После двух выставок 17 сентября 1984 г

На Кузнецком мосту - большая и пестрая экспозиция
художников театра и кино. Приятная неожиданность на фоне
фронтально-официозного искусства! Сила принудительности явно
выдыхается. Общее впечатление такое: целое стадо живописцев
проломило оклеенную плакатами стену и ринулось на свободу -
творить.
 
Уж не близится ли новое Возрождение? Ведь чуть ли не
все подряд работают мастеровито, изобретательно, талантливо и -
не так уж редко - со вкусом.
 
И, тем не менее, не покидает настойчивое ощущение - все
здесь не совсем свое, а чаще - чужое, только
перекомбинированное. У кого из этих одаренных людей есть свое
видение? У кого есть своя неотвязная внутренняя тема? Пожалуй,
не мог бы назвать ни одного.
 
И надо же было мне в тот же вечер оказаться на выставке
картин из Дрезденской галереи! Я видел подлинного Тициана,
Рембрандта, Каналетто, Вермеера, Ватто. И вдруг что-то
случилось с моими недавними знакомцами с Кузнецкого моста: они
умалились и съежились; их множество превратилось в муравейник,
где муравья от муравья не отличишь. Можно сказать и так: из
государства лилипутов я попал в державу великанов.
 
Почему же те - лилипуты, а эти - великаны?
 
Сюжеты? Нет, дело не в них. Ватто в своих галантных
сюжетах столь же велик, как Рубенс - в своих дионисийских.
 
И не в настроении картины: смеющаяся Саския и
дюреровский серьезный юноша нисколько не уступают друг другу в
значительности.
 
Суть в ином. Одни говорят свое, но не о себе - они
говорят о мире. "Все во мне, и я во всем". Другие пользуются
миром как поводом возопить о факте собственного существования,
да погромче, чтобы перекричать бесчисленных соперников.
 
Соответственно: плодородная любовь к миру,
родственность ему - и бесплодная прикованность к своему сухому
"я", замкнутая на себе самость.
 
Для великих мир был наполнен божественным дыханием,
пантеистическим или христианским - все равно божественным. Мир
был священен. Любое существо, любой предмет представали
художнику как полномочные послы такой безграничной державы, как
Вселенная, и художник воздавал подобающие им почести.
 
А теперь?
 
Беда, мои современники! Обезбоженность - вот в чем
корень нашей творческой малости. Мы оказались без вины
виноватыми. Мы наказаны нашей безлюбостью, и не понимаем, за
что. Горе! Ничто и никого мы не можем любить великой любовью.
Мы безблагодатны, а это значит - бескрылы. Какой уж тут орлиный
полет?!
 
27.10.1984