О фильме Жана Кокто - Орфей

Заставки в "Орфее" - со значением, как почти все в этом
фильме. Они представляют собой рисунки женских и мужских лиц,
начертанные безошибочными тонкими линиями. Эти лица призрачно
выступают из белой пустоты. Концы линий обозначены крупными
точками. Вспоминаешь, что точно также - с помощью линий и точек
- рисовали в старину зодиакальные фигуры на картах звездного
неба. Тем самым заставочные рисунки как-то намекают на
вселенский смысл образов кинокартины.
 
Ужас и невообразимость перехода в небытие - вот что
нашептал поэту его фильм. Страшна судьба человека. Существо, в
котором живет божественный дар творчества, существо,-
наделенное чудесной способностью воспринимать вечную и
бесконечную вселенную, неизбежно должно превратиться в горсть
праха без всякой мысли и чувства. Так трудно и радостно жить и
вдруг столь просто, издевательски просто исчезнуть. Наверное,
эту мысль Кокто не мог вынести, как многие люди до него и после
него. Но он творец и поэтому мог создать миф для себя и для
себе подобных, миф, отрицающий абсурдный финал нашей жизни, миф
объясняющий, миф, дающий надежду на продолжение существования,
пусть даже более страшного, нежели земное.
 
Облик этого загробного царства навеян поэту
воспоминаниями о недавней войне - мрак и развалины, среди
которых неприкаянно бродят умершие, своей сиротливостью
вызывающие в памяти инвалидов войны. Ни одного слова, ни одного
знака, указывающего на возможность рая. Одна судьбы уготована
всем - и праведным, и грешным. Во всем этом - ничего от
христианской веры, наоборот - глубокое язычество. Возможно,
есть во Вселенной божества, божество или нечто неопределимое,
которое повелевает не только жизнью, но и смертью - Смерть сама
признается в этой зависимости.
 
Мы и живем и умираем по законам этого Некто, но нам
никогда не познать ни его самого, ни его волю.
 
Смерть к нам приходит через зеркала, показывает Кокто.
Образ жуткий по своей зримости. Между миром живых и миром
мертвых нет видимой преграды. Царство жизни уже преломленным
продолжается в неживом зазеркалье. И переход этот неуловим.
Недаром уже не один век люди чувствуют мистику зеркал, недаром
по христианскому обычаю в доме покойника зеркала закрываются
полотенцами. Уход в зеркала - событие столь чрезвычайное, что
вызывает священный трепет. Поэтому церемониал, предшествующий
уходу в зазеркалье (одевание особых перчаток), надо понимать
как сказочный ритуал. Зрителю трудно отметить момент, когда его
взгляд оказывается уже в потустороннем мире.
 
Черный лимузин Смерти движется среди обыкновенного
пейзажа и невозможно указать миг, после которого тот же лимузин
с теми же пассажирами оказывается в страшной
мертвенно-фантастической местности. Непроходимой пропасти между
жизнью и смертью не существует и абсолютного в их несхожести
тоже нет. Загробные полицейские нечеловечески зловещи, но
похожи на земных. Они разъезжают по нашему миру, и нет границы,
и нет пограничников, которые могли бы их остановить. Смерть
бродит по нашим улицам, посещает наши шумные сборища и
склоняется над интимностью нашего сна. И люди на том свете
остаются такими же, какими были на этом. Кокто горько
иронизирует по этому поводу. Он выводит на темные улицы
мертвого города стекольщиков, продающих свой товар. Это
материал для изготовления зеркал. А ведь зеркала - это двери
обратно в наш мир. Потрясающее зрелище неистребимости
человеческих надежд. Странные существа люди. В зазеркалье
бродят мертвецы, не сознающие, что они навек мертвы. В
параллель им существуют живые, не осознающие, что они живы и
это не на век. Живым органам правосудия соответствуют
загробные. Живой Орфей любит Смерть, а мертвый Эртебиз - живую
Эвридику. Все эти параллели - зримые символы неразделимости
взаимовлюбленности жизни и смерти.
 
В отличие от античного мифа, Орфей влюблен не только и
не столько в Эвридику. Она у Кокто не такая, как мы привыкли
воображать. Это молодая женщина. Лицо ее не лишено
благородства, но благородства незавершенного, неясно
выраженного. Милая, любящая и - увы! - домашняя. Не такая
женщина нужна Орфею, особенно тогда, когда его поэзия уже
никого не поражает и бесцельно, бездарно топчется на месте,
когда его слава становится пресной, когда заурядность все
явственнее и злораднее чувствует упадок его творчества. Орфей
задыхается в атмосфере обыденности и пошлости. Поэт ищет новые
источники вдохновения в ином, потустороннем. Он принимает по
радиоприемнику туманно-поэтические фразы-сигналы, которые
околдовывают Орфея и мучают своей зашифрованностью. Эти сигналы
передает Тривьял, несвершившийся, не овладевший культурой
творчества и поэтому умерший поэт. Его дар- это некая
поэтическая плазма, поэтическая стихия, так и не обретшая форму
поэзии. Он и Орфей как бы представляют два этапа в развитии
поэзии - ее хаос и ее космос. И что Орфею Эвридика, когда он
призван разгадать и воплотить нечто великое и неведомое? Его
безудержно влечет к загадочному, неизведанному, запредельному,
вечному. Его безудержно влечет к Смерти. Она предстает его
взору печальной, чарующей, все понимающей женщиной,
повелительницей судеб. Кокто дает новое поразительное,
характерное именно для современного послефрейдовского сознания
понимание древнего мифа. Оказывается, Орфей спускался в
подземное царство не из любви к Эвридике, а из любви к Смерти.
Это она его манит, это с нею жаждет он соединиться раз и
навеки. Это она его вдохновительница, его цель, его мистическая
возлюбленная. И Смерть не может не любить поэта. Ведь только
поэт воспевает ее, дает ей выражение, а значит и жизнь, и
свободу. Здесь Кокто фантазирует нечто захватывающее и
непредсказуемое. Влюбленная в поэта, Смерть жертвует собой ради
того, чтобы поэт вернулся в жизнь. Она помогает Орфею вывести
Эвридику из зазеркалья. И здесь начинаются издевательства
божественных сил над бедными смертными. Эвридике даруют жизнь с
условием, которое превращает ее жизнь в бессмыслицу. Условие
такое: если Орфей увидит ее, она снова умрет, а значит, ей
никогда не встретиться взглядом со своим мужем. Попытки
соблюсти все эти условия Кокто изображает с печальным комизмом.
В жизни людей всегда так; одно условие - Сцилла, а другое -
Харибда. Кончается тем, что Эвридика предпочитает исчезнуть, но
хоть на миг встретиться глазами с Орфеем. И где же? В
зеркальце, т.е. на границе жизни и смерти. В чем же выражается
смерть Смерти? О, это действительно страшно!- в исчезновении из
памяти самого ее облика. Такой ценой она дарует поэту
бессмертие. Реальный смысл таков: только прочувствовав
безмерность смерти, поэт начинает чувствовать бесконечность и
непостижимость жизни. Только при этом условии он сможет создать
великую, то есть бессмертную поэзию.
 
Может создаться впечатление, что речь идет не о
поэтическом фильме, а системе символов. Это не так. В фильме
Кокто есть не символы, а символические личности, охваченные
страстями. Мы убили их жизненность, разгадывая их смысл. Но
посмотрите фильм, и на вас повеет и теплом жизни, и холодом
смерти.
 
Тягостное впечатление остается только от финала фильма.
Смерть почему-то возвращает Орфея к Эвридике. Словами Орфея
"Что может быть дороже нашей любви!" завершается фильм.
Возвращение блудного супруга.
 
Совместима ли со всем произошедшим ранее на экране
идиллия в супружеской постели? Стоило ли Орфею проходить через
такие испытания ради семейного счастья? Миф закончился
бульварным романом. Кокто умер, и никто уже не объяснит эту
неубедительную, досадную, нелепую метаморфозу.
 
(В соавторстве с Э.Шапиро)