Всё, что осталось

Славка Усольцев топал по корням: вдоль вихлявой дороги росли толстые сосны, а у них, что за корни? Хлипкое дерево – сосна: все корни наружу. Узлами-суставами наружу торчат - спотыкайся о них.

Вот Усольцев и спотыкался.

Еще матерился.

Он, когда подпивал, всегда матерился: «В хромого дьявола – не любит никто!». Ни одна потаскушка. Всем деньги подавай. А Усольцеву деньги самому были нужны – жадноват он был на деньги-то. И то сказать: печатал он их, что ли?
От электрички до дома было пять километров. Славка говорил: кило’метров. Два – по лесу и три – по бетонке.
На бетонке он не матерился – песни пел:

- Па Дону гуляе-ет!

«Хоть бы самосвал какой проехал – голоснуть!»
Пусто было на дороге.
Она блестела слюдяными крошками, и месяц над ней висел – убывающий.
«Йех! Так вся жизня! - всхлипнул Усольцев. – По убывающей!»
Что–то напомнила ему эта дорога – он так и не вспомнил, что.

- Окрасился ме-есяц багря-а-ан-цем! – заорал Усольцев и раскинул руки, будто Билан на сцене.

В поселке про него говорили: «Урод и придурок». Завидовали. Урод! Такие в кино снимаются: чуб, зубы, подбородок кирпичом. И не дурее некоторых: строительный техникум  при прошлой власти окончил. Небось, не институт за плату.

- Поедем, красо-отка, ката-а-тся!

С бабами только не везло.
От невезения он повадился по воскресеньям – в город. В ресторацию, в клуб – музычку послушать, рыбки сырой японской поесть. Как её? Ай, мать – суши весла!

«Су’ши! - вспомнил Усольцев – и рассмеялся. – Это вам не под детским грибком нажираться. Культура!»

Славка задачу себе поставил: за год все рестораны в городе обойти. Тетрадочку завел. Посетит ресторацию – и отзыв туда: вкусно ли, дорого, сколько выпил, ну и, само собой – чего? Хотелось мартини, кальвадоса и еще этой?.. Выскочило из башки. Пес с ней. Он в Интернете прочитал: водка из кактусов. Блин, гадость! Текила – вот! Усольцев мотнул головой: мужик один написал – не из кактусов она, из агавы. Кой черт? Текилу он припечатал: «Муйня».

Пашка Мордовцев ржал: «Деньги прокатываешь? Сотню туда, сотню - сюда. Посидеть, тёлку снять. Женись на моей Люське! Будешь, как кум королю».
«Иди ты со своей Люськой!»
Славка отфутболил камешек. Тот шмыгнул в траву.
Темно по кюветам. Вётлы качаются, березы шумят. А над дорогой – месяц.

- Облетевший то-о-поль серебри-и-ст и светел…

Усольцев всхлипнул: хорошо!
В городе – хорошо. Народ небрежный, цену себе знает. Водочки закажет, закурит – и три хлопка артистам: так, мол, себе номер. Салфетку – на колени, мясо - вилкою. Кусочек за кусочком – и в рот. Еще и в соус обмакнет.

Славке тоже хотелось в соус.

Он и мамаше сказал: «Приготовьте, мама!» А она: «Отстань! Век не готовила – нечего и начинать». Мордовцев, дурак: «На Люське – женись!» Тут мать родная не знает, как мясо в чесночном соусе готовить, а Люська? Читала она про базилик, тимьян? Про то, что в мясо принято барбарис добавлять? Про барбарис он тоже в Интернете…
Дочитался до того, что глянцевый журнал в киоске купил. А чего? Люди покупают. Все ж для людей. Маленько стеснялся – там бабы голые на обложках, дак он черные очки нацепил, пальцем тыкнул. В окне тетёха сидела - не глянула! Корова! Глянец ей – не глянец, кинула на прилавок, отвернулась. Что ей - журнал с бабами – пачка «Примы», что б кидаться?
Наберут черте кого. «Люсек»! Их сто лет образовывай – не образуешь.

- Я буду долго гнать велосипе-ед! В глухих лугах его остановлю-ю…

Усольцев запел, засмеялся – вспомнил, как Пашка вытаращил глаза на его галстук.
Галстук-то он, как в глянцевом журнале, всежки купил! Надел его на голое тело – под рубаху, как у мужика с фотографии, а Мордовцев - балбес: «Ты… ниче не перепутал? Спьяну-то?» И на шею показывает.
«Кулемы! Разве приобщишь их к культуре?" - Усольцев наморщил лоб, задумался о вечном.
В небе вон звезды висят, месяц светится. Тыщи лет висят. До него – сияли, и после него будут сиять. Стоп. Что же получается: люди, как звезды?!

От неожиданности он сел на шершавый асфальт.

Огромное чернильное небо надвинулось на него, приплюснуло к дороге, лес по обеим сторонам вытянулся и замахал лохматыми ветками.
«Запросто! – испугался он. – Взять ту же Люську: бабка у неё была тютя, прабабка тютя, и до седьмого колена все, поди, с мякушкой. А Пашка, Люськин брат? Два сапога – пара!»

- Ой, ё! – ругнулся посреди дороги Усольцев.

Как же – культура? Как те – красивые, с обложек и с телевизора? Из ресторанов, которых уже с десяток набралось в его тетрадочке? Выходит, одним – всё, другим – ничего?! Мать честная, неужто предопределено? Ходи – не ходи, покупай красные галстуки на шею – все едино: как звездами назначено, так и будет? Родился пеньком неотесанным – им и помрешь?

- Хрен вам!! – он погрозил черному небу и утлому месяцу на излете. – Все равно пробьюсь! Землю буду жрать, а пробьюсь! Хрен вам тыщу лет! - Славка скрипнул зубами, вскочил и зашагал по разделительной полосе, вдоль которой сверкали слюдяные всполохи. – Еще увидите! На Мерседесе приеду! В бабочке!

Он представил, как подкатит на мерседесе к задрипанной лесопилке, как выскочит Бредом Питом. Пашка Мордовцев и другие ребята - в опилках, черных робах, с грязной ветошью в руках - выставятся, а он небрежно так – Славка сделал киношный жест – поздоровается, кивнет: «Привет!» Скажет, типа: «Ребята, горбыля на опалубку не нарежете?» Блин. На черта Бреду Питу – горбыль? Он такого дерьма купить разве не пошлет кого-нибудь? Тьфу. Ну, придумает, что сказать. Нет, шалишь! Он вырвется. Сейчас у каждого есть шанс!
Что он, проклятый под этими звездами?

- Черный бумер, черный бумер, стоп сигнальные огни!..

К Люське на мерседесе подъезжать, нет?
Усольцев сунул руки в карманы, усмехнулся: «Подъеду! Чтобы знала, стерва, как смеяться. Чтобы помнила!»

Однажды он сдуру решил пригласить Люську Мордовцеву в итальянский ресторан. Был третий заход. Тетрадочка была полупуста, и Усольцеву хотелось компании. «Люськ, я зайду?» - она ошивалась на балконе – белые носки, тапки, футболка с Микки Маусом. И в шортах. Славка еще подумал: «Дура, такие телеса, и – в шортах».
«Валяй!», - махнула Мордовцева и почапала в комнату.

«В рестора-а-н? Какой ресторан? Обалдел? Я всю неделю по электричкам, выходного жду, как манны небесной! Хоть отоспаться», - Люська зевнула.

Она работала в городской сберкассе – пенсии выдавала. Всегда была в курсе надбавок, процентов и прочих выплат. Бабки её боготворили: «Люсенька, узнай! Люсенька, узнай!» А ей того и надо. Мать Тереза. Сама, между прочим, дважды замужем была! Славка Усольцев за глаза называл её шалавой. Первый муж Люську бросил – хороших женщин бросают? Второй был «спивши» и попал под трамвай.

"А чего в ресторан-то, Славк? Разбогател, да? – заржала Мордовцева. – Чё вам на вашей сраной лесопилке – по мильёну прибавили?»

Он взял – и ушел. Вот так взял и ушел – не прощаясь.
«Бойлер бы матери купил! – заорала с балкона Мордовцева. – Она сколько раз жалилась!»

Усольцев понял: надо одному.

Он им покажет – Люськам, Пашкам! Новый мир, где столько возможностей - только работай, лодыря не гоняй – будет лежать у его ног!
Лежать – и все!

С тех пор Славка начал откладывать: принесет получку и половину – в Сбербанк. Процент небольшой, но копейка к копейке – глядишь, и тысяча набежала.
Пиво пить перестал!
Экономика вам не хрен собачий, надо оптимизировать расходы - радио не зря предупреждает насчет яиц: в одну корзину не складывай. Четвертушку зарплаты Славка в валюту переводил. Две тысячи – мамаше отдавал - на прожитиё и три тратил на воскресные рестораны. Венгерскую паприку, хо-го из рыбы, вареных раков в устричном соусе, чили, тако, авокадо – всё перепробовал! Ничего-ничего. Он еще путешествовать начнет. В Мексику поедет кактусы смотреть, в Ниццу! Хо-хо!

Усольцев похлопал себя по животу:
- В шумном зале ресторана, средь веселья и обмана - пристань загулявшего поэта!..

«А кое-кто в Жуковке останется, - он хихикнул. - В навозе!»
Из-за поворота вынырнул яркий в ночи указатель: «Цинево», и чуть пониже - стрелка вбок – «Жуковка».
Серые панельки заблестели стеклами: в редких окнах огни, в остальных – темнота.
«Неучи неотесанные, спите?!»
Ничего! Он еще увидит небо в… алмазах!..
Славка задрал голову:
- Эгей!

Темный «Жигуль» - он успел подумать: «Пашкин! Небось, Варвару свою убалтывает!» - пятясь из кустов колесами, злобно рыкнул, взревел на полной скорости и смял маленького человечка в галстуке.

Звезды сверкнули, смешались со слюдяными искрами на асфальте – и погасли.