Сибирская форель - очерк

Из цикла: Архив. Из блокнота журналиста.

«Спинка у неё была полосатая, светло-серая, такого же цвета, как просвечивающий сквозь воду гравий, бока сверкнули на солнце…»
Этот образ североамериканской или радужной форели, нарисованный Э. Хемингуэем в одном из ранних его рассказов, преследовал меня долгие годы. Поскитавшись по белому свету, уже узнал я, испытывая каждый раз желанный трепет охотничьей страсти, десятки родов и видов рыб, обитающих в разных концах страны: от кубано-азовской тарани и её родной сестры – астраханской воблы (кстати, вкуснейших из вяленых), днепровского каменного судака-нелюдима, стремительного, как чёрная молния, просвечивающегося на солнце сочного донского рыбца – до северного букета уникальных рыбных семейств. Север открыл мне и вилюйского засольного малютку-тугунка; и центрально-якутского карася, широкого, будто лапоть, знаменитого как за размеры свои, так и за вкус; и уходящих в легенду Красной книги реликтовых ленских осетров; а вдобавок – хищного, как щука, но несравненно более нежного ленка в весенних лунках чистоструйного Балыгычана, что в Примагаданье; и, наконец, - редкие по разнообразию рыбные богатства Колымы-реки…
Да, уже немало довелось увидеть и узнать. Но форель вошла в моё сознание как-то по-особенному, то и дело поддразнивая воображение. И немалую роль в этом сыграла тайна её ограниченного распространения в нашей стране (Кавказ, Средняя Азия), а ещё больше – зримые, волнующие кровь сцены её ловли, встающие со страниц книг известного американского писателя.

***
К повествованию о форели Э. Хемингуэй, бывший в жизни страстным рыбаком и охотником, возвращался неоднократно. Например, в «Фиесте» он признаётся себе и всему миру вот в каком пустяке: «Приятно было держать в руке её плотное тело с крепкими боками, с выступающей вперёд нижней челюстью». Вряд ли писателя завораживало одно только имя форели – настолько же шведское, насколько и немецкое – хотя, впрочем, и само оно заключает в себе некую музыкальность, звучит достаточно поэтично. Упоение процессом спортивной ловли, раскрытие в ходе неё каких-то подспудных человеческих качеств – вот что привлекало писателя.
Мне кажется, что без этой форели, потерпевшей поражение в единоборстве с человеком на реке Ирати в благословенной стране басков, без этого необходимого антуража азартной форелевой ловли с её спиннингом, сачком, грузилом, банкой наживки – червём или мухой, без этих динамичных упругих описаний процесса высвобождения человеческой энергии – без всего этого вряд ли бы родилась позже поэма о человеческом мужестве, проявленном один на один с природой, - знаменитая повесть «Старик и море», столь ценимая самим автором.

***
Как-то в середине лета – дело было в одну из суббот – мой сосед по подъезду геолог Александр Матвеевич Маринин, по обыкновению уже с утра готовый к очередному выезду на природу, вдруг предложил махнуть с ним по Колыме на Горную Филипповку.
-  С ночёвкой… за сибирской форелью! – добавил он многозначительно.
Речь шла о хариусе.
Через какие-нибудь час-полтора, заплатив положенную сумму представителям приписного хозяйства общества охотников и рыболовов, мы ходко шли от устья вверх по достаточно широкой, резко петлявшей горной речке. Она, словно торопясь оправдать своё название, мелела с каждым километром, всё больше открывая тёмно-серые песчаные плёсы. Наконец, двигатель, истошно взревев, упёрся в твёрдое дно очередной проточки.
Оставив лодку, двинулись напрямик через лес, дабы сразу выйти к основным перекатам.
И что это был за лес! Непролазная чаща из нетронутого лиственничника с вековым мхом, перемежаемого то заболоченными низинками с буйнорастущими высокими травами, то тальником, то коварным кочкарником. Настоящие джунгли! Не раз вспугивали куропаточьи выводки, а однажды из-под ног, по-звериному затрещав сушняком, кинулась в сторону крупная серая птица, и мы признали в ней самку каменного глухаря – копалуху. Здесь, наряду с Омолоном, было, по-видимому, как раз такое место, где осторожная птица чувствует себя в полной безопасности. Других подобных мест у нас в районе, считай, уже и не осталось…
Маринин по пути срубил себе тонкий сухой ствол погибшей лиственницы – не меньше пяти метров длинной. И вскоре я убедился, что сделал он это не напрасно.
На обыкновенного червя хариус, увы, почти не шёл. Зато на мушку, которую мой товарищ прицепил к леске, рыба шла, будто завороженная. Спустя какое-то время, он принёс к костру полное ведро отборного хариуса.
Маринин глянул на моих трёх-четырёх рыбёшек без малейшего намёка на насмешку.
- На нижнем перекате у меня сорвался один, особенно крупный, - сказал он. – Наверняка и сейчас там стоит, в самом начале ямы…
Я отправился на перекат. В конце концов, и у меня, пусть и не знакомого с летней рыбалкой на горной реке, было своё самолюбие.
Хариус схватил червя тотчас. Резко дёрнув удилищем, я вырвал рыбину из воды. Описав в воздухе серебристую дугу, она упала на гальку и забилась на чистых камнях, высоко взбрасывая своё узкое, серповидное тело…

***
Оставшееся время рыбалки я провёл бок о бок с Марининым. И как же много узнал я об этой рыбке, её пяти видах и многочисленных подвидах, большинство из которых обитает как раз в северных местах. Ну, во-первых, почему, собственно, «сибирская форель»? Название это издавна закрепилось в народе, и вовсе не случайно: семейство хариусов из того же лососевого рода. Как по местам обитания – в горных речках и озёрах, так и повадкам, и достаточно нежным на вкус мясом его представители близки форели.
- Практику я после института проходил на Джугджуре, в Хабаровском крае, - рассказывал Маринин, неутомимо шагая к очередному перекату. – И там узнал, что форель встречается в речках, сбегающих к океану. Правда, половить её так и не довелось. А вот на другой стороне хребта, в бассейне Лены, начинается зона хариуса…
И тут он поведал о первой встрече с ним.
Случилось так, что исследуя предгорье, они вдвоём с рабочим геологической партии долго шли, ориентируясь по карте, не рассчитали силы и остались без пищи. А до лагеря оставалось добрых 30-ть километров. Тогда-то и наткнулись на горный ручеёк с достаточно широкой заводью. В ней настороженно темнели две крупные рыбины. Рабочий, к удивлению неопытного практиканта, выдернул из фуражки крючок, из штанов – нитку, из бороды – шерстинку, извлёк из рюкзака кусок лески, сломил палочку – и вскоре оба хариуса, выловленные на самодельную мушку, предстали перед оголодавшими геологами во всей красе.
С этого случая для Маринина-рыбака всё и началось.
А больше всего он встречал хариуса на Табычане и Эльге, горных речках Оймякона, где прошли его первые северные маршруты.
- Мушек за эти годы я перепробовал множество, - говорил он, забрасывая леску к противоположной стороне глубокой ямы. – И пришёл к выводу, что наилучший вариант крючка – мелкий двойничок. А нитки по цвету – ближе к оводу: серые, красновато-коричневые…
Он уж заметил стоящую в глубине ямы, словно в аквариуме, рыбину. С трудом удерживая в руках огромный шест, повёл мушку по поверхности воды как раз над этим местом. От мушки исходили тонкие водяные усики.
Что-то будто взорвалось в глубине, вода у лески взбурлила, и через секунду-другую на гальке забился серебристый хариус с чёрными и красными пятнышками на боках. По виду он был не таким уж и большим. Но стоило расщеперить его оранжево-красные плавники, особенно спинной, - и рыбка стала казаться куда значительней.
Спинной плавник хариуса, оказывается, - одна из главных отличительных особенностей. Он смещён вперёд и гораздо крупнее, чем у форели: от 17-ти до 24-х лучей! Ихтиологи полагают, что с его помощью самцы в брачный период вихрят воду, не давая молоке унестись по течению.

***
На мушку эта рыба хорошо идёт только в середине лета, уже отнерестившись. Леска закидывается как можно дальше, чтобы хариус, следя за мушкой, отвернулся от человека, и тогда успех обеспечен. Скрадывает рыбака и рябь по воде, образуемая дождём, ветром или перекатом. Но едва рыба увидит ловца, а тем более однажды сорвётся с крючка, – пиши пропало. Начнётся извечный поединок человека с природой, в котором лишь опытному рыбаку удаётся одержать победу.
Любопытно, что в яме за перекатом всегда держатся самые крупные особи и, как правило, в паре: первая добыча, пришедшая с водой, принадлежит им по праву сильных. Видимо, одну из таких рыбин я и вытащил на червя в первый день, вняв совету Маринина.
Хариус, как и форель, меняет окраску в зависимости от места обитания, характера дна и береговой растительности. В этом я вполне убедился, сравнивая рыбу, пойманную в пределах двух-трёх километров. Она отдавала то прозеленью, то чернотой, то нежно серебрилась на солнце своими упругими боками.

***
С рыбалки мы вернулись домой назавтра к вечеру. Устали, конечно, изрядно. Но что значит усталость по сравнению с теми чувствами, которые довелось испытать в эти два дня!
В ту ночь мне снилась форель, которую я знал только по книгам. И снился хариус, и он был осязаем. И я во сне опять бродил по голым речным перекатам, пересекая серые песчаные отмели, а по берегам то и дело вставал стеной нетронутый человеком лес, в котором так уверенно чувствовала себя одна из самых осторожных птиц на свете – глухарь.

п. Черский, 1994
Республика Саха

Автор: Геннадий Силов.