Подводная охота

               

   Меняются времена. И, конечно, меняются люди. Часто в худшую сторону. Пренебрежительно, скажем прямо, отмахиваются от стариков, не дают в разговорах слова сказать. Не уважают. А зря. Из тех соображений хотя бы, что старики эти возраста не ощущают, если только болезнями не подкошены. Порою не уступают молодым по части выдумки. Может, не зря говорят, что старые – как малые?
   Знавал я одного старика, деда Андрея. Всю жизнь в селе прожил, не выезжая (отбросим длительную отлучку с выездом за границу во время Великой Отечественной). Работы сельские дед постиг все в совершенстве, но не сломило его тяжкое сельское бытие. Выдумщиком он оставался неуемным. И водил дед дружбу с деревенской ребятней именно того возраста, который педагоги называют «трудным».
   В это утро заинтересовала меня спина деда Андрея, когда он в огороде копался. Но не смешным крестьянским загаром «по майке» (это когда в майке на солнце работают), а тем, что была спина эта в волдырях и царапинах. Дед мне доверял, и после непродолжительных обязательных уговоров, взяв с меня клятву молчания, поведал следующую историю.
   Улица была богата мальчишками, страстными рыболовами, и дед Андрей пользовался среди них авторитетом опытного и знающего консультанта.
   Как-то утром дед узрел своих юных соседей с диковинным уловом: двумя толстопузыми – брюхо каждого с хорошую сковороду, - блестящими под солнцем чешуею, карпами. Дед охнул. Давно таких «поросят» наяву не видел. Но виду не подал, что изумлен:
- Откуда такие красавцы, ребятки?
- Из пруда, дед! Там их в тине и зарослях – тыщи! Мы их руками прямо ловим. С маской, видишь? Витьке отец купил. Маску одел, нырь! – всё видно, и как они на глубине стоят! Только хватать сразу нужно за жабры, пока не ушел. Он трепыхается, а ты уже наверх его тащишь! И – в мешок…
   Дед похлопал рыбину по широкой темной спине, заглянул под жабры, - точно, свежая. Не врут. Повертел в руках маску. Интересно. Сказал тихонько:
- Ты мне, Вить, маску-то на денек дай. Полюбопытствую. Только дома ничего не говори, засмеют. Ну, их.
- Вы что, дед Андрей! Я могила. И Саньке скажу, не выдаст.
   Так дед заимел на время маску. От ласт отказался, но трубку, чуток подумав, взял. Вместе с честным словом, что не раззвонят о дедовой причуде на деревне. На слово пацанам поверил; у них общих секретов было много, кому кого еще выручать придется впредь – как знать.
   Лодка у деда Андрея была. Сын когда-то наезжал с друзьями из города порыбачить, - привез. Металлическая, сваренная из целых листов, уже была деду тяжела, ее ребятня «дредноутом» окрестила. На ней Андрей Прокофьевич «выходил» редко, и не с удочками, чтобы душу отвести, а вентеря, или мордушки, трясти, чтобы душу отвести, когда ушицы захочется. Но сегодня дед вынес из сарая автомобильную камеру, подкачал ее насосом, взял кусок резинового поливного шланга, надел брезентовую куртку, влез в сапоги, и – на берег.
   Шланг на конец трубки налез туго, как деду Андрею и хотелось. Проволокой он укрепил конец шланга на камере, чтобы на вершок над кам5ерой торчал, прикрутил проволокой же по одному кирпичу к подошвам сапог, запахнул куртку, застегнул на все пуговицы, сунул трубку в рот, и, с маской на голове, подталкивая перед собой и «потравливая» шланг, пошел в воду.
   Выдумкой своей и сноровкой дед был доволен: сапоги плотно охватили ноги, кирпичи прилипали ко дну, отодрать ногу было трудно. Приловчился дышать через трубку, маска воду в нос не пускала, запотела вначале, потом видимость наладилась, а шланг с камерой
шли следком, как телок в поводу, только подергивай. Чувствовал себя дед, как водяной в своем царстве, темном и загадочном.
   Вот и заветные заросли. Приустал дед Андрей под водой, мокрый весь от нее, а кажется, что вспотел. Вертать назад не хотелось – цель ведь рядом. И верно: стоят в дебрях подводных такие «лапти» - карпы да сазаны – дух спирает! Вот они, протяни руку - возьмешь. И от радости преогромной, забыв, где он, заорал дед: «Рыба!»- только бульбы воздуха вверх понеслись. А загубник изо рта выскочил, и трубка со шлангом на камере, влекомые ветром и волною, поплыли дальше. Стал дед задыхаться, испугался до смерти. Уже не до рыбы, душу свою спасать надо. Всплыть нельзя – сапоги с кирпичами на дне держат. Как он их скинул и когда? – в памяти не осталось. Помнит, что не отпускали никак. И куртка в траве подводной запуталась. Хоть погибель кричи, да рот открыть нельзя - утонешь, и кто услышит? Карпы да сазаны? Чтоб они подохли! Уже и круги разноцветные перед глазами поплыли, и смерть в лицо заглянула, мокрая да грязная, вся в слизи рыбьей (или показалось?), когда дед Андрей из куртки выбрался, весь крапивой водяной изжаленный, в тине и водорослях,  как призрак или утопленник оживший, на поверхность выбрался.
   На берегу до вечера позднего лежал, дышал, ненасытно теплом и солнцем наслаждаясь, - отходил дед от ужаса, а домой задами пробирался, чтобы не видел никто его, бледного и грязного.
   О своей «подводной охоте» только мне и рассказал. А Витьке и Саньке пришлось и новую маску с трубкой купить, и неустойку (пятерку!) платить, чтобы сапоги, куртку, камеру и шланг нашли.
   К воде месяца три дед не подходил, все боялся. А волдыри через пару недель сами сошли.
- Ерунда! – сказал дед Андрей. – Смотри! – Я не успел рта раскрыть, как мелькнули перед моим носом потрескавшиеся дедовы пятки, а он, опираясь на руки, голову и ногами - в копешку сена, стоял вниз головой и хрипел:
- Говорят, для головы здорово. Тренинг называется, йога!
   Неужели теперь дед в космонавты податься удумал?
   С него станется…