О привязанности к собаке и кошке

Чем больше знаем мы людей,
тем больше любим мы собак.
Оскар Уайльд и многие другие.

Еще в прошлом веке чаще всего собак держали в
утилитарных целях. Даже к тем особям, которые были избраны
спутниками в охотничьих странствиях или комнатными
приживалками, люди относились дружелюбно, но не без чувства
господского превосходства. В наше время в собачьей судьбе
произошла решающая перемена. Заключается она в том, что наш
слуга превратился в нашего близкого друга - такого, каким мы
хотели бы видеть человека.
 
Здесь характерно одно обстоятельство. Если в давние
годы знаком высокого социального престижа служила целая псарня,
то теперь всего, лишь одна собачья индивидуальность своей
породистостью, своим холеным видом красноречиво заявляет о
богатстве и высоком общественном положении своего хозяина -
точно так же, как автомобиль или коллекция картин.
 
Но для самой собаки рекламно-престижная функция не
имеет никакого значения. Для нее важно другое: в кресле или на
диване ей предоставили место интимного друга, а он обычно
бывает единственным. Именно на этом почетном месте и собачья
самооценка, и собачье счастье достигают апогея.
 
Одна из разгадок этого явления лежит на поверхности.
Речь идет о взаимном отчуждении людей. Мало приятно, когда
человек человеку волк. Но теперь оказалось, что может быть и
хуже: человек человеку чужак. "Любить - но кого же?" - кто из
нас не задавал такого вопроса. И после некоторого житейского
опыта отвечал: некого. И тут невеселые человеческие глаза
встречали открытый и преданный взгляд собаки. Вот оно,
существо, достойное любви и забот! Разве похоже оно на сына,
забывшего старика-отца? Разве похоже оно на друга - предателя?
Ни у болонки, ни у доберман-пинчера нет пазухи, где мог бы
таиться предательский камень.
 
Много ли радости от людей?
 
Одни третируют нас за маленькую должность, другим не по
нраву наша физиономия, третьи не выносят нашего характера и
привычек. Это неизбежно, и поэтому накапливается в душе горечь.
Ну, что же... Один ты, Карат, одна ты, Холли, встречаешь
хозяина с безоглядной радостью. Одна только ты, милая моя
псина, принимаешь меня безоговорочно, каким бы я ни был, -
бездарным, уродливым, незадачливым. Даже материнская любовь
уступает твоей в таком безусловном приятии. И что большее может
дать одно живое существо другому? Я отвечаю тебе таким же
приятием, благодарностью и любовью.
 
И когда я вконец измотан на работе, когда я полумертв
от усталости, какими богатствами живого радушия и веселой
энергии делится со мной моя верная собака! И всякая ли жена так
тонко почувствует мое состояние? Так и решилась трудная
проблема психологической совместимости: уже не человека с
человеком, а человека с собакой.
 
Спору нет, с людьми бывает очень интересно. Но если мы
все же удаляемся от них в общество четвероногих, то на это есть
свои глубокие причины.
 
Дело в том, что ни один человек не может быть полностью
раскованным в обществе даже одного человека. Как только передо
мной находится некто из человеческого рода, я обязан себя
взнуздывать. Мне надо напрягать внимание, мне надо соблюдать
приличия и проявлять такт. Мне надо обдуманно выбирать
выражения, чтобы... и этих "надо" и этих "чтобы" набирается
очень много. Я даже не могу дать волю своему лицу, а это очень
тягостно. Короче, в человеческом обществе я обязан постоянно
быть начеку, в тяжелых латах, в шлеме с опущенным забралом.
Иначе мне угрожает бесчисленное множество нежданных ножей, или,
в лучшем случае, неизбежное психическое напряжение. В конце
концов от этого устаешь, а отдыхаешь в милой компании сеттера
или ньюфаундленда, чья терпимость и покладистость едва ли не
безграничны. И только выражение "наедине с собакой" равнозначно
выражению "наедине с самим собой". Нет, наедине с собакой это
еще лучше. Я могу предаться мрачным думам или дурацкому
веселью, но в любом случае найду полное сочувствие своего
четвероного друга.
 
Вот эта-то полная безопасность, безотказное сочувствие,
счастливая возможность быть самим собой, не будучи одиноким,
есть величайшее благо, даруемое собачьим обществом. Я бы даже
сказал "вседозволенность", если бы не помнил, что при всей
своей снисходительности собака, в конце концов, не простит
одного - злого отношения к себе.
 
Есть еще одно огорчительное обстоятельство в
привязанности человека к своему обретенному другу. Я имею в
виду невозможность полноценного диалога.
 
Но как нет худа без добра, так нет добра без худа. Если
бы собака умела еще и говорить, и думать по-человечески, то,
боюсь, между друзьями возникли бы разногласия, обычные для
людей. Собака превратилась бы в того Другого, который и есть
мой ад.
 
Все это возвращает к старой, банальной до смешного
истине, гласящей, что на свете нет ничего совершенного.
 
Что ж, надо примириться с тем, что собака не может
принести полное счастье. Будем благодарны ей за то, что она
приносит нам утешение в нашей несчастности.
 
5.09.1979