Счастливое детство, VII. Крохоборы

Утром, когда родители ушли на работу, мы приступили к выполнению нашего плана. В слободке живет немало одиноких старух. По крайней мере, мы знали таких целых пять штук. К нашему удивлению никто не захотел дать нам работу. Связываться побоялись или деньги берегут. Непонятно…

Серега вспомнил, что на самом краю слободы живут еще две пенсионерки, сестры – Кадя и Зика. Вообще-то их звали Катерина и Зинаида. Бабки совсем старые, лет семьдесят, а может и больше.

… Старушки посмотрели друг на друга и сказали, что у них есть для нас работенка. Подвели к куче коряг, сложенных в саду. Откуда они их притащили? Наверное, на берегу Волги насобирали… Зика пообещала отвалить нам за работу пять рублей.

Через несколько минут нам стало все ясно. Это не работа, а каторга. Хваленой немецкой пиле коряги оказались не по зубам. Не хотела она с ними связываться. И мой топор тоже ничего не мог поделать. Намертво увязал в этих корягах. Так что за час нашего пыхтения куча почти не уменьшилась.

Из флигеля вышел Базан, сосед Кади и Зики. Опухший после вчерашнего перепоя, глаза красные. Отлил прямо под яблоню старух. Задымил сигареткой и завел с нами разговоры:

– Вы что, тимуровцы или вам делать нечего?
– Ага, тимуровцы, – ответил Серега.
– Нашли, кому помогать. Своим родителям помогайте, а не этим вертихвосткам.

Серега не выдержал и пояснил, что мы здесь работаем не за просто так.

– И за сколько же подрядились?
– За пять рублей.
– Ну и дураки! За такие коряги надо смело брать десять рублей. А эти, иудушки головлевы, тоже мне хороши! провели пацанов и довольны. А еще партейные… Рабсилу нашли дармовую. Барыни троекуровские, сучки преподобные… Вы их еще не знаете, они такие жмоты, каждое полено в поленице пересчитывают. Думают, я у них ворую. Нужны мне их дрова.

Я посмотрел на поленицу Базана. Поленица была маленькая и кривая. А у Кади и Зики – две больших, накрытых рубероидом. Все как положено.

Базан, выкрикивая ругательства в адрес старух, вышел на улицу.

– Ну, что будем делать? – спросил я Серегу, – у меня уже сил нет возиться с этими корягами.
– Да и я измудохался. Во, смотри, как руки трясутся. Жек, давай деру отсюда, уйдем потихоньку, и денег этих не надо.

Мы уже собрались уходить, но тут Кадя вышла на двор. Она все поняла.

– Я так и думала, что у вас ничего не получится. Ладно, ребятки, вот вам по рублю, идите… Спасибо и на этом.

Вышла Зика и говорит:

– Что ты их выпроваживаешь? пусть чаю попьют.

Мы отнекивались, но старухи упросили нас выпить их чаю.

… В таком доме я еще не был. Я рассматривал диковинки, которых ни у кого из моих друзей не водилось: пианино, древний барометр, огромный глобус… а еще много книг в красивых переплетах. На комоде – старые фотографии в рамках. Зика и Кадя в молодости. Красивые были, ничего не скажешь.

Попили чаю с гренками и пошли домой. На углу улицы нам снова повстречался Базан. Сидя на корточках, пересчитывает свои копейки. Угрюмо посмотрел в нашу сторону:

– Ну что, работнички? – за бесплатно корячились?
– А вот и нет, – похвастал Серега, – по рваному получили.
– Да ты что! – удивился Базан, – слушай, пацаны, выручайте. Умираю – трубы горят. Дайте рубль до получки. Отдам, не сомневайтесь.

Мы, конечно, отказали. Как же, отдаст он.

– Ах так, да! – вопил нам в спину Базан, – я вашим родителям расскажу, как вы тут калымите. Крохоборы!

… Ну вот, по рублю заработали. Ерунда, конечно, но кое что купить и на него можно. Поначалу я хотел прошвырнуться до магазина «Сто мелочей». Я давно зарился на фонарик и складной нож, которые там продавались. Но в магазин я не пошел. Дома еще помучился немного и положил рубль в ящик, куда мать прятала получку. Будет моим взносом в общий котел.

Я не сказал матери об этом рубле. Чего тут хвастать? А она его даже не заметила...

* * *
Заниматься бутылками оказалось прибыльнее. За какой-то час мы насобирали сорок штук. Бомбы, поллитровки, чекушки… Оттащили мешок на берег Волги, в укромное место, чтобы не нарваться на знакомых, и старательно отмыли бутылки.

В приемном пункте была небольшая очередь – человек тридцать. Приемщица не хотела принимать у нас бутылки, но мы упросили ее. Она придирчиво проверяла нашу добычу, и почти каждую третью отбраковывала. Не кондиция, говорит. Битые горлышки или еще что-то. Серега мне шепнул, что она себе их заберет, подлюка. Но спорить с приемщицей мы не стали. Приняла тридцать штук, и за это спасибо.

Разделили три шестьдесят пополам. Итого каждому по рубль восемьдесят. Эти деньги я, между прочим, зажилил от матери. Спрятал в сарае, где у меня хранится дневник.

* * *
Какой-то гад все-таки засек, как мы сдавали бутылки. Когда мать узнала, так разоралась, что я уж не знал, как ее успокоить. Такой злой я ее еще не видел. Даже врезала мне по лицу мокрой тряпкой. Говорит, что опозорил ее. Будто мы какие нищие, и я хожу голодный и рваный. Я оправдывался, но она еще больше орала.

Два дня со мной не разговаривала. Записки писала. «Купи хлеба» или «не забудь полить огород». Но потом, конечно, простила. Вот такие дела…