Глава VII. Познала я врачебный беспредел

Однажды я серьёзно заболела. Это было время климакса и врачи настаивали на чистке. Мне была сделана операция. Операцию делал зав.отделением доцент Турнер. Ему было 82 года. Руки у него уже дрожали. Я не рожавшая. Нужны были другие инструменты, которые он не приготовил заранее, достав залежалый расстерелизованный инструмент из загашника. Мне была внесена инфекция. Тело загорелось пожаром и страшной болью. Анализы характеризовали картину классически здоровой женщины, но я день и ночь проводила в слезах от боли. Врачи эту истерию начали относить за счёт климакса, не пытаясь даже прислушаться к моему голосу и к слезам.
Меня начали преследовать страшные мистические сны, предчувствия,  которые сбывались. Я пошла в церковь впервые принять обряд крещения.
С детства  я хорошо умела гадать и на картах, и по наитию, по руке и по лицу. Дар этот был передан  мне по наследству от бабушки и мамы. Я не вставала по утру и не ложилась к ночи без карт в руках. У меня было много знакомых, друзей. Все мчали ко мне на сеансы гадания. Я никому не отказывала и гадала всегда без всякой платы. Занималась я и  спиритизмом. И всё, играючись. Но когда я поняла, что гадание – это великий грех, и перестала вообще гадать кому-либо, от меня все тихо отошли. Моя квартирантка продолжала заниматься спиритизмом. Мы вызывали дух моей бабушки, а однажды вызванный дух назвался  Федей.
Болезнь моя прогрессировала. Однажды во сне ко мне пришёл чёрт и сказал: «Я даю тебе последний шанс на жизнь. Ты сейчас вызываешь скорую помощь и едешь в больницу». Я проснулась от сильной боли. Пришлось вызвать скорую помощь. Мне было предложено ехать в больницу, ссылаясь на то, что иначе мне не гарантируется жизнь. Киста может лопнуть, и  всё может закончиться только сепсисом с летальным исходом. Я  отправилась на машине скорой помощи в Еврейскую больницу. Когда меня привезли, дежурным в ту ночь был сам зав.отделением Фёдор Кирьязов. Вот тут-то и начались мои муки. У меня была серьёзная сердечная недостаточность, что служило препятствием к операции. Фёдор  заявил мне, что даже Бог не заставит его меня оперировать. А он отправит меня в психушку. И на утро следующего дня, это было в субботу, я с паспортом отправилась на почту, чтобы дать телеграмму министру Здравоохранения, взывая о помощи, что мне вместо необходимой операции обещают психушку. Телеграмма возымела действие и в понедельник я была переведена в областную больницу, где зав.отделением гинекологии был брат Кирьязова. Меня никому из специалистов не показывали. Палатная врач продолжала убеждать меня, что ничего серьёзного нет. Боль связана с неврастенией.
По ночам в отделении оперирующим дежурным врачом была Галина. Ткачук, кажется, была её фамилия. Она была дисквалифицирована, как хирург, так как в своё время сделала аборт своей подруге. К несчастью, это была фатальная случайность. Подруга скончалась от прободения матки. Галя была очень хорошим профессионалом своего дела. После её чисток ни у кого не было никаких осложнений. Это был Рок её судьбы. Обо всём этом она сама мне рассказала. Мы подружились и ночами вели наши откровенные беседы. Галина попросила меня погадать, сказав, что весь грех возьмёт на себя. Я погадала и в эту ночь чуть не умерла. После этого Галочка захотела посмотреть меня лично, как врач. После осмотра она сказала, что мне обязательно надо показаться профессуре и что мне нужна срочная операция.
Уже в зрелые годы, благодаря Интерклубу, я по характеру стала очень общительной. Здесь, в больнице, когда мне становилось чуть лучше, я посещала других больных. Однажды я зашла в палату, где после операции находилась Рита Талисман. Мы с ней разговорились и Рита просила меня приходить к ней в палату чаще, отметив свою фамилию, которая приносит людям счастье. Не успела она это произнести, в палату зашёл врач. На вид он выглядел очень молодо и скромно. Но, как оказалось, это был сам профессор Запорожан Валерий Николаевич. Он оперировал Риту. Я, обрадовавшись встрече, начала ему рассказывать о своих мытарствах. Он был удивлён, почему до сих пор я не была представлена ему на консультацию. Это было в воскресенье вечером. Он пообещал, что обязательно запросит меня на консультацию. Весь понедельник прошёл для меня в ожидании вызова. Я была вызвана лишь к концу рабочего дня. Валерий Николаевич всех поставил в ряд  и заставил каждого меня обследовать лично, пока я не разрыдалась от боли. Меня отослали в палату, ничего не сказав. И только палатная врач отметила: «У тебя ничего не нашли. Никто ничего не сказал». Но на следующее утро ко мне пришла ординатор Валерия Николаевича, пригласив на беседу. Мне было сказано, что срочно необходима операция. Я попросила  выписать меня  домой для подготовки к ней, так как я была тяжёлой сердечницей и к тому же у меня были признаки грудной астмы. И только дома я сама смогу подготовиться, используя народные средства. Валерий Николаевич настоял на том, чтоб в выписке было отмечено: «Выписана для подготовки к операции». Он понимал, что иначе меня могут не вернуть на койку. В областную больницу тогда было трудно попасть.
Я выписалась домой, продолжая поддерживать по телефону отношения с Галиной. Однажды мне приснился сон. На кладбище над одной из могил было написано: «Томчи Лина Владимировна умерла 23 сентября 1986 г». Галочка после моего пересказывания сна сказала: «Этот сон говорит о том, что 23 сентября станет днём вашего спасения».
Прошло ещё немного времени. Я пришла на консультацию к Валерию Николаевичу. «Назначаем день операции на 23 сентября»,- заявил он. Я  категорически отказалась, заявив, что это будет день моей смерти. Тогда Валерий Николаевич предложил 20-22-23 числа. Я тоже не согласилась, заявив, что соглашусь только после 23-его числа. А 25 сентября Валерий Николаевич должен был отправиться в Киев в командировку. Я произнесла: «Двум смертям не бывать и одной не миновать». День операции был назначен 23-его сентября. Но в этот день начались женские обычные проблемы, при которых операции не производятся. А 25-ого Валерий Николаевич отбыл в Киев. А тем временем анастазиолог решил проверить мою кровь на стерильность. Анализ определил айнеробную инфекцию. Это означало - гангренозная палочка и что всё могло кончиться только сепсисом с летальным исходом. Мне было назначено 10 сеансов  барокамеры. Так меня спасло 23-ее число.
Вернувшись из Киева, Валерий Николавич слёг в больницу в предынфарктном состоянии. Он находился на пятом этаже в кардиологии, я – на восьмом в гинекологии. Я принесла ему в палату тюбик с таблетками апилака, сказав: «Если вы хотите забыть про боль в  сердце навсегда, примите весь этот тюбик». Вам это никто не подскажет». Принял ли он или нет, не знаю. В первый же день после выхода на работу с больничного листа Валерий Николаевич прооперировал меня, хотя все ведущие специалисты, кроме Петра Чуева – анастазиолога, отговаривали его и меня. Подсылались ко мне разные врачи, пытаясь меня запугать тем, что у меня шансов на выживание после операции нет. Но я выжила вопреки всем бедам и устрашениям эскулапов. Операция была тяжёлой и служила доказательством своей необходимости, но на третий день я уже ходила. Последствия болезни оставили следы. Валерий Николаевич уехал в Киев. Я осталась наедине со своей болью. А так как я из-за болезни позвоночника находилась на учёте в Туберкулёзном институте, врач Бергер Ирина Даниловна, сочувствуя мне и будучи свидетельницей всех моих несчастий, дала мне путёвку в Белгород-Днестровский костно-туберкулёзный санаторий, предложив дальше писать куда-то в поисках помощи. Диагноз стоял «Эндометриоз». Было подозрение, что он поразил  кишечник.
Я отправилась в санаторий. Санаторий имел свою лазерную лечебную аппаратуру. Валерий Николаевич перед отъездом предупредил меня о необходимости проведения курса лазерной терапии во избежание дальнейших спаечных процессов в организме. Ко мне пригласили на консультацию гинеколога. На мою просьбу о лазерной терапии он ответил с иронией: «Лазером только металл режут». Я попросила позвонить в Одессу в клинику для подтверждения необходимости мне этой  терапии. Валерий Николаевич был в отъезде и трубку взял зав.отделением Стоянов – родственник Кирьязова. Вместо необходимого лечения меж  врачами произошёл сговор об определении меня в психушку. Вероятно, надо было отписаться на подконтрольный вопрос в Москву. Мне предложили консультацию у психиатра. И я согласилась. В то время начала расти популярность психотерапии Кашпировского.
Меня повезли в местную Белгород-Днестровскую психиатрическую больницу. Когда за мной захлопнулись ворота,  поняв, что это была ловушка, я начала сопротивляться. Меня тащили волоком за волосы и это было на руку кому-то, чтобы показать настоящую сумасшедшую. Меня определили в палату, где было 25-30  психически больных людей. Свет горел круглосуточно. На мои сопротивления против уколов, мне садились на руки и на ноги. Я поняла, что сопротивляться больше не было смысла, и сдалась на волю судьбы. После уколов выкручивало ноги, сковывало язык, только подсознание работало: «Господи! Помоги выстоять!» Я объявляла голодовку по три дня. Одна санитарка Нина, проявляя сердечность, подкармливала меня по ночам. Здесь я провела полтора месяца, но по силе воздействия на мою психику они равнялись годам. Мои друзья и знакомые начали меня разыскивать. И меня решили перевести в Одесскую Психиатрическую больницу с уже утверждённым диагнозом. Случилось так, что мой перевод из больницы в больницу произошёл перед майскими праздниками. Перенасыщение аминазином начало вызывать желудочные кровотечения, рвоты кровью, что явно испугало медсестер. На первомайские праздники они не  делали мне никаких уколов, услышав  мой рассказ, почему я оказалась здесь. А наутро врач, увидев моё адекватное поведение, тоже начала ко мне приглядываться внимательней. Но прошло ещё полтора месяца, прежде чем  консилиум врачей признал меня абсолютно вменяемой и психически здоровой. Никто не остался в ответе за принесенную мне душевную травму. Однако, как говорят: «Нет худа без добра». Я для себя сделала открытие, что галаперидол не только сковывает все движения тела, но и останавливает все онкологические процессы в организме. Позже мне иногда приходилось прибегать к нему, чтоб самой гасить рецидивы онкологической болезни, пока я не нашла новое средство для лечения – корень лабазника, японскую сафору. Больше я к врачам никогда не обращалась, что бы со мной ни случилось, даже когда я совершенно не вставала с постели.
В моей практике народной медицины были главенствующими йод, корень лабазника, лист  крапивы, японская сафора. Позже я перенесла  тяжёлый опоясывающий лишай, ещё позже парапрактит. К врачам я больше не обращалась. Своими народными методами лечу себя и всех знакомых  по сей день. Живу я, как канатоходец, часто зависая над пропастью.

Да, мне  насильно делали уколы.
Познала я врачебный  беспредел.
Жестокими уроки были доли.
От страхов дух во плоти холодел.
И я была бессильной пред врачами.
Они  были  бессильны   предо мной,
Исследовав ушами и руками.
Был взгляд не проницаем, но сквозной.
Участие глаза  не отражали,
Хоть сердца моего был слышен  стук.
Меня врачи в притворстве обвиняли.
 Сходило, как обычно,  им  всё  с рук.
По их вине я вволю отлежала,
Прикованной к постели 10 лет.
По их вине я  боль сполна  познала,
Недугов приумножила букет.
Познала и психушки коридоры,
Где до утра в палатах свет горел.
Казалось,  проникали взгляды в  поры.
И страх над существом моим довлел.
Молила о спасении я Бога,
К безумию приблизившись  впритык.
Боль страшная выкручивала ноги
И скован был уколами  язык.
Меня тащили волоком, насильно,
За волосы, как бешеную тварь.
Сопротивлялась, будучи мобильной,
Вдыхая сигареты чьей-то гарь.
Но хлопнули ворота за спиною.
Я в клетке оказалась, как зверёк.
И клетка показалась мне тюрьмою.
Безвинно отсидела я в  ней срок.
Никто  не  оказался впредь  виновным.
У эскулапов был  невинный  взгляд.
По их вине   я  стала   малокровной.
Хоть  это   было много лет назад,
Всё  до сих пор я  с болью  вспоминаю.
Плохая, кстати, память у меня.
Но лишь   теперь,  врачам не доверяя,
Вновь с Верою рассвет встречаю дня.

Спустя несколько лет до меня дошли слухи, что Галина повесилась в кабинете на работе на стуле. На сколько это правда, не знаю. Галя жила в Раздельной, а работала в Одессе, часто ночуя прямо в кабинете. Она не была замужем. Ездила домой, где находились её родители, на своей машине. Вот всё, что мне известно о ней. Скажу одно: это была необыкновенный человек, добрая, отзывчивая, доверчивая, открытая, протягивающая свою руку и подставлявшая своё плечо всем, кто в том нуждался.
Через три года после операции у меня появилась новая опухоль в паху. Был взят анализ на гистологию. Ответ был: «Реактивный рост клеток неизвестной этиологии». Мне была предложена операция, от которой на сей раз я категорически отказалась. Чутьё меня никогда не подводило. Я прикладывала к опухоли медовую лепёшку и пила запаренную водой крапиву по полтора литра в сутки. Не прошло и месяца – от опухоли не осталось и следа.
Ещё через лет пять появилась водянка на левом локте и появилось уплотнение ниже локтя в виде костного нароста. И снова была предложена операция, от которой я снова отказалась. Где-то на протяжении двух недель я по ночам прикладывала спиртовые компрессы  с сафорой, а днём мазала индовазиновой мазью. Уплотнение и водянка исчезли. Вот так я сама лечу себя. Пишу подробно: а вдруг кто-то захочет воспользоваться моими экспериментами или советами. Врачам я больше не доверяюсь.