Оживление в Городе, отрывок из Русского Прованса

      Оценивая разнообразные литературные произведения, пришли мы к закономерному и естественному выводу, что основным достоинством любого из них, а уж тем более летописей, к каковым мы причисляем и наше бытописание,  является достоверность изложения упомянутых в них событий, случаев и фактов, а также  правдивая оценка личностей, индивидов и  характеров. Стремясь это важнейшее литературное достоинство сохранить, а по возможности и приумножить, мы, хотя и являемся патриотами Города,  отмечаем и подчеркиваем, что странные события, казусы и неожиданности начались, увы,  не в нем, а в Слободе, которая, несмотря на все наше к ней уважение, испокон веков находилась на втором плане, в городской тени,  а  Городу лишь сопутствовала и пыталась  соответствовать.
Разумеется, мы имеем в виду лишь публичные и массовые проявления неведомого и непостижимого, ставшие достоянием удивленной и встревоженной общественности и повлиявшие на жизнь большинства наших земляков, а не те пустячки, вроде хохочущего барсука, красавицы-лисы, плачущей свиной головы или пурпурного банта, венчающего дряхлый камень, с которыми  еще раньше столкнулись отдельные горожане. Подобные мелкие историйки при составлении реестра городских напастей  мы даже и в расчет не принимаем,  во-первых, потому что они остались практически неизвестными здоровому большинству, во-вторых, потому что занятия и образ жизни персон, с которыми они приключились, не позволяют отнестись к их рассказам с достаточным доверием, а,  в-третьих, потому что забота о благополучии и здоровье всех без исключения жителей Города и Слободы заставляет нас интересоваться прежде всего гло-бальными происшествиями, коснувшимися многих, а по возможности, и всех.
Итак,  все началось  в  Слободе. Собственно, Слобода давно уже была и не слободой вовсе, а городом, хотя и небольшим, но зато отделенным от нашего самым длинным в  Европе мостом. Длина этого моста и приобщала слобожан к достижениям мировой цивилизации, компенсировала разбитые дороги и страшненькие домишки, неевропейские  запахи и кривенькие улочки.
Въезд в Слободу с незапамятных времен охраняет, обескураживая путников, огромный чугунный бык, который и является символом этого достойного поселения. Сейчас уже трудно определить, почему именно бык, а не какая-нибудь прочая живность, стал представлять Слободу всему миру. Может быть, местные жители выбрали его за трудолюбие, которое и им самим было вовсе не чуждо, а может быть, это крупное и серьезное животное было призвано запечатлеть мужскую силу и стать заречных мужчин.
Недоброжелатели  Слободы  усматривали в нем некий знак,  указывающий на значительное упрямство слобожан и, о злые языки, на определенные особенности их мышления. Самые же желчные горожане отмечали и заметную рогатость быка, которая якобы могла  служить  символом некоторых специфических качеств уже не самих  слобожан, а слобожанок. Как бы там ни было, но именно рогатый бык встречал и провожал путешественников и путешественниц, наводя  их на разнообразные размышления. Слобожане же быком гордились, не без основания полагая, что его мощная фигура сильно выигрывает по сравнению с тремя хилыми рыбешками, которые на другом конце моста поджидали всех, стремящихся из Слободы в Город.
Главной гордостью всех слобожан была и остается близость к Реке, и если большинству жителей Города приходится ехать до нее издалека и с пересадками, проклиная отвратительный транспорт, мерзкую жару и соседей-пассажиров, которых черт понес полюбоваться  речной красотой  одновременно с ними самими,  то редкий слобожанин не сможет добраться до нее пешком.  И добирается, имея возможность в летнее время вкусить все речные прелести, приятности и удовольствия.
Вдоль всей Слободы тянутся острова, отделенные от берега краси-вейшими протоками, и всякий, имеющий хоть какое-нибудь судно или просто умеющий недурно плавать, может переплыть их и очутиться в поистине райском местечке, если только не побоится изобилия комаров, ос и слепней. Есть в Слободе и озера, мутные, грязноватые, обжитые лягушками и ящерками, но на редкость теплые, продлевающие каждый купальный сезон на пару месяцев в году. И уже в мае все слобожане и многие горожане, не имеющие на то достаточных  оснований, но  все же норовящие вкусить от слободских благ, выезжают  в  эти  оазисы неги и тепла, чтобы получить свою толику удовольствия от общения с губернской природой.
Вот  эти-то озерца и стали ареной первых непонятных событий, от-метивших старт  сумятицы и неразберихи,  которые той весной овладели Городом и его предместьями.  Уже в  самом начале мая многие жительницы Слободы, а чуть позже и горожанки,  заметили аномальный интерес своих  достойных половин к рыбной ловле. Мужчины наши и раньше любили это превосходное и мужественное занятие, а с  некоторых пор их интерес к нему увеличился столь значительно, что не мог не привлечь внимания дам.
И когда   старые и очень молодые, труженики и белоручки, опытные рыбаки и те, кто до этого видел рыбу только на тарелке, раскопав в сараях и гаражах старые удочки, смастерив собственные удилища, приобретя необходимое оснащение, а некоторые даже разорившись на дорогущие спиннинги, все, как один, отправились на озера рыбачить, то не то чтобы подозрительные, а просто в меру бдительные жены таким рвением оказались премного озадачены.
Особое недоумение вызывал у слобожанок тот факт, что все без исключения местные рыбаки стали теперь приверженцами именно и только ночной рыбалки. В довершении ко всему  улов добытчиков никак не соответствовал произведенным затратам и всуе потраченному ночному времени,  поскольку возвращались кормильцы домой без малейшего намека на что-нибудь, хотя бы  отдаленно напоминающее рыбу или захудалого рака, зато были совершенно обессилены и издавали  резкий рыбный запах.
Вывести мужиков на чистую воду оказалось проще простого, хотя первоначально многие дамы пошли по неверному пути,  измыслив самые типичные и бытовые напасти: продажу улова, пьянство и живущих в соседних дворах мерзавок-любовниц. Однако, заметив, что с начала мая рыбу нельзя  сыскать даже  на  базарах,  что известные всей Слободе разлучницы и сами чем-то обеспокоены, а обессилившим мужчинам явно не до спиртного,  направление поиска сменили. 
Нашим женщинам палец в рот не клади, и слобожанки мгновенно объединились с горожанками, к которым в обычное время не благоволили, с пристрастием допросили холостяков-соседей, организовались в мобильные отряды, выставили в нужных местах закамуфлированные патрули, неприметные посты и бдительные дозоры и уже через несколько дней выяснили истинную картину происходящего.
Обнаружили же они, что левую сторону Реки,  берега проток и  окрестности теплых прудов  облюбовали многочисленные незнакомые женщины легкого поведения, устраивавшие там настоящие непотребства и, не побоимся этих слов, натуральные оргии. Появившиеся  неизвестно откуда маркитантки ночами бродили по росистым берегам и, как только показывался хоть какой-нибудь мужичонка, атаковали его, чаще по одной, а иногда и по нескольку  сразу.  Подходили к несчастному  недопустимо близко, обнимали с предельной нежностью, целовали в губы долгими, лишающими воли и памяти  поцелуями и уводили в заросли, где и ласкали страдальца до самого рассвета.
Понятно, что после такого времяпрепровождения беднягам было вовсе не до рыбной ловли, и они  рады были хоть как-то добраться до дома, даже не озаботясь  тем, чтобы обеспечить себе необходимое алиби в виде парочки уклеек или хотя бы букетика камыша. Пришлые бабы были как медом намазанные, потому что несчастные, едва отлежавшись на чистых домашних постелях, опять сбегали в грязь и тину, оставляя там последние мужские силы. Любовное рвение прибрежных дам оказалось таким неуемным, что вскоре его отведали очень многие, а испробовавшие ласк подобных особ так входили во вкус, что готовы были ходить на рыбалку каждый день, а если бы представилась такая возможность -  то и круглый год, теряя силы и здоровье.
Обманутые жены, собрав необходимую информацию и терпеливо понаблюдав за бесчинствами парочку ночей, на третью решили с ****ством покончить раз и навсегда.  Вооружились, кто чем придумал, и  провели массированное избиение приезжих шлюх:  таскали за длинные волосы, царапали крупные белые груди и бледные лица, пинали, щипали. Те, по-видимому, осознавая свою вину,  даже не сопротивлялись, лишь тихо улыбались и  растворялись в прибрежной темноте.
Досталось и уродам, променявших заботливых жен на простоволосых волох. Большинство  мужей и сожителей  было изловлено и посажено под домашний арест, хотя некоторым удалось воспользоваться сумятицей и на время скрыться. Но, поразмыслив на свежем воздухе, все без исключения  беглецы вернулись домой с повинной, чтобы, отбыв заслуженное наказание, влиться в привычную жизнь и больше на левый берег не ходить.
Рассказывая о дешевках подругам, обманутые жены всплескивали руками и  округляли глаза, в очередной раз дивясь полному отсутствию вкуса у всеядных идиотов  Девки, оккупировавшие водоемы, внешне за-метно проигрывали ухоженным, посещающим салоны и сидящим на диетах слобожанкам и горожанкам, да и вообще, были просто страшилами и уродинами. Крупные, явно  не следящие за фигурами, жопастые и сисястые, с небритыми подмышками, не говоря уже о других, более важных местах, простоволосые, безбровые, лупоглазые, с огромными коровьими губищами, они явно не имели представления о шейпинге, эпиляции  и  макияже.  Рассказчицы особо упирали на то, что одеты были громоздкие бабищи в простые полотняные рубахи.
- Мне такую хламиду еще при советской власти в роддоме выдавали, рубище рубищем.
- Да ты что, не знаешь разве, что мужикам без разницы? Мы вот выделываемся, тысячерублевые трусики покупаем, а они, если им приспичит, не побрезгуют  и бабой  в рейтузах с начесом, - отвечали  те дамы, которые не были склонны переоценивать важность красивого белья в эротических действах. – В рубахах, может, и лучше, колоритнее.
- Это уж кому что подавай, некоторые вот балдеют от шелка.
А припертые к жесткой стенке мужья и любовники винились и рас-сказывали, что да, признаются и каются,  скрывать не будут, пусть с ними делают что угодно, но им  и в самом   деле нравится шелк, а  именно шелковой была кожа прибрежных девок. Другие же полагали, что кожа у  разлучниц была вовсе не шелковой, а наоборот,  атласной. Но все кающиеся сходились на  том,  что глаза у тех, кто помутил их рассудок и унес немалые силы, были необыкновенными: зелеными-зелеными, яркими, влекущими, мигающими, как огни светофоров на ночных улицах.
И вообще, говорили жаждущие быть до конца честными и снять с души камень незапланированной  измены, были эти бабоньки хороши, черт знает чем, но хороши, очень хороши, удивительно хороши, просто несравненны. Лишь один небольшой дефектик, крохотный изъян был у этих милашек: гладкая,  атласная, а может, и шелковая кожа и длинные влажные волосы издавали ощутимые запахи   рыбы и тины.
Но это ничего, потому что небольшой запах, как известно, любви не помеха, да и вообще, именно легкие изъяны подчеркивают подлинное совершенство, как, например, родинка или небольшое косоглазие превращают красивое лицо в ослепительное, потрясающее, сводящее мужчин с ума. 
Мужья и сожители, отлученные от дармовых прелестей простоволосых незнакомок, долгое время тосковали, бледнели, на причесанных  и надушенных жен и сожительниц внимания не обращали, а некоторые даже пытались бежать, но отмытые, обласканные, откормленные борщами и котлетами приходили в норму и возвращались в лоно семьи. Хотя некоторые мужчины все же норовили  при каждом удобном случае потихоньку улизнуть из дома и до поздней осени бродили вечерами в окрестности озер. Но после того памятного боя неведомые создания с левой стороны исчезли и на все призывы и ауканья зомбированных ими несчастных не откликались.
И только немного придя в себя, отдышавшись от драк,  любовных утех и сопутствующих им переживаний, население Слободы и Города вдруг озадачилось тем, что так и не узнало, чьи же это  любвеобильные  дамы посетили слободские окрестности. Стали размышлять, предполагать и выдвигать версии. Жены и сожительницы считали, что в Губернию наведался отряд проституток из Белоруссии или Карелии,  мотивируя свое предположение тем, что были разлучницы очень бледны, светлоглазы, безбровы и, вообще, походили на чухонок. Женщины очень сожалели, что не удалось поймать ни одной  западной гастарбайтерши,  которую  можно было бы допросить, уличить и вывести на чистую воду.
Мужчины с этим не соглашались, потому что  нашлись среди псев-дорыбаков  и военные, в свое время отслужившие  на территории той самой Белоруссии, которые утверждали, что не припомнят подобного любовного пыла у тамошних женщин и девиц. Тогда стали склоняться к мысли, что какие-то местные воротилы решили использовать благодатные прибрежные места для строительства целой сети публичных домов, которые со временем должны были стать известными во всей стране, а может быть, и в Европе, и выбросили  на берега десант из наемниц, чтобы привлечь внимание, приучить и исследовать спрос.
С удовольствием поговаривали и о тайном клубе местных нимфоманок, облюбовавших Левобережье под место своих постоянных встреч. Нашлись, конечно, и такие, кто искренне считал, что женщины, одарившие мужчин неземными ласками, были русалками, ундинами, речными девами,  но этих легко опровергли, заметив, что ни у одной из подобных дам не было замечено  ни рыбьего хвоста, ни плавников, а что касается запаха, то как же ему не быть, если девки все ночи кувыркались в прибрежной тине. Прозвучала и версия о том, что непривычно пахнущие красотки были утопленницами, но тут уж в один голос запротестовали и жены, и мужья, потому что возникающие при этом в сознании картины не просто пугали тем, что уже произошло, но  и грозили   будущей счастливой семейной жизни многих помирившихся пар. Как, впрочем, и мужскому здоровью. 
И поскольку Город наш  всегда был близок космической теме,  на-шлись и такие, кто заговорил о любвеобильных инопланетянках, космических секс-туристках, которые решили посетить место приземления первого земного космонавта, а заодно и вздумали, пользуясь удаленностью от своих галактических мужей,  немного поразвлечься на природе с темпераментными аборигенами.  Но все эти слободские домыслы и толки постепенно сошли на нет, потому что вскоре и в самом Городе  начали происходить явления, потребовавшие тщательного осмысления и анализа  и отвлекшие внимание граждан  от массового  слободского адюльтера.
В Городе  же события развивались следующим образом. Майскими короткими  ночами в окрестностях старого городского кладбища  кое-кто из припозднившихся горожан стал жертвой нападения всклокоченного длинноволосого мужика в нелепой длиннополой одежке, то ли сюртуке, то ли лапсердаке,  в темноте не разберешь. Нечесаный мужик  приобрел нехорошую привычку по ночам приставать к прохожим, внезапно выскакивая из темных мест, хватая за грудки и  истошно голося:
- Что делать, я спрашиваю вас, что делать?!
И когда опешившие прохожие ответа на сакраментальный вопрос не давали, сначала тряс их, как плодовые деревья,  за грудки, затем начинал громко рыдать, стенать, поливая слезами груди своих жертв, а в конце концов обречено махал рукой и удалялся. Большинству жителей придурок особого урона не нанес, но некоторых сильно напугал, а пенсионерку Марию Кондратьевну, любимая болонка которой так разбаловалась, что требовала прогулок ровно в час ночи, чуть не довел до кондрашки. Но не на ту нарвался, потому что пожилая, но смелая женщина вовремя опомнилась и так отхлестала мерзавца кстати оказавшимся в руках собачьим поводком, что тому мало не показалось,  и он вынужден  был броситься наутек так что пятки засверкали.
И только один раз ночной хулиган нашел посочувствовавшего, которому и открыл душу, посвятив в истинные причины своего душевного неравновесия и эмоциональной неустойчивости. Бродя в потемках,  неопрятный  маньяк наткнулся на мирно почивавшего под козырьком троллейбусной остановки фрезеровщика с соседнего с кладбищем завода,  по обыкновению, кинулся к нему, стал трясти за обшлага спецовки, настойчиво взывая и даже завывая:
- Как быть, я вас спрашиваю, как быть?
Когда  пребывавший в приятном расположении духа рабочий все же проснулся, то вместо того, чтобы закатать идиоту, нарушившему его сладкие грезы, в лобешник,  добродушно ответил маньяку:
- Как быть, спрашиваешь? Как быть – водку пить!
И очень внимательный читатель даже в темноте наверняка смог бы узнать в проснувшемся пролетарии того самого жизнелюбивого мужчину, который осенью встретился Евгению Петровичу в яблоневом саду. А утешитель унывающих тем временем  достал из кармана дежурные полбутылки спиртяшки и граненный стограммовый стакашек. Нарушителя общественного спокойствия долго уговаривать не пришлось,   после же приема дозы успокоительного ему  несколько полегчало, и он рассказал  своему целителю, что именно его так тревожит, заставляя мотаться по ночам и пугать благопристойных старушек.
Оказывается, в подобное смятение чувств страдальца привела про-пажа его собственных серебряных очков.  Не так давно он забыл их на кладбищенской скамейке, а когда вернулся, то обнаружил, что их и след простыл, потому что кто-то быстренько приделал им ноги.  Стремясь объяснить собеседнику степень постигшей его утраты, длинноволосый, плача, показал, насколько прекрасной и совершенной была  оправа замечательных очков, для чего сложил пальцы обеих рук колесиками и приставил их к подслеповатым глазам, демонстрируя собеседнику, как ловко очки сидели на носу и как шли их законному владельцу.
- Че ж ты хотел-то, - резонно заметил  рассудительный фрезеровщик. – На кладбищах все прут, даже цветы поломанные и яйца тухлые, а тут очки в серебряной оправе, понятное дело, их сразу скоммуниздили. Да ты не волнуйся, делов-то. Сходи купи новые, вон оптик на каждом шагу развелось, не то, что раньше. Правда, дорогие стали, собаки.  Наши были очки?
- Нет, немецкие.
- Ну, сейчас и немецкие не диковинка, лишь бы бабки были.
- Да нет,  вы не понимаете, - продолжал пьяно канючить случайный собутыльник,  смахивая слезы, - это были особенные очки, в них я видел суть вещей.
- Ну, это ты  загнул,  парень, суть вещей ни в очках, ни без очков без специальной подготовки никому не увидать.
- Это почему же?
- Потому что  суть вещей, так сказать,  ноуменальна, видима лишь умозрительно, ни глаза, ни очки здесь ни причем. Хоть ты телескопы к глазам приставь, хоть микроскопы, хрен что увидишь. А внутренним зрением ее может даже слепой или какой-нибудь косоглазый увидать. Так что если тебя сущности  интересуют, на очки наплюй. Через них можно лишь поры на рожах разглядеть и прочие подобные феномены. Ты лучше тренируй внутреннее зрение. 
Из последующей беседы пораженный нарушитель порядка выяснил, что  последние десять лет завод, на котором работал его собеседник, не получил ни одного заказа, однако добрая и  прогрессивная администрация в ожидании лучшего будущего никого не уволила, в результате чего все сотрудники нашли себе соответствующие их вкусам и кошелькам хобби, скрашивающие вынужденное безделье, а  умный фрезеровщик  приобщился к чтению философских трактатов, которые достались ему в наследство от спившегося и съехавшего с катушек соседа,  и в настоящее время на работе штудирует старика Канта.  После чего разговор затянулся и продолжался до первых петухов.
Беседа с образованным пролетарием, по-видимому, отвратила ночного бродягу от попыток разглядеть вещи в себе при помощи оптических приборов, так что он поиски цейсовских очков прекратил, равно как и свои ночные шатания. Но не успели горожане и дух перевести, как тут же подоспели и новые события.
Во-первых, Город атаковали двойники. Сначала пошли слухи о наличии двойников  у самого  Губернского Градоначальника, которого  несколько раз одновременно видели в разных местах, о чем имелись вполне заслуживающие доверия  свидетельства достойных персон и разноцветной прессы. Так,  тринадцатого мая гордость и надежда Города около полудня ухитрился побывать на встрече с послом из дружественного Того,  собиравшегося наладить массовые поставки в Губернию драгоценного розового дерева, высушенных носорожьих рогов, выделанных по специальной технологии гиппопотамовых шкур, огромных тамтамов и другого такого же необходимого обывателям товара,  на открытии модного  магазина свистков и, между всем прочим,  на заседании Городского Собрания.
Позже особо внимательные горожане отметили, что телевизионные новости  сообщают исключающие друг друга подробности и из жизни  других видных городских деятелей. Министра дорог, например, именовали одновременно присутствующим в двух  различных районах Губернии, разнесенных более чем на полтысячи километров, в одном из которых он разрезал ленточку, открывающую въезд на новый  понтонный мост, сооруженный доблестными военными, а в другом взглядом профессионала оценивал разницу дорожных покрытий на границе нашей Губернии с соседней.
Эти  накладки многие горожане отнесли к ротозейству местной прессы,  традиционно грешащей неточностями и несообразностями, и особого значения подобным нелепицам не придали. Но вскоре многие обыватели столкнулись с этим не вполне понятным явлением лично, нос к носу и с глазу на глаз, после чего призадумались.
Дизайнера Наталью Бинер, якобы отдыхающую  от праведных трудов на Сейшелах, встретила на одной из центральных улиц ее собственная мать и, удивленная тем, что ее обладающая изысканным вкусом красавица почему-то продает с лотка копеечные китайские шорты и футболки, попыталась заговорить с ней. Но любящая дочь на нее внимания не обратила, а на настойчивые попытки пожилой дамы выяснить, что же все-таки  происходит, ответила характерным жестом, покрутив тонким  пальчиком у виска.  После чего пожилая дама ретировалась, рассудив, что в наше время неумеренное употребление декоративной косметики так видоизменяет девиц, что все они давно стали на одно лицо, а эта толстозадая вахлачка вовсе не ее дорогая изящная Наташа.
А клерк Алексей Сидорович Половинкин,  придя на службу в один из городских комитетов, увидел, что его место занято каким-то не очень приятным мужчиной, одетым в его парадный костюм. Приглядевшись, возмущенный Алексей Сидорович уловил в чертах нахала некоторое сходство со своими собственными. Этот факт не понравился уважаемому служащему  еще более, и он обратился к узурпатору с закономерными вопросами, завершив их череду заверением, что тотчас же обратится, куда следует.
Припертый к стенке нахал не испугался, отвратительно захихикал, приподнялся над служебным креслом, и растаял в воздухе, прихватив с собой и дорогой костюм, который с того дня из гардероба уважаемого гражданина исчез навсегда. Поскольку Алексей Сидорович был примерным работником и имел обыкновение приходить на службу раньше всех, свидетелей этого инцидента не оказалось, и начальство достойному  служащему не поверило.
Рассудительная же милиция, куда законопослушный горожанин обратился с заявлением  о пропаже костюма, дела не завела, а велела вспомнить, куда гражданин Половинкин ходил накануне досадного происшествия. Потому что ведь наверняка ходил, и даже очень ходил, иначе бы наутро   растворяющихся в воздухе мужиков не наблюдал, так что пускай теперь ищет свое старье в том притоне, где  сам же его по пьянке и оставил. Однако впоследствии   сотрудники и других уважаемых учреждений стали утверждать, что с ними тоже произошли аналогичные случаи, в результате чего по городу покатились неторопливые волны слухов.
Каскад удвоений тем временем продолжался, коснувшись и детей, и многие маленькие горожане, оставленные дома одни без присмотра и  изрядно заскучавшие,  удосужились удовольствия познакомиться и поиграть с мальчиками и девочками, как две капли воды похожими на них самих, о чем и рассказали перепуганным родителям.
 А одна нерадивая няня, гулявшая в парке с вверенным ей пятилет-ним Кирюшей и зачитавшаяся глянцевым журналом своей хозяйки, вдруг обнаружила на качелях сразу двух совершенно одинаковых своих воспитанников. Не сумев  разобраться,  кто есть кто, любительница гламурного чтения привела домой обоих малышей, помыла их и накормила обедом, после чего один ребенок куда-то подевался. Няня благоразумно решила не рассказывать о приключившемся казусе Кирюшиным родителям, но честный мальчик сделал это сам, восторженно живописав обретенного в сквере братика, в результате чего женщина была вынуждена во всем сознаться, что стоило ей места и вознаграждения за два последних месяца. Кирюшины же любящие родители были вынуждены сделать дорогостоящую генетическую экспертизу, давшую  удовлетворительные результаты.
Странные и тревожные события со всех сторон обступали Город, подкрадывались к нему и с дальних пределов Губернии, из многочисленных  Козлоковок  и Кузябаевок. С  восточных окраин Губернии начали поступать сообщения о том, что тамошние сайгаководы видели странных животных, отдаленно напоминающих сайгаков, но с торсами и лицами хрупких юношей. Черты лиц, а может быть, и морд,  неведомых существ были, что  вполне понятно, монголоидными, а сами существа - узкоглазыми и раскосыми, скуластыми,  но бледными,  незагорелыми, что вызывало  естественное недоумение местных жителей, чернеющих уже к началу мая.
Поскольку ни один из тружеников степей, лицезревших  нетипичных кентавров, не был обременен ни фотоаппаратом, ни сотовым телефоном,  запечатлеть неправдоподобных животных не удалось.   Самобытные же рисунки  сельчан, более всего напоминающие рогатых косоглазых лошадей с человеческими четырехпалыми руками, в расчет приняты не были и к доказательствам случившегося не  приобщались.
В результате памятные для сельских жителей встречи  большинст-вом горожан были признаны выдумками все той же цветной прессы, на-правленными на то, чтобы привлечь внимание общественности к запущенным и отсталым  восточным районам.  Другие же сочли их плодом неумеренного потребления хорошо известного тамошнего коктейля, составленного из одной части кумыса, пяти частей самодельного алкоголя и одной части сока дикого степного мака.
А на севере Губернии в  недавно зазеленевших лесах местные жители, отправившиеся за березовым соком, обнаруживали огромные поганки и мухоморы высотой  с куст волчьей ягоды или боярышника, а некоторые -  даже с  небольшое дерево. Фотоаппаратов с телефонами и здесь под руками ни у кого не оказалось, но нашлись трудолюбивые энтузиасты и любознательные труженники, спилившие чудовищные грибы, притащившие их в собственные дворы и даже  ухитрившиеся  эти растительные гиганты засушить.
Заинтригованные городские ботаники, прослышавшие про чудеса губернской природы,  не поленились посетить  далекие грибные леса,  но обнаружили в них, как и полагается в мае, лишь не поражающие своими размерами сморчки и строчки. Однако предъявленные им сухие  мухоморы, размерами превышающие грибки на детских площадках,  на глаз сочли неподдельными,  хотя везти их в Город на квалифицированную экспертизу  решительно отказались по причине огромных размеров и неподъемной тяжести. Подобная нерадивость не помешала кое-кому из перспективных  ученых задуматься о написании книг и диссертаций, посвященных  решению такой важнейшей народнохозяйственной задачи, каковой,  вне всякого сомнения, является  выращивание чрезвычайно крупных грибов.
По поводу же происхождения грибных  мутантов все единодушно сошлись в мнении, что скоро на губернских землях и не такое вырастет. Ведь предупреждали  же умные люди, что  нельзя идти на поводу у  на-глых англичан, которые, стараясь избавиться от своего  ядерного дерьма, выискали дураков, которые согласились за копейки  организовать  в собственном доме радиактивную помойку. Но жадность, как известно, фраера погубит, и  не за горами то время, когда и у  самих губернских жителей появятся рога и копыта. Но и пастырям мутировавшего  стада не поздоровится, отольются кошке мышкины слезки, и они тоже станут  рогатыми и хвостатыми, да поздно пить боржом, когда почки отказали
Все эти псевдофакты, отправившись в почти переполненную копилку губернских домыслов и слухов, взбудоражили и обнадежили местного обывателя. Поэтому, когда на Город напали монстры, взлетела ракета, и ушли на запад танки, народ уже был подготовлен, уже давно чего-то ждал и  был готов к новым неожиданностям и поворотам городской истории.