Яйца в смятку

 


     Махмуд сидел за утренним столом.
     На тарелке лежали два яйца. Он смотрел на них, а глаза его наливались кровью. Даже не дотронувшись до них, он уже знал, что они сварены вкрутую. Да, прошло уже полгода с тех пор, как он женился, и теперь его благоверная каждое утро подает ему к завтраку сваренные вкрутую яйца. А рядом кладет ложечку и ставит подставку для яиц…
   
 О подставке и ложечке стоит, пожалуй, рассказать отдельно.
     Махмуд купил их, когда ездил в Москву. После  долгих поисков и хождений по магазинам он нашел то, что искал: симпатичную подставку для яиц цвета слоновой кости, веджвудского фарфора. По канту нанесены изображения толстеньких цыплят, а на ручке ложечки – марочный  вензель.
     Обрадовавшись находке, он представил себя женатым человеком, сидящим за завтраком. На столе перед ним – эта милая подставочка и ложка с гладкой как атлас ручкой. Он предвкушал, как поставит в нее яйцо и, пару раз ударив по нему ложечкой, пробьет хрупкую  скорлупу, под которой покажется тонкая белая пленка, а под ней – сочный, нежный, тягучий желток. Немного посолив, он смешает его с полупрозрачным белком  и с  наслаждением проглотит, закусив  хрустящим хлебом с маслом и сыром.
     Но все это осталось лишь в его мечтах.
     За шесть месяцев семейной жизни ему так и не пришлось воспользоваться ни подставкой, ни ложечкой.
     Потому что ни одного яйца всмятку ему за это время не подали. Тугие, крепкие как камни яйца с посиневшими желтками стали его привычным  утренним блюдом.
     Переваренные желтки тяжелым камнем застревали в глотке. Чтобы не подавиться, он запивал их чаем.
    
     Вот и  сегодня он, едва взглянув на яйца, почувствовал дурноту.
     Вскочив со стула, он размахнулся и шмякнул их об пол.
     – Да! Чтоб вы достались собаке! – выругался Махмуд.
     Яйца взорвались, словно начиненные динамитом.  Скорлупа разлетелась на мелкие осколки, а кусочки белка, смешавшись с желтком, раскрошились по полу. Часть из них повисла на зеркале.
     – Опять сварила вкрутую!  Неужели  трудно сварить яйца всмятку?  Что, для этого требуется большое мастерство?  Сколько можно повторять, что я не  ем  яйца  вкрутую! Мало того – я их терпеть не могу, даже не переношу их запах! – кричал мужчина.
     На крик прибежала молодая жена и застыла в дверном проеме. Высокая, стройная чернобровая Зухра была бледна, ее пухлые губы дрожали.
     – Что-то не так?
     – Нет, все отлично! Опять эти булыжники на завтрак! Сколько ты меня  собираешься ими кормить? Я тысячу раз просил тебя, чтобы ты научилась варить эти проклятые яйца! И вовсе не я этому тебя должен был учить, а твоя родная мать! – не унимался Махмуд.
     Зухра стояла, не смея поднять глаза,  и ждала, когда муж  немного успокоится.
     Она всегда так поступала. Этому ее научила мать.
     «Когда  мужчины в гневе, главное – молчать. Молчание в этот момент может сравниться с золотом», – навсегда усвоила Зухра.
     В первые дни после свадьбы Махмуд ел крутые яйца молча – закатывать скандалы молодой жене было не в его правилах.
     Позже  начал выражать недовольство, но продолжал их есть, надеясь, что со временем жена научится варить их так, как он любит.
    
     Ежедневный завтрак мужа-гурмана всегда состоял из двух домашних яиц и бутерброда с маслом и сыром. Все это он запивал свежезаваренным чаем, в который непременно надо было положить две ложки сахара и дольку лимона. Но то, то произошло сегодня, не на шутку напугало Зухру.
      Она мгновенно возненавидела и яйца, и даже кур. Будь на то ее воля, она утопила бы их вместе с яйцами в  протекающей рядом речке…
     Раздраженный голос мужа вернул  женщину на кухню.
     – Сколько ты еще будешь кормить меня этими синющими яйцами? Скажи кому-нибудь, что жена не умеет варить яйца всмятку, – люди засмеют. А не скажи – до гроба будешь есть их крутыми. Нет уж, я больше не собираюсь это терпеть. Или ты научишься варить яйца как положено, или я вынужден буду что-то предпринять!
     «Неужели подаст на развод? О, Аллах! Позор какой!»
     Плачущая от горя мать, суровый крик отца, недовольное лицо брата – все это разом встало перед взором Зухры, и в глазах у нее потемнело.
     – Зухра, ты хорошо меня слышала?!!
     – Но я не умею… Вернее, не получается у меня в эту самую смятку, – с дрожью в голосе произнесла Зухра.
     Ноздри мужчины раздувались, глаза горели гневом. Он раздраженно ходил по кухне с угла в угол.
     И вдруг остановился перед супругой.
     – Вот что я тебе скажу: нечего было выходить замуж, раз не умеешь даже сварить яиц! Скажи спасибо своей матушке, что воспитала такую хозяйку!
     – Причем тут моя мама? – осмелела Зухра, задетая за живое. – Она с малых лет учила меня готовить  жижиг-галныш* и уверяла, что это самое любимое блюдо наших мужчин. И галушки у меня получаются точно такие, как у мамы: тонкие, белые, внутри полные бульона, – разве  нет? Мама учила, чтобы галушки были одна к одной, как изящные дамские пальчики.  А как я готовлю – именно готовлю, а не варю, как некоторые, – домашнюю лапшу, мне  самой нравится. Такая прозрачная, аж светится! И салаты я готовлю отменные, и выпечка у меня получается на славу, особенно малиновый рулет. Скажешь  нет? А мой бисквит –  мечта  любой хозяйки: воздушный, румяный! И меренги я пеку такие пушистые, такие белые  и невесомые, что они могут соперничать с облаками. Дунешь – улетят как одуванчики. Разве не так? – продолжала она.
     Махмуд  молчал.
     «И хлеб я пеку, как заправский пекарь, по рецепту мамы. Сдались ему эти яйца! Что за странности? Он, наверное, возомнил себя английским джентльменом!» – думала Зухра.
     – Дорогая жена! Я тебя спрашиваю о  яйцах всмятку. Когда ты научишься их варить? Сколько времени тебе потребуется, чтобы  освоить сие  мастерство, –  год, два? – с сарказмом в голосе вопрошал Мухмуд.
    
     Зухра молчала.
   
     Мать никогда не учила ее варить яйца всмятку. Варить варенье из пропаренной айвы, чтобы было прозрачным, как майский мед, учила. Также учила искусству приготовления кизилового варенья, так чтобы ягодка к ягодке и сироп искрился гранатом. Учила делать настоящие, мягкие, не очень тонкие и не очень толстые чъепалгаш**, такие, чтобы таяли во рту. И хингалш***, тонкие, как лист  папиросной бумаги, без грамма соды, с густой начинкой из тыквы, обильно сдобренной чеченской травяной специей. А яйца мать всегда взбивала в пушистую  пену и  выливала  в дышащую жаром сковородку, на которой лежал растопленный кусочек домашнего масла, похожего на желтую переспевшую грушу из бабушкиного сада, под названием «Августовская роса».
     Яйца, зажаренные на желтом масле, мама выкладывала  блином на тарелку и щедро посыпала сверху домашним творогом. Или варила их вкрутую, разрезала пополам, сверху – ложку  майонеза, смешанного с сыром и зеленью укропа. Также  заливала яйцами  помидоры и заправляла  грузинской приправой хмели-сунели.  Но всмятку? Чтобы чеченцы ели яйца всмятку, такого мама ей не говорила, а ведь она отличная хозяйка.
     «И как она могла забыть про такое важное блюдо, как яйца всмятку?  Что же мне теперь делать, как мне этому научиться, или придется развестись из-за  этих проклятых яиц, будь они неладны?» – горевала Зухра.
     Всем хорош Махмуд – и красив, и добр, и любит ее.
     «Вон, соседка Серижа говорит, что ее Рамзан ест все подряд. А моему яйца всмятку подавай. Какая разница, какими яйцами завтракать, всмятку или вкрутую?  Яйца они и есть яйца. Или это столь важно для него, если он ставит вопрос ребром?» – недоумевала Зухра.
     – Неси  кастрюлю, чего стоишь, как замороженная? Мне надо позавтракать и уходить по делам.
      Зухра встрепенулась, быстро достала маленькую кастрюлю. Помыв, положила туда два яйца, залила водой, накрыла стеклянной крышкой и поставила на плиту.
     – Ровно через пять минут яйца буду готовы. Ты поняла меня?
     – Да, поняла. Через пять минут сниму и подам к столу.
     Махмуд почему-то приподнял крышку  и еще раз взглянул на яйца, словно заговаривал их. Те лежали, покачиваясь в воде, как бумажные кораблики. Он еще не успел отойти от плиты, когда хлопнула  дверь и вошел родной дядя Махмуда, старик Асхаб.

     – Ты что, Махмуд, кастрюлю сторожишь или боишься, что плита улетит? С каких пор ты стал начальником на кухне?
     Махмуд залился краской до корней волос. И, в душе проклиная себя, яйца, свой неудавшийся завтрак и бестолковую жену, вышел навстречу родственнику.
     Дядя снял галоши, поставил в углу свою палку-посох и чинно прошел в одну из комнат.
     – Место мужчины здесь, в гостиной, и нечего устраивать возню там, где  мужчине быть не положено с рождения. Ударить по столу кулаком и зарычать как лев – вот что должен делать мужчина! И если тут же на столе  не появится еда – гнать женщину в три шеи! Их сейчас столько, что впору солить! Не подошла одна, найдется другая. С одной женой  до старости живут только тюфяки и дураки, –  выдал дед на одном дыхании.
     Дядя Асхаб был женат в седьмой раз. По этому поводу в селе ходили анекдоты, а сам старик этим гордился.
     Он выпил горячего чаю и впал в задумчивость.
     – Быть может, – через несколько минут произнес он, – тебе будет полезно послушать историю бывалого мужчины.
     Махмуд уже много раз слышал эту историю, но отказать дяде не мог.
     – Свою первую жену я выгнал еще молодухой, – начал старик.  – Прихожу как-то с вечеринки, а дом стоит погруженный во  мрак. Думаю: неужели уснула жена, не дождавшись мужа?  Быть этого не может! Стучусь в дверь. Тишина. В окно. Опять ни души. Я так стучался, что разбудил соседей. Стою, не знаю, что предпринять. Наконец решаюсь  влезть в окно – не стоять же мне во дворе до самого утра! – благо оно оказалось незакрытым.  Заваливаюсь, вижу – жена моя спит без задних ног. К тому же храпит, как старуха. Со злости я пнул ее  ногой, но она даже не шевельнулась. Как только забрезжил  рассвет, я  разбудил ее и без всяких объяснений выставил из дома.
     Вторую жену я выгнал после того, как она до костей спалила мое любимое блюдо. Я купил на базаре ноги молодой телки, и еле дождался вечера, чтобы их отведать. Ммм, белые разбухшие сухожилия, от которых слипаются пальцы, – я обожаю макать их в чесночный соус. Вкуснятина! Спешу вечером домой, во рту море слюны. Приближаюсь к дому, вижу – стоит толпа, а из окон  валит густой дым. Неужели, думаю, пожар? Нет! Это жена, дура, спалила ноги дотла, будь она  проклята!  И все бы ничего – так еще сама угорела, и мне пришлось выхаживать ее целую неделю. Наконец ожила. Думал, отведу свою  душу, надаю ей тумаков! А она мне и говорит, что из-за этих паршивых ног чуть концы не отдала. А чего она дрыхла, в то время как ноги варились на плите?  Ну, думаю, проучу дуру. Она была беноевская**** – высокая, худая как жердь, и ноги на два размера больше чем мои, а руки как совковые лопаты. Помнится мне, тогда была зима, а я ее пинком под зад – и босиком выгнал на улицу. Крыльцо у дома высокое. Она слетела кубарем и лежала, распластавшись на  снегу, и дико вопила. Говорят, у нее был плечевой перелом, а надо было переломать ей все кости!
     Третья моя жена была красавицей: беленькая, словно сдобная булочка.  Родители ее заартачились, были против нашего брака. Мол, слава плохая, не уживается Асхаб с женами, к тому же был женат дважды, а она, луноликая красавица,  достойна лучшего. Но Зайнап так не считала и была от меня без ума. Чем больше ее отговаривали, тем сильнее она мечтала выйти за меня.
     Мдааа… Я с ней прожил целых восемь месяцев. И, Аллах тому свидетель,   старался ужиться, на многое закрывал глаза, думаю, все-таки третий брак, да и жена эта мне была мила. Отучил ее от многих вредных привычек, а вот к чистоте так и не смог приучить. Грязнулей была, каких  свет не видывал! И однажды я ей сказал: собирай шмотки, и чтобы духа твоего в этом доме не было! Ох, как ревела она, старалась давить на жалость, а затем открыла свое истинное лицо. «Ты такой-сякой и правильно о тебе судачат, так мне, дуре, и надо, а ведь мне говорили, но я не послушалась, а могла бы выйти за молодого парня», –  завела она свою шарманку.
     Только очередной пинок и заткнул ее, и она ретировалась со скоростью ветра. Крикнул ей вслед: «Ты как та кукушка, которая меняла очередное запачкавшееся гнездо, обвиняя всех, только не себя, а в действительности сама и гадила в гнезде!»
     Четвертая жена была просто болотной чумой. Говорить даже о ней не хочу! Разве что стоит упомянуть о ее лысой голове, которую она  скрывала под платком, не снимая его даже ночью. Однажды просыпаюсь  – и в темноте не узнаю свою хозяйку: голова у нее лысая, как коленка! Ну, думаю, показалось. Протираю глаза – и снова вижу эту лысину! Прогнал. Зачем она мне?  А ее мамаша склоняла меня по селу. Ну правильно, не скажет же она, что у дочери башка как медный таз! Она лучше скажет, что бывший зять жизнь ее дочки превратил в настоящий ад. И ей верили.
     К чему я все это тебе рассказываю? Ах, да! Все зло от женщин. Да,   Махмуд, женщины – это шайтаны. Только дай слабину – враз на шею сядут!  Их надо держать вот так, –  сказал старик и сжал руку в кулак.
     Махмуд сидел и молчал, зная суровый характер дяди.
     А  дядя учил его, как надо жить.
     Зухра, услышав грозный рык старика и  его одиссеи с женами, затряслась  как в лихорадке.
     Ровно через пять минут  она сняла яйца с плиты, припустила их холодной водой, а затем с дрожью в сердце отколупала кусочек скорлупы. Сердце ее похолодело: яйцо было затянуто плотным белком. Зухра со страхом расковыряла второе – то же самое. В отчаянии она швырнула их в мусорное ведро. Яйца лопнули, как  проткнутые иголкой резиновые шары, и из них вытек вязкий желток. Никогда ей не удавалось варить такие яйца. Зухра смотрела, как это месиво медленно растекается по дну ведерка.
     «Что  я наделала?»
     Дрожащими  руками она  взяла  еще два яйца, положила в кастрюлю с водой и снова поставила на огонь.
     В это время гость собрался уходить.
     Зухра вышла провожать его. Но дед не торопился: вытащил вчетверо сложенный носовой платок, высморкался, да так громко, что платок надулся парусом и чуть не улетел. Потом старик молча натянул одну калошу, затем вторую, поправил на голове папаху, взял посох, долго тер его белой холеной ладонью, сам не зная зачем, и только спустя еще несколько минут, которые Зухре показались вечностью, не попрощавшись, молча вышел.
     Что греха таить, если бы дед задержался еще на пару минут, то Зухра не выдержала бы. Она, конечно, не посмела бы ничего возразить ему, нарушив при этом самое святое – обычай, а просто упала бы в обморок, или пропела бы куплет из любимой песенки, приведя старика в неописуемый ужас, – назло его племяннику Махмуду, который сейчас стоял в дверях бледный, как  поганка.
     Когда Зухра подбежала к плите, яйца дымились. На кухне стоял запах гари, такой, что Зухра чуть не задохнулась. Она долго смотрела на почерневшую кастрюлю, а потом зарыдала.  Махмуд сразу вспомнил о второй дядиной жене. Нот он не стал выгонять Зухру, а схватил свою вязаную шапку и молча покинул дом.
     Он шел по улице в сторону центра. Там на площади с утра собирается вся местная молодежь: делится утренними новостями, а потом расходится по делам. На голодный желудок это занятие не предвещало никакого удовольствия, но выбора у Махмуда не было. Он вспомнил мать – как она мастерски варила яйца всмятку, а подставкой тогда ему служила маленькая коробочка, сделанная из папье-маше. Он затем раскрасил ее, нарисовал на ней желтеньких цыплят, точно таких, как на той подставке, что он купил в Москве. А как она умела варить яйца в мешочек! Аккуратно разбивала яйцо в кипяток и потом вытаскивала его белым круглым шаром, внутри которого, словно кисель, болтался желток.
     Даааа…. Но матери давно нет в живых. Каждое утро, когда он садился за утренний завтрак и видел перед собой сваренные вкрутую яйца, образ матери сразу возникал перед его взором.
    Что говорить, с женой ему не повезло. Но легко сказать – гнать в три шеи!  А где гарантия, что новая жена будет лучше, чем предыдущая? Да и нравилась ему Зухра.
     В это время несчастная сидела на дымной кухне в полной тишине и обливалась слезами.
    Хлопнула дверь. Зухра подскочила.
    –  Эй,  молодые, вы дома?  Можно войти?
    – А-а-а! Жовжан, это ты? Проходи, проходи, – сказала Зухра соседке, вытирая глаза кухонным полотенцем.
    – Чего трешь глаза, плакала, что ли?
    – Да нет, соринка в глаза попала.
    – Меня не проведешь! У меня глаз-алмаз. Не соринка. Чувствую, повздорили!
    –  Ну, с кем не бывает?
    – Это точно! С утра повздорили, к вечеру водой не разольешь, – бодро заявила Жовжан, прожившая в браке шесть лет.
    – Даже не знаю, Жовжан… – всхлипывая, начала Зухра.
    – Говори, выкладывай как  на духу. Я  тебя выслушаю и  дельный совет дам. Бодается? И чего, спрашивается, ему не хватает? Жена – красавица. И  кушать готовит лучше любой хозяйки, и дом – полная чаша. Я тебе вот что скажу, Зухра, – с этими словами Жовжан  наклонилась к ней и начала шептать.
     – Да нет его дома, говори спокойно!
     – Вот и хорошо. Я тебе все расскажу, ничего не утаю.
     Зухра побледнела, боясь услышать что-то такое, чего не переживет.
     – Этот все у него от матери. Мать покойная разбаловала сына, понимаешь? Носки и те гладила. И кормила его какими-то особенными яйцами, сваренными то ли в чулке, то ли в мешке.  Как она их туда заливала, я не знаю. Но люди говорили, что  варила она их без скорлупы, что у нее для этого случая был маленький мешочек, наподобие наших мешков из-под муки.
     Зухра от ее слов расхохоталась, обнажая крупные белые зубы.
     – Ой, Жовжан, ну ты меня рассмешила! Не в мешке, а в воде их варят. Он мне сам рассказывал, и то, что получается, – называется яйцо в  мешочек.  Но, слава Богу, этого он от меня не требует, зато замучил яйцами всмятку! Каждое утро их требует!
     – Ой, а я знала, что  Махмуд замучает жену этими своими странностями! Он  такой же упертый, как его мамаша. Какая разница для мужика, какие яйца есть? Ну, съест вкрутую, что с ним случится? – вопрошала Жовжан, словно обращаясь к Махмуду.
     – Вот и я о том же. Ну что же мне делать, соседка?  Не получается у меня  сварить их всмятку, только вкрутую. Я уже столько яиц выбросила! Только никому не говори.
     – Да не собираюсь я никому говорить. Сплетни – это не мое, – обиделась Жовжан. –  Если бы я была из породы «говорящих», то столько могла бы наговорить о  Сериже!
     – О нашей соседке?
     – Да, о ней, о ком же еще?
     – И что же, Жовжан?
     – Она – засранка! Вся улица от нее страдает. А когда в доме у нее появляется рыба, то хоть противогаз надевай.
     – Почему? – вытаращив глаза, спросила Зухра.
     – А потому что пока эта рыба не сгниет, она из нее ничего не готовит.  В ней, наверное, есть калмыцкая кровь: она и сама любит все с душком, и мужа кормить этой тухлятиной.
    – А он что, не чувствует запаха?
     – Он после гайморита ничего не чует, а она этим пользуется. А что она однажды сделала с отборным куском мяса! Об этом по селу ходили анекдоты.
     –  Приготовила невкусное блюдо?
     – Ха-ха-ха, – закатилась Жовжан. – Зарыла в землю, после того как два дня держала на жаре в пакете, не удосужившись даже вытащить! Она же лентяйка. Мясо, естественно, испортилось, а она пошла и зарыла его на огороде. Хорошо, в доме имелась собака, она и раскопала. Ох, и побил ее Рамзан! Два дня она не вставала с постели. Вот такую бы жену твоему Махмуду!
     –- Правда, – добавила Зухра и вспомнила старика. – Истории наподобие этой рассказывал ваша*****. Он был у нас с утра.
     – А, знаю я этого старика как облупленного! Ему как новая девица  приглянется, так он сразу находит причину для развода с женой. А досье, говорят, начинает собирать уже  с первых дней, чтобы потом быстрее и без хлопот избавиться от надоевшей жены.  Сколько он их поменял? Восемь?
     – Нет, он сейчас женат на седьмой.
     – Ой, надо же, как ошиблась! – протянула Жовжан с иронией в голосе.
     –  Разве ваша говорит неправду?
     – Правда, неправда, – чего заладила? Когда захочется выгнать жену, этих причин можно сотню найти. А что этот ваш ваша, святой, что ли? И вообще, не хочу я о нем говорить. Он, небось, ходит по селу и ищет восьмую. Мне бы его проблемы!  Давай лучше о тебе поговорим. Слушай внимательно, вот тебе мой совет: не делай из мухи слона и не плачь.
     – А что делать? Если я в ближайшее время не освою это дело, он со мной разведется.
     – Ха-ха-ха! Какая же ты, Зухра, наивная!  Он  что, дурак,  чтобы разводиться из-за  яиц? Его же всем селом засмеют! Значит так, слушай меня: никаких яиц всмятку! С  этого дня, когда он вернется, так  и скажи ему: ты ел их до меня, а теперь будешь есть вкрутую! Выдай ему это прямо с порога! И если он после этого подаст на развод – выколи мне глаз! Ты мужчин не знаешь. Вот увидишь, будет как миленький есть даже сырые!
     – Но мама мне говорила, что мужу нельзя перечить. Что муж – это господин и его слово  для жены – закон.
     – Верно! А как же иначе? Но в исключительных случаях, когда муж просит принести воды в решете или яйца варить в мешках, его следует проучить.
     Зухра вновь засмеялась. Смеялась и Жовжан.
     А тем временем Махмуд  дошел до площади, поздоровался и стал молча прислушиваться к разговорам сельчан.
     – Что-то не так? – спросил его сосед Тагир.
     – Нет, все нормально. Кстати, Тагир, твоя жена умеет варить яйца всмятку?
     – Вот как раз всмятку она и не умеет. Когда-то я любил именно всмятку, теперь ем только вкрутую и думаю: как это я мог есть эту гадость – яйца всмятку?  А ты случайно не грешишь этим делом?
     Махмуд замялся.
     – Брось ты, Махмуд. Женщины не любят варить  яйца всмятку, говорю тебе  как человек бывалый. Привыкай есть сваренные вкрутую, только рядом ставь стакан воды, чтобы не подавиться.
     – Неужели  мне всю оставшуюся жизнь придется есть яйца вкрутую?
     – Похоже, что да.
     Вернувшись домой, Махмуд повесил пальто, снял шапку, прошел на кухню и сел за стол. В тарелке перед ним лежали аккуратно поделенные, сдобренные сверху майонезом яйца, вернее четыре половинки яиц.  Он молча съел их. И даже ни разу не подавился.
     «С майонезом неплохо идут. Надо сказать Тагиру», – подумал он, но жене ничего не сказал. Подглядывавшая за мужем Зухра поняла все без слов. И благодарила в душе Аллаха и  соседку Жовжан.
     «Зря я на нее налетел с утра, – думал он. – Зухра, не в пример другим, хорошая жена. Слова худого в ответ не скажет. Молча выслушает, если обижу, поплачет в платочек, но виду не подаст».
     – Зухра, ты где? – крикнул он. Та возникла на пороге так быстро, что Махмуд изумился. – Сердишься?
     – Я? Нет, что ты. Разве я могу сердиться на мужа?
     – Молодец! Ты у меня молодец!
     «Надо будет купить ей что-нибудь, духи или  парфюмерный набор. С женой мне повезло, да и яйца вкрутую гораздо вкуснее, особенно с майонезом. А с яйцами всмятку одна морока», – думал Махмуд.
     Ей же сказал: «Можешь идти, Зухра».


* вареное мясо с галушками; подается с чесночным соусом.
** тонкие лепешки, начиненные творогом и смазанные растопленным маслом.
*** то же самое, но с начинкой из тыквы.
**** один из чеченских родов.
***** уважительное обращение ко всем старикам – к родственникам мужа, дядьям и к незнакомым мужчинам, – перешедшим определенный возрастной рубеж.