Глава 4. О грушах и поэзии

«Ах, как хочется жить»
(Олег Газманов)


Итак, среда, третий день в этом недоморге, и я по-прежнему лежал с торчащей из моего бока трубкой, ну и еще с парой трубок из более интимных мест, о чем можно прочитать в албанской версии данного произведения.

Оказывается, про меня по больнице уже ходили слухи. Моя одноклассница спрашивала меня, а правда ли при поступлении сюда я был в дрова пьян? Я был крайне удивлен. Оказывается, медсестры были в шоке от того, что я, лежа на операционном столе, орал что-то типа [«бляпашливсенахуймудаки!»] «ааааааааааааааааа!». Не помню, что именно я там орал, хотя как еще я мог вести себя в той ситуации, когда еще без наркоза со мной стали проделывать весьма неприятные и болезненные процедуры, суть которых здесь я тоже опущу.

Тем временем санаторно-курортная программа «11 больница» продолжалась. Отдыхая после нескольких часов интенсивной терапии (я реально отдыхал после всех этих экзекуций), я почти что заснул, как внезапно услышал, как кто-то очень громко разговаривает в коридоре. «Пустите меня к нему!», - услышал я знакомый голос и понял: «Пахан». Через полминуты ко мне в палату вошли двое моих друзей с класса – Паша и Костя. Я видимо был еще слишком невменяем и жалок на вид, что они тихонько присели около меня и сначала просто молчали. Я плохо помню, что друзья мне тогда говорили, так как меня страшно клонило в сон из-за избытка обезболивающего в моем организме. Помню только, Паша взял меня за руку и смотрел на меня, и у него самого – моего самого брутального друга – начали слезиться глаза. Костя сидел просто молча. Через несколько дней он принес мне стихотворение, которое написал после этого дня. Это одна из самых дорогих вещей в моей жизни. С разрешения автора привожу его здесь:

Ну, здорово, Михан!
Как дела? Вижу, плохо.
А вот и Пахан,
Уставший немного,
Берет тебя за руку и говорит:
«Мы с тобой, Михан, мы с тобой, Михан», -
Тихонько твердит.
Недолго мы с тобою говорили,
Важнее, что мы тебя увидели,
Главное, что мы тебя посетили.
Недолго мы были с тобой,
Ну вот тихий час – значит домой.
Михан в своей постели лежит,
Он очень слаб, он почти уже спит,
Ну а нам пора!
А на улице футбол, жара…

Ну, здорово, Михан!
Как дела? Вижу! Поправка!
А вот и довольный Пахан!
«Ты выпускник 2006!», «Ну и ладно!»
Вот тебе лента, медаль,
Теперь тебя почти уже не жаль :)
Ты уже смеешься, шутишь.
Солнце светит, птицы поют, слышишь?
Весь этот свет дня
В честь твоей поправки, все для тебя!
Так хочу сказать тебе: живи!
Выздоравливай, ну а пока тихонько спи!
Ну ладно! Пора!
Поверь, будет еще футбол, жара…

Ну, здоров, Михан!
Как жизнь? Вижу! Тема!
Ну что, пошли в футбол?
«Конечно, не проблема!»
Михан, блин, ты забил нам гол!
Ладно, играем, но вот Михан
Забивает нам гол опять,
Конечно, хотелось вскрикнуть: [б..ть] это слово!
Но ладно, не буду его называть.
Солнце зашло, спала жара.
О! Михан! И гитара!
«Мы погудим еще не раз,
Пусть будет смех, пусть радость будет,
Пусть будет завтра и сейчас!»
Вот и совсем солнце зашло.
Пусто в постели! Нехорошо!
Ладно, всем нам пора!
До завтра, Михан! Футбол! Жара!

Стихи писать я не умею,
Не соблюдал размер стиха
Это всего лишь простые слова,
Ими лишь только владею!
Это не стих, не поэма, не драма
Всего лишь слова, которых, я думаю, мало.
Я написал тебе в знак уваженья чуть-чуть.
Но не в рифме все дело и суть…

Ребята ушли, и мы снова остались в палате втроем: я, Паша и Денис. Пацаны сидели и плели какие-то фиговины из трубочек из-под капельницы, я занимался пока что одним единственным делом – лежал. Ко мне еще приходили друзья в тот день, приносили всякие вкусности, но пока приходилось сидеть на вынужденной диете – нельзя было даже воду пить. Кормили глюкозой прямо в вену. С одной стороны удобно – даже жевать ничего не надо.

Затем пришла медсестра, вкатила мне двойную дозу кеторола, и меня опять куда-то понесло. «Вот это приход!», - подумал я и отправился куда-то на Эдельвейс. Когда я проснулся, пацаны по-прежнему играли в Андрея Бахметьева, и, надо признать, получалось у них это довольно неплохо. Что только не придумаешь от скуки. Вечер среды был, однако, не самым веселым, так как на следующий день предстоял праздник, с которым я жестоко обломился – последний звонок. Больница потихоньку пустела, пацаны ушли курить ганджубас, и я остался лежать в одиночестве.

Около 11 часов Денис и Паша тихо вошли в палату, держа в руках черный пакет. Аккуратно закрыв двери, пацаны прошли и сели на кровать около меня. «Бухнем!, - подумал я. – Видимо, спирту в процедурном [с****или] одолжили!». Но ожидание превращения нашей палаты в казино с пьянками, блекджеком и шлюхами как-то резко сменилось на изумление, когда Денис достал из пакета… груши. Я спросил, с чего такая конспирация, они сказали, что так надо. Значит, [один ***] все равно [с****или] с****или! Пацаны заботливо предложили поделиться, но я отказался. Целый фрукт тогда мог нести непоправимые последствия. Я уже было подумал, что эскулапы промыли им мозги и заслали их для того, чтобы они накачали меня грушами, дабы потом у хирургов снова появился повод меня разрезать и как-нибудь развлечься по этому поводу. Но мои сомнения улетучились вместе с моей душонкой после еще одной дозы чего-то весьма неплохого. Заканчивался пока что самый ужасный день в санатории №11. К слову, немного о том, с чего мне была назначена вся эта интенсивная терапия. Операция на брюшной полости предполагает собой извлечение всех внутренних органов наружу. Технику операции опишу в последней главе, но суть в том, что из меня было вытащено все, вплоть до кишок, а потом уложено назад. Мой организм с таким стрессом не справился, и пищеварительная система после операции не запускалась. Вот почему я даже не мог попить воды. Потому пришлось запускать ее принудительно. Что, слава богу, помогло, а то иначе – кроме шуток – док уже готовился ко второй операции. Перед сном из меня вытащили наконец-то чертов зонд (кто хочет посмотреть фото – пишите в личку, хх), и я благополучно уснул. Однако, приключения на этом еще не заканчивались.