Читая толкования Библии

В Библии что ни утверждение, то двусмысленность, а то и
многосмысленность. Не говорю уже о суждениях туманных,
маловразумительных или явно противоречащих друг другу.
Некоторые фразы из Старого или Нового завета - это отправные
точки, из которых можно двинуться в разных направлениях, а при
помощи софистики - и в прямо противоположных.
 
Оправдывая противоречивость, затемненность и
неоднозначность восприятия Библии, говорят о возможной
неверности ее перевода, а также об иносказательном характере
Библии.
 
Относительно первого оправдания спрашиваю: если нет
полной уверенности в соответствии перевода его древнееврейскому
оригиналу, зачем принимать такой перевод? Если же он принят как
священный текст, то не логично подвергать сомнению правильность
перевода. Или - или.
 
Относительно второго оправдания скажу, что
иносказательность неизбежно предполагает толкования, и
толкований может быть гораздо больше, чем самих толкователей.
 
Какими бы святыми людьми ни были богословы, они в силу
своей человеческой природы отнюдь не гарантированы от ошибок и
заблуждений, не говоря уже об относительности и ограниченности
их интерпретаций.
 
И вот толкователи священных текстов объявляют
священными и свои толкования. Это так же нелепо, как
приписывать статье о поэзии Пушкина поэтические достоинства его
стихов.
 
Да, так же нелепо, но влечет за собой последствия куда
более трагические, а зачастую и кровавые.
 
Ведь священное - значит абсолютное и непререкаемое.
 
И вот псевдоабсолютная истина отрицает иные
псевдоабсолютные истины, а ее приверженцы враждуют с их
приверженцами.
 
Вот откуда бесчисленные секты, вот откуда их
непримиримость, а нередко и воинственный фанатизм.
 
Парадоксальным образом Евангелие, несущее в мир любовь
и смирение, люди превратили в многовековой повод для
нескончаемых раздоров, разъединения, инквизиторских костров и
религиозных войн.
 
Любовь смертного к смертному как выражение Христовой
любви к человеку пронизывала всю жизнь первых христиан.
 
Увы, природная склонность людей к первенству и
властвованию, этих, как я убежден, самых разрушительных злых
начал в человеке, взяла верх над созидательно миролюбивым духом
первохристианства. Любовь к ближнему, по сути, была потоплена в
честолюбивых и самолюбивых богословских диспутах.

Думаю, куда плодотворнее не почитать священными вполне
человеческие толкования божественных текстов, не принимать их в
качестве абсолютных истин, не разжигать ненависть в
догматических распрях, а почаще заглядывать в собственное
сердце и постараться понять, что им движет - любовь к
совместному созиданию человеческой жизни или сатанинская тяга к
ее разрушению.
 
В первую очередь не букву Евангелия надо почитать, а
сам его пафос: Бог есть любовь.
 
28.2.1998