Одаряющие жизнью

Оказалось, что и моей приятельнице Але хотелось
посмотреть Новодевичье кладбище. Меня привлекало его название,
таящее печальную монастырскую поэзию. Я помнил мысль Эдгара По
о том, что сочетание молодости, женственности и смерти вызывает
у человека самое глубокое из эстетических чувств - чувство
преходящей красоты.
 
Так называемое "новое" кладбище выглядело обычно -
прямоугольные надгробные плиты и камни. Лишь возле одной стелы
я остановился: на полированной поверхности гранита кротко
свисали длинные ветви двух берез с нежно матовой листвой. То
была могила Бялыницкого-Бярули, художника, завораживающего
своим излюбленным мартом, который тихо прозябает там, где не
бывает людей, где над уже отяжелевшим снегом стоит слабый
туман, а в сереющем небе угадывается легкая дрожь пробуждения.
 
Мы пошли дальше.
 
За старой каменной стеной сразу же почувствовалось
нечто священное, словно мы оказались в древней погребальной
роще. Между деревьями и могилами бродили молчаливые группы
людей. Вдруг я услышал громкий голос: "... публика
безумствовала. Меломаны приходили специально для того, чтобы
насладиться его верхним "ля". Когда он покидал театр,
почитатели впрягались в его карету и с триумфом везли его
домой". Голос принадлежал - странная профессия! -
кладбищенскому экскурсоводу. Костлявый, крепкий Вечный Жид с
воодушевлением воскрешал былое. Он рассказывал, в чем
заключалась сила вот этого трагика и почему пребывал тогда в
славе вон тот прозаик. Он знал их семейную жизнь и все их
дружеские связи. Он любил всех артистических знаменитостей,
потому что жил в одно с ними время и потому что пережил их. Он
знакомил примкнувших слушателей не с могилами, а с людьми.
 
Вот надгробие Чехова, сделанное в виде скромного
колодезного голубца. Оно вызывало воспоминание о затаенной
жизни чеховской "Степи". А на прекрасном памятнике жене
Немировича-Данченко беломраморная женщина, полуобернувшись к
живым и прощально подняв руку, уходила в зеркально черное
каменное небытие.
 
С кладбища мы ушли в каком-то странном состоянии. Мы
долго молчали, отдыхая на скамеечке в одном из ближних дворов.
Наконец, Аля сказала: "Знаешь, что я заметила? Почти никто не
задерживается у могил крупнейших ученых, инженеров,
государственных деятелей. Какое-то безразличие к ним. Зато все
с интересом всматриваются в надгробья писателей или артистов.
Ты видел, как ловили каждое слово о них? Ну почему так? Ведь
ученые сделали для людей столько ценного! Ведь непосредственно
они двигатели прогресса. Здесь какая-то несправедливость!" Я
ответил ей сбивчиво - так, как сейчас пишу. Да, люди науки и
техники, организаторы и устроители заслуживают благодарности и
почитания. Но что поделаешь с человеческой природой? Не всегда,
далеко не всегда любят тех, кто приносит материальные блага. А
ведь помнят тех, кого любят. Всякого рода устроители
обеспечивают условия, необходимые для существования общества. А
то, что делают художники, необходимо для каждой отдельной
жизни, для личного, индивидуального счастья. Наука, техника,
социальное управление помогают просуществовать, а искусство
научает воспринимать и чувствовать. Помню, как прочел я
"Доктора Живаго" и после этого прямо полюбил туманную,
промозглую погоду, а ведь раньше она всегда казалась мне
гнусной.
 
Мы любим и восхищаемся художниками за их
восприимчивость к жизни. Мы любим их за то, что своим
первозданным видением мира они одаряют нас.
 
У меня в ушах звучит мольба усопшего поэта, полная
неистовой страсти к жизни:

 Пожалейте, придите:
 Навстречу венком метнусь.
 О, любите меня, полюбите -
 Я быть может, не умер, быть может, проснусь -
 Вернусь!
 (Андрей Белый)

Больно, что мы бессильны возвратить ему жизнь. Но сам
он неизменно возвращается к нам - поэт, пробуждающий к жизни
всех существующих.
 
Сентябрь 1968