Дикие тюльпаны. Главы 57, 58 Не лежит душа. Кукла

НЕ ЛЕЖИТ ДУША


Наступал 1964 год! Нинка и Лёлька чуть ли не слёзно умоляли Галю прийти к ним смотреть Голубой огонёк, тем более, что родители уходили встречать Новый год в школу. Нет, конечно, никакого официального мероприятия там не было, устраивалась просто частная пьянка-гулянка.


 Выбирался один класс, может быть даже Галин. Окна тщательно занавешивались, а как ещё укрыться от любопытных глаз, везде сующих свой нос учеников? Подглядывали за тем, как веселятся учителя, безусловно, пацаны. Ну, Гали, например, нужно переться в Новогоднюю ночь к той же школе и выискивать щелочку в замаскированном окне, чтобы посмотреть, как пьёт водку та же Валентина Леонидовна?


 Интересные эти мальчишки, вроде преподаватели не люди, и праздновать им запрещается. И чего вечно высматривают, то в банные замалёванные краской окошки подглядывают, то за преподавателями. Галя помнила о дурных наклонностях сверстников и в баню спешила сходить засветло, пока свет не включают. Теперь по холоду будут прятаться за школьными углами. Ловить момент, кто какой себе позволит жест и сальное словцо и, хихикая, будут делиться впечатлениями с девчатами. Дураки!


Галя как всегда поломавшись для приличия, всё-таки уважила девчонок. Накинула большой коричневый платок, помеченный бежевыми полосками, да и перебежала дорогу вместе с подружками. На столе у соседей лежала развёрнутая центральная газета. На первой странице заглавными буквами было написано: «1963 год был хорошим, а 1964 год будет ещё лучше!» и никаких гвоздей.


 Клавдия Григорьевна и Иван Григорьевич принаряженные, прихватив свою долю выпивки и закуски, ушли встречать Новый год. Не подозревая о том, что неусыпное око советского школьника, будет неустанно присутствовать под светящимися окнами и контролировать каждый неверный шаг.


Оставшись одни, дети рассматривали елочные игрушки, хотя из года в год, были одни и те же. Маленький Васька, путаясь под ногами сестёр, пытался привлечь Галино внимание: «А вот на эту посмотри! И на эту тоже!». Он хватал ручками хрупкие шарики и заглядывал соседской девочке в глаза – нравится?! Хорошо забытые за целый год блестящие стекляшки, вновь обстоятельно обсуждались, расхваливались, и приводили и хозяев и гостью в умиление! Ну, разве кто-нибудь будет возражать, что смотреть на сверкающее стекло не приятно и не радостно?


Реклама на советском телевидении, разумеется, отсутствовала, как недостойное порождение чуждого мира. Время до Голубого огонька ещё оставалось и его надлежало потратить с пользой для всех. То есть сходить в туалет, дабы потом не отвлекаться по всякой ерунде.


В маленький домик, что сколотил Иван Григорьевич из досок, так называемый туалет, никто, разумеется, идти не помышлял: там темно и страшно – бр-рр! Гостеприимные Будяки и непривередливая соседка, гуськом, не спеша, оккупировали для своих целей места на площадке с культурным названием «Хоздвор». Как друг за дружкой шли, так и присели рядком, поближе к изгороди, а замыкал ряд Васька. Освободившись от естественного бремени, дети прилипли к голубому экрану, пока не сморил сон.


 И запомнился этот огонёк до самой старости не патриотичной песенкой, да узким носочком изящной туфельки артистки. Не очень молодая женщина, делая кокетливые движения узконосой шпилечкой, похожие на те, что вытанцовывали Людкины городские подруги, пела: «Руде, руде, руде руде, рик, а по-русски – рыжик! Руде, руде, руде, руде, рик, окажись поближе!». И что сейчас интересно, что оператор на каждом припеве чётко снимал её ножки, что выделывали запрещённые западные выкрутасики. Если Галя, верно, запомнила, то песенка про гриб, что рос на белой ножке, прям у дорожки.


Лучшим стал этот год или худшим, это с какой стороны глянуть. Если прошедший год для жителей совхоза был отмечен открытием нового клуба, то шестьдесят четвёртый принёс перемены в размеренную и спокойную жизнь сельских тружеников более глобальные. Был ликвидирован Кормосовхоз.



 Отныне и до роспуска, что не минует и это хозяйство, после падения советской власти, в совхозе будут выращивать рис. И называться совхоз стал «Прикубанский» рисосовхоз! Наконец-то с этим свинячьим названием покончено – кормовой, что свиней кормит, фу... То ли дело – Прикубанский. Звучит, как музыка... Кто-кто, а Галя с Будяками так очень радовалась. Теперь хотя бы не стыдно будет сказать, откуда ты родом, где живёшь. Но наряду с этим эпохальным, всесовхозным свершившимся фактом, у Гали произошли события и чисто личного характера. Ей сделали операцию по удалению аппендицита.


В свои двенадцать лет девочка знала, что аппендицит – это такой отросток, который организму как бы и не нужен, без него управляется желудочно-кишечный тракт. Но деть его за ненадобностью всё одно некуда, и вот этот слепой отросток наполняется всякой бякой, и, наполнившись, устраивает приступ, и его вырезают.



 Людке сделали такую операцию и ещё некоторым детям в совхозе. Галя очень боялась этого аппендицита. Мысль о том, что в один прекрасный момент её могут положить на операционный стол, не отпускала трусливую девочку надолго. Она слишком часто об этом думала и к тому же постоянно испытывала судьбу.


Мамка пошлёт в огород лука вырвать с грядки, Галя идет, присматривается, какой бы дернуть и загадывает, мол, если выдеру с корнем, то не будет у меня аппендицита. Когда в руках оставались пожелтевшие пёрышки, а головка по-прежнему сидела в земле, девочка махала рукой на не поддавшуюся луковицу и про себя думала, что эта – не считается. Прицеливалась к другой, если она оказывалась более податливой, Галя успокаивалась и о первой неудаче старалась не думать. Но от судьбы не уйдёшь.


На первомайский праздник приехал в гости старший брат с женой, с ребёнком, с гостинцами. Мать приготовила всего вкусного, и первый раз сделала входивший в моду салат «Оливье»! Долго его потом Галя не переносила на дух, как говорится, наелась на всю жизнь. Подпортила, конечно, маленькая хозяйка гостям праздник своим приступом, но она ж не нарочно.


 В больницу сопровождал Юрка, врач прощупал болевший живот и подтвердил Галины опасения – аппендицит. Брат уехал, а сестру оставили, чтоб через неделю прооперировать. И восьмого мая, с трясущимися ручками подвели девочку к столу. Тогда вырезали негодную кишочку под местным наркозом. Отрезали, показали Гале. Розовый, не стоящий внимания кусочек её плоти, медсестра держала пинцетом перед глазами. Такой маленький, а укладывает людей под нож! Молодой хирург зашил правый бочок и вместе с сестрой вышел из операционной. Оглянувшись по сторонам и сообразив, что осталась одна, пионерка, что прятала веру в Бога глубоко в душе, легко вздохнула и перекрестилась – Слава Богу, что всё позади!


Прошла неделя, и больную выписали. Она вернулась, потихоньку придерживая бок ладонью, всем своим видом показывая, что это вам не шутки, после операции оправляться. Таскалась через дорогу к Будякам, и буквально на третий день налопалась редиски и опять попала на больничную койку.


Сильные рези в животе и частая рвота не давали бедной Гале расслабиться. Она держалась за правую сторону и очень боялась, что разойдутся швы. Перепуганную Мари Трофимовну прохватил понос, и в этот момент появилась Клавдия Григорьевна: «Маруся, что случилось? Я шла из клуба (вечерний сеанс), смотрю, у вас окна светятся, ну, думаю – у Маруси что-то стряслось!». «Клавдия Григорьевна милая, посиди с ней, а я сбегаю за фельдшером!» взмолилась мать и побежала за профессиональной помощью.


На этот раз уложили, корчившуюся от боли Галю в коридор, в палатах мест не было. Приводили несчастную пациентку в чувства опять несколько дней.


Как-то подсела к ней одна молодая мамаша с мальчиком года так три-четыре, не больше. С явным нерусским акцентом расспрашивала девочку, как, мол, она себя чувствует? Всё нормально, не стоит беспокоиться, скоро уже выпишут домой. Галя берёт две или даже три конфеты, что лежали у неё на тумбочке и пытается угостить сынишку участливой мамаши.


 Малыш конфеты не берёт, и что-то на тарабарском языке говорит мамке своей, чуть покосившись на нашу хворую. Галя смотрит, как переговариваются по-своему мать и сын, ничего, естественно, не понимая. Когда женщина выслушала своего ребёнка, виновато глянула на Галю, видимо, думая как ей это всё преподнести. Начала с того, что ты не обижайся, мол, но он не хочет брать твои конфеты, он, понимаешь у нас такой умный! Галя пока ещё ничего не понимала – ну и что, что умный, что умные не едят сладкого?


 А мать умника продолжала, мол, понимаешь, такой он умный, что думает, то и говорит. Неоднократное напоминание о незаурядном уме ребёнка, почему-то слушать было неприятно, как-то чувствуешь себя дурой. «Он сказал, что его душа не лежит взять эти конфеты. Понимаешь, он такой умный, такой умный» наконец она замолчала. А Галя оцепенела! Такой маленький, как он мог почувствовать, что эта подельчивая на вид девочка, сама не прочь их съесть. А значит, пожалела, что приходится отдать. У Гали было такое ощущение, что сидит она перед этой женщиной совершенно го-ла-я! Платье, надо думать, никуда не делось, но душа-то обнажилась – жадная!


Болтать после таких откровений с этой бабой желание пропало. Галя мечтала, чтобы она поскорей отвалила со своим проницательным маленьким умником! Ну, и пошёл он вон, Галя сама умнёт! И всё-таки на той самой непорядочной душе (какая есть) стало препротивно и захотелось домой. Вот так взять и испариться, чтоб никогда в жизни не видеть и не знать ни мамашу, ни мальчишку, что раскусил нашу Галю, как прогнивший орешек.



"Кукла"


Дядька Жорка Маликов, муж тёти Магды, и отчим Жорика и Людки, Гале не нравился. Ещё, когда Панжа был живой, они приехали к дядьке в гости, сидят за столом пьют водку, закусывают. Дядька Жорка уже хорошо захмелевший всё доказывал Галиному отцу, как он любит его племянницу. Панжа кивал головой в знак согласия, мол, всё хорошо, верю, что любишь, живите на здоровье.


Но упрямый влюблённый муж не унимался, и не знал, чтобы такое сделать, чтоб дядя не просто кивал головой, а чтоб, допустим, глаза у Панайота Гавриловича полезли на лоб! И он вдруг хватает граненый стакан со стола и говорит: «Я её так люблю, дядя Панжа! Вот пусть нассыт сюда, а я выпью!». не успела Магда опомниться, как он резко присел перед ней, поднимая юбку.


Галя сидела тут же, в комнате, у кого, у кого, а у неё точно полезли глаза на лоб, тю! Разве так можно? Смутившаяся племянница, мигом одёрнула платье, тоже придумал... И вместе с дядькой стала уверять любвеобильного супруга, что верит в его безграничную любовь.


 Они очень часто ссорились между собой, и Магда показывала ему на дверь. Однажды, Галя с мамкой были свидетелями такого скандала. Дядька Жорка в присутствии родни собрался и ушёл, а тётя Магда заверяла, как под присягой, что никогда и ни за что с ним не помирится! Вы даже не представляете, как маленькая родственница рада была в душе такому решению любимой Магды. И правильно. Зачем он нужен этот дядька Жорка, без него намного лучше, и Галя меньше стесняться будет


Следующий приезд, когда двери открыл, как ни в чём не бывало всё тот же Маликов, не веря своим глазам, разочарованная Галя тут же сникла и поняла: не только мамка её обещает что-нибудь и не делает, все взрослые такие.


Пока Галя болела, тётя Магда поменяла место жительство. С улицы Орджоникидзе переехала на улицу Новую в район Мясокомбината. Мари Трофимовна не одобряла. Раньше Магда жила в центре, а теперь вылезла на окраину. Но всё-таки преимущество было, хотя бы для деревенской родни. От речного причала, куда пришвартовывался катер, до дома Магды всего три остановки трамваем.


И вот, когда дочь выздоровела матушка взяла её в город, показать, где и как устроилась ненаглядная тётя Магда. Вышли на берег, мать и предложила, давай, мол, пешочком пройдём, тут недалеко. Давай. Ну, почему целых три остановки нужно было тащить дитя и постоянно врать: всё, всё уже скоро! Мари Трофимовна, неужели три копейки экономила?


Мамка говорила, что Магда сделала накат на стенах и, что это красиво. И вышагивала Галя три бесконечно длинных остановки, чтобы своими глазами посмотреть, что такое «накат». Мать не обманула, гладкие стены украшенные цветочным рисунком понравились. Новые кровати, и новые белые покрывала с выпуклым рисунком – виноградные кисти, и телевизор, и две красивые тёмно-синие вазы для роз, всё оценено по достоинству. Мать уехала, а Галя осталась погостить.


Время проводила замечательно. Во-первых, когда все уходили на работу, и гостья оставалась одна, она осторожно доставала из шифоньера две пары туфлей на шпильках. Благо, что ножка у тёти Магды – тридцать четвёртый размер, начиналось блаженное хождение на каблуках! Когда малолетняя девочка вдруг чувствует себя взрослой, даже понарошку, но в настоящих шпилечках, то счастье испытывает реальное!


 Однажды, дядька Жорка застал новоявленную модницу в обуви родной жены. Галя, естественно, застеснялась, быстро сняла золушкины туфельки и поставила на место. «Ничего, Галя, ходи, ходи» позволил Маликов. Ага, ещё чего, такие вещи можно делать тайно, а не в присутствии того же дядьки Жорки и девочка молча отправилась шить наряды своим куклам. Громко, конечно, сказано – куклы!


Роль кукол выполняли обыкновенные пол-литровые бутылки, а чекушки были их детьми. Не зря Лёлька повторяла в детстве за Галей, она ж много кое-чего могла выдумать. Я не скажу ничего нового, только напомню, что бедность порождает много новых идей и двигает прогрессом. Изобретение бедной подружки послужило и Будякам в какой-то мере утешением и заполнило пустующую кукольную нишу. Они тоже с удовольствием играли с бутылками.


В горлышко взрослой бутылки вставлялся клок шерсти, если эта была бутылка мужского рода, то волосы подстригались коротко. Если эта была женщина, то заплеталась коса. В игре главную, доминирующую роль играла бутылка-тётенька, ей вырезались из лоскутиков многочисленные наряды. Её мужа Галя не баловала, он обходился одними брюками и одной рубашкой. Деткам тоже много не перепадало, основное назначение всей игры менять как можно чаще одежду даме.


И вот хотите, верьте, хотите, нет, приходит к Гале одна девочка, она жила в этом же доме, и спрашивает, играет ли Галя в куклы и не нужны ли ей лоскуты? Да, Галя играет и шьёт своим "куклам" и кусочки материала ей, конечно, очень нужныыы...


Соседская девчонка ушла и через минут пять вернулась, невозможно вообразить, с целой охапкой обрезной ткани ещё дышащей фабричной краской! Это всё мне? Бесплатно? И ничего взамен не надо?! Галя обалдела! А, всё ясно, мать на швейной фабрике работает, у тебя много их, ну, ладно, спасибо большое.


И девочка ушла, а Галя не могла поверить, что это всё её богатство! Ведь с Будяками дети между собой менялись лоскутиками. Каждая  тряпочка на вес золота, но никто никому задарма не давал, каждый ценил то, что осязал, и за «спасибо» из рук не выпускал. А здесь, какая не жадная девочка! Она обогатила Галю с ног до головы. Просыпаясь по утрам, она хваталась теперь не супинаторы ломать на обуви, а деятельно обшивать и наряжать бутылки.


Внезапно разбогатевшая Галя, простившись с городскими бутылками, дома такие свои есть, вернулась с полной сумкой кукольного барахла. Хочется верить, что прибывшая из гостей подруга поделилась с сёстрами через дорогу. Ведь одинаковых кусков было много, но утверждать, что именно так и случилось, не могу. Ибо Галя не помнит, как поступила, могла и не дать.