ничего этого не знала, и вы открываете мне глаза? А как же: "Любви все возрасты покорны"? А как же Джульетта? Между прочим, она младше меня была. А наши прабабушки, которых выдавали замуж в 13-14 лет?
-Неужели? В первый раз слышу.
-Смеётесь?
-Угу. Какое нынче тысячелетье на дворе?
-Любовь вечна и не зависит от технического прогресса!
-Да, да, да. Но кроме технического прогресса, существует общепринятая мораль.
-И вы стопроцентный моралист?
-Стараюсь. Танечка, пойми: совесть, если она, конечно, имеется, это такая штука...
-Понимаю. Муки совести, врагу не пожелаешь и всё такое. Я вам совсем не нравлюсь?
-Да почему же! Я могу определённо сказать, что... полюбил тебя, как сестрёнку, как дочку.

-Полюбите ещё как женщину!
-Таня, Таня! Опять ты за своё... - чертыхнулся Сергей Борисович; хотел вскочить, но Таня цепко ухватила его за руку.
-Чего ты боишься, Сергунька?
Сергея Борисовича качнуло, как от удара, он грузно обмяк, свободной рукой вытер вспотевший лоб, болезненно выдавил:
-Это... запрещённый приём...
-Что? тебе нравится? Я с первого дня, как узнала тебя, зову про себя "Мой Сергунька".
-Таня, прекрати... не царапай  мне душу...
-Тебе больно? Извини, честное пионерское, я не хотела.
-Таня!- застонал Сергей Борисович. - Боже, что ты со мной делаешь...
-Ничего, родной. Я только хочу любить тебя.

Борис Сергеевич судорожно глотнул, отвернулся. Таня протянула руку, коснулась его бороды, и испытала незнакомую сладкую дрожь. Уже смелее обхватила ладошкой его подбородок, повернула лицом к себе. И опешила... Сергунька плакал!
-Ничего, ничего, - каким-то странным, надтреснутым, пропитанным слезами голосом заговорил Сергунька. - Прости, рассиропился... Не ожидал, что так больно будет...
-Я что-то напомнила?
-Да. Давно было... Я десятый заканчивал, была у меня любимая девчонка... Иришка. Она вот так же произносила... Сергунька, и когда извинялась, всегда говорила: честное пионерское...
-И что... она?
-Умерла...1июня у меня был день рождения, а у неё 2-го... Мы решили собраться у меня.16 лет... Пришли все ребята из класса... Родители предоставили нам полную свободу. Мы возгордились, возомнили себя взрослыми... В смысле выпивки. Я тогда впервые попробовал водку и очень быстро спёкся... Мой брат, сволочь, уложил меня спать, а сам... сунул "ерша" Иришке, затем вызвался проводить до дома... Дорогой это животное изнасиловал мою Иришку... Не вынесла надругательства... оставила записку мне, что грязная, не может мне принадлежать... и вскрыла себе вены...

Сергей Борисович замолчал, печально опустив плечи и закрыв глаза. Таня не тревожила его. Её сердце разрывалось от жалости, самой в пору было разреветься.
-Как же мы поедем? - внезапно заговорил Сергей Борисович. - Меня всего трясёт... я руль не удержу.
-Ничего, я поведу. Если боженька нас любит, он поможет, и нас не остановит гаишник.

Мотоцикл Таня умела водить с 12 лет: сосед Лёшка научил. Так что она довольно лихо доставила их к дому Сергуньки.
-Мне побыть с тобой?
-Если не в тягость. И без глупостей.
-Мог бы и не говорить.

Они сделали сообща ужин, поели с удовольствием, позволив даже рюмочку коньяка. Сергей Борисович постепенно пришёл в привычную для Тани форму. Они много и серьёзно говорили "про жизнь", о поэзии. Далеко за полночь Сергунька постелил ей на кровати, а сам лёг на раздвижном кресле. Собственно Таня и не ожидала чего-то особенного, ибо интуитивно чувствовала: ещё не время, и действует она верно. С нахрапа эту вершину не покоришь, только нос расквасишь, в лучшем случае, в худшем - шею сломаешь. Тихонько, неспеша, шаг за шагом - и доберётся до самого верха. Зато какое блаженство ждёт её на вершине!

Ровно месяц, день в день, ушло на "восхождение", и Сергунька покорился.
Был праздничный ужин, ароматические свечи, много цветов, шампанское. А потом... Таня ожидала блаженства, но такого райского просто представить не могла. Каждая клеточка её тела ликовала и тонула в сладчайшей неге. Сергунька уговаривал не злоупотреблять, приводил скучнейшие медицинские доводы, но Таня и слышать не желала о каком-то перерыве. Ведь всё прошло почти без боли, крови чуть-чуть. Сластёна по натуре, Таня не могла остановиться на одном кусочке торта - всегда ела "от пуза". А тут такая вкуснятина и ждать какого-то дурацкого перерыва! Ну, уж нет, буду есть под завязку.

Три месяца тянулась их сладкая жизнь. И оборвалась, как обрубили. Это только в индийском кино такая любовь хорошо заканчивается, а в жизни, увы...

Как гром с ясного неба пришла телеграмма из Ленинграда: прилетай срочно, сына спасай. Полетел Сергунька, через неделю прислал письмо: сын не простил развода, совсем отбился от рук, пристрастился нюхать клей, бензин... Вобщем ради спасения сына они с бывшей женой решили возобновить брак.

И Таня словно потеряла себя. Будто вынули из неё стержень, отчего стала податлива любому ветерку. Лито потеряло для неё ценность - перестала ходить. В училище училась с двойки на тройку, чисто по инерции, спасала неплохая память.
Для таких, без внутреннего стержня, дурной ветер всегда сильнее. Вот и сдуло Таню в компанию девиц лёгкого поведения. И понеслось... Вместо роскошного торта - чёрствые пирожки с кисловатым повидлом, вместо обожаемого шоколада - банальные подушечки (рубль за кило) с всё тем же повидлом.

Чем бы всё это кончилось, одному богу ведомо, но однажды случился комсомольский рейд в гостиницу "Сусамыр", где и вынули её из тёплой постели сирийца, курсанта вертолётной школы. Шлюхе, проститутке не место в комсомоле, в училище! Пошла вон!72 часа - и чтоб духу твоего в городе не было! Иначе в колонию загремишь.

Родной горный воздух подлечил душу. Мама, выслушав исповедь, поняла и простила. Остальные - нет. Собственно мамина поддержка и не позволила Тане сделать глупость, вроде той, что сергунина Иришка...

Таня вновь вернулась к поэзии, самостоятельно стала осваивать программу за 9 и 10 классы, планируя сдать экстерном. А потом с паспортом и аттестатом поедет она в Ленинград. Куда определиться, подскажет Сергунька.

Так думала ещё три дня назад. И вдруг эта встреча с Евгением, с Женечкой. Душа Тани, точно опалённое пожаром поле, неухоженное, заросло бурьяном и осокой. Казалось, так будет всегда. Но внезапно целину вспахали, засеяли добрым зерном, нежной зеленью покрылось поле. Нечто медоносное: пчёлки чуют нектар, стайками в разведку прилетали: не появились цветочки?

Ах, Женя, Женечка, знал бы ты, какую боль причинил мне, когда попросил об услуге! Когда я увидела твои глаза, твою улыбку, поняла, что сделаю для тебя всё что угодно. Позови на край света - побреду глупой овечкой... Но то, что ты попросил... Как больно было от тебя такое услышать: помоги Эдику стать мужчиной ... Я, конечно, понимаю, ты из добрых побуждений, а не потому, что считаешь меня проституткой... Не считаешь, я увидела это в твоих глазах.
Я исполнила роль доктора. Только, прости Женечка, я ни секунды не думала тогда о "пациенте", в упор не видела. Со мной был ты, ты, Женечка! А Эдька... он вряд ли станет мужчиной. Сопливый пацан: поманили конфеткой, съел и ещё канючит. Тьфу, противно!

Таня сидела у раскрытого окна и смотрела в сторону больницы. Свежий утренний воздух приятно освежал разгорячённое тело. Сердце щемило, глаза наполнялись влагой.

Миленький, как ты там? Я верю: всё обойдётся, я чувствую это... Линия жизни у тебя длинная. Полюби меня, Женечка, полюби! Я стану твоей помощницей, твоим крылом, твоим источником Вдохновения. Эльвира... она ещё ребёнок. Она не сделает твой путь лёгким, с ней ты не воспаришь, а будешь по земле тяжко брести... Услышь меня, миленький: ты мне нужен, спаси меня от серых буден, залечи раны бальзамом твоей любви!.. Боже, как муторно... как больно!..

Таня кинулась на кровать, уже не сдерживая душивших слёз.
За что?! Что сделала я такого дурного? За что мне такие муки?

А в голове звучали музыка и слова, просились на волю:
               
Ты вошёл в меня и растворился...
Ты - слух и зренье моё!
Ты - руки мои, Ты - ноги мои, Ты - сердце моё!
Больно Тебе - и я смертельно больна...
Больно Тебе - и не вижу ничего!
Больно Тебе - и не слышу ничего!
Больно Тебе - не шевельнуть рукой...
Больно Тебе - и не сделать шаг...
Больно Тебе - и трудно дышать:
Точно сердце вот- вот замрёт...

Улыбаешься Ты - безумно счастлива я!
Улыбаешься Ты - слышу шаги муравья!
Улыбаешься Ты - вижу пылинки полёт!
Улыбаешься Ты - руки сильны и нежны...
Улыбаешься Ты - ноги крепки и легки...

Нет в этом мире никого - лишь я и Ты...

КОНЕЦ 1 книги

               
Бурятия, Улан-Удэ, 1975-76гг.