Чем занимался Дюма в России?

По Сеньке и шапка.
Русская поговорка

   Заглянем  в  исследование  С. Дурылина, опубликованное  в  серии  «Литературное  наследство», «Русская  культура  и  Франция», том  второй, тот  самый, что  вышел  вперёд  первого, то  есть, уже  отредактированный  цензурой, в  1937  году. Что  новенького?

    А. М. Горький  называет  Дюма  одним  из  профессоров  его  «университета»  литературы. Ладно, это  без  комментариев, этого  пролетарского  прихвостня  читали  все. Талантлив, без  сомнения, но  талант  не  есть  личная  заслуга  автора, это  дар  Божий. Гюго, который  тоже  интересовался  темой  и  создал  роман  с  говорящим  названием  «Отверженные», всего-навсего  повествует  о  вечном:  мир  лежит  во  зле, зло  заложено  в  самой  природе  человека, однако  он  в  силах  преодолеть  его  и  победить, сперва  в  самом  себе, а  после  и  окружающая  обстановка  наладится. Горький  занимается  романтизацией  человеческих  отбросов  под  флагом  рассказов  из  жизни  маргиналов, забывая, что  его  героев  данное  положение  дел  вполне  устраивает. И  вот  ещё  что. Не  будь  так  распропагандировано  его  творчество, читателей  у  Горького  нашлось  бы  в  десятки, сотни  раз  меньше, чем  есть. Кому  интересны, по  большому  счёту, сериалы  из  жизни  бомжей? Паразитам, чей  уровень  жизни  много  выше  и  они  могут  позволить  себе  снисходительно  кидать  милостыню (в  размере  копеечек, а  не  своего  месячного  дохода) и  даже  вопить  о  сострадании, дабы  показать  свою  фальшивую  добродетель, вот  только   за  стол  с  «несчастными»  они  никогда  не  сядут  и  реально  помочь  не  попытаются. Как  не  попытался  чествуемый  на  Соловках  Горький  помочь  юнцу, который  осмелился  рассказать  ему  правду  о  суровых  условиях  жизни  в  лагере  и  угодившем  за  это  под  расстрел. Ну, а  мне, положим, неинтересно, как  содомиты  совокупляются, и  читать  про  гнусь  желания  нет, вот  они  теперь  и  изощряются  в  популяризации, парады  устраивают, чтоб  внимание  привлечь. Даже  своего   Горького  нашли –– он  ещё  НБП  выдумал, литератор  «великий», да  бесталанный, Бог  не  дал, чтоб  в  нечистотах  не  пачкал. Нашлись  и  продолжатели-натуралисты...чёрт  с  ними, короче.

   Об  эпизоде  с  попыткой  получить  орден  из  рук  русского  Царя, говорит  Дурылин, Дюма  предпочитал  при  жизни  помалкивать. Далее  приводится  масштабная  документация  по  данному  делу, взятая  из  архивов  Третьего  отделения (русской  тайной  полиции), переводы  с  французского. Итак, идею  выклянчить  орден  выдвинул  неизвестный  за  бугром  источник, Моруа  называет  его  одним  из  агентов  русского  правительства, потому  что  обидно  называть  имя. Ибо  это  знаменитый  талантливый  французский  журналист, главный  редактор  газеты  «Франкфуртский  журнал»  Шарль  Дюран, получавший  субсидии  также  из  Вены, Берлина  и  Петербурга. Понимаю, французскому  автору  неприятно  читать  о  верноподаннических  излияниях  Дюрана  русскому  Царю, о  хитрых  экивоках  во  все  политические  лагеря, о  его  дружбе  со  всеми  и  везде. Полагаю, что  на  самом  деле  этому  всеобщему  приятелю  просто  нравилось  тусоваться  и  быть  в  курсе  всех  дел  и  событий, положение  обязывает. А  что  касается  преданности  Дюрана  императору  Николаю, то  это  просто  разумная  позиция  грамотного  наблюдателя, понимающего, где  истина, а  где  мишура. Да  ещё  подлинное  уважение  к  монарху, справедливо  оценившему  профессионализм  журналиста  и  его  гражданскую  позицию (письмо  к  «Сен-Жоржу»  от  30  июня  1839 г.). Дюрана  истово  старались  купить  бонапартисты, и  он  разрешил  им  думать, что  это  получилось, да  и  затея  с  орденом  представлялась  ему  выгодной  для  авторитета  Царя  во  Франции. Однако  размениваться  на  кумира  плебса  наш  император  не  стал. И  правильно. Ведь  даже  сама  подаренная  пьеса  оказалась  состряпанной  рукой  Жерара де Нерваля  и  Корделье-Делану, а  сам  Дюма  её  лишь  отредактировал. Стоит  сказать  также, что  в  постановке  Александринского  театра  в  1840  году  пьеса  Дюма  «Алхимик»  провалилась  раз  и  навсегда. Вместе  с  попытками  бонапартистов  снискать  благосклонность  русского  самодержца.

  Дальше. Речь  пойдёт  об  знаменитом  романе  «Учитель  фехтования». История  о  декабристе  Анненкове  и  его  подружке, французской  модистке, не  устававшей  прославлять  доброе  сердце  императора  Николая, позволившего  ей  выйти  замуж  за  избранника, стала  известна  Дюма  от  некоего  Гризье, действительно  дававшего  уроки  фехтования  потомку  знатного  рода, одному  из  «героев  Сенатской». Сама  же  Полина  Гебль  в  своих  мемуарах  стремится   «...прекратить  толки  людей, не  знавших  правды, которую  по  отношению  ко  мне  часто  искажали, как, например, это  сделал  Александр  Дюма  в  своей  книге, в  которой  он  говорит  обо  мне  и  в  которой  больше  вымысла, чем  истины». Полагаю, самой  Прасковье  Егоровне  Анненковой  стоит  верить, верно? Но  дело  даже  не  в  том, насколько  опошлен  у  Дюма  образ  как  самого  декабриста, так  и  его  возлюбленной. Испакостил  сильно, заметно  и  невежде. Когда  роман  печатался  в  Брюсселе, Анненков  с  женой  уже  не  был  каторжником, по  царской  амнистии! Никаких  проблем  не  составило  бы  автору  и  герою  романа  списаться  и  уточнить  реальные  события, но  паровозу  мыльной  оперы  это  вовсе  не  нужно, ведь  он  тогда  и  думать  не  хотел  о  поездке  в  Россию. И  верно, зачем  нужна  какая-то  достоверность, пишем, как  пипл  схавает, а  то, что  живые  люди  от  этого  могут  пострадать, сатаниста  никогда  не  волновало. Кроме  того, писал  он  не  наобум, перевирая  чужой  рассказ, как  понравится. В  руках  автора  «Учителя  фехтования»  был  официальный  доклад  следствия  по  делу  декабристов, изданный  в  Санкт-Петербурге  в  1926  году  на  французском  языке, так  что  все  якобы  нелепости, неточности, несообразности, измышления  и  фактические  ошибки  есть  не  случайные  огрехи, а  сознательная  дезинформация. Когда  же  через  18  лет  молчания  Дюма  в  России  встречает  супругов  Анненковых, то  вместо  логичных, на  взгляд  любого  культурного  человека, жестов, как  то  поклон, извинения, и  т.п.  он  с  громким  воем  вешается  им  на  шею, якобы  от  радости. Анненковы  были  неприятно  удивлены, их  терпения  хватило  на  три  дня. Воспитание  всё-таки. А  я  бы  просто  врезал, плевать  мне  на  его  габариты, я  на  своей  земле, скажет  наш  современник, и  будет  прав. И  даже  это  ещё  не  всё. Прошу  запомнить  и  написать  на  стене  в  прихожей:  АЛЕКСАНДР  ДЮМА-СТАРШИЙ  НЕНАВИДИТ  РОССИЮ, и  утверждающий  обратное  либо  невежда, либо  глупец, либо  сам  враг  нашей  Родины. Рамку  для  портрета  императора  Николая  Павловича  Дюма  старательно  позолотил, так  как  понимал, что  вздумай  он  тявкать  на  Царя, в  Париже  его  запинают  до  смерти  свои  же  соотечественники, русские  просто  не  успеют  дойти (казаки  в  1812  году  наглядно  показали, кто  в  Европе  хозяин). Зато  вдоволь  порезвился  на  неизвестном   тогда  поле  исторического  пасквиля, уляпав  в  грязи  всю  династию  Романовых (это  он  по  инерции  со  своей  «Нельской  башней», видать, но  ничего  не  извиняет  гостя, который  лезет  со  своим  уставом  куда  не  просят, да  ещё  хамит  при  этом). Более  того. Он  смеет  утверждать, что  цареубийцы  исполняли  желание  народа, он, со  смакованием  описывавший  казнь  убийцы  Генриха Четвёртого  и  ненависть  народа, оставшегося  без  Богом  данного  государя! Ни  на  какую  рассеянность, невнимательность  и  т.п.  это  списать  невозможно, это  жест  врага, и  врага  подлого, безжалостного. Даже  повешенные  враги  Отечества  и  Веры, эти  пятеро  провокаторов, не  додумались  до  тех  слов, которые  им  вставляет  Дюма:  «Посмотри, до  чего  добр  этот  народ-раб:  он  не  умеет  повесить  человека!» Но  никаких  репрессий  не  последовало, просто  роман  запретили  печатать. Заметьте  ещё, когда  Дюма  в  России  начали  печатать  громадными  тиражами –– с  1905  по  1917  год. Кстати, эту  ошибку  добросердечного  Николая  учёл  товарищ  Сталин, и  ледоруб  долетел  до  Троцкого  аж  через  океан, в  Мексике. Учли  опыт  экспорта  революции  и  другие  товарищи, и  любитель  бега  по  джунглям  с  автоматом  как-то  незаметно  отбегался. И  правильно. Террористов  действительно  следует  мочить  в  сортире, даже  если  этот  сортир  на  природе, решили  боливийцы  и  расстреляли  Че  Гевару. Мне  его  ничуть  не  жаль. Хорош  папа, морящий  свою  дочь  голодом  лишь  потому, что  где-то  кто-то  на  планете  ещё  голодает. Никак, тоже  Дюма  начитался.

   Следующее  уже  напрямую  касается  поездки  Дюма  в  Россию. Бывшие  восторженные  читатели, Белинский  и  Герцен, теперь  только  плюются. Некрасов, помногу  переводивший  с  французского, вдруг  заявляет  гостю, что  не  знает  языка, и  не  разговаривает  вовсе. Только  хитрый  Григорович, понимая, что  приехавший  балабол  будет  на  свой  лад  перевирать  услышанное  и  увиденное, заделывается  подобострастным  чичероне. Он  показывает  Дюма  среди  прочего  и  роман  Лажечникова  «Ледяной  дом», который  тот  ничтоже  сумнящеся  выпустит  в  своём   «Монте-Кристо»  под  своей  фамилией. Писемский  рассказывает, как  на  вечере  у  графа  Кушелёва-Безбородко  «друг  наш  Мей...объяснил  Дюма, что  думают  о  нём  в  России, чем  ужасно  оскорбил  того, так  что  он  хотел  вызвать  его  на  дуэль». Хотел, да  не  вызвал, трепло  самодовольное. Н. А. Степанов  в  альбоме  «Знакомые»  рисует  желчные  карикатуры. Тютчев  пишет  своей  жене, что, будучи  ещё  в  Астрахани, Дюма  начал  строчить  гадости  про  русских  царей  в  свой  «Монте-Кристо». Но  никаких  мер  не  приняли  к  этой  моське, лающей  на  слона. Александр Николаевич  воспринимал  его  как  кулинара, а  не  писателя, о  чём  говорят  его  заметки  на  полях  донесений. Дюма  же  путает  фамилий  и  звания  людей, у  которых  гостил, узнав  от  Анненковых  о  жизни  и  творчестве  Бестужева-Марлинского, ворует  повести, написанные  этим  человеком, и  помалкивает  о  своём  посещении  «Родионовского  института  для  благородных  девиц» –– хотел  искупаться  в  лучах  своей  славы  среди  юниц, а  вместо  того  получил  выговор  от  начальницы, Екатерины  Дмитриевны  Загоскиной, «которая  визитом  этим  осталась  весьма  недовольна, как  по  причине  весьма  неопрятного  одеяния, в  котором  Дюма  к  ней  приезжал, так  и  по  причине  неприличных  выражений  его, употреблённых  им  в  разговоре  с  нею. Вообще  Дюма  в  Казани  не  произвёл  никакого  хорошего  впечатления. Многие  принимали  его  за  шута  по  его  одеянию, видевшие  же  его  в  обществе –– нашли  его  манеры  и  суждения  общественные  вовсе  не  соответствующими  его  таланту  писателя»,

 сообщает  генерал-лейтенант  Львов, начальник  7  округа  корпуса  жандармов. Это  один  из  настоящих  хозяев  Казани, лично  с  гостем  не  общался. Уж  не  подумал  ли  нахальный  турист, что  институт  благородных  девиц  есть  бордель? Очень  похоже, знаете  ли. Ни  у  губернатора, ни  у  предводителя  дворянства  он  не  был, побрезговал. В  своей  книге  «В  России»  Дюма  пишет, что  в  Саратове, едва  он  случайно  переступил  порог  соотечественницы, содержательницы  модного  магазина, как  «к  нему  явились  князь  и  полицмейстер  с  приглашениями  на  обеды, с  подарками». У  того  же  Львова  читаем:

 «...и  вскоре  отправился  в  Саратов, куда  прибыл  8-го  числа  сего  месяца, потребовал  извозчика, поехавши  с  ним  по  городу, расспрашивал  у  него –– не  живёт  ли  кто  в  Саратове  из  французов, и  когда  узнал  о  проживании  там  француза  Сервье, торгующего  дамскими  уборами, отправился  к  нему  в  магазин, куда  вскоре  приехал  саратовский  полицмейстер  майор  Позняк  и  пробыл  тут, пока  Дюма  пил  кофе  и  ел  приготовленную  для  него  рыбу, а  в  8  часов  вечера  г. Дюма  возвратился  обратно  на  пароход.

 Ну, как  же  «случайно  переступил»? И  уж  не  "позвонил"  ли  сам  Сервье  полицмейстеру, отчего  он  так  скоро  явился? Понятно, как  «рад»  был  хозяин  гостю...

На  другой  день  в  10  часов  утра  были  у  Дюма  на  пароходе  чиновник, состоящий  при  саратовском  губернаторе, князь  Лобанов-Ростовский  и  полицмейстер  Позняк, с  которым  Дюма, ездя  по  Саратову, заезжал  к  фотографу, снял  там  с  себя  портрет  и  подарил  его  Позняку  и  потом  отправился  обедать  к  нему; тут  же  были:  председатель  Саратовской  казённой  палаты  статский  советник  Ган, полковник, служащий  в  7  округе  путей  сообщения  Терме  и  князь  Лобанов-Ростовский... Разговор  г. Дюма  вёл  самый  скромный  и  заключался  большей  частью  в  расспрашивании  о  саратовской  торговле, рыбном  богатстве  реки  Волги  и  разной  промышленности  саратовских  купцов  и  тому  подобном».

Из  Астрахани  Львов  получил  краткий, но  точный  рассказ  о  пребывании  там  шумного  туриста, который  уместился  на  паре  страниц, вместо  десятков, вышедших  затем  во  Франции. Наиболее  колоритны  в  рапорте  полковника  Сиверикова  следующие  моменты: 
«Как  при  прежних  посещениях  иностранцами  г. Астрахани, так  в  особенности  и  при  этом  случае  управляющей  губернией  г.  статский  советник  Струве  старался  оказываемым  вниманием  привлечь  этого  иностранца  к  себе  для  удобнейшего  за  действиями  его  надзора  и  во  избежание  излишнего  и  может  быть  неуместного  столкновения  с  другими  лицами  или  жителями:  ежели  и  случалось, что  г. Дюма  бывал  в  другом  обществе, то  никогда  иначе  как  в  сопровождении  особого  от  управляющего  губернией  чиновника  или  полиции, и  всё  это  устраивалось  весьма  благовидно  под  видом  гостеприимства  и  оказываемого  внимания. Во  время  нахождения  Дюма  в  Астрахани, он  вёл  себя  тихо  и  прилично, но  заметно  разговоры  его  клонились  к  хитрому  разведыванию  расположения  умов  по  вопросу  об  улучшении  крестьянского  быта  и  том  значении, какое  могли  бы  приобрести  раскольнические  секты  в  случае  внутреннего  волнения  в  России».

 Я  же  говорю, экспорт  революции...Правда, из  сект  его  смогли  заинтересовать  лишь  скопцы, но  они  ему  не  понравились...Приводит  Дурылин  в  своём  исследовании  даже  такие  мемуары  русских  знакомцев  Дюма, которые  остались  неизвестны  его  биографам. Возьмём  один  из  отрывков:
 
«Вечером  нас  пригласили  к  одному  из  зажиточных  шемахинских  мусульман, Нахмуд-беку, только  что  отстроившему  дом  в  восточном  вкусе. Пестрота  обстановки, узорчатые  стены  и  зеркальный  потолок  произвели  эффект. Мы  вошли  в  залу, убранную  совершенно  в  восточном  вкусе. Дюма  с  компанией, прохлаждаясь  фруктами, курил  кальян; сцена  была  из  любой  восточной  кофейни  с  примесью  нескольких  человек  из  русских  чиновников, приглашённых  к  Нахмуд-беку. Автор  «Монте-Кристо», восхищаясь  красотою  и  пестротою  отделки  дома, справедливо  заметил, что  в  нём  весьма  некстати  были  налеплены  и  развешены  на  расписанных  стенах  лубочные  картинки, изображавшие  события  персидской  и  турецкой  войны  времён  Паскевича  и  Дибича, идиллические  сцены  с  амурами  и  пастушками, которыми  приличнее  было  украсить  какую-либо  харчевню, чем  стены  великолепного  дома».

 Может, и  справедливо  заметил, но  вот  рад  ли  этому  замечанию  был  хозяин?

«Здесь  мы  много  говорили  о  судьбах  Востока, коснеющего  в  невежестве, несмотря  на  то, что  он  довольно  уже  сблизился  с  Европою, о  Ламартине, о  Франции  в  особенности. «Быть  передовым  народом, создавать  идеи  для  того, чтобы  ими  пользовалось  человечество  и  пробуждалось  к  умственной  и  политической  деятельности, –– вот  назначение  Франции», –– сказал  Дюма, оканчивая  свою  беседу».

Короче, баламутить  и  всем  мешать.

«На  последовавшем  затем  персидском  вечере, «увлечённый  прелестями  Нисы (танцовщицы)», Дюма  после  второго  блюда  встал  из-за  стола, подошёл  к  ней, приподнял  покрывало  и  поцеловал  её  в  пояс».

 Кто  не  знает, такой  поступок  в  этой  ментальности  приравнивается  к  публичному  половому  акту. Очень  жаль  танцовщицу, она  дарит  гостю  своё  искусство, а  он  её…

«Публика, в  особенности  почтенные  гости  из  местных  мусульман, сидевшие  за  столом, с  удивлением  смотрели  на  Дюма.
–– Извините, господа:  смелость  везде  и  во  всём –– это  преимущество, свойственное  только  французам, –– проговорил  Дюма, сознавая  нецеремонность  своего  обращения  с  публикой.
    «Аллах! Чего  ж  ожидать  от  простых  гяуров, когда  в  учёных  так  мало  совести», –– перешёптывались  между  собой  мусульмане, покачивая  головой.
   Ужин  кончился  довольно  скоро; гости  Нахмуд-бека  начали  расходиться».

 Нетрудно  понять, что теперь  гости  думают  как  о  Франции, так  и  о  французах! 
   Теперь  про  бурные  кавказские  приключения, читаем  у  Дюма: 

«Мы  перерезали  территорию  Шамиля  и  дважды  имели  случай  обменяться  ружейными  выстрелами  со  знаменитым  предводителем  мюридов. С  нашей  стороны  убиты  три  татарина  и  один  казак, а  с  его  стороны  пятнадцать  черкесов, с  которых  только  сняли  оружие  и  подобрали  трупы  в  яму.

А  теперь  свидетельство  знатока  Кавказа, бывшего  ко  всему  прочему  и  собственником  уже  процитированных  строк, В. Д. Карганова:

 «В  то  время  Нижегородским  драгунским  полком  командовал  кн. А. М. Дондуков-Корсаков, который –– как  он  сам  рассказывал –– радушно  принял, на  своём  бивуаке  Терской  области, знаменитого  писателя. После  ряда  угощений  и  попоек (о  них  Дюма  подробно  рассказывает  в  главе  «Нижегородские  драгуны»)

я  же  уже  отмечала, нажраться  и  напиться  есть  высшая  ценность  для  этой  знаменитости,

«он, с  небольшим  отрядом, выехал  провожать  на  несколько  вёрст  своих  гостей, т.е.  группу  путешественников, среди  которых  был  Дюма. У первой  опушки  леса  князю  пришла  мысль  позабавиться  симуляцией  нападения  горцев, для  чего  было  послано  несколько  солдат-драгун  в  лес  разыграть  стычку  с  воображаемым  Шамилём».

Нечасто, видать, реальные  стычки  бывали…Уж  не  выдумка  ли  сам  Шамиль?

«После  перестрелки  романисту  рассказали  разные  небылицы  о  сражении  в  лесу  и, в  подтверждение, показали  ему  какие-то  лохмотья, обмоченные  в  крови  барана, заколотого  к  обеду».

 Вот  такая  вот  достоверность  корреспонденции  для  читателей  «Монте-Кристо», чем  больше  врём, тем  лучше. Этот  же  автор  по  поводу  хранившегося  у  него  письма  Дюма  к  Жозефу  Мери, где  говорится  про  дикий, невежественный  гиперболизм  Дюма, описывающего  прелести  Кавказа, сообщает  более  интересные  вещи: 

«Длина  труб  в  нефтяных  колодцах  редко  превышает, даже  в  начале  xx  в., один  километр, во  времена  же  пребывания  Дюма  в  Баку  длина  эта  не  превышала  одной  десятой  километра, тогда  как  он  пишет  о  5000  лье –– 25 000  километров, видимо, не  зная, что  весь  диаметр  земного  шара –– 12 000 километров».

Может, с  пьяных  глаз  привиделось? Или  думает, что  дуры-читательницы  тоже  считать  не  умеют?
   И  ещё  одно  наглое, бесстыжее  враньё. В  своём  «Кавказе»  наш  горе-турист  заявляет  про  Лермонтова:  «Я  первый  познакомил  этого  гениального  человека  с  моими  соотечественниками  во  Франции». Хотя  первый  перевод  «Героя  нашего  времени»  появился  в  парижских  газетах  аж  16  лет  назад, после  которого  было  ещё  два  издания  как  этого  романа, так  и  некоторых  стихов  Лермонтова. Ни  в  грош  не  ставя  живых, матёрый  сатанист  ещё  меньше  уважает  мёртвых.